Наследство Лёни

Умер дед, и Лёне пришло наследство из Англии. Лёне было 30 лет. Он посчитал, что этих денег ему хватит на всю жизнь, если скромно жить одному.

У него была девушка. Он хотел на ней жениться. Но теперь задумался. «Если я женюсь, мои деньги исчезнут за пару лет».

Девушку он любил. Он помнил много прекрасных часов, проведенных с ней.

Он был математик. Но работы не было. Занимался репетиторством. Тогда у него было четыре мальчика и одна девочка. Девочка уже собиралась поступать после девятого.

«Как прекрасна и чиста юность. И станет эта девушка бухгалтером. И вся жизнь пройдет в скучных расчетах».

Однажды он рассказал ей о Паскале. Девушка увидела в нем душу. И странно: девушка изменила направление и поступила в училище на гитару.

Вновь встретились, когда ему было 29, а ей 21. Девушка полюбила своего бывшего репетитора. Они подали заявление.

«Мы тихо распишемся. Нам не нужно всего этого громкого», — говорил он.

Весть о наследстве пришла за неделю до их росписи.

«Расписываться или нет? 65 тысяч долларов! Ведь я на них я проживу тихо, спокойно. Мне хватит надолго. И не придется больше долбить детям математику, которую они совсем не любят.

Вика плакала. Плакала тихо. Положив голову на плечо. Она не знала, что произошло. Он ее не любит!

Но успокоившись, она уже думала по другому.

Нет, он ее любит. Она всегда чувствовала, что любит.

«Ты молода, а я стар. Я боюсь шума. Боюсь криков детей! Боюсь суеты. Я не способен, не способен… Даже, если я люблю. Во мне живет математик. Я высчитываю, просчитываю. И все время получается, что нам вместе будет хуже».

В банке был открыт счет. Теперь он мог снимать каждый день деньги и тратить их. Вначале он накупит много книг по математике, красочные энциклопедии по химии, физике. Купил компьютер.

Месяца два он пребывал в какой-то эйфории радостной жизни наедине с собой. Затем все больше стал в интернете влезать в дурные сайты. Стал в ларьках покупать журналы с фотографиями продажных девок.

И насколько все это становилось противно. Хотелось позвонить Вике. Но… но прошло уже полгода. Она могла найти другого.

«Быть может, она уже не станет со мной говорить. Неужели я не могу без этого всего пустого? Он отключил интернет».

Играл с компьютером в шахматы. Но и это надоело.

Стал заниматься математикой. Хотелось сделать в ней какое-то открытие. Но и тут он пребывал в эйфории идей, поисков, мелких для себя открытий, стал плохо спать. И голова становилась как каменная.

Одиночество. Он стоял и смотрел в окно. Соседка с пятого этажа легко покачивала бедрами, входила в подъезд. За руку она держала мальчика семи лет. Она подняла голову. Увидев его в окне, улыбнулась и помахала рукой.

«Неужели это она мне? Я с ней даже не здоровался».

Она переехала год назад. Он не знал, откуда она приехала, где жила. Только у мальчика были японские глаза. Так он сильно был похож на японца.

Вечером он тихо поднимался домой. От его шагов никогда не зажигались в подъезде лампочки. Вдруг он услышал спешные легкие шаги женщины. Вверху зажегся свет. Женщина появилась на площадке третьего этажа — в домашнем халатике со связкой ключей в руках, которыми она потрясала как колокольчиком, держа за брелок, жгуче и притягательно сверкнув глазами.

Ключи вдруг выскользнули из ее пальцев и упали на ступеньку, соскользнули с нее на другую. Она хотела нагнуться, чтобы поднять. Но нога ее соскользнула со ступеньки, и женщина, чтобы не упасть, схватила за руку Лёню.

— Ах, простите. Какая я рассеянная. Чуть сама не упала. И вас за собой вниз не потянула. Я почту хотела посмотреть. А я знаю, вы математик. А мой Гоша никак считать не научится. А я мать, не знаю, как с сыном язык найти. Он у меня в шесть утра встает, чтобы на компьютере поиграть. Вы бы зашли на чашку кофе, посмотрели бы Гошу. Он у меня талантливый. Читать в четыре года стал. А считать — ни в какую. Вы учитель, вы должны понимать причину лучше, чем я.

Женщина улыбалась. Она была красивая. Черноволосая. С большими глазами. Что-то цыганское было в ее лице.

— Я зайду. Конечно, зайду. У меня времени много. Ведь я сейчас не работаю.

Он пообещал. И все же всю ночь продумал, идти или не идти. Как математик он просчитывал вперед. Знал, какие последствия могут быть. Женщина — молодая, привлекательная.

И все же он пошел. И в первую ночь остался.

«Что он ей должен купить? Чем отблагодарить?»

На следующий вечер он подарил ей французские духи.

— Ой, не надо. Ведь вы не работаете.

Но тут же она поднесла духи к носу.

— Ах, какая прелесть! Вы разоритесь. Вы и так неизвестно, как живете.

Регина любила его горячо. Так горячо и хорошо все было. Что он вдруг подумал: «Наверно — это любовь. Я просто не любил Вику». Они с Викой целовались много и вдохновенно говорили. Но никогда он не думал о ней, как о женщине. И то, что показала Регина, было для него открытием Америки. Оказывается, вот как может любить женщина.

И он ей признался в самом главном.

— А я знала. Соседи об этом говорили. Только не понимала, почему ты так бедно одеваешься. Ходишь в таких истоптанных туфлях. Ах, мужчины, мужчины, вы без женщины совсем как малые дети.

Он покупал ей подарок за подарком. Золотые серьги, кольца. К зиме — зимние сапожки и пальто с лисьим воротником. У нее испортился холодильник. И они вместе решили купить новый. Затем поменяли всю кухонную мебель. Он жил у нее. Отпала необходимость готовки, стирки своего белья. Он сбрил бороду, которая уже было начала отрастать.

Гоша стал в классе лучшим математиком, хотя от компьютера его было не оттянуть.

— Гоша у меня в Германии родился… В университете я учила немецкий и японский. Я была прилежной студенткой. Мои знания японского мне и помогли устроиться в Берлине. Фирма занималась импортом японской видеоаппаратуры. Мне приходилось много иметь дела с японцами. Меня полюбил один молодой немец — Курт. У него был свой небольшой магазин, где он торговал техникой. Мы с Куртом уже часто подумывали о том, чтобы официально оформить свои отношения. Я забеременела. Курт сильно обрадовался. У Курта был длинный острый нос, довольно выразительные глаза и светлые волосы. Но когда Гоша родился, Курт стал все пристальнее присматриваться к нему. Я и сама стала догадываться об его тревоге. Он был вовсе не похож на Курта. Но мой дедушка… Я принесла Курту и показала фотографии. Видимо, предки деда моего были японцы. Просто Гоша похож на деда. Но Курт не верил мне, стал меня все время мучить. Требовал, чтобы я призналась. Готов был даже простить, если признаюсь. Но в чем я могла признаться? Я никогда не была в постели ни с одним японцем.

Вернувшись с ребенком в родной город, я ему выслала еще целую кипу фотографий своего деда. Правда, они все — черно-белые. Но, думаю, до него, наконец, дойдет, на кого похож сын. Но он мне даже не ответил.

— Лёня, дорогой. Здесь так скучно. Здесь так пусто проходят дни. Я все время думаю о Германии. Учить детей в школе немецкому — это не для меня. Я даже своего сына не могу научить. А ему надо жить в Германии. Он должен видеть своего отца. Но у меня нет денег. Из-за всех этих разбирательств с Куртом — я вся была не своя и потеряла работу. Лёня, мне надо 20 тысяч долларов. Я там обязательно найду работу. Тем более, у меня уже и опыт есть. Конечно, надо будет походить, повертеться. Но это жизнь, Лёня. Жизнь одна. И надо жить там, где эта жизнь — настоящая.

Если он ей даст деньги, у него только останется 5 тысяч… Деньги убежали как вода. Он и не заметил. Но отказать этой женщине он не мог. Она для него была самым близким человеком. Любил ли он ее? Любила ли она? Да разве в этом дело? То, что он с ней испытал… Эти два года жизни вместе — принесли ему много сладких минут. Ее объятия, ее нежные поцелуи… Ее полное желание отдаться и слиться с ним.

Он знал, что за все это она запросила 20 тысяч. И остаться у нее в долгу он не мог.

Регина уехала в Германию. А Лёня совсем опустился. Борода уже с сильной проседью спадала на грудь. Одежда сносилась. Зимняя обувь развалилась. Туфли стоптались. Он перестал мыться, и все время чесал свою бороду. Прохожие принимали его за бомжа старались обходить его стороной.

«Но у меня осталось еще 500 долларов. Как-нибудь проживу», — думал он, грустно улыбаясь самому себе.

От Регины не было никаких вестей. Да и он стал о ней забывать.

Однажды зимним вечером, проходя мимо музыкальной школы, он увидел, как оттуда вышла женщина. Было темно. Под дождем он не мог ее разглядеть. Но что-то очень близкое было в ее движениях.

Женщина вначале не заметила его или не узнала. Она шла в двух шагах перед ним и напевала, напевала очень знакомый мотив из вальса Иванова-Крамского.

— Вика… — тихо прошептал он. А потом громче окликнул ее еще раз и еще. Но получилось все равно очень тихо.

— Вика. Это я… Ты слышишь, Вика…

Женщина остановилась под фонарем возле опустевшего с сухими омертвевшими ветками клена. Даже не верилось, что этот клен с наступлением весны может вновь ожить и зазеленеть. Свет от фонаря отбрасывал тени от его голых веток на тротуар и обочину дороги.

— Господи, как ты оброс бородой, — воскликнула Вика.

— Ты замужем?

— Нет.

— Но у тебя есть парень?

— Почему ты так решил?

— Просто… У такой красивой женщины должен кто-то быть.

— А твоя жена где?

— У меня нет жены.

— Я тебя видела постоянно с ней.

— Это была моя соседка.

— И где она теперь?

— Уехала в Германию к мужу.

Они шли медленно. Она не спешила, и ему было очень приятно. «Неужели она меня может полюбить и такого?»

— Почему ты никого не нашла?

— Я не хочу никого находить.

— Почему?

— Сердцу не прикажешь.

— Ты по-прежнему вспоминаешь меня?

— Да…

— И любишь?

Вместо этого она остановилась. И прижалась лицом к его груди. Ее лицо спряталось в его пыльной, давно немытой бороде.

— Ну чего… чего… — бормотал он.

Он даже не осмелился обнять ее, прижать к своей грязной куртке. Но она сама подняла лицо и потянулась губами к его губам.

— Глупый… Я полюбила тебя с детства. Еще тогда, когда ты учил меня математике. Ведь ты такой добрый. Ты все всем отдашь. Я знала про твое наследство. Я все хорошо знала. Но я не хотела тебе мешать. Я знаю, теперь у тебя никого нет. Ты все потратил. Но видишь, я тебя все равно люблю.

Через два месяца они расписались. Лёня вновь преобразился. Стал бриться каждый день. Как и раньше, занялся репетиторством.

И у него занимались даже две девочки, которые поглядывали с какой-то особой любовью на учителя, и их глаза говорили: «Вы добрый, вы очень добрый».