Фигуристка

Казалось, весь воздух, все необъятное весеннее небо было наполнено звуками. Они переливались через край, звонкими брызгами искрились в лучах рдеющего солнца. Стрижи пищащей беззаботной стайкой носились в безоблачной, уже начавшей золотиться с одного края, выси. Задорный, заливистый девичий смех отвечал им с земли. И тут же, на миг показалось, единственным звуком на свете стал многоголосый, исполненный радостью крик игравших в футбол парней. И снова стучали об асфальт мячи, и опять шуршала под ногами молодая, терпко пахнущая, сочная трава.

И все эти люди, такие разные, многие из которых приехали из других городов, стран и даже континентов, были здесь: играли, ставили цели, били рекорды, свои и чужие, и просто радовались вечернему солнцу. Позабыв все проблемы, они, наконец, были вместе, своя команда шла вперед, и даже незнакомые люди казались ближе на этом пятачке посреди большого, занятого только собой, города.

И вот, немного в стороне от всех, на каким-то чудом не занятой мини-футбольной площадке каталась на роликах девушка: голубой вязаный свитерок, такого же цвета джинсы и бейсболка. Собранные в хвостик темно-русые волосы повиновались дуновениям ветра и движениям головы. Казалось, она просто скользила по гладкой серой поверхности асфальта. Она то разгонялась, чтобы потом, проехавшись на одном коньке, описать широкий круг во всю площадку, то приседала и катилась так, обхватив колени руками. Потом вставала во весь рост и опять разгонялась, чтобы выполнить еще один элемент своей программы.

Она одновременно и здесь, и где-то очень далеко отсюда, где лед, белоснежный и исцарапанный, негромко шипит под хромированной сталью конька, где тысячи восхищенных лиц, и все смотрят на нее, с открытыми ртами и с замиранием сердца следят за блестящим исполнением очередной сложнейшей серии. И она так красива, и грациозна, и желанна, движения смелы и новы, и костюм блестит и переливается в свете мощных ламп, подчеркивая каждый изгиб стройного тела. И комментатор по телевизору кричит: "Сейчас мы с Вами, дорогие телезрители, наблюдаем рождение новой звезды не только российского, но и мирового фигурного катания! Запомните это имя, имя будущей многократной чемпионки мира и олимпийских игр!". Сейчас он назовет ее имя, и бабушка заплачет, сидя перед экраном. Она смахнет несколько капелек рукой, а потом возьмет носовой платок и промакнет уголки глаз. Да, бабушка, все было не напрасно.

И вот, музыка затихает, последний аккорд любимой мелодии на несколько секунд зависает в воздухе, и после мига тишины со всех сторон, подобно ударной волне, накатывает шквал аплодисментов. Люди стоят на трибунах, кричат, дуют во всевозможные дудки, а она внизу. в световом пятне прожекторов, и тоже плачет, и счастлива, и букеты сыплются на лед, и слепят глаза фотовспышки. И вот, выставлены все оценки: десятка за десяткой появляются на экране телевизора. Только американская судья, мерзкая жирная тетка, поставила девятку, но ее оценка была отметена и предана забвению. Она очень злилась.

"Обратите внимание, дорогие телезрители! Такого я не помню за свою практику. Мисс Фрекен Бокк, похоже, недовольна оценками, выставленными нашей спортсменке. Она что-то выговаривает своим коллегам, и… похоже… да, покидает расположение судейской бригады. Дааа, такие судьи нам не нужны! На мыло, товарищи!"

Она улыбнулась. И снова вокруг Краснодар, и так много незнакомых людей, среди которых есть даже негры, и легкая усталость в ногах, и асфальт, шуршащий под колесиками роликов. Все это было совсем рядом, было реально. Она вздохнула, глубоко втянув непривычно теплый весенний воздух. В нем быстро блекли, исчезали, растворяясь, последние кусочки мечтаний. Усталость приходила на их место, наполняя мысли, расплавленным свинцом собиралась в ногах. Она больше не скользила над площадкой, с каждым вдохом воздух царапал высохшее горло. Еле передвигая ноги. она отталкивалась от разогретого асфальта.

Капелька пота скатилась где-то под одеждой по разгоряченной спине.

А эти люди вокруг: они смеялись, бегали, кричали что-то друг-другу и просто так. Кто-то гнался за мечем, негр напевал себе под нос, неподалеку каталась еще одна… Им — — лишь усталый мимолетный взгляд, как на декорации, на которые стоит смотреть только, чтобы впоследствии на них не натолкнуться, не ушибить голову, или еще что-нибудь важное. Она закрыла глаза, подставив половину лица вечернему солнцу. Мир вокруг исчез, скрывшись за ярко-оранжевый, светящийся мирным теплом занавес. "Теперь — — отдохнуть, прилечь, не думать ни о чем." Движение век — — и мир возвратился на место.

Это была просто случайность. Совершенно случайно они встретились. Глаза в глаза. Какой-то парень смотрел на нее. По-спортивному одетый, он стоял, облокотившись о стойку турника. Стоял и смотрел. Она отвела глаза. Такой интересной вдруг стала давно знакомая надпись на асфальте: "Don't think about wh...". About что? Что ему надо? И долго он так на меня пялится?

Она почти физически ощутила его взгляд у себя на спине между лопаток и с трудом удержалась от того, чтобы не обернуться.

Она притормозила у края площадки. Рюкзак был все там же — — розовый на молодой траве. Она присела рядом. Ладонь наткнулась на что-то маленькое и твердое в траве, может, камешек. Она устроилась поудобнее, расстегнула молнию рюкзака и схватила бутылку, плохо, что уже теплой воды. Она отвинтила крышку и начала пить — — жадно, совсем не по-девичьи большими глотками. Спасительная влага вожделенной прохладой разливалась внутри. Она пила, и все это время он был там, на самом краю поля зрения, и, казалось, смотрел на нее. "Натрий плюс, калий плюс, кальций два плюса..." — — автоматически читала она на этикетке, не улавливая никакого смысла, да и не пытаясь. Нет, он точно смотрел на нее. "Че он пялится? А может, он там сейчас меня раздевает, в своих фантазиях? Ага, конечно. Калий плюс, натрий плюс, кальций два плюса… Что за чушь!" Она бросила бутылку в рюкзак, на какой-то рюкзак, взятый на всякий случай, пододвинула лежащий рядом большой лист картона и улеглась на него, подложив рюкзак под голову.

Позади солнце уже едва не касалось крыш стоявших за пустырем девятиэтажек. Их длинные тени широченными темными полосами пролегали через заросшее разнотравьем пространство. Остывала накаленная за день обшивка старого автокрана, давно оставленного, уныло ждущего своего часа около вбитых неизвестно сколько лет назад свай. Немногочисленные прохожие пересекали пустырь по двум длинным, обсаженным деревьями дорожкам — — кто медленно и степенно, как профессор, идущий домой, а кто и в явной спешке. И наверняка, у каждого были свои планы и дела — — отдых дома, либо же веселая ночь.

Когда-то и она бегала по этому пустырю с кучкой местных мальчишек. Тогда для них он был то бескрайней африканской саванной, а то и инопланетной степью. Они охотились, ловили больших зеленых, или песочного цвета ящериц, выползавших греться на странные черные бочки, торчавшие из земли в нескольких местах. Забирались они даже внутрь старого желтого крана, который, казалось, еще видел динозавров. Он превращался и в паровоз, и в танк, и в космический корабль, а иногда — — в маленький уютный домик для двоих на берегу травяного океана конца лета. И как грустно было потом прощаться с этими мальчишками, так неожиданно легко принявшими в свою компанию незнакомую приезжую девчонку. Теперь все не так: подъезды, лавочки...

Она лежала лицом к небу. Дыхание уже почти восстановилось. Пальцы правой руки сжимали тонкий стебелек какого-то невзрачного цветка. А мысли, как те прохожие, шли, незаметно сменяя друг друга, иногда вдруг обрывались и сразу забывались. О чем она думала? Что хорошо так лежать, и пусть ноги отдыхают. Что ступни в этих роликах огромные, как у героев диснеевских мультфильмов. А завтра будет тяжелый день, столько дел, да и зачетная неделя все ближе и ближе. Последняя мысль не прошла бесследно. Она отозвалась где-то внутри тревожным гулом, который еще долго оставался в фоне, придавая каждой мысли нотку незаконченности, и, почему-то призывая торопиться.

Вдруг над ней совсем низко с протяжным писком пролетел стриж. Она проследила за птицей взглядом, пока та, помахивая несуразно длинными и узкими крыльями, не скрылась за кроной растущего недалеко дерева.

И все-таки лежать было хорошо. Она уже и забыла, о чем думала раньше. Устроившись поудобнее, она глубоко вдохнула вечерний воздух, свежий, и в то же время теплый. Этот вдох как-то незаметно и неотвратимо перешел в длительный зевок. Прикрывавшая рот рука упала на живот и теперь медленно поглаживала частую вязку свитера, опускаясь и поднимаясь в такт дыханию. Пальцы левой руки машинально теребили застежку кармана на джинсах, то расстегивая, то застегивая молнию. Неожиданно она поняла, что голодна, что ела очень давно, а с собой взяла только воды. "Интересно, а что сегодня бабушка приготовила на ужин?" — — встала в мозгу закономерная мысль. И сразу перед внутренним взором стали проходить образы различных кушаний: жареная картошка, которая почему-то ужасно вредна для здоровья, и пирожки, от которых можно растолстеть. Мысль о скором ужине захватила ее и поднимала настроение, и заставляла торопиться. "Вот сейчас еще немного полежу, ноги отдохнут, немного покатаюсь и сразу домой. Не голодать же до ночи, да и бабушка будет волнова..." Мысли стихли, но через мгновение возвратились вновь. Она вспомнила, что днем поссорилась с бабушкой — — что-то сказала и уже забыла, с чего все началось. Знакомый жар разлился в груди. "Да что она вообще понимает в современной жизни? Давно застряла в своем прошлом. И что с того, что у них все было не так?" — — хорошо знакомые и часто повторяемые слова. "И вообще, надо меньше смотреть криминальной хроники."

Она злилась на бабушку, и просто было обидно, что в этом мире люди так плохо понимают друг друга, и особенно горько, если это близкие люди. А взрослые так слабы и так боятся показать свою слабость, так развращены властью, и, опять же, боятся ее потерять, даже если это просто власть над своими детьми. Как тираны в бетонных бункерах с охраной, которые страшатся своего народа, они с самого детства унижением и ложью подавляют всякие проявления вольной мысли. В тот момент она ненавидела этот мир, где правят деньги, ложь и лицемерие. И вообще, дети не развязывают войн, не убивают и не насилуют. Она почувствовала, как сердце сжалось внутри, и рука сама потянулась к глазам. Нет, конечно, не может быть, чтобы она была так зла на бабушку. Просто, наверное, всему виной возраст, когда так остро чувствуется несправедливость. "А бабушке надо будет позвонить потом. Вряд ли она сильно сердится", — — подумала она, вытирая ладонь о траву.

Она закрыла глаза, желая просто успокоиться. Старалась дышать медленно и глубоко. Она лежала так некоторое время, и, не открывая глаз, поняла, что солнце, наконец, скрылось за домами, оставив площадку полностью в тени. По земле потянуло холодком. Она услышала, как кто-то подбежал почти вплотную к ней за укатившимся баскетбольным мячом. "Наверное смотрят и думают, что тут за дура разлеглась." Баскетболист же быстро догнал мяч и удалился обратно к своим.

Открыв глаза, она взглянула в небо — — ни облачка, лишь неугомонные птицы. А на беговой дорожке в тот момент финишировали двое, наверное, легкоатлеты. "Сейчас, еще немного и надо будет позвонить." С этой мыслью она размяла руки и, приподнявшись на локтях, оглянулась вокруг.

И он шел к ней. Тот парень шел к ней. Смотря куда-то в сторону, он приближался, медленно ступая по невысокой траве. Она же смотрела на него. Но в ее спокойном, могло показаться, даже скучающем взгляде не отразилось ни растерянности, ни тревоги, ни скрытой надежды — — ни одного из тех противоречивых чувств, мгновенно зародившихся внутри. Может, просто не успело. Удивление, подозрение, интерес. "Он что, ко мне? Что ему надо?" Приготовиться к обороне, придумать что-нибудь острое в ответ. "А что, если он ляжет рядом? Тупой вопрос". Она напряглась в ожидании: первых слов, знакомства, приставаний. И вот, он уже смотрел на нее. И что?? Внутри — — адреналиновый огонь.

Но опасения не оправдались. То был лишь секундный взгляд серых глаз, спокойный и безразличный. Потом на небо. А потом он просто развернулся и пошел обратно, к своим турникам. Просто ничего не произошло. Облегчение и разочарование одновременно. Он ничего не сделал. Достаточно, чтобы заставить заставить сердце биться быстрее.

Еще некоторое время она смотрела ему вслед, как он проходил под перекладиной, медленно бежал по дорожке, входил в поворот… и чувство того, что все опять не так, только усиливалось. Но что — — все, и как это — — не так? Она не знала. И можно ли обижаться на судьбу, если не знаешь, чего хочешь, чего ждешь? Пусть не знала, но явно чувствовала, ощущала это всей своей мечтательной душой. И тогда эти чувства, ощущения, воспоминания и мысли разом окружили ее. Она же лежала со сложенными на груди руками, закинув ногу на ногу, и смотрела на небо.

Сильные, заботливые руки касались ее. Она смеялась в небо, смеялась не одна. Он был рядом, и он знал, как быть, что будет лучше, лучше для нее. Она верила — — все будет хорошо, хоть и не видела его лица. Подруги провожали их завистливыми взглядами — — те, кому он никогда не достался бы. Ей хотелось отдать все и всю себя, просто раствориться в любви и нежности. А потом все было бы. Был бы дом и дети. Они бы росли, и она с радостью открыла бы им этот мир. И так хотелось уже не искать, не ждать кого-то, не вглядываться в лица. Кто там за масками героев и шутов? Просто знать, что все будет хорошо. И чтоб не кололо в груди при виде чужого счастья.

Она вздохнула в голос, в мыслях убеждая себя, что все еще будет, еще много времени, еще все впереди, впереди еще целая жизнь.

Что-то было внутри нее новое. Только длинные тени вокруг. Яркий отблеск от стекол. Высокое, разноцветное небо. Паук полз в траве. Все зачем-то, все вдруг.

***

Она еще была там, когда я уходил. Она каталась, и ее движения, плавный летящий силуэт на фоне последнего вечернего света возбуждали во мне то чувство, которое писатели, поэты и всякие другие творческие люди называют вдохновением (увы, его хватает так ненадолго). Захотелось сделать что-то ни больше ни меньше прекрасное. Почему? Не знаю. Наверное, я романтик. Нет, точно! Это пришло вместе с вдохновением: тогда я вдруг остро ощутил уникальность момента, этой красоты, которой я любовался с таким искренним восхищением. "Это дано мне только раз. Я никогда ее больше не увижу. А если и увижу, то не узнаю среди других". Я верил этому и знал, что будет именно так. Она больше не придет. И почему это было важно тогда?

У калитки я обернулся. Ее там не было. Я шарил взглядом по заполненной людьми площадке, ища ее. Не найдя, прошел в калитку.

Я видел ее только два раза. И этот был последним. В первый раз я просто удивился лежащей на траве одинокой девушке, пробегая мимо. Но кто она? Как ее имя? О чем она мечтает? О чем думала тогда? Я никогда не узнаю.