Илюша

Илюша сразу узнал этот луг. Он был тот самый, из детства. В воздухе пахло свежескошенной травой и какими-то полевыми цветами. Над лугом деловито жужжали пчелы, а вдалеке, помахивая хвостом, чинно щипала траву Манька. Дед всегда говорил, что Манька особенная. Все коровы черно-белые, а эта уродилась рыжей, рыжей, как кот. Хотя вряд ли кто-то может быть более рыжим, чем кот.

«Рыжие приносят счастье», — улыбался дед, протягивая Илюше стакан теплого парного молока. И Илюше казалось, что молоко это волшебное, как живая вода, только лучше, намного.

Нога очень болела. Болела тупо и нудно, наверное, так ныла раздробленная кость. От боли хотелось зажмуриться и не дышать. Но дурманящий запах трав и жужжание пчел мешали не жить.

Манька, почуяв человека, повернула свою большую голову и как-то по-матерински промычала:

— Му! — Илюше вдруг почудилось, что если он дойдет до конца луга, если только сможет прикоснуться к рыжей корове, если только эта нахалка поделится с ним своим счастьем, которого у нее так много, то все будет хорошо, обязательно.

И Илюша пошел, пошел, волоча за собой не слушающуюся ногу, оставляя на траве длинный кровавый след. Он шел, отмахиваясь от пчел, топча полевые цветы, он шел к Маньке, как идут на мираж в пустыне. Илюша верил в эту корову, как верят в Бога или в чудо, когда больше ни во что верить нельзя, когда все потеряно, проклято и вытоптано.

Он уже не мог идти. Здоровая нога подкосилась, в глазах потемнело, кровь прилила к голове… Он задыхался, но полз, полз, вгрызаясь зубами в теплую рыхлую землю, полз, потягиваясь на короткой траве. Илюша уже ничего не мог видеть, он даже не знал, туда ли он ползет.

— Му! — нежно промычала Манька над бритой Илюшиной головой. И вдруг стало так легко, так спокойно, как будто разом улетели пчелы.

***

— Илюша, ты как? Эй!

— Готов, — ответил товарищу солдат, приложив два пальца к шее молодого парня. — Своих-то спасти не можем… Чем смогли — помогли.

— Жалко его… Не должно быть так…