Копирайтер

— Чертова кошёлка! — Жаклин в полголоса выругалась и еще раз надавила кнопку звонка, уже ни на что особо не рассчитывая. Точно, тишина! Не иначе, старая грымза опять дрыхла со включенным телевизором. Какого беса, скажите, нужна такая консьержка? Еще и дождь! Вообще, свинство!

Она переложила пакет с книгами и зонтик в одну руку и стала, жмурясь от летящих со всех сторон ледяных брызг, рыться в сумочке. Ключи, как обычно, нашлись в самом дальнем углу, рядом с пачкой Житан и недопитой бутылочкой йогурта, после того, как она трижды перетряхнула все содержимое.

Замок, наконец, щелкнул, и Жаклин, мокрая и злая, как морской черт, ввалилась в подъезд. Точно, мадам Лоран в своей будке клевала носом у телевизора, где шел реслинг, и жирные татуированные мужики в цветных трико катались в обнимку по рингу. Жаклин возмущенно постучала костяшками пальцев по стеклу — никакой реакции! Консьержка продолжала мирно спать под оглушительное завывание комментатора, рев публики и смачные шлепки потных тел о ковер. Каждый раз такая фигня! Жаклин вздохнула и побрела к лифту, оставляя за собой дорожки воды. Она замерзла и промокла. Ей срочно надо согреться!

Дома, кое-как обсохнув и переодевшись, она нацедила себе полстакана водки с лимонным соком, уселась в кресло, закинув ноги в полосатых шерстяных носках на письменный стол, закурила и только тогда удовлетворенно вздохнула. Жизнь — не такая поганая штука, если разобраться. И уж если приходится вкалывать по вечерам — то надо это делать с комфортом!

Она, не глядя, вытащила из принесенного пакета первую попавшуюся книгу в мокрой мягкой обложке и начала читать. Прочие женщины читают такое между делом, стоя у плиты, или сонно раскачиваясь в утренней электричке. Но для Жаклин, литературного редактора «женской» серии крупного парижского издательства, чтение было работой. Поэтому все сдобненькое, чем баловали конкуренты бессчетное племя секретарш и домохозяек, приходилось, увы, потреблять и ей. Это ведь только кажется, что все женское чтиво на одно лицо. На самом деле, в любой нише, под любым камушком водятся свои таланты. А за талантами надо внимательно следить! В конце концов, что может быть более глупым и банальным, чем книга безвестной дебютантки о мальчике-сироте, ставшем волшебником? А вот оно как все обернулось. Так что книга за вечер, мои господа, и никак не меньше! А особое внимание — новичкам.

Кстати, сейчас ей как раз попалась книжка начинающего автора. Некий Клод Лалюш — псевдоним, конечно. Она скользнула взглядом по юной улыбающейся физиономии на последней странице обложки (милашка! Хорошая улыбка — несомненный плюс) и начала читать. Слог у автора был неплохой, гладкий, слегка усыпляющий. Сюжет, история бурного романа молодой журналистки и ученого-физика, номинанта на Нобелевскую премию, тоже не предвещал особых сюрпризов. Жаклин быстро листала страницы, приближаясь к середине, когда еле слышные тревожные колокольчики на окраине ее сознания вдруг загремели, словно Большой колокол Нотр Дам. Стоп! Какого хрена?!

Она бросила книгу на колени, сделала хороший глоток водки, пролистала несколько страниц назад, быстро пробежала их взглядом и с размаху стукнула кулаком по подлокотнику: — Сукин сын! Откуда он узнал? В книге подробно, в деталях излагалась история ее, Жаклин, романа с Ивом Пистоле, известным некогда астрофизиком из университета Сержи Понтуаз, самым проходным, как тогда считалось, кандидатом на Нобелевскую премию. Которую он, кстати, так и не получил, ха-ха!

Господи, когда это было? Да уж лет двадцать назад, не меньше. Она тогда работала корреспонденткой в Монд и приехала в Понтуаз брать у Пистоле интервью. Ив, высокий седовласый красавец с повадками провинциального ловеласа, сперва почему-то здорово смущался ее. Настолько, что чуть было на полном серьезе не попытался объяснить Жаклин, что это за штуки такие, суперструны, и почему они важны для происхождения чего-то там во Вселенной. Однако, поймав ироничный взгляд мадмуазель корреспондентки, все понял и заговорил нормальным человеческим языком, а потом и вовсе предложил Жаклин совместить интервью с ужином в ближайшем ресторанчике.

И Жаклин, к своему величайшему удивлению, согласилась! Она, вообще-то, не считала себя особо ревностной сторонницей равенства возрастов, но профессор был, как минимум, лет на тридцать старше. А это, согласитесь, некоторый перебор. Весь оставшийся день она пыталась объяснить себе этот странный шаг стремлением получше выполнить задание редакции.

Однако, зайдя в полутемный старинный ресторан и увидев Ива за столиком с двумя неярко мерцающими свечами, сразу поняла, что суперструнами ее больше мучить не будут. А поняв, решила избавиться от престарелого кавалера при первой же возможности. Пока же, для пущего холода, извлекла на свет божий блокнот с ручкой и сделала вид, что готова записывать.

Ив совсем не испугался пыточных инструментов журналистки, мягко забрал их у Жаклин, коснувшись ее руки своими пальцами, с минуту что-то ожесточенно чертил, а потом показал ей. Она глянула на рисунок и прыснула со смеху. На листке была нарисована сценка из их дневной встречи: очаровательная девушка с табличкой «пресса» на груди, с подчеркнуто-женственной фигурой и огромными ресницами, недоуменно смотрит на растрепанного астролога в высоком колпаке. Астролог тщетно пытается разглядеть девушку в телескоп и удивленно трет глаза. Надпись под рисунком гласила: «звезды — ближе, чем кажется!»

Нарисовано было здорово. Ив ей, конечно, польстил, но сходство с Жаклин было несомненным. Как потом поняла Жаклин, он почти все делал хорошо. И даже по счетам платил легко и с удовольствием, чем окончательно покорил ее, недолюбливающую соотечественников-мужчин за паталогическую скупость. Вот только ушел от нее Ив отвратительно, со скандалом. Внезапный роман с какой-то аспиранткой, кажется, из России. Корыстной шлюшкой, давшей месье профессору за хороший отзыв на диссертацию!

Но до этого печального события с момента их знакомства прошел целый год, полный какого-то совершенно невероятного драйва. По просьбе Ива, как огня, боявшегося университетских сплетен, они не афишировали своих отношений, и Жаклин в ответ на расспросы обеспокоенных друзей и родственников лишь улыбалась и отвечала: «у меня все отлично!» Дошло до того, что ей стали ненавязчиво подсовывать телефоны замечательных психиатров, которые «очень помогли сыну мадам Н.» или «супруге мсье Д.» А Жаклин вовсе не сошла с ума. Или, вернее, сошла, но безумие ее было упоительным!

Она тогда так похудела, осунулась, что от нее действительно остались одни глаза. Зато сияли они так, что встречные мужчины на ходу сворачивали себе шеи. Наверное, она могла бы останавливать взглядом велосипедистов, как героиня Мемуаров Гейши. Чего там велосипедисты, захоти Жаклин, у нее бы запросто получилась бы такая штука и с экспрессом ТЖВ!

А потом все кончилось. Резко, подло, несправедливо. Она еще долго зализывала раны, начала пить, болела…

Но все равно он был, был, это был потрясающий год, возможно, лучший год в ее жизни! И она не намерена делить его с каким-то желторотым писакой, укравшим их историю и намаравшим по ней свою вонючую книжонку! А в том, что именно по ней, сомнений не оставалось. Даже имена героев были изменены наглым, издевательским способом. Она в книге стала Иветтой, а Ив — Жаком. Сволочь он, этот Лалюш и скоро за это заплатит! Уж она-то постарается!

Впрочем, стоит проверить еще одну вещь. Вдруг Пистоле настолько выжил из ума к старости, что решил опубликовать свои любовные мемуары? И она заглянула в начало книги. Нет, все, как обычно: «Книга…является плодом чистого вымысла… всякое совпадение — случайно» Попался, голубчик! Мамаша Жаклин покажет тебе «случайное совпадение»! Готовь памперсы, молокосос!

Надо бы связаться с Ивом, если он еще жив, старый любитель русских аспиранток. Сколько ему сейчас? Под восемьдесят, не меньше. Небось, и не вспомнит ее. Ладно, пожалеем старичка, не будем беспокоить на ночь глядя. Займемся им завтра.

А вот месье Лалюш не заслужил ее снисхождения. А вместо него заслужил письмо. Пока не злобное, а, скорее, недоуменное. Жаклин крутилась в литературном мире долго и знала, что иногда случаются самые удивительные совпадения. Посмотрим, что парень ответит. Она включила компьютер и легко нашла Лалюша в Фейсбуке. Мордашка та же, что и в книге, а вся френдлента забита какими-то девками в купальниках. Оставить сообщение месье писателю мог каждый — фильтров в аккаунте не было. — Смотри-ка, а парень-то тщеславен. Любит письма от поклонниц, — усмехнулась она. — Так вот тебе письмо. От поклонницы. Да.

В тот вечер читать она уже больше ничего не стала. Настроения не было. Просто сидела, уставившись в одну точку, вспоминала, курила и потягивала водку. Как и когда она легла спать, в памяти у нее не отложилось.

А с утра, энергичная и едкая от похмелья, как кошачья моча, Жаклин принялась за дело. Прежде всего, снова зашла в Фэйсбук. Так, от Лалюша — ничего. Возможно, редко заходит, а скорее всего — затаился, гаденыш, и сейчас судорожно соображает, как будет выкручиваться. Что-то говорило Жаклин, что он прочитал ее письмо. Словно между ними уже протянулась какая-то тонкая нервная нить, вроде лески, на конце которой бьется заглотившая крючок рыба. Ладно, пусть пока подергается…

Теперь надо найти Пистоле. Жаклин опять залезла в интернет. Ссылки на труды, официальная биография, последнее место работы — университет. Никакой свежей личной информации и контактов. С пожилыми людьми так часто бывает. Другое поколение, что поделать?

Придется звонить в Сержи-Понтуаз. После получасовых разговоров с бестолковыми девицами из секретариата и отдела персонала ей на конец-то повезло: нашелся человек, который вспомнил Ива. Пожилая и подозрительная инспекторша отдела кадров, которой Жаклин пришлось представиться редактором справочника о французских ученых, смилостивилась и, дробно постучав клавиатурой, сообщила, что профессор уже лет с пять, как не работает в университете, а коротает жизнь в доме престарелых в Гренобле. Есть!

Остальное было делом техники. Она набрала найденный в Желтых страницах номер и попросила к трубке Ива. Пока сестра ходила узнавать, Жаклин с тоской думала о том, что сейчас придется разговаривать с полуглухой и полусумасшедшей развалиной, которая, хоть убей, не понимает, о чем, собственно, идет речь.

Сестра вернулась, произнесла несколько слов, и Жаклин вдруг почувствовала себя, как приговоренный к повешенью, у которого выбили из-под ног скамейку.

Да, дело прошлое!

И нет, ничего не осталось!

Но почему тогда совершенно невозможно дышать? И что это такое, черт возьми, течет по щекам?

Она медленно положила трубку, скользнула равнодушным взглядом по книге, которая еще полчаса назад вызывала у нее такую ярость. Почему-то ей вдруг расхотелось мстить. Даже наоборот, то, что их история продолжает жить и после смерти Ива, внезапно показалось ей добрым, хорошим делом. Чем-то вроде памятника их любви, которая теперь-то уж безусловно и окончательно мертва.

Жаклин взяла роман, прочитала, кивая время от времени, еще несколько десятков страниц и в самом конце наткнулась на такой вот перл: «Она была лишь перстнем на его пальце, красивой безделушкой с блестящим камушком, которой никогда не суждено было стать настоящим обручальным кольцом»

А вот это было уж слишком. — Ах ты сукин сын! Надутый самодовольный индюк! — Жаклин в ярости запустила книгой в стену. — Если хочешь знать, я и сама не собиралась связывать жизнь со старой блудливой развалиной! Но тебя я теперь достану!

Она снова набрала номер в Гренобле, представилась литературным агентом и, движимая каким-то наитием, попросила к телефону Клода — начинающие авторы часто меняют фамилии, но имена почему-то оставляют прежними.

Один Клод в доме престарелых нашелся, он работал санитаром, и сегодня у него был выходной после суток дежурства. Девушка на том конце линии явно была не дура поболтать и, к тому же, очень скучала, так что после десяти минут разговора Жаклин выяснила, что Клод — симпатичный молодой человек, по описанию похожий на фотографию Лалюша в фейсбуке, что он очень внимателен к постояльцам и может беседовать с ними ночи напролет, а когда пациенты спят — постоянно чего-то пишет. Бинго!

Жаклин больше не сомневалась, что нашла свою жертву. Узнав напоследок у разговорчивой девушки адресок графомана-любителя, она проверила расписание ТЖВ, быстро оделась и поехала на вокзал. Жаклин явится к нему, как снег на голову, без звонка, и посмотрит, как этот стервятник будет выкручиваться! Боялась ли она? Да ничуть! Вот еще, будет матерый редактор бояться начинающих авторов! Она их ест на завтрак, да так ловко, что на обед ничего не остается!

Два часа дороги до Гренобля протекли совершенно незаметно. Жаклин невидящим взглядом скользила по серым полям и крошечным белым домикам за окном и готовила свою обвинительную речь. А еще — вспоминала Ива, и пыталась на него обидеться. Но у нее, почему-то, ничего не получалось.

А когда состав остановился, и она вышла на перрон, то увидела мрачный старинный город, черный шпиль Кафедрального Собора, впившийся в низкие грязно-серые тучи, ползущие с гор, и ей вдруг стало худо. Настолько, что она чуть было не села на обратный поезд в Париж. Но потом обозвала себя «мягкотелой дурой», «тряпкой», собралась и решительно зашагала к стоянке такси.

Лалюшь жил в маленьком одноэтажном доме на самой окраине города, в арабском квартале. По грязной улице носились стайки черноглазых ребятишек, а у табачных лавочек и крохотных кафе ошивались бандитского вида группки деток постарше. Стены домов были до крыш исписаны граффити с мрачными личностями в масках и саблями, оплетенными арабской вязью.

Таксист несколько раз недоверчиво переспросил адрес, явно не понимая, что такая приличная дама может искать в трущобах, и потом не уезжал все время, пока Жаклин давила на кнопку звонка. Лишь когда дверь открылась, водитель надавил на газ, и серебристый мерседес с ревом скрылся за поворотом, провожаемый недобрыми взглядами аборигенов.

— Здравствуйте Жаклин, я вас ждал. Мне как позвонили с работы, я сразу и понял, что это вы. Заходите пожалуйста. Будете кофе?

Сперва Жаклин показалось, что в темном дверном проеме перед ней появился Чеширский Кот. По крайней мере, некоторое время она не видела ничего, кроме роскошной белозубой улыбки. Той самой, из Фейсбука. И лишь потом разглядела невзрачного сутулого юношу в домашнем свитере и рваных джинсах.

— В чем-в чем, а в обаянии ему не откажешь, — отметила она про себя, высокомерно игнорируя протянутую Клодом руку. — Какая улыбка, а? Недаром старички тают и выкладывают мерзавцу все, как на духу!

— Никакого кофе, — отрезала Жаклин. — Надо поговорить!

— Какой же разговор без кофе? — пожал плечами Клод. — В прочем, как скажете. Прошу на кухню. Гостиной у меня нет. Не в спальню же вас…

— Еще и хам! — Возмущенно стуча каблучками, Жаклин прошла в просторную светлую комнату, уселась за стол и достала из сумочки пачку Житан. Мельком глянула на Лалюша, тот кивнул и поставил перед ней пепельницу.

— Курите, пожалуйста. Я сам не курю, но мне не мешает.

— Итак, — затянувшись и выпустив струйку синего дыма, начала отрепетированную еще в поезде речь Жаклин, — у вас большие проблемы, молодой человек. Честно говоря, вы по уши в дерьме! И я даже не представляю, как вы будете выбираться.

Люди всегда очень любопытны, когда речь заходит об их проблемах. И Клод не был исключением. Он быстро сел напротив Жаклин, положил на стол сцепленные в замок руки, кивнул и внимательно уставился на нее.

— Здоровые такие лапищи, — подумала Жаклин с неприятным холодком. Опять стало неуютно, как час назад, на вокзале.

Странно, но ей показалось, что Клод в тот же момент почувствовал ее внезапную неуверенность. По крайней мере, он сразу расслабился и улыбнулся:

— Знаете, Жаклин, мне очень понравилась ваша история. Ну, ваша с Ивом.

— Вы стервятник, молодой человек! — страх мгновенно покинул Жаклин, уступив место праведному гневу. — Вы выманиваете у бедных стариков истории их жизни и потом лепите из краденного свои бездарные книжонки! Вы все хорошо продумали, да? Человек умер, и некому подать на вас в суд? Так вот, на этот раз вам не повезло! Суд будет!

— Хорошо, — кивнул Клод. — Суд — так суд. Просто, я подумал… Раз уж вы все равно приехали, возможно, вы захотите выслушать меня? И, кстати, узнать про Ива? Про то, как он..

Это было нечестно. Запрещенный прием. Жаклин всхлипнула, закашлялась от табачного дыма и молча кивнула, пытаясь проглотить совершенно некстати образовавшийся в горле ком.

— Вы знаете, как устроена память? — начал Клод. — Она нарастает слоями. Один слой скрывается под другим, и человек забывает многое из того, что было. Но забывает не навсегда, а только до поры. Когда наступает время уходить, слои исчезают. Как бы испаряются один за другим, и человек начинает в мельчайших деталях вспоминать свое прошлое. Рисунок занавесок в детской, лицо священника на первом причастии, клички школьных приятелей, студенческие вечеринки, свидания с девушками.

Клод посмотрел на Жаклин и улыбнулся, но она, загипнотизированная монотонностью его речи, ничего не ответила. Лишь едва заметно кивнула ему сквозь табачный дым.

— Эти воспоминания обычно уходят в никуда, — продолжил Клод. — Желающих слушать простых стариков мало, а уж тех, кто возьмется записать услышанное, почти совсем нет. Не знаю, как вам, а мне становится жутко, когда я вижу, как старый больной человек, которому и осталось-то пару месяцев, вдруг начинает ярко, в мельчайших деталях описывать прошлое, звать по именам давно умерших друзей, родных, любимых. Будто прощается с ними. Мне тогда кажется, что это жизнь выходит из его губ и растворяется в воздухе. Бесследно и навсегда.

— Прекратите! — всхлипнула Жаклин, прижав ладони к вискам. — Немедленно прекратите!

— Я почти закончил, — ответил ей Клод. — В сущности, дальше все просто. Я уже пять лет записываю разные истории наших постояльцев. Не все, конечно, а только более или менее связные, законченные, как, например, Ива и… вашу. Сначала на диктофон, а потом расшифровываю. У меня в компьютере уже пара сотен личных папок, не меньше. Да только что в них толку? Еще одно кладбище, если хотите знать. Случись что со мной, и все это пропадет. Поэтому я и начал публиковаться. Чтобы дать им вторую жизнь, или, может быть, вернуть ушедшую. Вы же видите, я ничего не выдумываю, только меняю имена персонажей, да и то слегка. Для меня это очень важно — не придумывать ничего от себя, соблюдать копирайт. Но, к сожалению, мои рассказчики — старики. Иногда у них просто не достает сил на подробный рассказ, а иногда память играет с ними в прятки, укрывая целые куски воспоминаний. И тогда мне приходится досочинять, дописывать чужие жизни. И это — самая большая проблема. Я просто не в праве…

— Вот только о праве тут не надо! — Жаклин, наконец, удалось взять себя в руки, и она пошла в атаку. — И, тем более, о копирайте. Значит так, господин благодетель одиноких стариков, слушайте сюда. Вы отдаете мне все записи бесед с Ивом, пленки, файлы, всё. И немедленно!

— Ну, я не знаю, могу ли я… — Отдаете, а не то я выпущу вам кишки в суде по авторским правам! И еще, вы навсегда прекращаете зарабатывать на умерших. Это отвратительно! Только попробуйте накропать еще хоть одну книжонку, и я добьюсь, чтобы вас осудили за разглашение личной информации!

Клод попытался было что-то ответить, но, поймав ее разъярённый взгляд, осекся, отвел глаза и некоторое время молчал, разглядывая свои ладони, будто хотел прочитать в них о том, что ему делать дальше.

Потом выдохнул, словно бы приняв какое-то решение, посмотрел на Жаклин и улыбнулся: — Что ж, похоже, у меня нет выхода? Ладно, я сделаю все, что нужно. Но с одним условием.

— Какое еще, к черту, условие?

— Очень важное! Вы все таки позволите мне угостить вас кофе. И снова Жаклин показалось, что она разговаривает с Чеширским Котом. С чертовски обаятельным Чеширским Котом. Она хмыкнула и посмотрела на часы. До следующего поезда в Париж оставалось целых два часа. Даже с учетом такси — времени навалом.

— Ладно, давайте сюда ваш кофе! Клод кивнул, вышел из кухни и через минуту вернулся со включенным ноутбуком. Поставил его на стол рядом с Жаклин, склонился над ее плечом, отыскивая нужную папку. Странно, но его близость почему-то больше не казалась ей неприятной.

— Вот, смотрите, — негромко произнес он, дыханием щекоча ей ухо. — Здесь и аудио, и расшифровка. Можете стереть. Или скопировать, а потом стереть. Дать вам чистый диск?

— Спасибо, у меня есть, — она полезла в сумку и, вопреки обыкновению, сразу же наткнулась на брелок с флешкой. Вставила ее и стала переносить файлы, по прежнему ощущая легкое головокружение от присутствия Клода, который гремел посудой за ее спиной. Дымящаяся чашка кофе вдруг возникла справа от нее. Клод легонько коснулся руки Жаклин, привлекая ее внимание. Рука Клода была теплой и мягкой. В полном замешательстве Жаклин поднесла чашку к губам, сделала глоток, потом другой.

Почему-то, вопреки обыкновению, от кофе ее голова не прояснилась. Скорее, наоборот. Возможно, вкус был не совсем обычным. Возможно, в другой ситуации она смогла бы почувствовать разницу. Возможно. Однако, когда вы просыпаетесь на узкой кушетке, связанная по рукам и ногам, а в глаза вам светит тусклая лампочка, подвешенная к отсыревшему подвальному потолку, все эти «возможно» представляют, увы, чисто теоретический интерес.

Жаклин повернула голову, в которой словно бы затихал пасхальный колокольный звон, и увидела стоящего рядом Клода. Попыталась закричать, но горло и язык будто онемели, и у нее получился только едва слышный стон.

— Это нормально, не пугайтесь, — кивнул ей Клод. — Связки сейчас отойдут, и вы снова сможете говорить. Я чуть-чуть переборщил с дозой. Не мог рисковать, извините. Так вот, пока вы все равно молчите, выслушайте меня. Для вас есть две новости, одна хорошая, другая — плохая. Начну с плохой — вы отсюда не уйдете. Не потому, что я на вас обижен, нет. Вы просто не оставили мне выбора. Мне очень жаль, но я не могу допустить огласки и не хочу прекращать писать. В самом дел, это неплохое занятие.

Жаклин сглотнула и почувствовала, что снова ощущает язык. Она напряглась и с трудом прохрипела: — А что насчет хорошей?

— Вот видите, — обрадовался Клод. — Я же говорил, что горло отпустит. Так вот, хорошая новость в том, что ваша жизнь не раствориться в воздухе, как у многих других. Я успел неплохо узнать вас со слов Ива. И я должен отметить, что одобряю его выбор. Возможно, даже завидую ему чуть-чуть. И мне безумно интересно, как вы жили дальше. Расскажете?

И он нажал кнопку диктофона.