Разговор со вкусом ягод

— И как? Получается? — ехидно улыбнувшись, спросила Она и села под старый дуб, положила ногу на ногу, руками обняла себя и снова зубодробительно посмотрела в глаза парня.

— Эмм, пока нет, наверно.

Листья не желтели как раньше, и осень, казалось, не придёт, потому что, будучи продажной дамой, обменяла своё место на что-то более приятное. Что вообще приятного в том, чтобы прийти в прекрасный мир, наполненный миллионами красок, сорвать все листья, кинуть на землю и растоптать своими сапогами, которые по совместительству были жёлтой печатью? Печатью угнетения и печали, тоски по прошлому и мыслями о будущем. Время, когда все они на минутку перестают дышать, садятся под деревья и задумываются над всем, кроме настоящего. Кто-то скептически заметил, что настоящего нет, мол, будущее ты можешь выдумать, а прошлое — вспомнить. Но настоящее, его ведь сколько не описывай, оно всё равно с каждой секундой будет становиться прошлым. Чем тогда жить, если все, чего ты касаешься, уходит назад?

Не отвлекаясь на философию, дама в жёлтом проходила мимо так далеко, что та особа, сидящая под дубом, могла лишь кончиками пальцев дотронуться до её развивающегося платья. А дело было в том, что все листья, которые храбро висели наверху, были чёрными. Пожалуй даже, угольными. Пока она смотрела на листья, в нос крался запах чрезмерной сырости, на коже каплями отпечатывалась влажность, а туман, собравшийся в кучку где-то в стороне, выжидал подходящего момента, чтобы подойти поближе и познакомиться со странной незнакомкой и странным пареньком.

— А чего так?

Мальчишке показалось, что Она закурила какую-то дамскую сигарету со вкусом вишни или любой другой вкусной ягоды, но когда бродящие по всему телу девушки глаза посмотрели на её алые губы, оказалось, что Она сидит всё в том же неподвижном положении, и запах, очевидно, идёт откуда-то ещё. Парень так и не понял, что же излучает этот привычный, но необычный запах.

— Я… просто собраться никак не могу. Сейчас вот подумаю, поразмышляю и обязательно сделаю это.

— А, ну, валяй тогда, — флегматично отозвалась девушка и правой ногой дотронулась до ножки табуретки, пытаясь пошатать её.

Парень зашатался, одной рукой схватился за верёвку, а другой замахал, как птичка раненным крылом, пытаясь сохранить равновесие.

— Эй, что это ты делаешь? — воскликнул мальчишка, испугавшись, что табуретка перевернётся, а он так и не успеет подумать о жизни.

Она успокоилась, снова положила ногу на ногу и закрыла глаза. Стало так тихо и одиноко, будто Она не задремала, а умерла вовсе. Казалось иногда, что грудь, спрятанная под зашнурованном корсетом ягодного цвета перестаёт подниматься и опускаться, как одинокий корабль на лёгких океанских волнах. Чёрные листья медленно сыпались на землю, задерживаясь в воздухе слишком долго, чтобы заслужить ещё пару секунд его драгоценного внимания. Вряд ли кто-то когда-то посмотрит на них, когда они будут валяться растоптанные под ногами. Парень попытался рассмотреть солнце, но небо затянуло отрядом свинцовых облаков, которым было приказано никого через себя не пропускать. Он потянул руку вверх, но табуретка снова злобно зашаталась, заставив его забыть об идеи достать до небес хотя бы пальчиком. Мальчишка посмотрел на неё, когда услышал, что девушка начала плакать. Но Она смотрела на него всё тем же каменным взглядом, не всхлипывая и не хлопая своими большими, чёрными ресницами, чтобы стряхнуть противные, солёные слёзы с глаз. А этот звук грусти и, наверное, какой-то тяжелой трагедии, растворился в прохладном ветре точно так же, как и запах сигареты, которую никто так и не закурил. Она так пристально следила за ним, что парню стало казаться, как табуретка сама по себе раскачивается от одного её желания увидеть конец этой истории.

— Ты подумал? — она была спокойна и бледная, и только багряные губы грубо выделялись на холодности её лица. — Поразмыслил? Решил?

— Пожалуй. Наверно, я подумаю ещё немного.

— У меня же так много времени.

— Ты так спешишь? Куда же?

— А ты не спешишь разве? — удивлённо спросила Она, взглянув на верёвку, кое-как примотанную к толстому суку дуба, под которым она сидела вечность.

— Я? — парень искренне удивился, как и Она. — Нет, я думаю.

— Над смыслом жизни, да? Над прошлым? Как больно было плакать, когда тьма перестала проигрывать, когда магнитофон зажевал последние молитвы, а ты забыл все слова, встав со скамьи, разозлился и стал колотить стену, разбивая в кровь костяшки. Как, прислонившись всем телом к твоему, они прислушивались, чтобы не ошибиться, чтобы не заплакать, как ты тогда, проигрывая раз за разом самые глупые бои в своей жизни. Как ты спотыкался снова и снова, пока играл в гляделки с часами, пытался доказать им, что время — это нечто другое, неизмеримое богатство твоего маленького выдуманного мира. Время, которое никогда не кончится только потому, что его нельзя измерить.

Девушка вновь прикоснулась носком своего ботинка до излюбленной ножки табуретки. Парень задрожал, закусил губу, но ни слова не вымолвил. Она продолжала качать табуретку, играя сама с собой.

— В таких играх я никогда не выигрываю, — хмуро заметила Она, прислонив палец к своему виску. — Видишь ли, глупые люди, не дают мне шанса сильнее ударить по ножке.

— Значит, я могу так делать вечно? — парень вопросительно поднял брови.

— А это забавляет, да? Качаться, зная, что не упадёшь. Пока сам… не выдохнешь как-то не так. Ведь каждый твой вздох, может склонить её. Как там твоё настоящее? Искусанные пальцы, сломанные ногти, изодранная одежда. Мелодии и песни, лишающие слуха, сравнимые с самой приторной ложью. Маскируя правду, раздираешь на куски лицо, и смотришь после в зеркало, пытаясь вспомнить свою улыбку. Это не предательство, нет-нет-нет, пустая трата времени.

— Я хотел бы остаться один.

— Ведь тебе так тяжело, да? — склонив в бок голову, поинтересовалась Она, итак зная ответ на свой вопрос. — Ты так противен, что мне даже до твоей табуретки дотрагиваться неприятно. Я качаю тебя только, чтобы ты сам поскорее дёрнул эту намыленную верёвку всем своим здоровым, но бессмысленным телом. Я не люблю таких, как ты. Ведь мне тебя не жалко.

— Ты не можешь кого-то жалеть. Одна мысль об этом глупа, — скептически высказался парень, переступив с ноги на ногу.

— Когда же, мальчик, в последний раз тебе шептали ангелы? Когда, лишь склонившись над разрытой могилой, ты смотрел не на землю, а через древесину видел знакомое лицо? Когда всё те же черти ломали тебе рёбра, совали в руки угли и заставляли рисовать на стенах картины из ужасного и незабываемого детства? Как часто, ныряя в воду, ты грудью бился об лёд, а все твои слёзы лились в желудок? Я видела девочку, которая, не плача, смотрела на меня. Ни испуга, ни печали. Я хотела, чтобы она смеялась. А сейчас я хочу, чтобы ты плакал.

— Но я не буду, — заявил мальчишка, гордо посмотрев на неё сверху вниз. — Потому что я не боюсь тебя.

— Ты прав, — Она встала, хлопая в ладоши. — Не меня ты боишься. Ты боишься жизни. Сбегаешь в мои объятия, наивно полагая, что я отведу тебя в другое место, где будет… легче. Но вот вопрос. Заслуживаешь ли ты, как та девчонка, которая не боялась ни меня, ни своей жизни, которая радовалась, когда сердце продолжало биться, когда каждый день, прикованный к постели, был раем для неё? Как грубо с моей стороны называть это раем, ведь все её лживые мысли были вынужденной поддержкой той радости, от которой продолжала жить душа. Но её ложь была приятней для меня, чем вся твоя правда. И это та игра, в которую нельзя играть честно. Потому что в ней нет правил. В ней есть чувства, которых, по твоим словам, нет у меня. Ты напрашиваешь на нелогичный ответ вопроса, которого и не задавал вовсе.

— Я знаю, что когда табуретка упадёт, мне станет легче. Ты обманываешь меня, потому что я лишь по твоему мнению не заслуживаю спасения. Но я его заслуживаю, а ты...

— А я ничего не знаю, — Она кивнула головой. — Я ведь не Бог, который наблюдает за вами, и не твой ангел-хранитель, что всю жизнь ходит за твоей спиной. Я всего лишь смерть, которая ничего не понимает в своих обязанностях. Я безжалостная убийца, которая забирает тех, кто достоин жить, и оставляет жизнь всяким тварям, что не заслуживают этого.

Девушка поставила ногу на край табуретки и лукаво улыбнулась туману, тем самым призывая его сделать первый шаг. Холод стал сильнее щипать за кожу, а полупрозрачное облако, нависшее над поляной, стало медленно подбираться к собеседникам.

— Как и всем другим, тебе были даны лист и карандаш. И только ты ответственен за то, что сам напишешь. Будет то комедия или драма с печальным концом, приключение или детектив. Ты — самый великий писатель своей жизни. Но твой босс слишком жесток по отношению к каждому написанному слову. Испортив черновик, ты не сможешь исправить прошлые ошибки. Ведь тебе не был дан ластик. И она — странная особа, чем-то похожая на меня — может разозлиться. Миллиарды бумажек портятся каждый день и такие, как ты, стоя на табуретках, снова и снова пишут, как они не довольны качеством написанного произведения.

Мальчик поменялся в лице, он уже не был таким невозмутимым парнем, не боявшемся того, что будет дальше. А Она всё стояла в том же положении, ожидая, пока туман окутает их полностью.

— Разумеется, когда твою бумагу понапрасну портят раз за разом вместо того, чтобы отдать её тому, кто этого заслуживает и, обвиняя при этом во всём тебя — сильно портится характер. Мне печально, что моя сестра так жестоко относится ко многим. Что она зря приковала девочку, любящую каждый новый день, к постели, а тебя оставила на ногах. Поэтому я не буду вносить в твои бумаги никаких помарок. Пусть она перепроверит твою замечательную историю ещё раз.

Дуб полностью скинул с себя одёжку, украсив мокрую после дождя землю чёрными, размокшими от влаги, листьями. Небо стало ещё серее, наверно, насупившись от подслушанного разговора.

— Я сказала ей, что со мной будет легче. И она поверила. Но я грустила, потому что знала, что она не сможет смеяться так, как раньше. Потому что вторая жизнь совсем не такая, как первая. Из-за таких, как ты, жалующихся на мелкие проблемы, на необоснованную грусть в сердце и любовные разломы в душе, она не смогла получить карандаш, который заслуживала. Он сломался на половине прекрасно написанного произведения. В нём появился брак, как в доброте моей сестры. Она получит чудесную жизнь, вместо полноценных двух, которые должны быть у неё. Ей будет больно смотреть на своих родителей свысока, откуда ни дотянуться рукой до их печальных лиц, ни прошептать слов любви, которых было так мало. Но она получит то, что заслуживает. Всем им было больно, но как бы вы не орали, справедливость существует. Поэтому и ты получишь то, что заслужил, парень, держащий в руке потрясающий, качественный карандаш. Продолжай жить в этой ужасной по твоим словам жизни, мучайся и плачь, но не надейся на скорую встречу со мной.

Она с силой ударила по табуретке, тело испуганного мальчишки резко полетело вниз, верёвка натянулась и… оборвалась.

— Ты чего это творишь, идиот? — незнакомый мужчина, держащий на руках парня, переложил тело на траву и выпрямился. — Совсем ума лишился?

Мальчишка зажмурился из-за яркого палящего солнца и посмотрел на рассерженного незнакомца.

— Что случилось? — только и вымолвил парень.

— Ты хотел покончить жизнь самоубийством, что, уже забыл? Благо я был рядом, да и верёвка оказалась некрепкой.

Мальчишка посмотрел на сук, на котором болтался кусок толстой верёвки, потом встал, отряхнулся от земли, тихо поблагодарил мужчину за спасение и побрёл домой, надеясь на то, что его бумага ещё не испорчена...