Чувство юмора

Что самое главное в человеке? Правильно! Чувство юмора. Недаром ученые доказали, что человек, который часто смеется, живет дольше, лучше и вообще. Вот почему мы такие живучие, потому что смеемся постоянно, шутим налево и направо. У нас с экономикой может быть сикось — накось. Криминалитет у нас какой-то, не такой, как у всех. А вот с юмором всё в порядке. Проблем нет.

Ну, наш коллектив возьмем для примеру. С утра уже ржем, как жеребцы. То анекдот траванут, то Иван Иванович пройдет. Нет, в Иван Иваныче ничего смешного нет и ходит он нормально. Но смеяться-то над кем-то надо. Вот мы и смеемся над Иван Иванычем. Он остановится, взглянет на нас, видим, что что-то хочет сказать, а потом вздохнет, махнет рукой и уйдет. Мы ухохатываемся.

Не подумайте только, что смех — это хиханьки да хаханьки. Каких трудов стоит поддерживать в коллективе постоянное юмористическое настроение! Для этого надо научиться всех передразнивать, в смысле копировать, и всем дать прозвища. Вот того же Иван Иваныча только как не называли. Большинством своим это неприличные слова, чтобы подольше смеяться, поэтому я их приводить не буду.

Отпад, конечно, если кто-то упадет. А если еще и с переломом, смеху не оберешься. Как-то коллега принес на работу древнерусскую летопись, прочитал нам, как какого-то князя Василька на пол повалили, положили ему на грудь доску и давай ему ножичком глазки выковыривать. Мы попадали, ржали, как бешеные. В автобусе рассказал одному мужику про это. Он, дурак, ничего не понял, даже не улыбнулся.

Шуточки друг над другом устраиваем. То в суп кому-нибудь наплюем, пока он за солью ходит, то ведро с краской на голову наденем, то сверху на голову кирпичик так пиииють… Один Иван Иваныч шуток не понимает. Ну, не всем дано. Он все один и один. Неинтересный такой тип. Неколлективный. Белая, так сказать, корова. Это шутка! Оценили? А какую шутку я на той неделе откаблучил! Подкрадываюсь сзади тихонечко так… ап-ап-ап! Ну, конечно, к Иван Иванычу. Все-то видят меня. А он нет. спиной ко мне стоит потому что. Все улыбаются, а я рожи разные корчу, чуть челюсть не вывихнул и нос не свихнул. Хохот. Только Иван Иваныч ничего не понимает. Я приподнимаюсь на цыпочках и, сделав зверское лицо, замахиваюсь доской. Ну, представляете, что творится! Только один Иван Иваныч ни гу-гу. И хрясть его со всего размаху по башке. Доска эта БАМ! И напополам! А Иван Иваныч так шмяк на пол. Без звука. Ну, все упали! По полу катаются. Я тоже, хотя знаю правило хорошего юмора: тот, кто шутит, не должен сам смеяться для большего смеху. Вообщем. И сам катаюсь со всеми и ржу, как этот… Ну, а как узнали, что Иван Иваныч того, совсем загнулся, сами представляете, что творилось. Умирали, натурально, от смеху. Когда меня в наручниках увозили, я думал стены рухнут. Милиционеры — у них дело с этим-то не очень — ничего не понимают, спрашивают меня:

— Чего это они?

— Да так, — говорю, — ничего, товарищ генералиссимус! А у вас спина белая. Вот они и смеются.

Ну, и сам, натурально, заржал, как конь. У меня-то с чувством юмора всё в порядке.