В лесу родилась ёлочка

В ЛЕСУ РОДИЛАСЬ ЕЛОЧКА

Новелла

Новогодний праздник особенный. Даже те, кто уже не верит ни в какие чудеса, испытывают смутную тревогу, что-то должно случиться необычное. Середина семидесятых годов. Эпоха, которую потом не очень умные политики назовут застоем. Ленинский район. Самый большой городской район. Самый промышленный. И самый неухоженный. Новосибирск. Затон. Это рабочий поселок, который возник возле судоремонтного завода. Идем от родителей со старшим братом и его женой к ним в гости. Родителей поздравили, пожелали. Само собой, немного отметили уходящий год.

Брат с женой снимают домик в частном секторе. Довольно убогое жилье. Довольно тепло. Еще изнутри греет. Расстегнули пальто. У брата много пластинок, вот и решили повеселиться у них. Не сидеть же с родителями? Навстречу два мужика. Физиономии, не внушающие доверия. И у того и у другого густая щетина. Перегаром несет за версту.

— Во! — говорю брату. — Как у тебя радиолу несут. Наверно, на бухло не хватило.

— Хорошая вещь! — отзывается брат. — Пять лет назад купил. А до сих пор, как новая.

В окнах светятся елки.

Приходим к ним. Оббиваем валенки на веранде. Жена брата бросается накрывать стол, а его просит включить радиолу. Радиола у них в маленькой комнатке, детской. Тишина. неужели сломалась? Я переглядываюсь с его женой. Кстати, ее зовут Ира. Понимаю, что она думает о том же.

— Да когда же ты включишь музыку? Свету что ли нету? — кричит Ира. И тут же спохватывается, что сморозила глупость.

На пороге появляется брат. Вид у него растерянный, жалкий. Вот такой же у него был в детстве, когда его ругали за двойки.

— Радиолы нету, — говорит он тихо и виновато. — Она же у нас на комоде стояла. Там ее нет.

Ира стоит у стола и сердито смотрит на брата. Ничего хорошего ее взгляд не обещает.

— Пингвин ты…

Она добавляет нехорошее слово. Слово нехорошее, но в ее устах это звучит так выразительно. Цицерон бы сейчас позавидовал ей.

— Сколько раз я тебе говорила: сделай нормальный запор. Его же рукой можно выдернуть.

— Да что там сделаешь? — оправдывается брат. — Там весь косяк надо менять. Ну, эту… дверную коробку. А начнешь менять, и стена завалится.

— Ну, да! — соглашается Ира. — Когда-нибудь так у тебя и жену украдут.

Она будет первая, кого украдут в рабочем поселке. До этих жен не воровали. Может быть, брат тоже сейчас сожалеет, что Ира не оказалась на месте радиолы.

Садимся за стол. Не сказать, что он ломится от яств. Скорей обратное: стол не ломился от яств. Что и неудивительно. Я студент, у которого копейка задерживается на пару-тройку дней. Брат меняет одно место на другое в поисках высоких заработков. Но каждый раз его зарплата оказывается всё меньше. Ира работает техничкой в аптеке. На полставки.

— Проводим? — предлагает брат.

Наполняет стопки. Глядит на жену и добавляет в наши две стопки.

— Я чувствую, что ты так сейчас напровожаешься, что встретишь новый год мордой в салате.

Я ее понимаю. Ей нужно веселье, музыка. Ни я. Ни брат не поем. Нет, конечно, мы можем запеть, но только для того, чтобы дом покинули юркие грызуны, иногда мелькающие из одного угла в другой. Но то, что она назвала салатом, это уж слишком высокопарно сказано. Да еще его в таком количестве, что каждому хватит — хорошо — на полтора навильника.

Время тянется мучительно медленно. Водка не берет, видно, из-за переживания. Все-таки музыка ускорила бы кровообращение. Кажется, брат испытывает то же самое. Всё-таки родственные души. Он тянется к бутылке. Ира глядит с осуждением. Брат отводит глаза. если не видишь, то этого вроде бы и нет.

— Ну, вздрогнем за старый! — предлагает он шикарный тост.

Да что же это такое? Водой что ли развели водку. Закусывать надо меньше. Тем более при таких темпах нечем будет закусывать в новом году.

Каждый то и дело поглядывает на часовую стрелку. В углу на тумбочки стоит телевизор. Это деревянная коробка с маленьким экраном. Брат полгода купил его по дешевке. Как он гордился собой! Телевизор шел ровно неделю. Позвал мастера. По крайней мере так отрекомендовал себя высокий худой мужик, который жил с ними на одной улице. Он сказал, что ничего не возьмет за работу. Ни копейки! Но от бутылочки не откажется. Ира сгоняла в магазин. Мастер с братом выпил бутылку. Потом заглянул во внутренности телевизора и сказал, что он ремонту не подлежит. На помойку выбрасывают лучше.

Если дело было бы летом, можно было бы открыть окно, сесть возле подоконника и слушать улицу. Слушать друг друга нам скоро надоело. Без четверти двенадцать брат разлил по стопкам. Поднял стопку, обдумывая очередной тост. Думал он дольше, чем говорил. Я думаю, это хорошая черта. У многих всё наоборот. У меня, к примеру.

— Ну, значит, давайте…

Договорить тост он не успел. Дверь широко распахнулась. На пороге стоял мужичок. Вместо лица какой-то «вышел ежик из тумана». Но не лицом он поразил нас. В Затоне и не такую экзотику увидишь. В руках он держал радиолу. Ту самую, которую мы повстречали по дороге сюда. А до того, как повстречали по дороге, она стояла в маленькой комнатке, которую брат с Ирой называли детской, потому что они хотели, чтобы у них были дети. Много детей.

— Эта… соседи! Купите аппарат! Задаром отдаю! От доброты сердечной!

Брат медленно поднялся.

— Иди за мной! — сказал он мужику.

Причем таким голосом, как будто он приглашал его в хранилище банка. Мужик с радиолой пошел следом за ним в детскую.

— Ставь сюда!

— Ага! Даром отдаю! От доброты…

Мы с Ирой тоже подтянулись. Интересно, как брат вывернется из этой непростой ситуации.

— Хочешь фокус покажу? — сказал брат.

Мужик удивился.

— Фокус? А на фига?

— Просто так. От доброты душевной.

— Ну, давай! Только это… Быстрей, сосед! А то время поджимает. Надо еще новый год успеть встретить.

— Вот сейчас ты откроешь эту крышку и что ты там увидишь?

— А что я там увижу?

— Ты увидишь резиновый серый круг, на который кладется пластинка. Так?

— Ну, да.

— Так вот! С краю этот круг, вот так с самого края… ну, небольшой такой надрез. И такое, вроде серпика, светло-коричневое пятно.

— И чо?

— Ничего! Ты открывай, открывай крышку! То новый год не успеешь встретить.

— Ну… Ну, открыл.

— И что ты видишь?

— Ну, что ты сказал.

Брат чуть ли не носом ткнулся ему в щетину.

— Ты что тупой. Еще сегодня эта радиола стояла на вот этом самом месте, где она стоит.

Мужик оглянулся. На пороге с детской стояли мы с Ирой.

— Это… сосед! Честное слово! Не я! Вот клянусь! Партией и комсомолом! Короче зуб даю.

— Конечно. Не ты. Тех двоих я запомнил.

— Ну, вот… Вышел во двор… это самое… а у нас во дворе елочка растет. И что это, думаю, под елочкой. Наклонился, а вот это и стоит. Мне-то с бабой эта музыка даром не нужна. Ну, вот, зайчик, значит, подбросил. Чего ж добру пропадать. Решил вот подарить соседям.

— Ага! — согласился брат. — Подарил, значит.

И тут он подпрыгнул, захлопал себя по бокам, как кочет на насесте. Губы его мелко дрожали.

— Засиделся я тут у вас. Так и новый год прозевать можно. Уж я побегу. Извиняйте, если что не так.

И на порог.

— Так это…

Остановился. Глядит на нас. И в его взгляде столько жалости, что мы тут же перестали сердиться на него.

— За то, что вам вернул, так сказать, вот это самое, может быть, того. Ну, там за новый год.

Брат протянул ему стопку.

— Ну, за вас за молодых! Чтобы у вас всё было вот так и этак. И чтобы ничего плохого не прилипало. Детишки чтобы у вас велись, деньги не переводились, и чтобы музыка играла. И Дед Мороз вам подарки дарил. Вот, значит, как! Чтобы всё у вас было!

Это я понимаю тост! Уверен, что брат сейчас искренне восхищается им. У него уж слишком лаконичные тосты. Тут на всю избушку грянуло:

В лесу родилась ёлочка.

В лесу она росла.

Оставалось минуты три. Так что мужичок должен был успеть добежать до дому и встретить новый год.

Брат с женой затянули песенку про ёлочку, которая зимой и летом зеленая была. И много радости принесла.

Прошло много лет. Я как-то вспомнил эту историю с проигрывателем.

— А знаешь, — сказал брат. — Я ведь ходил к этому мужику. У нас на улице только у одного росла во дворе елочка. Так вот. Это был совсем другой человек. Не тот, что нам радиолу принес. А у него, конечно, никакой радиолу под елочкой не было.

Вот с тех пор я думаю: так кто же это был. Неужели? А что! Ведь новогодняя ночь — это волшеная ночь. И чудесам огут произойти самые разные.