Бокал

…искусство может себе позволить нарушать законы физики,

химии или биологии, но при этом фиктивный художественный мир

(в отличие от метафизической веры или шизофрении)

не предусматривает разрыва с разумом,

а как бы приостанавливает на время логику,

предоставляя возможность посредством интеллекта прожить другую жизнь,

отказаться от жестких парадигм, заглянуть дальше собственных предрассудков…

Уникальность художественной литературы

заключается в ее способности проводить знания

вне цензуры сознания, через чувства.

Галина Денисова. «Об ошибке Декарта»

Вчера в баре ко мне подошел сильно выпивший мужчина.

Выпятив нижнюю губу, он долго таращился на меня влажными в красных прожилках глазами, силясь что-то сказать, но, начиная говорить, каждый раз запинался и делал такой жест, какой делают все пьяные люди, когда им не удается выразить мысль.

Мы с коллегами висели над барной стойкой ножками вверх, поэтому мужчина разглядывал нас задрав голову, отчего казалось, что рано или поздно он потеряет шаткое равновесие и рухнет на спину.

Наконец он пролепетал бармену:

— Мартини вот в тот бокал.

И указал пальцем на меня.

Мое тело перевернули, поставили на стойку и плеснули внутрь что-то ужасно пряное.

Мужчина ухватился трясущимися руками за мою ножку, приблизил ко рту и дыхнул еще более сильным ароматом спирта.

— Я вот что хочу сказать, — вновь обратился он к бармену, натужено подбирая слова. — Вот эти бокалы… Они все одинаковые, как не крути… Большие, маленькие… Одна хрень в итоге. Осколки! Острые осколки!

Мужчина коснулся моего края губами, и густая жидкость внутри меня начала стремительно убывать.

Облизав губы, он продолжил:

— Любой бокал можно поставить в такую ситуацию, когда он покажет свою мелкую сущность. Любой рассыплется, если ты доведешь его до этого. Любой!

Он опустошил меня и обхватил ладонями.

— Вот с виду все такое гладкое, округлое… Но стоит надавить — и этот бокал покажет зубы! Поставь его в безвыходное положение, и он до крови порежет тебя!

И он так сдавил мне ножку, что я застонал от напряжения.

— И неважно, во что переплавить этот бокал: в стакан, в пепельницу или в графин — сущность останется. Осколки. Внутри одни осколки. Они просто прячут их от нас.

Он замолчал, долго сидел неподвижно, а потом резко поставил меня на стол и ушел, сильно покачиваясь.

Пряный запах стремительно улетучивался.

Скоро меня помоют, вытрут насухо и повесят обратно ножкой вверх.

Запах исчезнет.

Забудется пьяный посетитель.

Но если он прав, то кое-что во мне останется навсегда. Во мне живет бритва.