БЕЛОГОРКА. Четвёртый рассказ.

"Люблю тебя"… Осталось звучать в сознании после отхлынувшего и сразу изъятого из памяти (без моего на то разрешения) сна...

… Сегодня… среда.

Хм, второй день просыпаюсь, как по будильнику, в семь утра. Видимо, организм поймал ритм здешней жизни и принял его. То есть адаптировался организм мой к жизни в потустороннем от цивилизации мире.

Вылезла из-под одеяла.

Ого! Вот это холотун! С печкой, что ли, что-то не так?

Включаю в комнате и на кухне свет.

К голландке — с печкой всё норм, огонёчек теплится, угольки плавно переливаются розовым и розово-оранжевым цветами, за ночь образовалось много золы. Подкладываю поленьев. Ага, пошло дело. Огонь занялся добрый.

Но, всё же, в чём причина такого ледяного воздуха и пола в доме?

Посмотрела на окна… А окон и нет. Ночью, по всей вероятности, приходил стекольщик и поменял обычные стеклянные окошки на ручной работы витражи с бриллиантовыми и бирюзовыми узорами и жемчужными каплями. Я не расплачусь с Мастером)

… Под куртку дополнительно одела пуховый жилет, вторые шерстяные носки — есть, шарф намотан до нижних ресниц, шерстяные перчатки, сотик в кармане, — к выходу в открытый Космос с миссией "телеконтакт с базой" готова.

Открываю дверь.

АААА! АЯЯЙ! Градусов сто мороза, не меньше!

Это тебе не городской морозец, Лилечка! Это...

Чьи-то следы у дверей и… у окон дома...

Но сейчас не до них. Надо бежать, чтобы просто жить.

...

— Здра, дядя Андрей!

— Беги, Лиля, беги! На обратном пути зайди ко мне!

— Ххххорошо!

...

Пьём липовый чай с Андреем Витальевичем у него, поедаем хлеб, испечённый Андреем Витальевичем в печи, хлеб щедро смазываем малиновым вареньем. Мммм!..

— Дядя Андрей, — с набитым ртом начинаю я разговор, — а у меня чьи-то следы у дома.

— (отхлёбывая чай) Нутк, а ты что хотела? Чай, не в городе живём!..

Ты взрослая девочка и должна понимать обстановку: в мороз волкам и другим животным трудно найти пропитание в лесу… Ну, вот и...

— Мне надо бояться? Или жить в обычном режиме?

— Нет. Бояться не нужно. Ты их мало интересуешь.

— Это хорошо...

… Андрей Витальевич, спасибо Вам за угощение. Я пойду.

А, вот ещё что. У Вас есть какой-нибудь небольшой ящичек деревянный?

— (сходил в сени, принёс) Подходящий?

— Да.

— Для рассады ещё рановато...

— Сделаю птичкам кормушку.

…Кормушка наполнена пшеном.

Все уличные дела я завершила.

Время четыре часа дня. Тот час зимой, когда царствуют сумерки. Мир вокруг окрашен в цвет лунного камня, мой любимый цвет.

Палитра меняется быстро. Цвета сочнеют; нежность уступает место уверенности: ранние сумерки переходят в вечер. Мороз усиливается. На небе уже гуляют звёзды, печальная половинка Луны присматривает за ними.

...

Сегодня у огня вспоминаю живую Белогорку.

… Мои бабушка и дедушка...

Оба воевали. Бабушка — зенитчицей, дедушка — танкистом. Дед три раза горел в танке, три раза его маме приходили на него похоронки...

Умерли бабушка и дедушка в один день, с разницей в четыре года. Она — первая.

Помню, как в сенокосное время дедушка каждый день отбивал косу. Звук был такой весёлый: «дзынь-дон, дзынь-дон». По всей деревне слышался этот «дзынь-дон», потому что в каждом доме жили работяги-косцы, и они ухаживали за косами, чтобы легче шло жаркотрудное дело запасания сена к зиме.

Только сейчас я разгадала этот звук «дзынь-дон». Словами он звучит, как «жизнь-есть».

Покуда в деревне есть этот звук,

жизнь есть

Жизнь есть

Жизнь есть…

… Чуть летние каникулы, — мы уж там, в Белогорке! Каждый вечер я, мои две сестры-двойняшки, наша двоюродная сестра Олеська и, иногда, двоюродный брат Гошка ходили на село встречать стадо с выпаса. Помню: в пыли дорожной несётся табун из коров и овец, и в этот момент нужно громко звать по имени свою корову, выкликать, так сказать, её из потока. Потом идёшь домой, неспешно ступая за коровушкиным виляющим задом, удивляешься размерам вымени (во нагуляла сегодня!), а ещё краем глаза следишь за дружной речкой бело-коричнево-чёрных овечек. Доведя домашний скот до загонов, можно снова впадать в детство и заниматься своими делами. Девчонки так и поступали. А я ВСЕГДА шла вместе с бабушкой в коровник, доить корову. Нет, я сама не доила (пробовать пробовала. Тяжёлая работа, правда), но с непонятным удовольствием и интересом смотрела, как это делала бабушка…

… Помню дедушкину машину. Вся жёсткая, с жёсткими углами. Цвет — небесно-голубой. Внутри — два сиденья: для водителя и пассажира. За сиденьями — пустое пространство с железными скамеечками по обеим сторонам. Единственным, что влекло меня внутрь этого «зверя» (кроме жажды приключений и путешествий, конечно), были набалдашники на ручках переключения скоростей (или «мостов», — я не разбираюсь). Внутри одного набалдашника помещался объёмный бутон розы, а во втором навершии «жила» чёрная кошка. Навершии сами по себе были тяжёлыми стеклянными. В общем, манили меня они.

И вот в этой машине папа возил нас, босоногих, полуголых маленьких каникульных дикарей купаться на речные перекаты, что рядом с Храмом. Едем по бездорожью, трясёт невозможно. А мы в голубом «звере» сзади, на железных скамеечках, изо всех сил пытаемся удержаться на месте. Какие тебе ремни безопасности и детские кресла?!.. Фу, это не по-нашему, не по-дикарски) А папа ещё прикалывается: кричит нам, обернувшись: «Эй, шнурки, как вы там?!» Шнурки молчат. Нормально, папа, шнурки. Шнурки видят цель — речка и купание — и, молча стиснув зубы и руки на железной скамеечке, идут (едут) к ней… Веселуха!...

… Последняя встреча с бабушкой… Мы с ней чистим яблоки для шарлотки. И, окутанные туманом яблочного аромата, неспешно беседуем о прошлом, о настоящем и немножко о будущем… Низкий бабушкин голос всегда меня завораживал…

Счастье в простоте жизни.

Всем нам нужна ЛЮБОВЬ.