Прорастали цветы сквозь асфальт... Глава 1

Глава 1. Овощная база.

Влажным после дождя июльским утром, в пору, когда сладкий запах цветущих лип отступает с московских улиц, а от слетевшего и сметённого дворниками тополиного пуха остаются редкие клоки, из метро «Смоленская» вышел молодой человек и бодро направился вглубь арбатских переулков.

Он подошёл к надстроенному двухэтажному дому. Дверь заведения была широко распахнута, сбоку стандартная вывеска: институт «ГипроНИИсельхоз», учреждение ведомственное; рядом приглашение на работу бухгалтеру, сантехнику, электрику…

Виктор (так звали молодого человека) легко взбежал по ступенькам. Он искал отдел кадров, вертел головой, рассматривал таблички на дверях. Юному инженеру всё было интересно. Снисходительный приём, суета в коридорах, сладковатый запах бумаг и неухоженного паркета, смешливые лица служащих. Ему выделили место: стол с чертёжной доской, стул, листы ватмана, и трудовая деятельность молодого человека началась.

Парицкому поначалу всё нравилось: тихие переулки Арбата, работа с чертежами, важные лица начальников, споры сотрудников по поводу бумаг. Работа в институте показалась ему чистой, интеллигентной.

В перерыве в комнату вошли комсомольский секретарь и начальница отдела кадров.

— Работы на базе сейчас — главное. Сезон. Вам дадут робы, рукавицы, — сказала та, что постарше. — Получите «отгулы». В конце месяца выплатят премию. Об остальном не беспокойтесь. И вообще, забудьте о том, чему вас учили в институте, здесь вас обучат всему заново, — усмехнулась кадровик.

Промелькнули за окном электрички спальные районы, поезд остановился на станции «С-во». Молодые специалисты, толкаясь, смеясь, спрыгнули на перрон. Они прошли вдоль ветки железной дороги; кустарник, огибавший насыпь расступился, открылись громады бетонных строений: овощехранилища, склады, бункера, холодильники, составы с продукцией. Вокруг сновали подобно муравьям в грандиозном муравейнике электрокары, погрузчики, тележки, рабочие, инженеры, солдаты, студенты…

Молодые люди не сразу нашли проходную. Их уже ждал кладовщик, краснолицый человек с повязкой на рукаве. Он провёл их к эстакаде.

— Видите эти наряды, — он вертел в руках жёлтые бумажки. — Закрою их, если сделаете то, что скажу.

Он хитро улыбался.

— Работы — непочатый край. Разгрузите машину, — он махнул рукой в сторону фуры, — потом — вагон. И быстро, быстро, ребятки, время не терпит.

В перекур Виктор огляделся. Вот подъехал к терминалу грузовик с красной пахучей жидкостью. Кладовщик забегал, закричал. Машина уехала, обдав их грязью.

Подошли рабочие, сели на ящики, открыли бутылку вина.

— Живей работай, не развалишься! — крикнул кто-то.

Грузчики развеселились, наблюдая за молодёжью.

Они гоготали и над чем-то своим, хлопали костяшками домино, пили; потом отправились к вагону с арбузами. Вскоре нетвёрдой походкой выбрались обратно и скрылись в дыре забора. Неподалёку суетился и кладовщик. Раз за разом он укладывал что-то в багажник «Жигулей».

«А Ведь мы разгружаем их вагон», — пронеслось в голове Вити. «Не им ли закрываются наряды?»

В конце месяца Виктор приехал в контору, подошёл к окошку кассы.

— Вас здесь нет, — пробурчала кассир. — Спросите в ОТиЗ.

— А что это?

— Отдел труда и заработной платы, — важно отвечала она.

Парицкий присмотрелся к ведомости. Соломин, Кукин…

«Это же руководство отряда! Они есть, а меня — нет ?»

Он отправился в ОТиЗ. В тесной комнате пожилая дама рылась в полках, заваленных бумагами.

Вашей фамилии нигде не значится, — ответила она.

Витя посетил заведующего секцией, начальника склада и, наконец, вошёл в кабинет директора.

Посреди просторного зала за массивным столом располагался человек с круглым холёным лоснящимся лицом.

— Вам не о чём беспокоится, — успокоил его толстяк. — Просто наряды ваши где-то затерялись. Я позвоню в отдел труда, скажу, чтобы они всё нашли, — с улыбкой на сонном лице отвечал директор.

— Но я уже был там… — встрепенулся Виктор.

— Ничего, ничего, — перебил его директор, — поезжайте пока домой, а мы здесь всё уладим, — кивал он своей азиатской головой.

Обескураженный, Витя побрёл в сторону станции.

Виктор сделал какие-то выводы. Он больше не выходил на базу в выходные. Решил быть осмотрительным и внимательным. Больше наблюдать.

Вот бригада местных рабочих. Они уже немало выпили, расположились на ящиках, играют в домино. Как всегда, покрикивают на ребят.

Терпение у Парицкого заканчивается, он отряхивается, стирает пот со лба, отходит от мешков.

— Надо перекурить, — говорит он и достаёт сигарету.

— Что-то часто ты стал курить, — отмечает Соломин.

— Ещё вагон не разгрузили, а он скорей за сигарету! — поддакивает Кукин.

— Когда вагон разгрузим — домой пора будет идти, — возражает Парицкий.

— Как-то — домой? — напирает на него Соломин. — Вон там ещё фургон стоит. Пока всю работу не сделаем, никто домой не пойдёт! — настаивает он.

— После этого вагона я иду домой, — заявляет Виктор. — С меня хватит!

— Что? — кричит Кукин, — Что ты сказал? Повтори!

Раскрасневшийся Соломин хватает Парицкого за воротник, тащит в темноту. Виктор собирается силами и вырывается из крепких кулаков члена парткома, отталкивает выросшего на его пути Кукина и выбегает на эстакаду.

— Да хрен с ним, — бормочет Кукин. — Не стоит возиться, только перепачкаешься.

Они уходят, недовольные собой.

Виктор сидит на корточках и нервно курит в пустующей секции базы.

Так проходит ещё один рабочий день.

В конце октябре Витя снова приехал в контору в день зарплаты. Теперь он уже не бегал по секциям и кабинетам, а ограничился кассой и ОТиЗ.

Виктор сделал для себя примечательное открытие: никто из комсомольцев денег не получил, кроме, разумеется, Соломина и Кукина…

С началом зимы походы на базу кончились. Парицкий заскучал. Проектирование показалось ему делом однообразным, как и перспектива состариться за кульманом, подобно окружающим. Долгими часами линия за линией, лист за листом, кропотливо что-то уточнять, сверять, согласовывать…

Хотелось чего-то более яркого. Витя вспомнил, как в детстве учился играть на пианино. Он стал посещать репетиции в доме культуры. Мечта прославиться в рок-группе заполнила всё его воображение. Часами он музицировал, разучивал партии, изучал гармонии.

В занятиях музыкой, работой в институте, встречах с друзьями прошла незаметно зима. Наступил май.

В эти дни дирекция института, где обитал до поры, до времени, наш герой, решила заняться общественными делами. Сколачивался комсомольский отряд, студенты должны были помочь колхозникам убирать урожай. В списках значился и Витя.

Возглавить отряд должны были всё те же Соломин и Кукин. История на овощной базе ещё была свежа в памяти.

Виктор написал заявление на имя директора и отдал в приёмную. Он пытался доказать, что этих людей не должно быть в руководстве. Перечислил тех, кто был обманут. Среди других он упомянул и Мерзлова, с которым судьба его потом сведёт в другом месте, и при других обстоятельствах.

«Почему бы партийцам, включая Вас, товарищ директор, подобно Павке Корчагину, в годы гражданской войны, не поработать на овощной базе?» – спрашивал молодой специалист.

«Не мешало бы и ротацию кадров проводить, заменять кадры на молодёжь». Это был камешек в огород пожилой начальницы отдела кадров, отметившей восьмидесятилетний юбилей. В общем, заключил он, с Кукиным и Соломиным он в колхоз не поедет.

Виктора стали прорабатывать. Вызвали на общее собрание, пригласили на профсоюзное. Обсудили в коллективах, критиковали на комсомольской сходке.

Бумажка-заявление всколыхнула волну ненависти. На него показывали пальцем, шептались за спиной, избегали общаться, стоять рядом в очереди в кассу за зарплатой. Начальник сектора обязал молодых сотрудниц доносить о Вите всё, что увидят, услышат, узнают.

Собрания он старался по возможности игнорировать. Доходили слухи, что его изображают эгоистом, отщепенцем, пытаются выяснить, нет ли у него сообщников. Но ни один из комсомольцев не высказался, не проявил себя. Получалось, что об их интересах заикнулся только Витя.

У Парицкого состоялось объяснение с директором института. Виктор не ходил на собрания и начальник отдела с ведущим инженером пустились на хитрость. Сказали, что зарплата будет выдаваться в главном корпусе /к этому времени он уже работал в научном отделе у «Динамо»/ и предложили прокатиться на такси. Ничего не подозревавший инженер ехал на заднем сидении, меж начальниками.

Кабинет директора находился рядом с кассой. Парицкий не успел опомниться, как учёное начальство, подталкивая и вежливо уговаривая, ввело его под руки в «святая святых».

Посреди огромного зала за длинным столом, покрытым зелёной скатертью, располагался директор, мужчина лет пятидесяти в тесном сером костюме и белых кроссовках. На окнах висели белые волнистые занавески. По обеим сторонам стола расположился партийный и комсомольский актив: профорги, члены партбюро, виднелись тыквенные головы Кукина и Соломина и какие-то неизвестные Виктору люди.

-А вот и наш научный работник! — воскликнул директор. — Присаживайтесь, — указал он на свободный стул в противоположном от себя конце зала. — Мы как раз вспоминали о Вас, о Вашей замечательной работе, — улыбался директор. — Кукин, Вам слово.

Кукин побледел, что-то пытался объяснять, запутался. Перебирал графики, бормотал о прогулах в выходные, о халатном отношении, о неуважении к руководству… Когда предоставили слово Соломину, тот предложил исключить Парицкого из комсомола. В зале поднялся шум: «Слишком строго! Помягче следует на первый раз!» Посоветовавшись, решили вынести строгий выговор.

Выступила комсомольский секретарь — призвала к улучшению работы и усилению дисциплины. Дали слово и Парицкому.

Виктора словно какая-то муха укусила. Он припомнил всё: подделанные наряды, полученные деньги, кулаки.

— Почему бы Вам лично не продемонстрировать, как нужно работать? — предложил он директору. — Как Павка Корчагин в годы гражданской войны /это сравнение почему-то очень его воодушевляло, когда он видел перед собой толстого, обрюзгшего директора/, отправиться во главе всех на базу и поработать там на разгрузке!

После этих слов Виктор вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Парицким заинтересовался особый отдел. Этот странный орган располагался в нескольких комнатах в конце второго этажа, попасть в которые было не так-то просто.

Над опечатываемой сургучом дверью горела лампа сигнализации, как-будто здесь хранились какие-то большие ценности. Начальник отдела проницательно смотрел на входящего, скрытно просматривал какие-то формуляры, делал пометки, а его подчинённые заполняли какие-то бланки. Об особом отделе помалкивали, в институте не любили его. «Зачем люди из госбезопасности просиживают штаны в заштатной сельхозконторе?»- недоумевал Виктор, но немало времени прошло, прежде чем он смог прояснить для себя этот вопрос…

Неожиданно в отдел, где работал Парицкий, нагрянула проверяющая комиссия. Председатель профкома, начальник отдела кадров и другие интересовались всем и вся. Вошли и в комнату, где работал Виктор. Разговор с Парицким был для комиссии, наверное, главной целью.

Тон задала кадровик.

— По поводу вашего заявления. — начала она, как бы невзначай. — Вы отказываетесь ехать в колхоз. Мотивируете это тем, что Вам, якобы что-то там не заплатили. Но ведь в институте Вы получали деньги?

— Зачем ты пишешь эти заявления, показываешь зубы? — вмешался начальник сектора. — Ведь зашлют тебя туда, куда Макар телят не гонял, вот тогда узнаешь, почём фунт лиха! Смотри, Витя, не дразни гусей!

— Не знаю, куда телят не гонял Макар, а вот Вам точно зубы некому показывать! У Вас их почти не осталось! — воскликнул Виктор.

Начальник сектора был пенсионер, и зубов, и правда, у него уже почти не было.

— За что ты меня так, Витя! Я-то тебе чего плохого сделал? — начальник в-сердцах нервно покинул комнату. За ним последовали и другие члены комиссии.

В комнате осталась только начальник отдела кадров. Она спросила, не хочет ли Виктор уволиться.

— Да, хочу, — ответил он.

Вопрос был решён. Виктора уволили по собственному желанию.

Рядом с приказом об увольнении на доске объявлений появилось и другой приказ. Повысили в должности и окладе Кукина и Соломина.

Был пасмурный день, и небо над Москвой покрылось сплошной пеленой тумана и сырости, когда в дверь квартиры, где проживал Витя, постучали. Звонил почтальон. Словно извиняясь, он попросил расписаться за вручённую повестку. Военный комиссар предписывал явиться с вещами на действительную военную службу.

В последние дни ноября Виктор распрощался с друзьями, собрал чемоданы, прихватил бутыль коньяка с конфетами и фруктами и отправился к подружке. Они провели короткую ночь вместе. На прощанье та постаралась приободрить его, но на будущее ничего не обещала.

До автобуса возле станции метро «Аэропорт» его провожала пенсионерка-мать и, невесть откуда появившийся отец, постаревший, хромающий, протягивающий смятую сторублёвку.

Хмельным и не выспавшимся, с мыслями авантюриста, отправляющегося на поиски Эльдорадо, ехал Парицкий в салоне «Икаруса » через сырую ноябрьскую Москву в аэропорт.

Через час он уже спал, откинувшись головой на спинку кресла современного лайнера. Что и говорить, расстояния со времён флибустьеров с развитием техники сильно сократились! Виктор не заметил, как прошли восемь часов полёта.