БЕЛОГОРКА. Шестой рассказ.

К сегодняшнему дню, а это суббота, я окончательно выздоровела (небольшая хрипотца в голосе мне даже нравилась. Я люблю, когда у меня от простуды голос становится ниже тона на два). Поскольку это было заслугой Андрея Витальевича, мне очень хотелось его отблагодарить. Собираясь в Белогорку, я положила в рюкзак диск с индейской музыкой, намереваясь подарить его, при удобном случае, меломану и музыкальному эстету дяде Андрею. Случай удобнее некуда подоспел, и нынче утром, перед ежеутренним звонком с высоты, я вручила Андрею Витальевичу диск. Вручила — это мягко сказано, уместнее будет выразиться — всучила и убежала, поскольку этот одичавший человек крайне агрессивно реагировал на подарок: видишь ли, только он может дарить и радовать…

Днём совершила два восхождения за родниковой водой в Кирпичный. Во время второго Андрей Витальевич, чей дом стоит у тропы к роднику, ещё, видимо, обиженный ЗА ПОДАРОК, бросил в меня недовольный взгляд и снежок.

… У зимнего дня короток рабочий день. Настал мой любимый момент, в любое время года, когда с неба плавно опускается шифон нежных оттенков голубого, розового и фиолетового цветов. Время цвета лунного камня. Небо в эти мгновения разговаривает с тобой о Любви, но слова его полны волнения и тайны, каждое слово — символ и загадка, каждому слову Неба сердце с дрожью и счастливыми прыжкам внимает…

… А не истопить ли мне баню? Я и водой специально запаслась…

Топлю вовсю… Что-то дыма многовато… Ой, кто это на пороге? Фух, Андрей Витальевич, напугал, честное слово.

Голос Андрея Витальевича:

— Твою ж!...

Я схвачена за куртку и в грубой форме вытащена на улицу (чуть не шлёпнулась на скользких ступеньках).

— Ах ты… Блондинка ты крашена! (это немного изменённая крылатая фраза из фильма «Любовь и голуби») Ты чего творишь?!

— Почему же крашена? Это мой натуральный цвет…(поддерживаю я диалог из «Любовь и голуби») Я баню топлю.

— (передразнивает) Баню топлю. Ты чего добиваешься? Завтра приедет твой папа и спросит меня, как дела. А я ему отвечу, как в той песне: баня сгорела, дочка ваша тоже, а в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо!

— А что не так-то, Андрей Витальевич?

— Да всё так, Лиля. Только трубу надо было открыть…

— Точно!

— Иди погуляй, приготовь чай, займись чем-то полезным, а мы уж тут с баней как-нибудь сами…

Какую ж папа добрую баню построил вместе со своим старшим братом, дядей Сашей! Как приятно в ней находиться! Она маленькая, но уютная и удобная, никаких излишеств — всё по банному делу. А вот это деревянное зеркало с полочками и термометр подарила папке я в честь окончания строительства, года четыре тому назад.

Сижу в парилке (она же помывочная), греюсь (Андрей Витальевич не сильно натопил, и это хорошо), вспоминаю, борюсь со сном...

В глухом месте нашего сада, среди яблонь и вишен, стоит-спит старая баня, срубленная ещё дедушкой методом "по-чёрному". Её я с детства считаю опасно-таинственным местом и боюсь до мурашек и замирания сердца. Почему так? Просто я была уверена, что там кто-то или что-то страшный существует… Я и по сей день в этом уверена и стараюсь пореже бывать в том месте сада...

Мыться в "чёрной" бане нам, каникульным дикарятам, приходилось не раз. Удовольствие сомнительное. Я с ужасом ждала в тесном предбаннике, когда мама откроет толстую, обитую чем-то ватным, дверь и позовёт меня на помывочную экзекуцию. Помню только:

Жар

Темень чёрная

В углу трепещет маленький розово-оранжевый огонёк

Единственный источник света — маленькое прямоугольное окошечко, сквозь пот и туман которого видны размыто-зелёные ветви яблонь, вплотную растущих к стене бани

Мамины руки, что моют моё безвольное детское тельце

После третьего ковша воды на голову и третьего произнесения мамой магической фразы "С гусь вода, с Лилечки худоба!", — можно рвать когти из этого жара-пара вон — в предбанник! На свободу!

Быстро (но с трудом, потому что тело мокрое, а вытираться лень и сил нет) одеваешься, выходишь на воздух и идёшь по земляной тропинке вечернего сада, наслаждаясь невесомостью, слушая дальнее мычание коров и лай собак, мечтая об ожидающих в печке бабушкиных пирожках на ужин...

Воскресенье. Сегодня приедет папа. Посчитаем: если он отправится от городского дома в девять, плюс два часа на дорогу, значит, в одиннадцать он будет у края соседней деревни, плюс час на лыжебег (нет, папа не юноша, поэтому, час на лыжеход), значит, примерно к полудню надо его высматривать среди белого сугробья.

Полдень. Я приготовила овощной супец-молодец, сварила картошку "в мундире", а к ней открыла банку малосольных огурчиков и банку кабачковой икры, выгребла остатки сладких запасов, щедро осыпав ими стол, заварила чай, высвободила дыханием круглое местечко в стекле окошка и стала ждать.

… Ожидание прибытия родного странника — это древнейшее из человеческих чувств, родившееся ещё во времена пещер и больше присущее (понятно почему) женщинам… Помню, живя здесь на каникулах, мы каждый выходной, как орлы, осматривали дороги к дому, ожидая приезда родителей, ведь они, как всегда, привозили нам вкусненького-сладенького. Сейчас я ждала не того, что папа привезёт мне, а ЕГО САМОГО… Понимаешь? Прожитое шлифует Душу...

В двенадцать: тридцать я заволновалась сильно и, не выдержав больше статики, оделась и вышла во двор. И удачно вышла!

Вот они! Но не с той стороны, с какой я предполагала их увидеть.

Они — это папа, сестра Валя и, судя по всему, взятый ими в плен и сдавшийся в неравной битве, Андрей Витальевич...

Я к ним. Папа и Валька на лыжах, разумеется. Оба гружёные. Папа машет мне лыжной палкой.

Встретились...

— Привет, пап! Привет, Петух (прозвище Вальки из-за её бойцовского склада характера)!

— Привет, Ушка (Ушка — это я, приятно познакомиться)!.. А-а, папа смотри, какая она бледная! Наверное, не ест тут ничего...

— А я-то что могу сделать?!..

Ну, на ча ло сь...

… Они приехали с ночёвкой.

… Уже ночью.

Под держащий себя в рамках приличия папин храп и под близкое сопение сестры (спим с ней на одной кровати) думаю о наших взаимоотношениях…Третья сестра Нина не приехала. Она вообще не появлялась в тех местах, где была я. Пару лет назад в ней что-то произошло, и она стала ненавидеть меня. Это больно. Горько. И мне совершенно непонятно.

Как только «вылупилось» моё сознание, помню себя с сёстрами вместе. Конечно, младшенькие двойняшки были для меня не подарком) Эта их противная черта характеров — жаловаться на меня родителям по всякому поводу, особенно обидному для меня, — будто я, худая палка, поколотила их, двух пухлых хомяков. Да, справедливости, конечно, было мало в моей с ними жизни: взрослые всегда принимали сторону двойняшек. Но… и тепла меж нами было предостаточно. У нас были друзья, но самыми близкими друзьями были мы. Нас крепко связывали общие интересы: в раннем детстве — рисование, чуть позже — рисование, книги и музыка.

А рисовали мы… После ложки, мы научились держать в руках карандаш. Мы постоянно рисовали. Что? У нас была Империя бумажных кукол. Мы им нарисовали всё: родственников и друзей, домашних животных, одежду, места обитания, школу, музыкальные инструменты, магазины, машины, даже злодей-преступник у нас имелся… Порисовав, мы приступа ли к игре, по ходу придумывая истории… Это было классное время! Я до сих пор храню свою часть Империи…

… А сегодня с Ниной полный разлад. У неё даже сформировалась аллергия на меня)

… Интересно, почему взрослые укладывали нас спать «валетом» на кровати? Надеялись, верно, что мы перед сном не будем болтать… Но мы же лягались, как жеребята)