Сила искусства. Живопись.

Ребенок мой, когда вырастет, будет инженером, наверное. То есть само дите утверждает, что хочет быть художникомписателем. Именно не художником или писателем, а… ну да, худописателем. Или писохудожником. Вообще, знаете, что нас ждет в будущем? Синтез искусств, взаимная интеграция наук. Так что инженер сюда очень удачно вписывается, просто дочка пока еще не знает, кто такой инженер. Детей своих слушайте, товарищи мамы, ибо устами младенца, как известно, глоголет. Особенно, когда младенец цвета индиго. Вот вы что рисовали в детстве? Принцесс? Цветочки? Заек? Заек-заек, признавайтесь, вот я же признаюсь. А у меня ребенок принес из сада белочью машину. Рисунок в стиле вертолета Да Винчи, только коричневым карандашом. Я поражаюсь и спрашиваю: а что машина делает? Белок, конечно, — серьезно заявил творец. А вот позавчера принесла из продленки механическую пиццевыпекалку. Одна рука кладет помидоры, другая – сыр, а в пузе все это печется.

Я в детстве ходила на изо – изобразительное искусство, то есть. Там мы с натуры рисовали. С натуры у меня плохо получалось. Нормальные люди как: смотрят, где тени лежат, откуда свет падает. Для меня разложенный натюрморт или приведенная на мучение собачка были только взлетной площадкой воображения. На натюрморте банальную желтую драпировку раскрашивали полосы всех цветов радуги, а к скучному кувшину добавлялся целый чайный сервиз. Не спрашивайте, во что превращалась собачка – сама себя на портрете она никогда не узнавала. Про тени я, конечно, не забывала, и лепила темные и светлые пятна как попало. Учительница хмурилась, мама и бабушка были уверены, что я — потенциальный Пикассо. Однажды, когда я уже давно отреклась от изо, одно из моих запыленных творений увидел известный художник – он навещал бабушку. Не свою, мою, он же не Красная Шапочка. Те самые безумные полосы на драпировке произвели на живописца неизгладимое впечатление – желал увидеть автора, хвалил за редкостное цветовое чутье. Хорошо, что меня тогда в квартире не было. Встречаться же с ним я наотрез отказалась. Не хотела разочаровывать.

Ба имела несколько альбомов по искусству – они запирались в комод на особый ключик, но если попросить, ключик находился и отпирал. В одном был тот самый Да Винчи с деревянным вертолетом. В другом – кошмар. Художник, переживший нацистский концлагерь, с удивительным реализмом рисовал картины, навечно отпечатавшиеся на сетчатке. Тела, мертвые и живые, голые и в полосатых костюмах, сведенные страхом, почти одинаковые лица. На одну репродукцию я особенно боялась смотреть, и именно поэтому долго разглядывала ее, каждый раз, когда открывала альбом. Центр полотна занимала девочка лет шести-восьми, по-детски пухленькая, с длинными светлыми волосами. Ручки сложены на груди, глаза закрыты, будто спит. На горе трупов, голая и окоченевшая, как и все остальные. Ложась спать, я никогда не складывала руки на груди, даже если очень хотелось. Это было дурным знаком. Знаком того, что я могла умереть.

Потом мне нравились странные картины, откуда люди и животные смотрели пристально и задавали вопрос. Девочка-принцесса с саблей, собаки с человеческими лицами, медведь с голубыми глазами между отражений неба в лужах… И Дали. В гостинице, где мы с мужем проводили романтический, читай эротический, уикенд, висел «Нарцисс». Прямо над кроватью. И правильно, что висел. Все равно не видел, чем мы там, в кровати, занимались – смотрел на свое отражение. И я смотрела. Трахалась, потом смотрела, потом снова трахалась. Вопрос, сохранивший его для вечности, занимал и меня. Потому что разве не этим я занимаюсь – смотрю в себя и буду смотреть, пока из макушки не прорастет цветок.

Но если где-то растет трава, то где то ее и подстригают. Говорят, искусство облагораживает. Меня оно облагородило ниже пояса. Преодаватель московского вуза, лишивший меня девственности, пенял потом на первобытные джунгли, в которых он едва не заблудился, пытаясь обнаружить вход. На утро после события мы посетили выставку современного искусства, где обнаженная натура блистала отсутствием растительности за исключением головы. Завязав узелок на память, я вернулась в Питер и прикупила бритву. Следующая встреча с преподавателем была страстной вначале и медитативной в конце. Именно тогда Индиана Джонс обнаружил исчезновение амазонских лесов.

— Зачем ты это сделала?

— Ну, это, ты же сам говорил...

— Да я думал, ты просто пострижешь там. А тут вообще все… как-то уж очень профессионально.

Короче, понятно, что мужчины думают о нас, женщинах. То ли девственность была ненатуральная, то ли за две недели разлуки я успела стать профессионалкой. И поди докажи, что ты просто – жертва искуства. Сплошное изо. Изощренный зрительный обман.