Облом.

Облом.

Вот уже вторые сутки он сидит у этого проклятого киоска. Всё раздражает и глухой рокот ворчания вырывается из полузакрытой пасти. Эта куча двуногих цепляется к нему по поводу и без. Кто с претензиями, кто с фальшивой лаской, словно он сирота. Он бы ушёл отсюда куда-нибудь подальше, да запах хозяйки потерялся где-то в этом районе. На ступеньках этого киоска он был самым стойким. И пусть сейчас уже почти истёрся, скрылся под чужими ароматами, но был же здесь. Значит и она должна появиться. Надо только подождать ещё немного. Совсем чуть-чуть.

Осеннее солнышко пригревало мохнатую шкуру. Глаза сонно щурились, а мысли уносились вдаль за воспоминаниями и мечтами. Так сильно хотелось спать. Но нельзя. Вдруг проспит и пропустит её приход. Он помнил её тёплые руки, что каждый день касались его головы. Помнил её голос. Немного раздраженный, но такой родной, что даже сейчас, при воспоминании этих незначительных звуков, внутри сжимался маленький комок нежности к женщине. Нравилась ему и маленькая девочка, что изредка посещала их квартиру. Она постоянно кормила его чем-нибудь вкусненькими и могла часами возиться с ним на пушистом ковре. От совместных игр их зачастую растаскивали силком. Так длилось довольно долго и казалось, никогда не закончится. Но нет ничего вечного. Всё прекратилось резко и довольно необычно одним из летних дней. Две женщины ругались так громко, что он спрятался под диваном и не вылезал оттуда, пока не услышал громкий хлопок двери и плачь хозяйки. Захотел пожалеть, но вместо поглаживания огромная тапка ударила чуть ниже спины, и пришлось срочно ретироваться в соседнюю комнату.

Со временем негатив хозяйки поутих и вроде бы всё вернулось на свои места. Только вот былых ласк и игр не хватало. Но это же второстепенно. Его может уже и не любили так сильно, но и не гнали. Потом были долгие месяцы жизни за городом. Там у хозяйки был маленький домик и куча всевозможных растений, что сводили его обонятельные рецепторы с ума. Была и подружка, изредка забредающая к нему из соседнего участка. Общаться им правда не давали. Приходилось обнюхиваться сквозь щёлки в заборе. Но даже эта мизерность им обоим нравилась. Они поскуливая тянулись к друг другу, стараясь преодолеть преграду и возбуждаясь от невозможности. А сколько окриков от хозяйки и ругани он получил, гоняясь за мелкой живностью и сметая всё на своём пути, и не сосчитать. Но это была жизнь, прекрасная по его меркам жизнь.

Когда хозяйки удалилась надолго, а точнее навсегда, он не помнил. Она частенько оставляла его одного за сторожа, уезжая по своим городским делам. Поэтому и эта отлучка не вызвала у него никакого негативного восприятия. Ну нет её слишком долго, и что с того. Корм в мешке, в котором он прогрыз хорошую дырку, ещё не закончился. А воды всегда можно было хлебнуть из чашки, что стояла у протекающего старого крана. Скучно правда без подружки. Та наверно тоже в город укатила. Но у него было дело. Он сторожил участок и должен терпеть все тяготы и лишения его службы.

Дни сменялись один за другим, словно на киноплёнке, огорчая своей однообразностью. По вечерам уже было прохладней. Приходилось закапываться в старое тряпьё, что он натаскал под высокое крыльцо. Там было самое сухое место, после этих надоедливых и нелюбимых дождей. Иногда из-за них приходилось реже бегать к сараю, где находилась его еда. Но да ладно, он терпеливый. В один из таких пасмурных дней и появились эти странные незнакомцы. Мужчина с женщиной открыли калитку и принялись обшаривать закоулки его владений. Он выскочил с громким лаем из укрытия и стремглав понесся к нарушителям. Только те проигнорировали его бесстрашное появление и лишь шикнули на него, продолжая изучение приусадебных построек. Потом мужчина выбросил из сарая мешок с остатками его еды и запер дверь на замок. Лаять расхотелось и сторож дачи только ворчливо косился на незваных гостей. От них пахло хозяйкой, а по прежним правилам, тех на ком был её запах, нельзя было трогать. Есть при них не стал и теперь корил себя за излишнюю стеснительность. Сейчас в животе, желудок возмущенный долгим отсутствием пищи, устраивал неприятные концерты. Незнакомцы походили ещё с часок по территории и засобирались домой. Он расслабился. Наконец-то раздражители покинут зону его ответственности. Но не тут то было. Мужчина схватил провожающего за шкирку и выдворил вон с участка. Он сопротивлялся, но с грубой силой совладать не смог. Калитка захлопнулась перед самым носом, отрезая путь к его владениям. Незнакомец ещё и подтолкнул рукой, отгоняя прочь упирающегося сторожа, подальше от забора. Потом они скрылись быстрым шагом за соседними строениями и наступила тишина. Он заметался вдоль забора, но лазеек не было. Даже с соседними участками путь преграждало хорошее стальное препятствие.

— Надо срочно звать на помощь. Надо звать хозяйку.

Почти неделю на одном только упрямстве он добирался до места. Что пришлось перетерпеть и не опишешь одним словом. Ладно хоть маршрут ещё не выветрился из памяти. И вот он тут, у киоска. Долгие блуждания по городу наконец-то принесли свои результаты. На этой неприятной железной скоблилке был самый сильный запах его хозяйки. Сейчас-то он поубавил своей резкости, но тогда он чуть не свёл его с ума от радости.

— Он нашёл. Сам нашёл. Это же победа.

Глаза вновь закрылись на время, от усталости и голода. Захотелось прилечь в сторонке и немного отдохнуть. Помотал головой. Немного отпустило. Но как же хочется спать. Наверно даже больше, чем есть.

— Нельзя. Надо терпеть.

Но что это? Ветер донёс знакомые ароматы. Он встрепенулся и завертел головой в разные стороны. Наконец-то он дождался. По боковой дорожке приближалась его хозяйка. Он, наплевав на усталость, рванул навстречу. На радостный лай уже не было сил. Только вот странность, та обошла его по дуге и нырнула в это четырёхугольное помещение, что он охранял, словно своё имущество, эти два дня. Не сказала ни слова и даже не поглядела в его сторону, словно его тут и не было. Непонимание высветилось на мордочке ожидальца скорбным выражением.

— Может это показалось? Но нет. Вот её запах. Он всё ещё будоражит его нюх.

Он уселся у дверей, ожидая выхода женщины. Дверь открылась и вновь холодное безразличие окатило его душу. Рванул к ней, с повизгиванием и мольбой. Только та, отодвинула мелкую псинку ногой в сторону, и продолжила своё движение, быстро удаляясь от него. Слёзы заполнили глаза и закапали на пыльную мостовую, частично застревая в его шерсти. Он посидел с минуту, горестно обдумывая невероятное поведение хозяйки, и медленно побрёл прочь.