Старик в белом смокинге.

Генри жил серой, скучной, похожей на чёрно-белый немой фильм жизнью, в которой не происходило совершенно ничего.

Каждый понедельник он ждал выходных, а каждые выходные он с небольшим огорчением понимал, что вскоре настанет понедельник. Но была одна вещь, которая ему очень сильно нравилось: ночь. Строгая, тёмная, спокойная и непоколебимая. Каждую ночь, даже зимой, он выходил на балкон покурить и, пока курил, смотрел на звёзды. Он представлял, как за сотни парсеков от Земли, где-то там, где ещё не ступала нога человека, колапсируют звёзды, сталкиваются планеты.

Представление о том, как это происходит, будоражило его воображение, захватывало дух, он даже вздрагивал и порой задумывался настолько, что не замечал, как окурок начинал обжигать пальцы и губы.

Иногда ему на балконе нравилось слушать кошачьи серенады или отдалённый собачий лай. Особенно от лая в его груди что-то сжималось, а по спине бежали холодные мурашки.

Вот и в эту ночь под тихую музыку он вышел покурить на балкон. Тьма на мгновение осветилась вспышкой огня зажигалки, а затем снова сгустилась настолько, что в ней мелькала лишь медленно тлеющая сигарета, с каждой новой затяжкой погибавшая сама и отнимавшая немного здоровья у Генри.

Снова он посмотрел на небо и звёзды, рассыпавшиеся по небу. На этот раз он представлял, как через тысячи лет наше небо будет озарено столкновением галактики Андромеды и Млечного Пути, в котором, собственно, и находится Солнечная Система.

В его воображении предстала картина: на небе в несколько раз больше звёзд, и оно ярче, с виду спокойное и непоколебимое, но если рассмотреть всё это поближе, то всё, на самом деле, не такое уж и спокойное: происходит столкновение тысяч планет и звёзд, бесчисленное количество взрывов, по мощности превышающих взрывы самых мощных бомб, созданных человеком.

И вот, опять окурок начал обжигать его пальцы и губы. Он очнулся и выкинул бычок, тот полетел вниз и где-то на втором этаже ударился об перила чужого балкона, отчего искры тлеющего табака разлетелись во мраке, а затем, приземлившись, всё погасло.

Он пошёл в ванну, чтобы принять душ и по обыкновению надолго засмотрелся на своё отражение. Зачем он смотрел на него подолгу? Он не любил свою внешность, ему просто нравилось смотреть в свои собственные глаза, в те мгновения, сказав что-нибудь, он понимал, лжёт он самому себе или нет.

Наконец, скинув с себя одежду и встав под горячую струю, он закрыл глаза, погрузившись в размышления. Под горячей водой он обычно расслаблялся полностью, в голове очень медленно, будто рыбацкая лодка по гладкому и спокойному морю, плыли мысли. Одна мысль за другой. В руках у него было мыло, но, погрузившись в размышления, он полностью выпал из реальности и плавал от одного огонька к другому, пытаясь разрешить хотя бы один вопрос в голове.

Мыло из его рук выпало, а он даже и не заметил этого.

Всё же ему пришлось вернуться в реальность. Он открыл глаза и шагнул к полке, где стоял шампунь, но тут же его нога наступила на лежавшее мыло. Он поскользнулся, упал на спину, ударившись головой о край ванны и вроде бы умер, а вроде бы оставался жив.

Его бледная жизнь могла прерваться. Вот так, просто, когда он решил принять душ, и никто бы о нём не вспомнил, ведь он когда-то давно оставил всех своих родных и близких, а сам уехал в неизвестном направлении, а зачем? Он и сам этого не знал. И как прошла его жизнь? Да никак, его жизненная ниточка не обладала ярким цветом, и её нельзя было заметить вообще.

Но он не умер, а просто потерял сознание. Быть может, ему пришло лишь видение, родившееся затуманенной на тот момент головой, в его разуме возникла картина: он сидит под дубом, в чистом поле, края которого уходили куда-то далеко, за самый горизонт. Он сидел и читал книжку, пока дуб нашёптывал своей листвой, шевелящейся от ветра, какую-то убаюкивающую речь.

К Генри подошёл мужчина с тростью, подсел рядом, не боясь запачкать свой прекрасный смокинг, явно сшитый на заказ.

— Что ж, мой друг, пора. — сказал мужчина.

— В смысле? — спросил Генри, прервав чтение книги. Повернувшись, он увидел напротив себя мужчину с полностью белой бородкой на лице, лысеющей головой.

— Мне надо забрать тебя, но я следил за тобой. Очень давно следил. — говорил мужчина.

— Кто вы? — спросил Генри, пока что не беспокоясь.

— Я ожидал такого вопроса. — сказал мужчина, достав из внутреннего кармана пачку сигарет, на которой не было ни единой надписи или эмблемы. — А сам как думаешь?

— Не знаю.

— А как сюда попал?

— Ну, я просто здесь сидел.

— И что, совсем ничего не помнишь?

— Нет. Откуда Вы тут взялись? Я вроде бы здесь один, а рядом… — Генри покрутил головой. — ничего нет.

— Я прихожу к таким, как ты.

— Что это за место? — спросил Генри.

— Хм… я не могу с точностью сказать. Оно всегда разное и обычно отражает внутренний мир. Посмотри: ты один, вокруг тебя поле, а в руках книга научной литературы. Я могу сказать, что ты стремился к крайней степени одиночества, чтобы тебе никто не мешал? — спросил старик, выпуская голубоватый дымок.

— Возможно. — неуверенно ответил Генри, вспоминая то, как в один осенний день, он просто купил билет в другую часть страны, сел на поезд, ничего не сказав близким и родным, и уехал в неизвестность, даже не подготовившись.

— Та-а-а-ак. Ты очень много времени проводил за книгами — похвально. Ты думал, что познаёшь мир, но так ли это? Ведь ты познавал его теоретически, на практике же ни с чем не сталкиваясь, я прав? — немного укоризненно спросил старик.

— Откуда Вы столько знаете? Как я здесь оказался? Вы что… а я, получается, а это место… — и тут же старик перебил Генри:

— Тс-с-с, — старик подставил указательный палец к своим губам. — Не спеши с выводами, пожалуйста. Я не тот, за кого ты меня принял, а это место не то, о котором ты подумал, и ты ещё в полном здравии, но сейчас решается очень важный вопрос.

— Тогда кто же Вы? Где я? И неужели Он есть? — спросил Генри, загоревшись интересом.

Старик выдохнул последнюю струйку дыма, который унёсся вслед за ветром, затем положил окурок в карман своего смокинга и начал:

— Я — никто, я лишь прихожу к таким, как ты, чтобы решить очень важный вопрос. Понимаешь, иногда, когда непонятно, стоит ли человеку жить дальше, происходит то, что произошло с тобой. Таких, как ты, не шибко много, и тогда на помощь вам прихожу я и помогаю решить этот вопрос. Так почему же я никто? Потому что у меня нет имени, у меня нет мнения и собственных мыслей, сказать бы тебе проще, но не могу. Про это место у нас уже был разговор. Я же тебе сказал: это твой внутренний мир. А насчёт Него ничего не могу сказать. Есть ли Он, нет ли его. Я никогда не видел.

— Правда? Но куда же я попаду после этого места: в Рай или в Ад? — спросил Генри с детским удивлением.

— Не спеши. Я не знаю, куда ты попадёшь, как не знаю и того, существует ли Рай или Ад. Не кажутся ли тебе эти места лишь выдумкой? — спросил старик.

— Хм… я часто думал об этом: в нашей Вселенной есть определённые законы, и они называются законами физики, но все понятия о морали и земные законы выдуманы людьми, добро и зло также выдумано людьми. Во Вселенной нет ни добра, ни зла. Всё это — выдумка людей, порождённая их разумом. Я часто думал об объективности и понимал, что человек никогда не сможет судить объективно, ибо он всегда судит, отталкиваясь от того, что выдумано им самим или другими людьми, но тогда я понимал: Вселенная объективна, это само воплощение объективности. Именно она должна ассоциироваться с этим словом, ведь в ней нет законов добра и зла, соответственно, нет места для таких уголков, как Рай или Ад, иначе бы она не была объективной, нейтральной.

— Определённо, ты прав, но если она объективна, то почему в ней существуют люди, которые по определению не могут быть объективными? — спросил старик, поняв, что Генри является довольно образованным человеком.

— На этот вопрос можно ответить также. Мы есть, потому что Вселенная объективна, и в ней должно быть всё. Как, например, тихие уголки типа нашей Солнечной Системы и уголки, в которых творится хаос, например, центр Млечного Пути. Есть нейтральная Вселенная, а в противовес ей существует маленький мирок, расположившийся на планете Земля, где всё делится на добро и зло, на хорошее и плохое.

Старик замолк, глядя в глаза Генри, воцарилась тишина, и был слышен лишь шелест листвы дуба, который возвышался над двумя собеседниками.

— Генри, а хотел бы ты увидеть со стороны то, как ты живёшь? — спросил старик.

— Зачем? Я вроде бы нормально живу, ничего плохого не делаю.

— Вот именно, ты не делаешь совсем ничего. Закрой глаза.

Генри закрыл глаза, и в тот же момент перед ним начала проноситься вся его жизнь. Событие за событием мелькали в его голове. Вот он маленький ребёнок, сидит на качелях и наблюдает за тем, как другие веселятся. Вот он подросток, начались летние каникулы, он сидит и смотрит в окно, как его сверстники гуляют вместе вечерами, когда ещё светло, а ночью он слышит, как они, напившись, кричат и смеются. Вот он взрослый, смотрит, как растут и его сверстники, они все разъезжаются кто куда, каждый живёт своей жизнью, а Генри сидит у себя дома и над чем-то думает, сгорбившись над столом, заваленным книгами.

— Думаю, тебе хватит, Генри. — сказал старик, и Генри тут же открыл глаза. — Что ты можешь сказать о себе?

Генри немного помолчал, думая, как отвечать на вопрос.

— Я лишь наблюдал. Я всю свою жизнь занимал позицию наблюдателя, пытаясь разобраться в том, что происходит вокруг. Передо мной была куча тропинок, а я сидел прямо на развилке и не мог понять, куда стоит идти.

— Всё-таки ты умнее тех, что попадались раньше. Ты абсолютно прав, друг мой. — сказал старик.

— И что дальше? — спросил Генри.

— Я не знаю, ведь твоя жизнь с одной стороны была бессмысленна и пуста, а с другой — ты развивался, читал книги, думал, пытаясь разобраться в жизни, и определённо, этот момент должен был когда-нибудь настать, когда ты встанешь и пойдёшь дальше, но для этого нужно пробовать, понимаешь?

— В смысле?

— Ты прожил тридцать лет, Генри, но так и не понял самой простой вещи: люди имеют право ошибаться и пробовать что-то другое, сбиваться с пути и искать другую дорогу. Ты же сидел на месте и бездействовал, боясь встать и пойти, только тогда бы и исполнилось твоё желание познать этот мир. Понимаешь, Генри, все твои знания лишь теоретические, у тебя есть мысль, но нет дела.

Генри замолчал, в его голове появился целый поток неуправляемых мыслей, с его глаз будто бы слетела пелена, и он наконец-то увидел, какова жизнь.

— Думаю, вы правы. Я прожил тридцать лет, но так ни в чём и не разобрался. Я хочу начать всё сначала. — сказал Генри опустив голову.

— Ну так начинай же, друг мой, воспрянь и расцвети, пробудись после тридцатилетнего сна и размышлений. — сказал старик, подняв свои руки вверх.

Генри очнулся в ванной. Из душевой лейки журча текла вода, из носа Генри тоненькой, еле заметной струйкой, сочилась кровь, а затылок стонал от боли. Но, несмотря на боль, Генри был рад, он как будто бы проснулся.

Он вылез из ванны, вытерся полотенцем, пошёл на кухню, чтобы приложить лёд к затылку, после чего взял блокнот и записал в него всё то, что с ним произошло, а потом рухнул в постель и погрузился в сон, ожидая завтрашнего дня, думая, что завтра всё будет по-другому.

Так и случилось. Наш герой уволился с надоевшей ему работы, нашёл другую. Наконец-то он поговорил впервые за долгие годы со своими родителями, а вспоминая то, как он уехал от них, он захотел путешествовать ещё, в другие города и страны. У него было много трудностей, и он зачастую падал духом, снова спускаясь на самое дно, но как только он вспоминал своё видение, он снова поднимался и решал все проблемы. Ему не хотелось, так сказать, снова погружаться в спячку. Он понял, что мир можно познать, лишь совместив теоретические и практические знания, он понял, что он властен над своей жизнью, а поэтому имеет право на ошибки.