Ученик

15

Оказалось, что в обязанности Иоганна входило не только чтение мудреных книг, беседы с Учителем и вечерние прогулки, но и походы на базар за продуктами, когда Грэта брала себе выходной и даже готовка таких несложных блюд, как глазунья и жареный хлеб. Раньше он никогда не делал этого, поэтому ему понадобились уроки Грэты.

И хотя это лишь с большой натяжкой можно было отнести к философской подготовке, Иоганн нисколько этим не тяготился. Он даже был доволен лишней возможности выйти в город. Он не мог отказать себе в возможности расширить круг новых знакомых, и почти с каждым выходом его в город этот круг становился шире, как от камня, брошенного в воду. Тем паче, что эти вылазки были и не так уж и часты: Грэта довольно редко брала выходные, относясь с исключительной серьезностью к своим обязанностям. Во время очередного выхода в город, когда он уже возвращался с рынка с полной корзиной, его окликнул какой-то незнакомец.

— Погодите! Вы не слишком торопитесь? — обратился он к Иоганну.

Незнакомец был старше Иоганна, выше и крупнее. У него были смолисто черные длинные волоса, которые красивыми волнами струились вокруг шеи, такие же черные пронзительные глаза и смуглый, как у цыгана, цвет кожи. К тому же он носил аккуратно подстриженную бородку, которая на концах завивалась колечками. Молодой человек был строен и довольно хорош собой. И сюртук у него явно был от модного портного. Иоганн пожал плечами и улыбнулся:

— Вообщем-то не слишком! У меня еще есть свободное время.

— В таком случае не могли бы мы немножко посидеть в кафешке и поболтать? — спросил незнакомец. — Признаюсь вам, что для меня этот разговор очень важен. Вы просто не можете мне отказать.

«Да что же за такое? Что за фокусы? — недоверчиво подумал Иоганн. — Кому в этом городке может быть важен разговор со мной? Кто я такой? Но я, кажется, его где-то уже видел. Но где же? Да, конечно же!» Это был тот самый молодой человек, который так яростно набивался с визитом к Учителю, когда они в первый день приезда Иоганна ужинали в ближайшем трактирчике.

— Собственно, я, — нерешительно начал Иоганн и замолчал.

— Нет! Не беспокойтесь! Конечно же, плату за наш скромный обед я беру на себя. Поверьте, я нисколько не стеснен в средствах.

«Ну, и неплохо! И очень даже кстати! — обрадовался Иоганн. — Это же не я набиваюсь на обед». Отец нерегулярно высылал ему некоторую сумму на карманные расходы, считая, что молодой человек должен экономить во всем. Этих денег лишь едва-едва хватало на покупку самых необходимых вещей, без которых Иоганн не смог бы обойтись.

Они завернули в кафе, в котором кроме трех посетителей, никого не было, и заняли самый дальний столик, откуда, если тихо говорить, их вряд ли кто-то мог бы услышать. Иоганн не мучил себя догадками. Зачем? Вскоре всё раскроется и так. Не нужно торопить того, что должно произойти помимо нашей воли.

— Моё имя Карл! — представился незнакомец, чуть пристав со стула.

— Ну, а я…

— А вы Иоганн. Я знаю. И не стоит удивляться этому.

— Но всё же…Как же? Мы же нигде до этого не пересекались с вам. Я, право, теряюсь в догадках.

— Это неважно. В нашем маленьком городке о любом человеке можно узнать всю его подноготную. Это дело пяти минут. Вы кушайте! Кушайте! Хотя давай перейдем сразу на ты! Не терплю эти филистерские условности. В данном случае мне больше нравится английский язык.

— Разумеется, — согласился Иоганн. — Но собственно, чем я обязан? Я просто теряюсь в догадках.

— Да ну! Ты мне ничего не обязан. Я буду тебе обязан, если ты выполнишь мою маленькую просьбу. Выполнение же этой просьбы для тебя не составит никакого труда. Но чтобы моя просьба для тебя не была неожиданной, давай по порядку! Хотя и слова «порядок» я тоже не люблю.

— Ну, что ж! Давай! — согласился Иоганн и приступил к жирной свиной сосиске и тушеной капусте.

— Я изучал философию у господина Пихтельбанда, слушал его лекции и конспектировал почти слово в слово. Мои конспекты хоть сейчас отдавай в типографию. Он выдающийся мыслитель, величина номер один в философии на настоящий момент. Остальные перед ним — пигмеи. Он относился ко мне благосклонно, я числился у него в лучших студентах. И он с нескрываемым удовольствием беседовал со мной. Он предложил мне тему докторской диссертации. Кандидатскую я защитил сразу после университета. В моем возрасте получить звание доктора — это очень непростая задача. Старые монстры только со скрежетом зубовным пойдут на это. Поверь мне, это очень непростая задача. Он предложил мне тему, исходя из моих интересов, в чем я был сильнее всего. Меня же больше всего интересует философия социальной истории. В онтологии уже не сделаешь больших открытий. Дело в том, Иоганн, что в природе живой и неживой действуют строгие законы. Задача ученого — открыть их. Можно из изучать, дополнять, изменять, но ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову отрицать их. Всё в окружающем мире строго детерминировано. Но почему-то, когда дело доходит до социальной истории, тут полный… как бы это выразиться?.. бардак, хаос. Каждый дует в свою дудочку-свирестелочку, считая свою теорию, разумеется, бредовую, абсолютной истиной. Но абсолютная истина существует в единственном экземляре. В социальной философии полный разброд и шатания. Я прочел, наверно, всё в этой области, начиная с Платона и заканчивая современниками. «Разлад, хаос, ни лада и ни цели», — как писал мой знакомый поэт Генрих. Социальная философия — это помойка, куда каждый выбрасывает всё, что ему вздумается. Да порой выбрасывают и ценные вещи. Я этого не отрицаю. И всё же от этого помойка не становится магазином ювелирных изделий. Да! Иоганн! Я вижу у вас изрядный аппетит. Гарсон!

Карл щелкнул пальцами, подзывая парнишку-официанта. Он помрачнел и, не спеша, приблизился к их столику.

— К вашему сведению, все гарсоны остались во Франции, — проговорил он с нескрываемой обидой.

— Да я посмотрю, ты обидчивый! — усмехнулся Карл. — Ладно! Не дуйся! С меня дополнительные чаевые. За оскорбление человеческого достоинства. Принеси-ка этому молодому человеку хороший кусок отбивной телятины с изрядной порцией картофельного пюре. И чтобы всё это было щедро посыпано зеленью, которая, как утверждают медики, очень полезна.

— Ну, что вы! — замахал руками Иоганн.

— И пару… Нет! Три стакана морса! А мне большую кружку пива. Но только темного.

Официант удалился выполнять заказ, а Карл продолжил:

— Но не может быть так, что всё в этом подлунном мире подчиняется строгим законам, и только один элемент существует произвольно, сам по себе! Это же противоречит не только элементарной логике, но и здравому смыслу.

— Да! Да! Учитель говорил нечто такое, — вставил Иоганн. Не мог же он всё время молчать. Как раз принесли новое блюдо, и он усиленно стал орудовать вилкой и ножом, позабыв про всякую стеснительность.

— Господин Пихтельбанд вполне разделял мою позицию и дал мне добро на это исследование, обещая оказывать всяческую помощь. И нужно сказать, что он сдержал свое слово, помогая мне очень ценными советами и рекомендациями. Я ему даже как-то предложил указать его как соавтора. Тем более, что я взял его метод исследования. Я нашел законы человеческой истории. А значит, я объяснил смысл истории. Я нисколько не преувеличиваю! — Открытые им законы приложимы и к человеческому обществу. И меня удивляет одно, почему никто не догадался сделать этого до сих пор. Ты не можешь представить себе, Иоганн! Я сделал гениальное открытие. Да! Да! Не думай, что я сумасшедший.

— Ого! — воскликнул Иоганн, звучно икнул и покраснел. Ему было стыдно.

— И тут, представь себе, произошло нечто невероятное, трудно объяснимое. Господин Пихтельбанд знакомится с моим трудом и решительно заявляет, что всё это сущий бред, поскольку в основании всего здания, выстроенного мной лежит ложная предпосылка, притянутая за уши идея.

— Такого не может быть! — решительно заявил Иоганн. Но заявил лишь потому, что нужно же было время от времени напоминать о своем существовании и поддерживать разговор.

— Представь, какой это был для меня удар, шок! Итог моих многолетних размышлений оказывался бредом, ерундой. Я десятки раз начинал с начала, пытаясь найти ошибку, в которой меня обвинял профессор, и не находил ее. Я проходил всё тем же путем и приходил к одним и тем же результатам. Пойми, Иоганн! Никакой ошибки НЕТ! То, что я открыл, ИСТИННО! Не видеть этого может только слепой.

— Вот и прекрасно!

— Не так-то всё прекрасно, как тебе представляется. А скорее, ужасно. Как же я могу распространять свое учение, если я никто? Лекции студентам меня не допустят читать, потому что у меня нет ученого звания. Работу мою не напечатают, потому что нет положительной рецензии научного руководителя. Для издателей я сейчас ничто, пока не будет решения ученого совета. А ученый совет без поддержки господина Пихтельбанда не примет моей работы. Вот и получается, что пока он не даст мне «добро», я ничто.

— Вон оно как! — воскликнул Иоганн, прихлебывая морс. — Но я-то тут причем? Я-то тут с какого бока? Мне не понятно. Я же вообще ничто. Маленькая-маленькая величина. И даже не величина, а микроб. А тут такое дело!

— Увы! Это так, Иоганн!

«А он груб и прямолинеен, — с неприязнью подумал Иоганн. — И вовсе я не микроб. Да я занялся самоуничижением из скромности и для того, чтобы продемонстрировать свою деликатность. А он этого не понял. Всё это принял за чистую монету. Осел!

— И в то же время — это не совсем так. Хотя я уважаю вашу самокритичность. Мне не понятно, как профессор взял вас совершенно незнакомого человека к себе в ученики. Он отказывал таким особам. Почему же он для вас сделал такое исключение? Значит, что-то здесь есть? Вы, вероятно, его родственник? Не так? Тогда не знаю. Но что-то есть… Профессор меня не принимает, не желает со мной встречаться. Вы сами были свидетелем этого. Двери его дома закрыты для меня. Согласись, странное для ученого поведение. Учитель отказывается общаться со своим учеником. Мне кажется, он завидует мне. Но я не об этом. Окажи мне помощь! Помоги мне встретиться с господином Пихтельбандом. И я стану навечно вашим должником. Ты мой последний и единственный шанс. Сделай это и твое имя останется в истории! Прости за высокопарный слог!

«Ух ты! А у нас оказывается мания величия!» — подумал Иоганн.

— Первый шаг самый трудный. И если у тебя нет покровителя, если ты ни от кого не получишь помощи, ты ничего не добьешься. Можно ставить на себе крест. Если ты не сделаешь первого шага, ты уже не сделаешь его никогда. Уйдет время, желание, азарт. Так сделай же это для меня, Иоганн! Прошу тебя! Уговори профессора встретиться со мной!

— Я постараюсь! — проговорил Иоганн. — Хотя ничего не могу обещать!

— И не надо ничего обещать! Ты постарайся!

— Не знаю, что я смогу сделать для вас и вряд ли я что-то сделаю для вас, — замялся Иоганн.

— Сможете! Я верю в вас! — страстно проговорил Карл.

«Подобный тип ни перед чем не остановится», — подумал Иоганн, чувствуя на себе его горящий взгляд. Ему это было неприятно.

Вскоре они расстались. Всю дорогу Иоганн размышлял, как ему приступить к делу, но так и ничего не придумал. И ругал себя за согласие. А если его просьба вызовет гнев Учителя? Кто он в конце концов такой, чтобы выполнять подобного рода поручения посторонних людей? Он еще едва ступил на порог чужого дома и уже должен выступать в качестве адвоката. С другой стороны, не выполнить обещания — значит обесчестить себя. С первых же дней о нем пойдет дурная слава. « Что ж, — решил Иоганн, — когда нельзя ничего придумать, нужно говорить правду. К тому же у меня есть смягчающие обстоятельства.

Он был немало удивлен, когда Учитель спокойно выслушал его. Учитель, ковыряясь в зубах зубочисткой, проговорил:

— Я так и предполагал, что он обратится за твоей помощью. Куда же еще? Несомненно, Карл — умница и самый замечательный из студентов, которых я когда-нибудь учил. Он мне симпатичен. Был, по крайней мере.

— Тогда в чем же дело? — обрадовался Иоганн.

— Погоди! Погоди! Приостынь! В том-то и дело, что он слишком умен и талантлив. Прибавь сюда непомерное честолюбие, властолюбие и жажду стать первым человеком в истории — и получится верный портрет Карла.

— Но я ничего не понимаю, — развел руками Иоганн.

— Карл, хотя он и считает себя безбожником, мнит себя миссией, этаким вторым пришествием Христа. Он не сомневается, что его явление станет похлеще явления Христа, после чего вся всемирная история пойдет иначе. Он жаждет сделать то, что не смогли сделать Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон вместе взятые… Именно он объединит человечество. Именно он создаст новое общество, новую форму жизни — рай земной. И на нем история завершится. Ведь в раю, как известно, ничего не происходит. Он снимет все противоречия. Но со временем и в раю появляется змий-искуситель.

— Как же такое может быть возможно?

— Ты имеешь в виду рай земной? Полная чепуха! — ответил Учитель. — Однако попытаться создать такой рай вполне возможно. И в этом он не одинок. История преподносит нам массу примеров. То тут, то там появлялись безумцы, которые пытались на земле осуществить райскую обитель. Называя ее при этом по всякому. И бывало, они брали верх.

— И что же тогда происходило?

— Бывало по-всякому. Но обычно тогда происходило самое ужасное: начинался самый настоящий ад. А пламенные революционеры превращались в чертей, которые кипятили прочую братию в котлах. К счастью, это обычно долго не длится, и со временем сами революционеры попадали в котлы, которые они готовили для своих врагов.

Иоганн какое-то время пытался разгладить складку на лбу, а когда ничего не получилось, проговорил:

— Простите меня, Учитель, но я мало что понял из ваших слов. К тому же на этот раз вы предпочитаете говорить художественными образами.

— Не нужно оправдываться, Иоганн! Вашей вины в том совершенно нет. Я немного разволновался и потерял над собою контроль. Качество вообще недопустимое для ученого. Знакомиться с социальной философией нужно позднее, когда уже усвоены азы онтологии, гносеологии и истории философской мысли…Фу! Как я заговорил! Даже самому противно. С каждым нужно говорить на том языке, который он понимает. Но жизнь, если не влетит в окно, проберется в щель. Модные ныне среди молодежи радикальные учения проникли и в наш захолустный городок. Студенты сплошь и рядом говорят о социализме и социальной революции.

— Выходит, что Карл как раз из числа этих студентов?

— Нет, Карл — не эпигон, бездумно повторяющий чужие слова. Карл — гений. А отличительная черта гения в том, что он не продолжает и не развивает чужие учения, а создает собственное.

— Я совсем запутался, Учитель.

— Но что же тут непонятного, Иоганн? Если бы он был посредственностью, пускай даже талантливой, я бы первым протежировал его, проталкивал его рукописи и первым бы голосовал за присвоение ему ученого звания, которого он вполне заслуживает.

— Учитель, извините меня за резкость, но мне показалось, что вы завидуете ему.

— В чем угодно, но только не в этом пороке можно обвинить меня. Мне неведомо чувство зависти. Страшно не то, что он гений, хотя гениальность и сумасшествие идут рука об руку. Посмотри в историю: что ни гений, то сумасшедший.

— Но мне он показался совершенно нормальным человеком. Ничего такого я в нем не заметил.

— Ах, Иоганн, совершенно нормальных людей не было, нет и не будет. У каждого есть какой-то заскок. К тому же, кто может описать те параметры, по которым можно бы определить совершенно нормального человека? Где тот портной, который бы приложил лекало и вынес резолюцию: нормальны вы или нет? Но оставим это! Сейчас я хочу сказать другое. Если бы став преподавателем, Иоганн просто читал лекции студентам и проводил семинары…Но ему же этого мало! Ему надо гораздо больше. Он по сути своей не может быть просто передатчиком знаний. Не в этом он видит свое предназначение. Он практик до мозга костей, он деятель, он Архимед, уверенный в том, что нашел тот рычаг, с помощью которого сможет перевернуть этот мир и воссоздать его по своему разумению. Его бескрайняя самоуверенность, почти религиозный фанатизм одних отталкивают, других же притягивают, как магнит. Особенно молодых людей, для которых он уже стал идолом. Они чуть ли не молятся на него. Наверно, и ты попал под его обаяние.

— Я? — фыркнул Иоганн. — Нисколько! Много чести! Да мы и знакомы без году неделю.

— Ну, и ладно!

Учитель подошел к книжным стеллажам и вскоре положил перед ним два томика.

— Здесь популярное изложение различных социальных учений. Написано всё очень доступно. Здесь история социальных движение. А вот здесь (он пододвинул к Иоганну второй томик) антология, перлы различных мыслителей, начиная от Сократа. Но я убежден, что онтология и гносеология важнее для начала философского воспитания. Это первые ступеньки к вершинам философии.

— Выходит, Карл — революционер?

— Кто из нас в молодости не был революционером? Сама молодость революционна. В этом возрасте хочется всего и сразу. Молодости не свойственно терпение. Мир представляется таким понятным и простым. А старшее поколение видится погрязшим в косности и пороках. Для молодых мы инопланетяне. Карл под революцию подводит серьезную философскую базу. Даже профессиональному философу тут трудно подкопаться. Он использовал мою идею о развитии, которая говорит о том, что количественные изменения приводят к качественным, и тогда движение осуществляется не эволюционно, а скачком. Для человеческой истории это означает революцию. Революции мы видим, как в природе, так и в общественной жизни: технические, научные, социальные.

— Выходит, Учитель, что революции неизбежны, закономерны. Так что же плохого в том, чтобы быть революционером, то есть сторонником прогресса?

— Я сейчас говорю о социальных революциях. В обществе иная реформа может быть революционной, поскольку она создает качественно иное состояние. А порой революция может отбросить общество на десятилетия назад, ввергнуть его в хаос. Возьмем к примеру революцию Мэйдзи в Японии. Хотя ее называют революцией, но на самом деле революции не было. А были буржуазные реформы. Что может быть хорошего в революции, несущей кровь, раздор, гражданскую войну, разрушающей моральные устои? Нет! Революции = это не локомотивы истории, это препятствия на ее пути.