Контора

— Ничего такого, — сказал ей мужик, который только что грубо толкнул локтем. А теперь вот хмыкал и скалился. — Со всеми случается.

— Но позвольте! — сердито ответила Марика. — Я ведь умерла! Умерла, а вы!

— Ну, ясное дело. Мы тут все, — еще гаже ухмыльнулся мужик, — того. Не вполне живые. Я вон вообще со стремянки упал. И ничего. Стоим. Очередь-то общая!

Марика думала, будет торжественно и страшно — и трубы архангелов, и черти, и сияющие нимбы. На райскую музыку не рассчитывала, конечно… А тут — серые спины.

У одной бабки пальто было извазюкано в известке, а другая, ни на кого не обращая внимания, сосредоточенно рылась в своей безразмерной кошелке, поочередно вынимая оттуда то пучок зеленого лука, то пенсионные "корочки", а то мятый мужской платок.

— Хорошо, — сдалась Марика. — Очередь так очередь. За кем буду? За вами, что ли?

— Держись меня, деточка, — обернулась вдруг бабка с кошелкой. — Тут за мной занимали, но что-то не вижу я ту вертихвостку… Видать, из этих.

Бабка презрительно скривилась — за бабкой чуялись поколения несгибаемых очередестоятелей.

— Этих?

— Блатная, — подсказали откуда-то сзади. — Пролезла мимо очереди. Мы тут стоим, а она, падла, пролезла.

Марика еще раз подумала: где всё-таки архангелы и черти?

— Да, кстати. А стоим-то мы куда?

Ухмыляющийся мужик сделался издевательским.

— Дык, ясное дело, в контору!

И Марика тоже стала стоять в очереди в контору. Очередь же была, кажется, недвижима. Зато скандалили.

Сперва из-за "крашеной лахудры", которая кого-то там окрутила, а теперь лезет. Потом — из-за "наркомана": он стоял-стоял, потом упал и начал биться в припадке, изрыгая пену. Его почти растерзали за попытку того же самого наглого пролезания, когда тут люди стоят, и ничего.

Если бы Марика была еще жива, она бы не выстояла столько, честное слово!

Она бы умерла на месте.

А так — стояла. За ней занимали. А перед ней были — те же серые спины.

— Эта, — дернул её как-то за плечо тот мужик, но уже без ухмылочки. — У тебя жопа ничего так, а у меня в штанах тоже есть, чего показать. Так может?.. А то чёрт его знает, что в той конторе. Вдруг совсем всё?

— Вообще-то я мёртвая! — с возмущением вскричала Марика. — Как можно?!

— Подумаешь, дырка-то никуда не делась, — пробурчал мужик, но отстал.

Через пятнадцать скандалов скандалы Марика считать перестала. Спин впереди будто бы и не уменьшилось, а только увеличилось.

Ан, нет. Забрезжила дверь. Оцинкованная, как и полагается. И от двери веяло. Мертвенно.

— О, — сказала Марика, а мужик промолчал. Черты лица у него разом заострились, глаза — запали.

Дверь скрипела. Спины горбились и сутулились, затем исчезали. Из-за двери не доносилось ни звука. Назад, понятное дело, не выходили.

— Жисть же окаянная! — душераздирающе вздохнула бабка с пучком зеленого лука. За дверью исчез заострившийся и повежливевший мужик.

Марика подумала, что, быть может, теперь всё? Но нет — пихнули в спину:

— Чего застряла?! Шевелися!

Скрипнуло, клацнуло.

— Фамилия! Имя! Отчество! Ну? У нас тут вас тыщи, ждать мы вас всех будем?

— Павленко Марика Сергеевна, — тоненько вскрикнула она.

Шуршали. Шипели. Долго чем-то позвякивали.

Потом высунулась толстая морда в фальшивых кудрях и сообщила:

— Нету на тебя документов. Не дошли, наверно. Или потеряли.

— Ой, — испугалась Марика. — А что мне теперь делать?

Морда скривилась.

— А я тебе что? Справочная? Ты где-нибудь тут видишь вывеску "Справочная"? Ну?! Нет? То-то и оно. Это к начальству, а начальства нету, и не будет еще… долго. Иди-иди, не задерживай очередь.

И дверь снова скрипнула. И захлопнулась.

"Ничего себе", — только и подумала Марика.

Снова были серые спины и какая-то другая очередь. Ещё к кому-то.

Марика обреченно спросила:

— За кем буду?