БЕЛОГОРКА ОСЕНЬ шестой рассказ

— Папу проводила? — Андрей Витальевич улыбался, но утомлённый моей болтовнёй взгляд предательствовал.

— Да, вот только уехали.

(«Дядя Андрей супер тактичный: не спросил о гостьях, хотя знал, что кто-то у нас жил эти сутки.»)

— Ну, вот смотрите, Андрей Витальевич, смотрите, что здесь творится! — меня понесло, остановки словесно-чувственному потоку в ближайшее время я не ожидала. Такое перелитие эмоций в Душе! Бедный отшельник, решивший сходить со мною за водой сегодняшним полднем.

— Здесь творится свобода! Небо просто съедает тебя, впитывает и вбирает внутрь, а пока ты внутри Неба, ты теряешь свой сор, от Души отваливается припёкшаяся гадость. Ты яснеешь. Успокаиваешься. И становишься готовым к счастью, к вдохновению на Любовь, на стихотворение…

— Ну допустим, — осолнечное за Лето лицо дяди Андрея мучилось с улыбкой вежливости.

— А в городах Небо из Проводника превращено в провода. Они обвязали Небо — раз несвобода.

— Давай бутыли свои. Попьёшь воды? Поди в горле пересохло от б… слов.

Я не обиделась, стала подавать Андрею Витальевичу пустые бутылки. А вокруг — изумрудная комната в рыцарском замке. Среди разнозелёных узоров и штрихов, то прячущихся от света, то внезапно наливающихся солнечным огнём, на осиновых колоннах я углядела первые рубины, а на ветловых — медные броши. Не далёк день, когда рыцарская комната, в которой живёт наш родник, станет красно-медной с золотым напылением шкатулкой.

Денёк был ветреным. На Небе растущие облака прыгали через Солнце. Вечером мог быть дождь.

— В городах все направления закрыты квадратами и прочими угольниками, их тяжестью и недвижимой твёрдостью. А внутри этих квадратов и угольников слепляется сонм изолированных квадратиков, таких тесных, словно сделанных для наказания, а не для жизни. Для проживания. Вот, несвобода номер два. В городах ты идёшь, умещаясь между препятствиями: угольники, толпы, машины, реклама. Ты всё время куда-нибудь втискиваешься… И не…

ВОПЛЬ! За стенами рыцарской комнаты случилась чья-то беда.

Дядя Андрей резко отпрянул от колодца.

— Это из компании ребят, которые приехали в пятницу, смотреть Храм. Надо бежать туда. Нет. Это я. А ты — марш домой и сиди, пока я не вернусь.

— Нет! Я с Вами! — завопила я уже в спину убегающего дяди Андрея. Он развернулся, хотел меня обматерить (я чётко прочитала все слова в его мыслях), но, когда послышались шумы газующих машин и виляющий, прыгающий на ухабах визг тормозов, он злобно махнул рукой и побежал к Храму. Я — за ним. Ганс (умница, не кричал сейчас) — за мной.

Мы неслись по высокой жёсткой траве, наворачивались на кротовых норах, в галоши сыпалась земля. Мы одолевали крутой овраг. Андрей Витальевич задыхался. Я поняла, что у него очень мало сил. Почему? Возраст или ещё что? Не дай Бог!

Мы вылезли из оврага, и вот он — наш Храм.

У входа в Храм лежал парень. Его голова и всё вокруг неё было красным. Ганс не выдержал, завопил и свихнулся, начал кружиться и таранить наши ноги. Дядя Андрей подсел к парню, потрогал его шею.

— Так. Я обратно. З-за машиной… И скорую надо, — сухим слипающимся голосом говорил отшельник, а сам уже убегал, путаясь в Гансовых лапах.

Я осталась.

… Смотрела на парня. На бордово-красный наплывающий холмик в его волосах. Слышала самолёт. Слышала ветер. Слышала, как упал кирпич в зале Храма. Смотрела на Храм. Вверх, на его чёрные обгрызанные купола. Смотрела на парня. Увидела рядом с ним кровяной храмовый кирпич. Что произошло? А он жив ли ещё? Я молилась, читала всё, чему научила меня бабушка, просила и своими словами.

Из-под горы послышалось ворчание: зелёная Нива Андрея Витальевича уже была рядом.

— Жив? — рявкнул дядя Андрей из открытого окна.

— Я не знаю.

— Давай грузиться. Ты с ним на заднее, будешь держать его.

Когда мы уже ехали, Андрей Витальевич рассказал, что скорая из областного города будет следовать нам навстречу по Лунинской дороге… Впереди так много дороги!....