Йога. рассказ

(Мало кто помнит, тем более мало кто знает о таком феномене общественного явлении, как "борьба с алкоголизмом" на пике развитого социализма.

Вот один из примеров)

В праздник Федор Спиваков был в гостях у родственников. Там он выпил и от радости, что эта самая, "огнеопасная", течёт по горлу дармовая, на грудь принял сверх всякой меры. Какая-то жадность к водке появилась, как у совсем оголодавшего человека. На следующее утро, едва поднявшись, покачиваясь, прошёл на кухню и прямо из крана хлебнул холодненькой водички.

— Мда-а… — хрипло протянул он и потряс по-лошадиному головой. — Брр… — и чуть было не упал. Заштормило.

Уцепившись за раковину, на какое-то время притих, пока палуба не успокоилась.

— Мда-а, это ж надо… Вот накушался… Брр… — осторожно поежился. По спине побежали холодные "мурашки".

Зажёг газовую форсунку и пододвинул на неё чайник.

Попив крепкого чая, он почувствовал себя лучше, но не совсем. Желудок и пищевод потряхивало мелкой неприятной дрожью, мозги, словно студень в круглом сосуде, колебались. Но проблески сознания уже появлялись, и на память вдруг пришёл застольный анекдот. Спиваков захохотал.

— Ой, эт надо ж такое придумать! Есть же юмористы, — зачесал он волосатую грудь. — А может и вправду такое может быть?.. Ведь ёги всё могут. Вон, какую беду вытворяют над собой. И на стекле пляшут, и на ножах спят, и пополам складываются. Что ему стоит самого себя довести до алкогольного опьянения?..

Спиваков опять хохотнул, занятно, однако.

Немного посидев, решил своими мыслями поделиться с женой.

Прошёл к спальной комнате, с порога спросил:

— Нюр, ты помнишь анекдот, который вчера Рашид рассказывал? Ну, как у них там, на Кавказе, на ёгу перешли. Ну, когда у них там виноградники повырубали...

Нюра молчала.

— Нюр, ты чево? Обиделась на што, што ли?

Нюра молчала. Федор перестал улыбаться, виновато почесал нос, шею, вновь поплёлся на кухню.

— И что она? Вчера вроде бы все ладно было, кажется...

Очень хотелось опохмелиться. Хотя бы глоток. Но Федор понимал даже своими разжиженными мозгами, что дома ничего нет.

— Хоть синюхи какой найти, что ли?

Прошёл в ванную. Вибрирующим взглядом обвел полки со стиральным порошком, мылом, шампунями и грустно усмехнулся.

— Дожил мужик. Эх, мать!..

Открыл холодную воду, перевел кран с умывальника на ванну и стал хлюпаться ею до пояса. Купание подействовало взбадривающе.

После купания Федор вернулся на кухню и решил ещё выпить кружку чая. Налил крепкого.

"Да-а, худо после такой пьянки. И надо же было вчера так надраться на халяву. Так ведь и копыта откинуть можно. Хоть бы самогонкой где разжиться?.."

Свою самогонку Спиваков перестал гнать ещё с осени, когда старика-соседа Вавилова, инвалида войны, на двести рублей оштрафовали. Грешил Авдеич, приторговывал малость. Нужда, говорит, заставляет, не больно-то на теперешней пенсии протянёшь. Но закон есть закон, всех под одну гребёнку. Испугался тогда Федя, инвалида вон как вздрючили, а его и подавно обдерут, как липку. И своё ремесло прикрыл, хоть и для себя делал.

Федор открыл дверцу шкафчика. Он знал, что там пусто, но сделал это как-то самопроизвольно, механически, по привычке.

В недрах шкафчика стояла бутылка в виде штофа. Пустая. Та, которую, он вспомнил, они выпили вместе с тестем. Дед приезжал недели полторы назад в гости. Он и привёз. У них там, в деревне, по спискам выдают, раз в месяц. Вот и сберёг гостинец для зятя.

— Хм, смотри-ка, ещё с крышкой, — усмехнулся Федор.

Спиваков извлёк бутылку и, глядя сквозь стекло в утробную пустоту, вожделенно взглотнул слюнки.

— Эх, черти, всё выпили! — ругнул себя и на тестя.

В другое время, когда с водкой-вином было проще, он выпивал, не отказывал себе в удовольствии. Но в меру. И не испытывал к спиртному такой жадности, ограничитель срабатывал. Захотелось — пожалуйста! Хоть самогоночки, хоть водочки, хоть вина. А теперь? С резьбы сорвался. На каждую бульку, да кого — на запах кадык вздрагивает.

Спиваков ответнул крышку, потянул носом — в бутылке еще был дух, дурманящий. Э-эх...

Можно было бы купить, коль своей нет, но в магазин сунься, живо кишки выпустят. Как в тот раз...

Пошёл Федя в "винный" перед Ноябрьскими праздниками, и пошёл один.

Народу у магазина собралось, как на митинге. Окружили вход плотной толпой, и молчание. И ни скандалов, ни призывов, ни лозунгов — тишина, как перед атакой, томительная, нервная. Ждут открытия магазина после обеда. Выдумала же чья-то светлая голова начинать торговлю спиртным в два часа пополудни. Видимо, с той целью, что если кому удастся к вечеру отовариться, так чтобы тот счастливчик потом всю ночь пил и до утра семью веселил. Трогательная забота.

Стоит народ, от холода с ноги на ногу качается. А холод в тот день — просто январский был, пятнадцать да с ветром. Магазин высокий, двухэтажный, второй этаж колонны гранитные подпирают. Крыльцо каменное, из пяти, не то семи ступенек.

Перед открытием люди стали по ступенькам подниматься, к дверям тесниться. По счастливому случаю Федору удалось попасть в очередь где-то в середину, к фойе ближе, и у самой колонны. Придавили к ней так, что кажется, из грудной клетки кулачок сделался — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Однако стоит, радуется: не в конце же очереди. Посинел, как куринный пуп после морозильника, и остальные очередники не лучше. Но живые, от холода друг к другу жмутся, руки у ртов последним дыханием отогревают. Ну, как тут не дождаться горячительного? Это просто вопрос жизни и смерти.

Перед самым открытием начало какое-то движение в народе ощущаться. Матюжки послышались. Ватажная братия к дверям полезла. И всех, кто без подкрепления пришёл, одиночек-камикадзе, стали в стороны теснить, а кого и с крыльца вниз. Федор тоже начал было недовольство проявлять. И тут же чуть не схлопотал. Куда один — против десятка штурмовиков.

Одни пролезли, ладно, чёрт с ними, с архаровцами. Так за ними новая братия, по проторенной дорожке. И у двери разодрались. Между собой очередь не поделили. Матерят и тех, кто матерится, и тех, кто незримо этак с алкоголизмом борется.

Тут и милиция, кстати. На “УАЗике” подъехали. По репродуктору командуют:

— Разойдись! Освободи дорогу!

Вначале покупатели не поняли: зачем проход освобождать? зачем расходиться?.. Надо пройти, так иди. Ан нет: освободи и всё тут! А кому охота? Каждый на своем законном месте. Он его полдня до открытия магазина отстаивал, а кто и отвоёвывал.

Милиционеры видят, что люди ни с места — всей машиной в магазин поехали. Передок приподняли, и она по ступенькам вверх запрыгала. Тут только толпа поняла, что к чему, в стороны подалась.

Федор как стоял у колонны, так и остался. Жалко было с нагретого места сходить. И буквально через минуту ещё больше пожалел, но о другом уже. Машина запрыгнула на ступеньки и пошла по проходу, толпу уминать. В первый момент Спивакову показалось, что из него кишки выпустили, что-то как будто в животе затрещало, и в глазах засверкало. Но когда машина в фойе въехала, почувствовал, что будто бы живой и даже обрадовался. Правда, почувствовал и ещё одну неприятность — сзади что-то холодить начало. Неужто, икру выдавили! Рукой под курткой — мац-мац! — а задница голая! Штаны от ширинки по самый пояс лопнули.

Тьфу! Да провались ты! И это был его последний поход в винный магазин.

А зря, теперь хоть пропадай...

— Эх, не пил ведь сколько… Так нет, добрался вчера, как голодный до похлебки!

Спиваков подошёл к крану, открыл холодную воду и немного налил в бутылку. Покрутил ею, словно бы смывая со стенок остатки содержимого, и вылил себе в рот. Не торопясь, смакующе проглотил. Постоял в ожидании чего-то, потом удовлетворенно крякнул.

— Кхе… А что? Ничего...

Глаза его повеселели и приняли игривый блеск. Он ещё раз плеснул в бутылку воды, поболтал ею, и вновь выпил.

— Кхе-кхе. А ну-ка, ну-ка… — Игривость овладела им ещё больше.

Федя наполнил бутылку до условной отметки, по которую обычно наполнял бутылки самогонкой, и аккуратно навернул крышку.

Прошёл в большую комнату.

В комнате было сумрачно и не соответствовало охватившему его настроению.

Он снял со стола настольную лампу и опустил её на ковровую дорожку. Включил. Рядом с ней поставил бутылку. От света содержимое в бутылке "заиграло", приняло соответствующий цвет и, как показалось, даже запах и вкус, который вчера, после долгого воздержания, был так приятен.

Смакуя и любуясь неожиданным эффектом, он наклонился над бутылкой и повернул этикеткой к себе. Само то!.. Взглотнул подступивший приток слюны.

Отступив шага на полтора, Спиваков сел на пол на ковровую дорожку и подогнул под себя ноги. Сидел, вперив горящий взгляд в бутылку...

Просидел в позе йоги минут пять, но нужного эффекта не наступало. Чего-то ещё как будто бы не хватало.

Федя поднялся и, покрякивая, в том же игривом настроении поспешил на кухню. Вернулся с двумя блюдечками: в одном лежала горка квашеной капусты, в другом — кусочек хлеба. Расставив закуску по обе стороны бутылки, вновь занял исходное положение.

Прошло еще какое-то время. Кадык по Фединому горлу забегал оживленнее, теперь Федя, видимо, успевал пить и закусывать. На лбу выступила испарина. Его слегка даже стало покачивать. Похоже, йога начала действовать.

И точно — сработала!

Вдруг Спиваков, ухватившись за горло, закатил глаза и повалился на бок. Упал, громко стукнувшись головой о нижнюю дверку шкафа комнатного гарнитура. Заелозил ногами в хриплом кашле, похожем на стон.

На стук и шум из спальни вышла Нюра, маленькая, растрепанная со сна женщина.

— Федька! Что с тобой?..

Настольная лампа, капуста, бутылка, хлеб и корчившийся на полу муж произвёли на неё странное впечатление. Она поставила кулаки на бедра.

— Ага! И тут перебрал! Ёгой подавился! — и, подскочив к Федору, стала колотить его по спине. — Паразиты! Алкоголики, ёгоголики… Чтоб вам!.. Никакой меры не знаете...

Спиваков стал оживать.

— Хватит, — простонал он, слабо отмахиваясь. — Добралась...

Нюра перестала кулаками делать утреннюю разминку на горбу мужа, подхватила с пола тарелки со снедью, бутылку и убежала на кухню. Вскоре послышалось бульканье воды из бутылки в раковину.

Федя, привалясь спиной к шкафу, приходил в себя. По его щекам текли слезы.