Рождество

Воздух в храме был сух и жарок.

Тонкая, почти прозрачная свечка плавилась и гнулась у меня в ладони, пока я пробирался к самой большой иконе.

Я зажег свечку, выпрямил ее и макнул еще раз в огонь, но теперь нижним концом. Она заплакала горячими каплями, и я быстро установил ее вертикально в свободную лунку. Ее огонек слился с сотней других, что колыхались в горячем воздухе перед распятием.

Пламя быстро съедало воск, и свечка таяла на глазах.

Не желая застать, когда она сгорит, я отвернулся и начал пробираться к выходу.

Возле бака со святой водой я обернулся, пытаясь привести мысли в порядок, и несколько раз перекрестился.

Потом надел шапку и толкнул тяжелую дверь.

В лицо ударил влажный январский воздух.

Снег падал густым нескончаемым потоком.

Было холодно.

Засунув руки в карманы, я спустился по деревянным ступеням лестницы вниз и вдруг, в бледном свете фонаря, увидел старика, неотрывно смотрящего на меня. Его непокрытая голова была густо запорошена снегом, снег был и на плечах, и на груди.

Я пожалел, что так поспешно надел шапку. Мне почему-то подумалось, что старик сейчас сделает мне замечание, за нахождение в головном уборе на территории храма.

Я приблизился к незнакомцу и понял, что зрение подвело меня — мужчина был нестарый, едва ли старше меня. В одной руке парень держал бутылку пива, в другой — зажженную сигарету. Смотрел он вовсе не на меня, а на купол церкви.

Тревога, что мне сейчас сделают замечание, сразу улетучилась, превратившись в осуждение незнакомца. А он глубоко затянулся сигаретным дымом, раскашлялся, наклонил голову и как-то неестественно закачался.

И тут я увидел, что парень стоит на костылях.

Сигарета выгорела, он отшвырнул ее в сторону, бутылка упала на снег и окропила его темным пятном.

— Олег! — раздался женский голос. — Олег, пойдем домой, я тебя умоляю!

Девушка, закутанная в черный платок, подошла и обняла парня, а тот наклонил голову еще ниже и всхлипнул.

— Пойдем-пойдем, — просила она, смахивая с его волос снег. — Пойдем.

— Урус-Мартан, Гудермес, — бормотал парень. — Они сожгли всех!

— Пойдем домой, — умоляла девушка.

Инвалид послушался, замолчал и, переставляя костыли, двинулся по заснеженной дорожке.

Я не хотел их обгонять и подождал, пока они дошли до церковных ворот.

Потом я не спеша побрел по их следам, размышляя над тем, как быстро мы способны изменить мнение о человеке. Старик, которого я принял за алкоголика, оказался участником боевых действий и наверняка отважным героем.

Выходя из ворот, я невольно услышал разговор двух попрошаек, стоящих в ожидании окончания вечерней службы:

— Да не воевал он нигде! Я же знаю. По пьянке полез под паровоз вот ноги и оттяпало. Сестра жизнь ради него готова отдать, а он, тварь, пьет. Обижает ее, стервец.