Матрица

Снова за окнами белый день.

День вызывает меня на бой…

Я чувствую, закрывая глаза,

Весь мир идет на меня войной.

Виктор Цой. «Белый день»

1

Я не люблю ходить в кинотеатры.

Я ужасно не люблю ходить в кинотеатры!

Я их не переношу.

От одной только мысли о публичном кинопросмотре меня всего передергивает! Брр…

Все вот удивляются этому, считают меня ненормальным человеком. А что здесь непонятного? Представьте толпу праздношатающихся людей, словно случайно сбредающихся в определенное время (всегда строго к началу сеанса!) к кассам. Они все, как один, покупают одинаковые билеты и шеренгой бредут в зал. Там усаживаются лицом в одну сторону и два часа пялятся на экран в напряженной и неестественной позе! И ведь нет такого, чтобы часть смотрела вбок, другая назад, а еще одна часть, скажем, просто гуляла бы по залу взад и вперед. Нет! Все сидят, как по команде «смирно» и не проявляют никакого разнообразия. Кошмар!

Вы себе можете представить подобную картину в лесу? Вы когда-нибудь видели, чтобы грибы ни с того и ни с сего взяли бы и выстроились в длинную шеренгу? Нет? А что же вас не удивляют люди, целыми днями сидящие в кинотеатрах, как по линеечке?

А еще говорят, люди свободой выбора обладают… Ха!

Вот поставить бы скрытую камеру у входа в кинотеатр, да и заснять, как ошалелый народ прибегает к началу фильма, а потом стремительно мчится куда-то после надписи «TheEnd», как будто ждет его кто… Противно прямо-таки становится. Словно не разумные существа, а опилки к магниту лепятся.

2

Тот день начался как обычно.

Я вышел из подъезда, сразу же пересчитал количество открытых форточек на пятом этаже дома напротив. Четыре штуки — четное число. Хорошо!

Вернулся. Проверил, хорошо ли закрыл водопроводные краны. Посильнее закрутил вентиль газовой трубы. Выскочил на улицу. Легко обогнал по дороге двух бабушек, незаметно наступив им на тень. Сразу заработал двадцать очков! Удивительно, но большинство людей ужасно плохо играют в игру с тенью. Они ходят как полные растяпы, не защищая свою тень от наскока противника. Благодаря таким субъектам я легко зарабатываю по тысяче очков, пройдя в оживленный день несколько кварталов. Самое страшное, когда на твою тень садится голубь. Все заработанные за месяц очки автоматически обнуляются, и чтобы спасти их требуется большая ловкость. Вы сумеете быстро десять раз пропрыгать на одной левой ноге никого при этом не задев? Короче игра явно не для слабаков. Особенно бесит, что окружающие абсолютно не заморачиваются игрой. Они так коряво ходят, словно плевали на правила. Правила дорожного движения, значит, надо соблюдать, а эти не надо? Один старичок на моих глазах всего за несколько минут позволил прохожим шестнадцать раз (шестнадцать!) наступить на свою тень. И ведь вполне шустрый старичок то был. Лично я не понимаю, откуда у подобных кретинов находится кредит на подобные игры! Ну да ладно…

Короче иду я в тот день на свидание, стараясь не наступать на щели в асфальте, и подхожу к нашей центральной библиотеке. Красивое место. Алла уже ждет меня. Ее фигурку я издали заметил. Заволновался даже как-то… По фигурке я ее, собственно, и угадал, так как она в этот раз совсем по-другому одета была: джинсы на бедрах и что-то в светлую полоску выше. А в прошлый раз (когда мы познакомились) на ней юбка была. Это я точно запомнил. Серого цвета, по-моему. Или черная. В общем, короткая.

Подхожу я к ней. Поздоровались. Я ее даже в шейку поцеловал (рукой при этом незаметно проверил у себя в кармане, не потерял ли ключи). И вот тут случилось страшное…

Я много раз слышал прописную истину, что все беды от женщин, но что произошло тогда возле библиотеки… Я даже время запомнил: 10:32. До полудня.

Я смотрел на ее джинсы на бедрах (точнее на бедра в джинсах), а она отчетливо и хладнокровно сказала:

— Пойдем сегодня на «Матрицу». Последний сеанс в одиннадцать вечера. У меня уже и билеты есть.

И в подтверждении своих слов помахала в воздухе цветными бумажками.

Птицы замерли в воздухе.

Машины прилипли к асфальту.

Прохожие, словно содрогнувшись от ядерного взрыва, встали как вкопанные.

Я облизал вмиг пересохшие губы. «А все-таки я — сильный», — пронеслось в голове. Я сделал несколько вялых вдохов. Сердце гулко поблагодарило, судорожно бухнув пару раз в голову.

Алла стояла так рядом. Ее золотистые волосы развевались по ветру. Она была такая светлая, прозрачная, милая. Ее кожа словно светилась сквозь легкую ткань на теле. «Судьба», — кивнул я сам себе.

— Я так давно мечтала сходить на «Матрицу», — щебетала Алла. — Сегодня премьера!

«Почему я не плачу? — подумал я. — Все потому, что я — воин! Я ведь давно был готов к подобной западне и совсем не боюсь». Хотя, что значит не боюсь… У меня в глазах все поплыло. Моя любимая девушка бросала мне вызов! Скорее даже весь этот мир вызывал меня на бой устами этого прелестного создания. Вселенная предложила мне поединок! Видимо, последний в моей жизни…

— Конечно, милая, — говорю я каким-то чужим голосом (терпеть не могу слова «милая»!)

То ли я и вправду обладаю такой удивительной выдержкой, то ли Алла сегодня не очень внимательна, но она ничего не замечает и, обворожительно улыбаясь, продолжает:

— Бай! Встречаемся в одиннадцать у входа, а сейчас мне пора на занятия. Буду скучать!

Я что-то целую, что-то обнимаю, бормочу что-то и остаюсь один на один со смертью, до которой осталось ровно двенадцать часов.

3

Первым делом я купил себе ледяной кока-колы в жестяной банке и сел на ближайшую лавочку. Сказать, что мое состояние было отвратительным — значит ничего не сказать. Меня будто парализовало. Я даже не мог пить газировку — просто полоскал ею рот до тех пор, пока не начинало ломить зубы, и затем выплевывал в траву.

Не помню точно, сколько я так тупо просидел, но, наконец, ощутил, что ум потихоньку стал отходить от пережитого шока. Я начал помаленьку соображать…

Итак, трагизм ситуации состоял в том, что меня сегодня пригласили в кинотеатр. Пригласила меня Алла — моя первая девушка. То есть можно, конечно, сказать, что раньше были и другие девушки… Обнимал я некоторых даже… Целовал. В щечку. Но Алла!.. И в первый день нашего знакомства!.. У нее дома!.. (Я потом, помню, не зная как выразить восторг, пошел и зачем-то подарил своему соседу ненужную книжку, предварительно засунув туда сторублевую купюру.)

Короче теперь Алле я по любому отказать ни в чем не мог. Это точно.

Ситуация осложнялась тем, что мне предстояло идти на премьеру. Значит, будет куча народа — полный зал! Со злости я смял пустую банку и вцепился в нее зубами! Черт! Что делать?

Первый вариант пришел в голову сразу — взорвать кинотеатр. Но как это реализовать практически? Ни как пользоваться взрывчаткой, ни где ее приобрести — я понятия не имел. Плохи дела…

Выкрасть пленку с фильмом? Но как это сделать, и какова вероятность, что вместо одного фильма не покажут какой-нибудь другой? А неизвестность еще страшнее…

Попытаться отговорить Аллу идти в кино? Надо было это сделать сразу! А теперь неизвестно, где ее искать. Кроме того, она уже купила билеты… Подойти к кинотеатру в одиннадцать и предложить сдать билеты? А что тогда предложить взамен? Не в ресторан же приглашать, где посетители сидят за одинаковыми столиками, едят похожую пищу, пользуясь исключительно ножом и вилкой… Хрен редьки не слаще…

Опоздать на сеанс? Но это — то же самое, что вовсе не придти. Струсить…

Голова кругом идет!

Я оглянулся по сторонам — мимо проходили какие-то люди. Почти все несли в руках тяжелые сумки. Многие при этом вяло жевали, а может быть просто что-то бормотали себе под нос. Короче помощи ждать было неоткуда. Единственное, что у меня еще было — так это определенный запас времени. До сеанса оставалось пока более десяти часов.

Будь я настоящим самураем, я достал бы свой острый меч и сейчас же прилюдно вспорол себе живот! Это была бы достойная и легкая смерть. А так… Отравиться сейчас толком ничем не отравишься — только инвалидом потом на всю жизнь станешь. С крыши многоэтажного здания прыгать я тоже не собираюсь — очень не эстетично потом выглядеть буду, да и людям неприятно меня с асфальта счищать. Нет уж — не дождетесь!

Я приподнялся со скамейки и осознал, что сижу около библиотеки. Это как раз то, что мне надо! Ведь в библиотеке можно почерпнуть знания про многие непонятные вещи. А что может быть страшнее неизвестного?

4

Библиотека мне нравится.

Особенно в последнее время, когда туда почти никто не ходит — у всех ведь Интернет теперь. А кто и ходит, те ведут себя вполне индивидуально: кто в каталогах роется, кто книги заказывает, кто уже в тетрадку что-то конспектирует. Красота!

Итак, главное, что мне предстояло, — это узнать как можно больше про эту самую «Матрицу», будь она неладна. Идти на фильм и не знать о чем он, было бы недопустимой оплошностью с моей стороны.

Увы, поиск в каталогах привел меня, как ни странно, к учебникам по высшей математике: «Матричное исчисление», «Матрицы и определители», «Матрицы в экономическом анализе» — я засомневался, что фильм повествует именно об этом.

Тогда я поступил хитрее — взял пару журналов кинообозрения. (Когда заказывал их у библиотекарши, сказал ей по ошибке «кинооборзения». Она долго смеялась. А не поняла ведь, что это типичная оговорка по Фрейду была. Совсем оборзели эти режиссеры.)

Прочитав восторженные отзывы критиков о фильме братьев Вачовски (проигнорировав при этом технические подробности проекта), я приблизительно понял его идею. Если я не ошибался, то замысел фильма взят из работ английского материалиста Джона Локка, немецкого идеалиста Иммануила Канта, но, в первую очередь, из сочинений епископа Джорджа Беркли, которого я с легкой душой отношу к солипсистам.

Вот оказывается, как полезно умные книжки читать! Не успев посмотреть этот ужасный фильм, я уже знал, что его создали злостные плагиаторы.

5

Пока тетечка из отдела «Философия и естествознание» искала мне книги, я пошел искать туалет. Спустился по лестнице в подвальное помещение и крепко задумался: «А толку то, если я даже пойму сюжет фильма? Дальше-то, что делать?» И так мне тоскливо вдруг сделалось — хоть кричи.

Огляделся я по сторонам: полутемное помещение, туалета нигде не видно, посреди колонна, а к ней будка телефонная примурована. Видимо еще с советских времен осталась — стекол нет, но провод, что к телефонной трубке идет, вроде цел.

И тут меня осенило! Я снял трубку. Гудка нет. «Возможно одностороння связь», — успокоил я себя. Набрал телефон службы спасения и, плотно зажав пальцами нос, несколько раз повторил: «Внимание! Информирую вас, что в здании центрального кинотеатра заложено взрывное устройство, которое сработает сегодня в двадцать три ноль-ноль». Потом надавил на рычаг. Достал из внутреннего кармана носовой платок и тщательно стер отпечатки пальцев с трубки.

Пора сваливать!

И вот тут я осознал, какую глупость совершил… Если на том конце провода меня сейчас услышали, то здание кинотеатра конечно же оцепят. На сегодняшний день все сеансы, скорее всего, отменят (даже если и не отменят, то Алла вряд ли согласится рисковать и сидеть весь фильм как на иголках). Но завтра или послезавтра показ будет продолжен! Не в этом кинотеатре, так в другом. Дурак! Я просто отложил свою незавидную участь на несколько дней — вот и все чего добился. Так бы это все закончилось уже сегодня, а теперь мне жить с этим кошмаром неизвестно сколько! Я ночью уснуть не смогу! Какой же я кретин! В животе у меня похолодело. Правильно говорят — перед смертью не надышишься.

Если у меня и осталось какое-то самообладание, то его хватило ровно на то, чтобы подойти опять к будке, набрать тот же номер, и прохрипеть в трубку: «Девушка, не верьте! Вас разыграли — никакой бомбы в кинотеатре нет! Это я вам честно говорю. Правда-правда! Это мой друг баловался и нечаянно соврал вам, девушка».

Не знаю, с чего я решил, что на вызове должна сидеть именно девушка, но тут откуда-то из-за колонны раздался шум воды, хлопнула дверь, и появился толстый мужик, одетый в черный длинный плащ. Я перепугался до смерти. Чуть не заорал со страха. Вид у незнакомца был еще тот — абсолютно лысый череп и, несмотря на темноту, — солнцезащитные очки.

— Зря стараешься, — буркнул он. — Телефон десять лет как не работает.

У меня с запозданием екнуло сердце.

— На, позвони, братан, если надо, — сказал он, протягивая мне ярко-светящийся сотовый телефон-расладушку.

Благодаря неоновому свету я разглядел, что в другой руке громила держит рулон обычной туалетной бумаги.

Находясь, видимо, в состоянии шока, я, нисколько не робея, заявил:

— Дай лучше бумаги.

Мужик хмыкнул, поковырял пальцем у себя в ухе и протянул мне весь рулон:

— Удачи, братан. Туалет за колонной.

И ушел.

Он не обманул меня — туалет и вправду оказался там.

Хорошо, конечно, что он мне весь рулон тогда отдал…

6

Прочитав пару глав из рассуждений Джона Локка, я начал зевать. После чтения Канта у меня затекла шея. Локк был скучен, Кант — слишком возвышен.

Сзади кто-то бесшумно подошел и принялся рыться в стеллажах.

Скосив глаза вниз, я разглядел аккуратные женские ботиночки. Их обладательница была одета в джинсы. Казалось, я улавливаю тонкий запах ее духов и тела — так близко она сейчас стояла от меня.

Не поднимая глаз, я старался определить внешность девушки. Ну не определял, конечно, а выдумывал. Разве по ботинкам и ногам в джинсах поймешь какая она на лицо? Вот если бы она в юбке была… А если еще на руки посмотреть? Уже лучше — по пальцам многое можно понять: юная она или не очень, замужем или без кольца. Потом можно и в область груди взглянуть. (Обычно же все наоборот бывает — увидишь лицо девушки, а на фигуру потом уже и смотреть не хочется…)

Я так увлекся этой игрой, что в лицо не успел ей взглянуть — она задвинула ящичек стеллажа и, развернувшись, пошла к выходу читального зала. «Жаль, — проводил я ее взглядом. — А волосы длинные».

Кошку можно подозвать, сказав ей «кис-кис». Голубей семечками легко привлечь. А девушку такую длинноволосую, увы, так просто не заманишь, не приручишь.

Чем и хороши такие заведения, как библиотека — здесь можно совсем близко увидеть людей в естественных условиях. Словно в заповеднике. Одомашненные приматы на свободе. Вся прелесть в том, что они при этом не обращают на тебя никакого внимания.

Тут я спохватился, что время идет, а я отвлекаюсь на постороннее. Уже половина четвертого! Боже! Я поспешно схватил последнюю свою надежду — томик сочинений Джорджа Беркли.

«Опыт новой теории зрения» я прочитал на одном дыхании, однако это было совсем не о «Матрице»…

Зато «Трактат о принципах человеческого знания» меня всерьез заинтересовал. Взять, к примеру, фразу из шестого параграфа первой части: «Некоторые истины столь близки и очевидны для ума, что стоит лишь открыть глаза, чтобы их увидеть». Я тут же оторвался от книги и внимательно взглянул вперед себя. Напротив сидели юноша и девушка. Совсем молоденькие. Она что-то старательно писала, низко наклонив голову — наверное заполняла формуляр, а он — явно скучал. Понятно, что парня взяли за компанию. Юбочка девушки — и так короткая — приподнялась сейчас совсем высоко, и не прикрывала даже половины бедер. Парень, пользуясь тем, что в зале было пустынно, незаметно под столом трогал ее ноги в тонких колготках. Девушка при этом делала большие глаза и, испуганно косясь по сторонам, слабо отпихивала его руки. Парня это, естественно, только распаляло еще больше, и лишь, наверное, мое присутствие несколько сдерживало его порывы.

Дабы не смущать молодых, я демонстративно отгородился от них книжкой, а, чтобы все-таки видеть, чем они там занимаются, оторвал у нее обложку и проковырял ключом дырку в листах.

Теперь одним глазом (правым) я читал мысли уважаемого епископа Беркли, а другим (левым) — чутко отмечал поползновения рук вконец осатаневшего молодого человека.

«…Весь небесный хор и все убранство земли, одним словом, все вещи, составляющие Вселенную, не имеют существования вне духа…» (рука на колене) «их бытие состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или познаваемыми…» (тянется выше — уже на бедре!) «следовательно, поскольку они в действительности не восприняты мной или не существуют в моем уме…» (а все-таки колени — самое сексуальное в женских ножках) «они либо вовсе не имеют существования, либо существуют в уме какого-либо вечного духа».

Все! Больше не могу!

Я вскочил и направился прямо к этой парочке. Парень без признаков явного удовольствия положил руки на стол. Девушка приподняла голову и, отбросив свисающие на лоб волосы, с интересом уставилась на меня. Ее пухлые губы были чуть приоткрыты, виднелся кончик языка. «Издали она симпатичней казалась», — отметил я с грустью, а резко спросил у нее:

— У вас есть клей?

Ее голубые глаза выразили недоумение. Губы она так и не сжала и язык не убрала. Лишь медленно опустила руку в сумочку и достала оттуда мне тюбик ПВА.

— Спасибо, — поблагодарил я и степенно удалился.

Наспех приклеил синюю обложку к книге, клей спрятал под стол и, оставив молодых людей мирно существовать в уме Вселенского духа, отправился сдавать прочитанное.

7

К счастью тетенька из отдела не заметила дырки в книжке.

За время пока она относила тома, я обратил внимание на толстую книгу, стоящую рядом на полке: Леонид Леонов, «Вор». Несмотря на то, что страниц в ней было никак не меньше пятисот, я умудрился спрятать ее сзади под рубашку. Тетечка опять ничего не заметила.

«Удивительно! — рассуждал я, направляясь к выходу. — Книга сама спровоцировала меня, чтобы я ее украл! Иначе, зачем было писать на ней «Вор»? Интересно, а девушки тоже специально провоцируют, надевая короткие юбки?»

С такими мыслями я спустился этажом ниже и зашел в буфет. Прекрасно! Ни одного посетителя!

Я купил стакан минеральной воды и, усевшись за угловой столик, раскрыл книгу на оставленной в ней кем-то закладке. (Неосторожный, однако, читатель был, раз закладки оставлял. Я вот лично никогда ими не пользуюсь.) Действие романа «Вор» развивается году эдак в 1930. Я его и листать начал по-воровски — на коленях. Главный герой — московский вор Дмитрий Векшин (интересно, по нынешним понятиям он потянул бы на «вора в законе»?) — страдает от неразделенной любви. Удивительно не это. Удивительно, каким способом он хочет завоевать свою возлюбленную: «…Лучше было Векшину с этой целью выйти в большие люди, скажем в ученые по какой-нибудь самой малодоступной науке, где все знатоки наперечет либо при смерти, да и открыть в ней что-нибудь развсемирное, чтобы шея у всех заболела от постоянного созерцания Митиной высоты».

Я чуть не поперхнулся от такой несуразицы. Вор мечтает стать ученым! От изумления я даже страницу эту вырвал.

Тут, как назло, в буфет интеллигентного вида старичок зашел. Сухонький весь такой, в пиджачке (купленном, видимо, в том самом 1930 году), в жилетке и в галстуке. Типичный профессор-гуманитарий. Подошел он к стойке и тихо кипяточку попросил. На заварку и денег, поди, нет. (Небось рад дедок бизнесменом или вором стать, да не берут туда просто так.)

Удивительно: раньше воры, оказывается, хотели учеными стать, а после горбачевской перестройки половина доцентов с криминалом связались…

Оставив закладку и вырванную страницу на столе (авось профессор прочтет и легче ему станет), я вышел на улицу.

8

Пять часов вечера.

Не надо быть великим математиком, чтобы понять — прошла уже половина отведенного мне времени. А что сделано? Прочитана «берклианская» философия, да украдена книга «Вор». Не густо…

А «Матрица» через шесть часов. Всего через 360 минут. Может быть, это не со мной все происходит? Проснуться бы поскорее в мире, где нет «Матриц», кинотеатров, толпы…

Я свернул на центральную улицу, и в глаза мне ударил огромный рекламный щит, гордо возвышающийся на четырех крепких металлических ногах. «Легче, чем ты думаешь!» — утверждал улыбающийся тип, рекламирующий сигареты. «А я ничего и не думаю!» — хотелось заорать мне. Мало того, что эти типы навязывают неинтересные мне сигареты, мало того, что они утверждают, что якобы знают, о чем я думаю, так они ведь еще и ошибаются!

А реклама по телевизору? «Ваша киска купила бы Вискас» — нет у меня кошки! И не будет никогда! Или «Хочешь поговорить о том, как сделать ресницы длинными?» — Нет!!! Не хочу! Так ведь, не обращая на тебя никакого внимания, все равно объяснят про какую-то дурацкую тушь.

А реклама женского белья?!

Со злости я гаркнул проходящему мимо старичку прямо в ухо: «Здрасте!» Он испуганно шарахнулся в сторону. «Не глухой», — отметил я и уперся презрительным взглядом на улыбающегося типа с рекламного щита.

Вот он улыбается, и я понимаю, что он улыбается. Но ведь он не существует! Я вижу пустую улыбку, а тип этот — вымышленный. Получается, что я вижу одну улыбку, не выражающую никаких эмоций, потому как этих эмоций быть не может, ибо им неоткуда взяться, так как тип нереальный. А все думают, что раз он улыбается, значит, настроение у него хорошее, значит, сигареты хорошие. А нет никакого настроения! И типа этого нет. Ничего нет! Одна сплошная иллюзия. Людям электроды в черепную коробку засунули и подали на вход голую улыбку.

Чтобы убедиться в своей чудовищной догадке, я подбежал и взглянул на обратную сторону рекламного щита. Так и есть — там не было туловища. Значит, тип был абсолютно плоский. И улыбка была плоской.

Зато сзади был нарисован аппетитнейший биг-мак. Нежная зелень пушисто оттеняла кусочки свежих овощей. Только тут я почувствовал насколько голоден! Что делать? Ехать домой? Времени в обрез…

И вдруг в голову пришла шальная мысль: «А что, если сходить в бар?» Дерзкая мысль! Себе я этот безумный поступок мог объяснить лишь тем, что, сидя в местах общественного питания, мог бы потихоньку привыкать к сборищу людей. Бар — это, конечно, не кинотеатр, людей там значительно меньше, да и сидят они более свободно, чем на кинопросмотре. Но все равно это серьезное испытание. Хорошая тренировка.

Решено! Я иду в бар!

9

Из всех баров поблизости я знал один — кафе-бар «Три нуля». То есть я там был как-то один раз.

Добираться туда пару остановок, и в любой другой раз я однозначно пошел бы пешком, но тут из-за этой дурацкой спешки решил доехать побыстрее на автобусе. Поспешил — людей насмешил.

Хотя автобус мне показался полупустым, там внутри оказалось человек пятьдесят! Не меньше. К счастью крайнее заднее правое место было свободным, и я ринулся к нему в надежде занять. Успел. Теперь сзади и справа я чувствовал себя в относительной безопасности. Ситуацию перед собой я тоже контролировал. Лишь слева сидели какие-то люди.

Автобус тронулся, и весь салон закачало. На каждой кочке пассажиры, словно марионетки, слегка подпрыгивали, на повороте — синхронно клонились то в одну, то в другую сторону, у светофора — наклонялись, как по команде, вперед.

Чтобы не видеть весь этот балаган, я принялся читать роман «Вор». С самого начала. Однако сию минуту я стал ощущать на себе пристальные взгляды окружающих. «Ну чего они на меня уставились? — мысленно злился я, косясь по сторонам. — Усмехаются, что медленно читаю? Так ведь неудобно в автобусе. Подозревают, что я украл книгу? Так откуда у них такие сведения? Осуждают, что вместо того, чтобы на заводе работать, я праздный образ жизни веду? Так ведь второй месяц подряд не берут меня ни на один завод. Считают, что сюжет книги слабоват? Но сколько я ни экспериментировал с литературой, сколько авторов ни читал, всегда кто-то недовольно таращился. Не угодишь!»

Терпеть не могу, когда через плечо заглядывают! От напряжения я весь взмок. Какое уж тут чтение…

Тут я вдобавок заметил, что, сам того не осознавая, качаюсь в такт автобусу! На очередном резком повороте направо меня, как и моего соседа, одновременно качнуло влево. Черт, я становлюсь, как все! Меня даже затошнило.

Делая вид, что по-прежнему читаю, я принялся противостоять стадному поведению пассажиров. На каждом повороте я специально дергался в противоположную по инерции сторону, на ровном месте — начинал подпрыгивать, а при толчках — из всех сил цеплялся за сидение. Теперь уже весь автобус косился на меня, а сосед слева — вообще глаз не спускал. Один раз автобус так тряхнуло, что я едва книгу не выронил. «Растяпа! — мысленно выругался я. — На дорогу надо смотреть, а не на то, кто что читает в салоне».

В результате я кое-как осилил одну страницу романа. Ничего из нее не понял и не запомнил. Пот застилал глаза, сосед зло сопел в ухо, пассажиры бросали в мою сторону уничижительные взгляды, автобус тарахтел и вонял бензином… Зря я поехал на этом катафалке!

На остановке я выскочил в заднюю дверь, не заплатив за проезд.

10

Прикольный вид: у стойки бара ярко-красная гирлянда — бесцветные фотоны, запертые в маленьких лампочках из цветного стекла. Хотя на самом деле фотоны вовсе не заперты. Они рождаются внутри этих вакуумных колбочек и вылетают с недетской скоростью (скорость света, однако) в никуда. А потом кому как повезет. То есть можно, например, улететь в космос и путешествовать до соседней Галактики. А можно натолкнуться сразу на черную стенку бара и поглотиться. Нелепая смерть. Вдобавок еще и быстрая, если учесть расстояние от лампочки до конечного пункта (измеряемое в метрах) и, опять же, скорость фотона (а это уже сотни тысяч километров в секунду).

Такие вот мысли появились у меня после принятия ста пятидесяти граммов ужасно крепкой настойки в баре. Вообще-то я пить не собирался, а хотел какой-нибудь еды заказать, но вышло все наоборот. Только я уселся за маленький столик в углу бара, как передо мной возникла крашеная официантка. Я оглядеться толком не успел, а она уже сунула мне огромное меню.

— У вас есть что-нибудь э-э-э… выпить? — заикаясь, спросил я (хотя хотел спросить про еду, но поздно было теперь отказываться).

— Конечно. Вы желаете крепкое, слабое, безалкогольное?

— Крепкое! — выпалил я (хотя не хотел крепкое, но слово вылетело — не воротишь!)

— Сколько?

— Что? А… пятьдесят, — промямлил я, покраснев.

— Сто пятьдесят граммов?

— Да, конечно! — зачем-то подтвердил я (ну почему я такой бестолковый?!)

— Что-нибудь еще? Первые или вторые блюда?

— Да. То есть — нет! Ничего больше не надо, — хрипло ответил я, не выдержав взгляда ее накрашенных глаз (сам себе противен!)

Пузатый графин с темной густой настойкой появился спустя минуту. Однако этой минуты хватило, чтобы я вконец измучался, ибо в глубине зала кто-то принялся безудержно смеяться — не иначе, как надо мной. Я судорожно соображал, что же я не так делаю, а смех не прекращался. Не зная, что и предпринять, я залпом выпил всю настойку прямо из горлышка.

Смех прекратился. Изображение пропало.

Потом ко мне вернулся слух. Затем зрение.

Наконец я смог дышать.

Внутри стало необычайно горячо.

«Как бы ни опьянеть с голоду», — подумал я, стирая скатертью с лица слезы, непроизвольно брызнувшие из глаз.

Удивительно, хотя смех из глубины зала продолжал по-прежнему доноситься до меня, я перестал обращать на него внимание. «Может, они вовсе не надо мной смеются», — трезво рассудил я. Кроме того, вскоре включили на полную катушку музыку, и в уши ударила попса. Попса — это популярная музыка в самом плохом смысле этого хорошего слова. Попс — это не синоним слова «стиль». Иными словами, дело не в длине волос певца, не в наличии бас-гитары или ударных и не в ритме — дело в необходимости усилия восприятия. Для попса усилие не требуется. Попс — это словно пережеванная официантом пища. Нормальная такая жижа получается — просто глотай вместе с чужой слюной. Слушатель при этом не просто легко глотает жидкую пищу через зонд — он вдобавок деградирует…

— Что-нибудь еще? — официантка склонилась прямо к моему уху. Ее белокурые локоны, дразня меня, едва не коснулись щеки.

Я хладнокровно покачал головой. Молча. Сжав зубы. Официантка с уважением посмотрела на пустой графин и, загадочно улыбнувшись, удалилась. Со стороны я выглядел, как настоящий мачо: уверенный, немногословный, слегка пьяный (впрочем, уже не слегка). А главное — циничный. Женщинам такие нравятся. Хотя не такой уж я и циник. Циник — это человек, который пытается выглядеть не циником, а на самом деле — циник. А я — честный циник! Например, я прекрасно понимаю, что я не единственный клиент, кому она строит глазки и мило улыбается. Ну и что с того? Я насквозь ее вижу. Я же понимаю — работа и все такое… Иными словами, она со мной заигрывает из-за денег. Дежурно. А что надо сделать, чтобы ее улыбка, походка, локоны не были дежурными? Правильно — не платить ей денег.

Я встал. Сделал вид, что иду в туалет, а сам вышел на улицу и зашагал в сторону набережной.

11

На набережной гуляли парочки.

Сколько я не приглядывался, почти все пары были разнополые: парень с девушкой, парень с девушкой, парень с девушкой — теория вероятностей отдыхает.

«Почему так? — принялся рассуждать я. — Люди — существа, конечно, парные. Можно даже сказать — полярные. Полярность обусловлена чем? Наличием генов? Нет. Она обусловлена наличием гормонов. А гормоны нужны для чего? Для продолжения вечной жизни генов».

«А почему, кстати, небо голубое? — перескочила вдруг мысль. — Если не ошибаюсь, это эффект рассеивания Релея-Джинса. Взвешенные в атмосфере частицы сильнее поглощают (а затем излучают) коротковолновый диапазон света, вследствие чего, более длинные волны они излучают слабее. Пословица даже такая есть — каждый охотник желает знать, где сидит фазан. То есть небо, вообще говоря, должно светиться фиолетово-синим цветом. А почему тогда оно скорее голубое, нежели фиолетовое? Скорее всего, потому, что человеческий глаз более восприимчив к среднему диапазону видимого света (то есть к желто-синему). Кроме того, в атмосфере есть еще озоновый слой. Он как фильтр срезает ультрафиолет и, наверняка, фиолет. В проходящем же свете больше преобладают красно-оранжевые цвета. Поэтому солнце при закате — красное!»

Я сел на лавочку и, достав из кармана, прихваченный из бара кусочек хлеба, начал крошить его голубям…

12

Алла опоздала на пять минут.

Она подбежала к кинотеатру запыхавшаяся и веселая.

— Заждался? — поцеловала она меня в щеку.

Я счел нужным промолчать.

Мы зашли в фойе.

«Матрица!» — кричали рекламные постеры на стенах.

Я, стараясь не смотреть по сторонам, гордо прошествовал прямо к входу в зал.

«Так шли герои на казнь», — мелькнула мысль. Я еще выше вскинул голову и расправил плечи.

13

Мы вошли в зал, и сразу стало тихо.

Ни единого звука.

Никто не смел даже дышать.

Лишь мое сердце, словно барабанная дробь, отстукивало ритм.

Марш перед боем!

— Пойдем в центр, — шепнула Алла.

В зале, оказывается, никого не было.

Мы уселись на самые дорогие места, и она протянула мне пакет с попкорном:

— Угощайся! Тебе нравится здесь?

— Да.

— Я скупила все билеты на этот сеанс. Это премьера только для нас с тобой! — в подтверждении она достала из сумочки веер цветных билетиков и подбросила их все сразу вверх.

На меня падали лепестки роз.

— Скажи, это из-за того, что я избранный?

— Это из-за того, что я тебя люблю!

Когда сказка становится былью,

чья это победа — материалистов или идеалистов?

Станислав Ежи Лец.

«Непричесанные мысли»