Прорастали цветы сквозь асфальт... Глава 13

Глава 13. Сказать по правде…

А вот что сказал главный герой повести, прочитав её:

«А теперь расскажу, как всё началось, без утайки.

Ну да, работал я в 1985-86 году в третьеразрядном советском институте. Платили молодому специалисту 120 руб. На руки выдавали 96. Действительно, посылали нас на овощную базу работать. Через день, пятнадцать дней в месяц, по графику, включая выходные. Десять дней приходилось чертить за кульманом. Пока что-то грузили на базе, забывали, что нужно сделать на ватмане. Работы на самом деле не шли хорошо ни там, ни там.

Атмосфера в институте была застойная. Среди щелей старого паркета ползали клопы (пылесосов тогда не предусматривалось). Как клопы вели себя и многие сотрудники. Жалили молодых, морально притесняли. Когда узнали, что мы 15 дней в месяц ходим на базу разнружать вагоны и фуры, стали обзывать нас «штрафниками». Я помню многие лица «работников», но никого не хочется вспомнить по имени. Видно, не стоит?

Да и на базу я, честно сказать, быстро «забил». Когда узнал, что ничего нам там не заплатят, перестал выходить туда по выходным, а потом и в будни. Интересно, что при этом никто и нигде не проставил мне прогулов. То есть настоящего контроля ни на базе, ни в институте не было.

Один из членов Политбюро ЦК КПСС поведал в интервью (в 90-е годы), что на овощных базах в СССР пропадало свыше 50 % производимого в стране урожая овощей и фруктов. Сгнивало, разворовывалось, продавалось «налево» целыми товарными ж/д составами. Недаром только начавшие работать кладовщики катались на новых собственных машинах и гуляли в ресторанах.

В институте мыслящие люди называли меня ещё и в шутку «врачом». Врачом загнивающей системы.

В написании резких заявлений мне помог отец.

Участник второй мировой войны, он часть боёв провёл в штрафной роте. А его отца, моего деда, раскулачивали, и под дулом маузера пытались загнать в колхоз.

Когда отец узнал, что на базе нас с оплатой по нарядам обманули, в институте дразнят «штрафниками», а поездку в колхоз возлавят коррумпированные члены партбюро Соломатин и Кокорев (это их настоящие фамилии, а не художественные образы Соломина и Кукина), то помог мне написать заявление, точнее написал самую бойкую его часть, бившую не в бровь, а в глаз институтское начальство. Это было в начале 1986 года.

А вот история моего отца, из которой видно, почему он стал на мою сторону. Дело было не только в родстве крови». (Тут Виктор протянул мне несколько жёлтых листов, исписанных неровным почерком)

История моего отца.

Отец не любил о себе рассказывать. Но иногда, под настроение, всё же что-то вспоминал. И вот, по этим редким воспоминаниям и сложилась какая-то картина его жизни.

Он родился в 1926 году, за три года до всеобщей коллективизации в СССР. Крестьянская семья была большая и дружная, много братьев и сестёр. Его отец – мой дед, прошёл первую мировую войну и вернулся унтер-офицером, кавалером Георгиевского креста.

После революции крестьяне получили в собственность землю, и дед вёл успешное крестьянское хозяйство. У семьи была корова и лошадь, приусадебный участок, собирали урожай. Колхоз им был не нужен.

В 29 году дед отказался вступать в колхоз. И всего таких отказов с его стороны было пять.

У них отняли дом, землю, имущество, живность и под конвоем на подводах отправили к железнодорожной станции, где собирали других таких же добросовестных самостоятельных хозяев.

Никаким кулаком он не был, просто не видел никакого смысла в обобществлении своего труда, имущества, земли и дармовой передаче плодов своего труда пролетарскому государству, как и миллионы таких же, как он «кулаков» и «середняков».

Троих маленьких детей оставили в той калужской деревне у тётки, так как в ином случае они могли умереть по дороге. Выселяемые крестьяне уже знали, что при отправке в товарных вагонах, малые дети в дороге умирают, так как у крестьян не было никакой еды, всё было отнято. В числе оставленных был и мой отец.

Вскоре в деревне также наступил созданный большевиками голод. Тётка и двое детей умерли, и отец остался один. Он прибился к кучке беспризорных детей, бродивших возле станций и рынков. Таких детей тогда в стране было несколько миллионов. Власти сначала делали их сиротами, а потом воспитывали в детских домах и суворовских училищах.

Отец рассказывал, как приходилось выживать. Приводил такой случай в качестве примера. Компания беспризорников вскладчину покупала булку хлеба. Съедали весь мякиш, снова шли на базар. Делали вид, что покупают мёд. Просили налить мёду в большие пустые горбушки, вместо тары. Потом спрашивали цену. Удивлялись, почему такая высокая цена. Мёд выливался обратно. И все равно его остатки были на хлебе. Так они ели хлеб с мёдом. Подбирали яблоки и фрукты в садах, жили на подаяние. Случалось, сердобольные женщины угощали молоком. Что-то и воровали, но об этом отец вспоминать не любил.

Став постарше, отец одно время подрабатывал учеником сапожника.

Дети очень боялись милиции, убегали от неё. Однажды отца милиционеры догнали, доставили в участок. Здесь подростков учили искать пятый угол.

Поясню, что это такое.

В небольшом помещении четверо милиционеров становились по углам, спиной к стене. В камеру запускали подростка. Милиционеры избивали его до тех пор, пока он не находил «пятый угол», то есть не падал посредине. Тогда его уносили, и заводили следующего. Это было что-то вроде «прописки» перед отправкой в ближайший детский дом.

В детдоме отец получил фамилию. Но задержался там ненадолго. Его отправили в Нахимовское училище в Ленинграде.

Вскоре в городе началась блокада. Курсанты-нахимовцы в качестве юнг на пароходах вывозили блокадников из города. Один подросток мог занести по трапу на корабль сразу двоих дистрофиков-блокадников, взяв их под мышки, как несут жерди. Такими худыми они были. И в это же время первому секретарю Ленинградского обкома коммунистической партии Жданову ананасы, фрукты и множество других свежих продуктов поставлялись самолётами из Центральной Америки.

На корабле отец столкнулся с дедовщиной. Как юнгу его пытались превратить в постоянного уборщика, придирались, нападали. Но он смог дать отпор одному держиморде, сбил его с ног хорошим ударом и от него отстали. Об этом случае он упоминал с гордостью.

В семнадцать лет его отправили на фронт. Новобранцев подвозили товарными составами к намечавшемуся наступлению на Ригу. У немцев на этом направлении была устроена глубоко эшелонированная оборона. Ряды колючей проволоки, долговременные огневые укрепления, блиндажи. Несколько линий окопов одна за другой.

И вот, необстрелянных бойцов бросают в бой.

Враг бомбит позиции наших войск, работают миномёты и артиллерия. Вокруг кромешный ад: падают с неба и беспорядочно рвутся вокруг бомбы, мины, снаряды. У многих новичков дрожь в коленях, нервных тик, большинство от испуга сидят в собственном дерьме. Кто-то уже лежит с вывороченными кишками или оторванной головой. Солдат охватил ужас. Вместо наступления они побежали. Бежали на несколько километров. Их останавливали подразделения особистов из НКВД, били прикладами в голову обезумевших людей. Когда роту построили, то оказалось, что из ста с лишним человек в строю осталось только девятнадцать. Такова была цена первого боя.

Во время одной из атак отец ворвался в немецкий блиндаж. Не успел он дать очередь по противнику, как туда упала бомба. Его завалило у входа бревнами и землёй.

Так бы и лежать ему там, если бы не нашли его два товарища. Они договорились находить друг друга после каждого боя живыми или мёртвыми. Его узнали по особым подковкам, которые он полюбил делать на каблуках, когда был сапожником, и откопали. Отец был ранен и контужен.

Война заканчивалась, и после госпиталя его направили на Дальний Восток. Готовилась высадка десанта на Японию.

В холодную, десять градусов Цельсия воду, их выбросили недалеко от одного из островов. Японцы отчаянно отстреливались. Десантное судно затонуло, и капитан последним покинул его. Не все десантники доплыли до берега. У многих сводило ноги, и они шли ко дну. Отец колол ногу булавкой; зацепившись за корягу, за дерево, доплыл до берега и начал стрелять.

В 1945 году вышел указ генсека, устанавливающий срок службы в армии пять лет. Эти пять лет отец провёл на самом южном из Курильских островов в качестве фельдшера.

В 50 году он уже работал мастером на строительстве Волго-Донского канала.

Канал строили заключённые.

Однажды ночью кто-то из заключённых предупредил его, что группа закоренелых зеков играла в карты на его жизнь. Случилось так, что когда один вор полностью проигрался другому, то решил поставить на кон жизнь мастера, обязательство убить его, и проиграл.

Отцу пришлось срочно уехать. На этот раз он перебрался в Москву.

Здесь он дважды был женат. Появилось трое детей (в том числе и я). Окончил два института. Работал начальником ремонтно-строительного управления. Совмещал эту работу с увлечением журналистикой.

В начале 70-х годов он с семьей поехал на экскурсию в Ригу и с интересом осматривал город, до которого он в войну так и не дошёл.

Виктор продолжил свой рассказ.

«Интересное изменение произошло в политике институтского начальства после моих заявлений. Они стали посылать подряд всех, не разбирая должностей и званий. То есть вагоны разгружали не комсомольцы, а все, включая начальников отделов, кандидатов наук и т. д. Но для меня это уже было не важно, ведь из института я уволился.

О политике советских властей. Они реально ломали судьбы людей.

Мне случилось тогда поступить на подготовительное отделение Высшей школы джазовой импровизации и успешно готовиться к поступлению на первый курс. Повестка пришла в самый разгар моих занятий. При этом могу сказать, что офицеры на самом деле им не очень были нужны. Многие мои однокурсники, если не большинство, так и не были в армии. Те, кто служил, служили в Центральной России.

Когда коммунисты хотели проучить кого-то, то запихивали человека подальше на восток и в северные районы, к самым оголтелым командирам частей и гарнизонов. Именно этой «чести» я и удостоился. Но я ни о чём не жалею. Там я приобрёл бесценный жизненный опыт и закалку. А также и стойкую прививку к болезненной глупости под названием «коммунизм».

Правдива ли повесть? Безусловно. Правда, в реальной жизни многое было значительно хуже, чем показано. Это касается условий человеческого существования. Что касается людей, то далеко не все они были карьеристской сволочью и прислугой режима. Были люди честные и порядочные, иначе трудно было бы пережить это время».

(Продолжение следует...)

© Николай Ветров