ЗОЛОТОМОР, или Застывшие слёзы Богов

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

2024 ГОД. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Задолбал ты всех. И меня в первую очередь. Сколько можно вытаскивать тебя из дерьма, в которое ты постоянно умудряешься вляпываться?

— А что случилось-то, компанеро Хорхе? Чего разбушевался? — Алексей, ещё окончательно не проснувшись, осоловело смотрел на друга детства, совсем не по-дружески оравшего на него. Георгий, Гера, Гоша, Егор, Жора,… Это только начало списка имён, которыми Ильин называл своего приятеля ещё со школьных лет. А когда в университете познакомился с кубинцем Диего, то список пополнился совершенно экзотической для уральского уха формой простого русского имени Юра.

— Опять бухал, амиго забулдыжный? — Участковый уполномоченный поселкового отдела полиции Юрий Силин, наконец-то попавший в знакомый с детства дом, по-хозяйски хлопал ставнями и дверями, впуская в полутёмные комнаты солнце и свежий воздух. — Я несколько раз пытался достучаться до тебя и в городе и здесь. Прячешься что ли?

— Успокойся, Мегрэ. Вчера поздно вернулся: занят я последнее время. Потому и пить завязал. А вот сегодня как раз собираюсь немного расслабиться. Есть повод. Поедешь в город со мной? По пути расскажу кое-что.

— С тобой не поеду. Сейчас с тобой светиться опасно. Ищут тебя.

— Вот те на! Испортил обедню, — неожиданно развеселился Ильин и взял со стола гитару.

Но на происки и бредни

Сети есть у нас и бредни,

Не испортят нам обедни

Злые происки врагов!

Удивил ты меня, детектив. Нет вроде бы у меня ни врагов, ни долгов. Со всеми рассчитался, всем воздал сторицей. Тебя вот только пока не отблагодарил. Но ты же знаешь, за мной не пропадёт.

— Напрасно зубоскалишь, Лексей. Вчера вечером сюда в посёлок люди интересные приезжали. Тебя искали. Не нашли и ко мне завернули. Не догадываешься, кто бы это мог быть?

— Ну, вроде бы прошли те времена, когда злодеи могли на хвост сесть, — Ильин пожал плечами и повесил гитару на стену. — Да и незачем им меня искать. Недавно я с Седым встречался. Если у кого-то из серьёзных людей появились ко мне вопросы или претензии, он бы дал понять.

— А что, кроме Седого и его дружков ты других серьёзных людей не знаешь? Догадываешься, о чём я?

Ильин удивлённо показал пальцем вверх:

— Кому-то из них я понадобился или дорогу перешёл?

— Гэбэшники тебя ищут, дурик, — майор устало присел рядом с другом. — Помнишь Алика, моего бывшего сослуживца? Так вот, он был среди них. И мужик какой-то посторонний, явно не из органов, но было заметно, что они для него старались. Алик только намекнул, что кто-то ищет тебя через их «контору».

Силин после военного училища служил в ФСБ, а пять лет назад перевёлся в МВД. И вот вчера снова встретился с бывшими коллегами.

— И знаешь, о чём они сначала про тебя спросили?

— Даже боюсь предположить. Никогда не сталкивался с этим ведомством. Хотя, мог бы рассказать им, что в тридцатых годах прошедшего века Главное управление геодезии и картографии относилось к Наркомату внутренних дел СССР. Так что мы были в какой-то мере соратниками.

— Любопытная информация, но вряд ли интересная для них. А спросили они у меня, не собираешься ли ты менять место жительства и уезжать из города.

— Интересно. Кстати, именно об этом я вчера и задумался. И что же ты им ответил.

— Рассмеялся и выложил всё, что знаю о тебе. Сказал, что если ты вдруг продашь заложенные в банках дом, квартиру, мастерскую и машины, то всех этих денег не хватит, чтобы оплатить даже часть твоих долгов. А как с таким «хвостом» можно куда-то уехать?

— Да, всё правильно. И что, убедил ты их своим ответом?

— По-моему не совсем. Ответили словами из анекдота: «Сходи на базар, купи гуся и еб* ему мозги, а нам не надо».

— Не поверили, значит …, — почесал затылок Ильин. — Странно.

— Лёнчик! Ты или придурок, или меня за него держишь. Эта «контора» никогда и ничего на веру не принимает. Они сначала проверяют, а уже потом появляются. И в данном случае они знают о тебе гораздо больше, чем я, твой друг и по совместительству участковый уполномоченный полиции посёлка, где ты живёшь.

— Давай подробнее. Может, и я о себе чего-то не знаю!

— Ну, что же. Слушай. Был ты, дружок, в долгах, как в шелках. И всё из-за загулов твоих грёбаных. Но я понимал: так уж судьба тебя лягнула. Потому и не донимал, а только старался поддерживать. Но вот вчера от посторонних людей узнал, что ты, оказывается, уже не банкрот, а снова крутой перец. И даже успел рассчитаться с банками, с частными кредиторами и со всеми работниками своей компании, которую после этого закрыл. Так, Лёша?

— Всё верно, так я ведь и не собирался скрывать это от тебя. Пять минут назад сказал, что рассчитался со всеми сполна. Хотел поговорить об этом по пути в город. А потом и обмыть это дело!

— Ну, расскажи сейчас! Как это сумел так быстро выбраться? Допился до разорения, залез в долги, дошёл до ручки, и вдруг в одночасье стал миллионером. Так только в сказках да в книжках приключенческих бывает. Научи меня на всякий случай! Ты что? Грабанул кого-то или аферу какую провернул? Кстати! На днях возле твоего дома машины и людей Седого видели. С ним замутил что-то?

— Успокойся, Пуаро. Грабить и аферить я не умею, хотя иногда и хотелось что-то такое сотворить. Ну, это когда уж совсем невмоготу было. К Седому подходил, было дело, но от него-то помощи как раз и не дождался.

— А откуда же тогда такие капиталы появились? Вчерашние гости рассказали, что долгов у тебя не меньше, чем на десять — двенадцать миллионов было.

— Правильно посчитали мои долги твои бывшие сослуживцы. С процентами и штрафами почти пятнадцать миллионов рубликов пришлось заплатить. Но теперь о главном. — Ильин подошёл к сверкающему после заботливой чистки самовару, стоящему посреди стола, и ласково погладил его. — Помнишь, в детстве я рассказывал тебе о поездке в Оренбург, где встречались потомки семьи промышленников Ильиных?

— Конечно, как это забудешь? Такие байки увлекательные ты нам, пацанам, тогда травил. Про буржуев и их немыслимые богатства, про погони и пропавшее золото. Долго потом вспоминали мы твои рассказы. Приключения, фантазии, загадки — всё в них было.

— Вот теперь так повернулось, что не фантазии. Наследство из того мистического прошлого я недавно получил, амиго Егорий. А люди Седого, которых видели возле моего дома, сопровождали представителей фирмы, обналичившей мне это наследство. Так что успокойся, блюститель закона. Никаких афер и других злодеяний. Чист я перед законом и людьми, друг мой. Давай-ка лучше поговорим о том, что кто-то меня вдруг в розыск объявил. Не нравится мне это. Возникают закономерные вопросы: кто ищет, почему ищут сразу после того, как у меня появились деньги, и как мне на это реагировать?

— Вряд ли тебе что-то угрожает. Ищут люди, каким-то образом связанные с «органами», недаром гэбэшники подключились. Но теперь это дело получило огласку, и бояться нечего. Только сам поменьше болтай и тогда уж точно будешь в безопасности. Язык у тебя, как помело. Что в башку приходит, то всем и выкладываешь.

А кто ищет, зачем, и связаны ли эти поиски с наследством, думаю, скоро узнаешь. Тот странный мужичок, что был с Аликом, наверняка в ближайшее время к тебе наведается.

Юрий кивнул в сторону сияющего в лучах утреннего солнца самовара: — А я помню этого красавчика. В сундуке старинном на чердаке лежал. Память от предков? Ты собирался его Олегу отдать. Как он, жив ещё?

— Жив пока. Я вот собираюсь на время своего отъезда его и тётю Клаву сюда поселить. Пусть поживут на природе, отдохнут, а заодно и за домом присмотрят. Ты их поддержи в случае чего.

— Помогу. Здесь лучше будет, чем городской бетонной коробке. А ты-то чем дальше заниматься думаешь? И вправду уезжать собрался?

— Пока в раздумьях. Друзья в Москву зовут. Могу там всё заново начать.

— Москва? … Ну и зачем тебе эта азиатчина? Схавают там, заклюют, раздербанят всё твоё наследство. А здесь — Родина. Она в обиду не даст.

 1918 ГОД. АВГУСТ. КАЗАНЬ

— Сам открывай, я встать не смогу, — связка ключей полетела по полу к решётке, звеня в гулкой тишине.

Войдя в разрушенную кладовую, Леонард пытался разглядеть среди обломков мебели обладателя знакомого голоса.

— Здесь я, — услышал он и, подойдя к черневшему в темноте огромному сейфу, увидел за ним сидевшего на полу друга детства и дальнего родственника Петра Дубинина.

— Петька?! Никогда бы не подумал, что встречу тебя здесь. Ладно, я, скиталец бесприютный, но ты-то как среди этого содома оказался? Не навоевался что ли за три года на фронте? Хотя, с другой стороны, только ты и мог выжить после такой кровавой заварухи.

— Не время сейчас для выяснений, — закашлялся Дубинин. — Шёл бы ты отсюда. Скоро эти архаровцы обратно вернутся, не могут они уйти без добычи, за которой пришли.

— Неужели думаешь, что брошу тебя? Скоро утро. Думаю, банк снова под охрану возьмут. А пока вместе обороняться будем.

Леонард сел на пол рядом с другом, огляделся и, увидев лежащего посреди разрушенной кладовой окровавленного охранника, сокрушённо покачал головой:

— И зачем я из сибирской глухомани сюда припёрся? Думал, отдохну немного в тихом, уютном семейном гнёздышке, а потом махну куда-нибудь в тёплые края отогреваться после трескучих морозов. Бакунин вот в Одессу звал. Но вышло, как в Писании сказано: «Человек предполагает, а Бог располагает». А ты что здесь забыл? И где Мария?

Дубинин с трудом откашлялся, отдышался и прохрипел:

— Поначалу в госпиталь при тюрьме устроилась, думала отца найти. Потом выяснилось, что его там нет. Где они сейчас, даже и не знаю. А меня как фронтовика приняли сюда на работу охранником. Самарские эсеры много своих людей в Казань заслали. Любым образом пытались задержать предполагаемую эвакуацию золотого запаса. Вот и меня сагитировали. Заверили нас с Николаем Сергеевичем, что помогут вернуть золото наших семей из банка после взятия Казани. Обещали, что отца помогут вызволить из застенков.

— И как же большевики допустили, чтобы тебя с твоей буржуйской биографией в банк приняли? Я три дня назад зашёл сюда на несколько минут, а потом сутки в ЧК с разбитой башкой на нарах валялся. Только чудом выбрался оттуда.

— У Брауде побывал? Жестокая баба. Могла и прикончить.

— Мне вот помогла. Мы с ней старые знакомые, в ссылке вместе срок отбывали.

— Понятно. А меня и вправду сразу здесь вычислили, а потом и Фомин увидел. Но почему-то не тронули. Думаю, следили, как за наживкой. Ждали, когда моя контрреволюционная сущность проявится. Здесь в банке большинство работников — осведомители КазГубЧК. От руководителей до уборщиков и грузчиков. Стучат и на клиентов и друг на друга, — Дубинин повернулся к Леону. — Но чекистов понять можно. Здесь находится большая часть золотого запаса России. Немыслимые сокровища! А в городе и вокруг него — война, вражда, раздор. Красные, белые, бандиты, мародёры.

Привалившись к стене, Леонард мечтательно смотрел через разбитое окно на небо, розовеющее перед восходом.

— А может, всё-таки в Энзели? Золото родительское заберём и рванём вместе подальше отсюда. А, Петруччио? Как тебе такая перспектива?

— Зачем нам эта Персия? — прохрипел Дубинин и наконец-то улыбнулся, вспомнив, как в детстве они, поддразнивая, называли друг друга. — Здесь наша Родина, Леонтий. Здесь мы сейчас нужнее.

Где-то внизу снова взорвалась граната. С дикими криками и грохотом по лестницам забегали люди. Леон несколько раз выстрелил из маузера через решётку в пустой коридор:

— Чтобы и не вздумали снова сюда сунуться. … Родина говоришь? Что-то не очень приветливо она меня встретила. Недавно вернулся в родные места и постоянно кто-то из соплеменников старается меня здесь прикончить. Напарник твой, Царствие ему Небесное, — Ильин кивнул на лежавшего в ворохе окровавленных бумаг и банкнот охранника и перекрестился, — тоже, наверное, считал, что Родина без него пропадёт.

— Фельдфебель Тимошенко. Похоже, уже отдал Богу душу. Поначалу хрипел, а сейчас не слышно. Всю войну в пехоте воевал. До Восточной Пруссии со своей ротой на пузе прополз, а пропал ни за грош дома от рук соотечественников. — Пётр покосился на свои перебитые окровавленные ноги. — Осколками посекло нас. Меня по голеням зацепило и в спину, а ему полголовы снесло. Чего уж нам-то с тобой после этого роптать. Так судьба распорядилась. Со времён Ярослава Мудрого как начались, так и не кончаются распри на Руси.

Леонард посмотрел на друга и печально улыбнулся:

— А знаешь, почему я недавно понял, что пора отсюда уезжать? Не нужны мы здесь больше, дружище. Просрали мы нашу матушку Россию. Я на войне внутренней, междоусобной просрал её. А ты на войне мировой — вместе с бездарными полководцами. И потому нет нам места на развалинах великой когда-то империи.

Под окнами началась бешеная стрельба, раздались взрывы, застрочили пулемёты. Их заглушали топот и крики бегущих людей.

— Ну, готовься Леонтий. Сейчас тоска твоя пройдёт. Одному придётся обороняться. Извини, я не помощник. Есть чем воевать? А то у меня кроме гранат ничего не осталось.

— Отобьёмся. У меня целый арсенал с собой, — Ильин подошёл к окну, осторожно выглянул через разбитые дребезжащие рамы, перекрестился и, перекрикивая нарастающий грохот боя, сообщил другу: — А может и не придётся больше драться. Подъехали машины. Какие-то военные окружают банк. Судя по форме, это не большевики.

1918 ГОД. ЗОЛОТАЯ ГОРЯЧКА

В ночь на седьмое августа отряды Каппеля, части Чехословацкого корпуса и перешедший на сторону КОМУЧ сербский батальон майора Благотича заняли Казань. Остатки красноармейских формирований отступили в Свияжск.

Под утро прятавшиеся в подвале банка охранники пришли в себя, поднялись из подземного хранилища и вытеснили мародеров. Те исчезли также быстро, как и появились. Вскоре отряд из батальона сербских легионеров, участвовавших в городском восстании против большевиков, взял под охрану Народный банк.

Точных сведений о количестве ценностей, вынесенных мародёрами в ту августовскую ночь нет. Учёт поступавшего в банк золота весной и летом вёлся плохо. К тому же многие приходные документы этого периода были либо утеряны, либо уничтожены. Но в любом случае, вынесли из Казанского банка в ту ночь несравнимо меньше того, сколько впоследствии вывезли на восток страны к Колчаку.

Улицы опустели, город замер и затих. Люди, не успевшие покинуть его, затаились в домах и подвалах. Лишь редкие звуки выстрелов нарушали тишину. В тот же день начались жестокие расправы над захваченными большевиками — партийными работниками, красноармейцами, рабочими. По спискам, составленным подпольщиками, только в первые дни прямо на улицах и во дворах было расстреляно более тысячи человек. Трупы несколько дней лежали по всему городу.

Управляющий Казанским отделением Народного банка Марьин был напуган: он слышал об арестах горожан, сотрудничавших с прежней властью. Угроза нависла и над ним. Но помощь неожиданно пришла оттуда, откуда трудно было её ждать. Восьмого августа в банк прибыло новое начальство — особоуполномоченные КОМУЧ по Казани и Казанской губернии Борис Фортунатов и Владимир Лебедев. Многочасовой разговор вёлся при закрытых дверях. Его содержание никому не известно. Возможно, Марьина не тронули и оставили на своей должности как специалиста банковского дела, способного профессионально запутать следы предстоящего хищения части золотого запаса.

После разговора управляющий собрал работников банка и объявил:

— Отныне все должны выполнять указания новой власти. В связи с вероятным контрнаступлением красных принято решение об эвакуации золотого запаса.

Вскоре после взятия Казани Фортунатов сообщил Леонарду, что выполнил своё обещание и нашёл Александра Бакуна. Его, как и других раненых во время бесславного похода командарма Муравьева на Симбирск, привезли обратно в Казань и разместили в госпитале. Впоследствии рядом с ним оказался и Пётр Дубинин, получивший довольно серьёзные ранения при защите Народного банка.

Леон часто навещал друзей, старался поддержать их, расспрашивал о планах на будущее. Там Бакунин и рассказал ему, как Вера Брауде спасла его от расправы большевиков перед их отступлением из Казани. Почему эта фанатичная революционерка, лично расстреливавшая врагов Советской власти, пощадила участника контрреволюционного мятежа, непонятно. Возможно, вспомнила «дикую команду товарища Бакунина», где он учил политссыльных драться и побеждать несмотря ни на что. А может, не могла забыть, как он спас её и других заложников во время нападения уголовников в сибирской Манзурке.

Дочери Николая Сергеевича Ильина спешно приехали в Казань вслед за ним, узнав, что Пётр Дубинин и Александр Бакун ранены и находятся в госпитале. Благодаря заботе жены, Пётр быстро пошёл на поправку, и вскоре Елена перевезла его из больничной палаты в арендуемую квартиру.

Ильины хотели забрать и Александра, но осложнения после тяжёлых ранений не позволили этого сделать. Ольга терпеливо ухаживала за ним, Леонард старался заходить к товарищу почаще. В одну из встреч Бакун снова вспомнил о событиях в Симбирске и обратился к другу с просьбой:

— Пётр с Еленой скоро уезжают. Сначала в Оренбург, потом в Энзели. Туда можно добраться через Баку или Порт-Петровск. Поговори с ними. Может, согласятся взять с собой двух моих приятелей, покалеченных, как и я, в том окаянном походе. Они пока ещё здесь, в госпитале. Но, в отличие от меня, передвигаются уже довольно прилично. Им страсть как надо в Порт-Петровск попасть. Оттуда самая безопасная дорога к их семьям в Екатеринодар. Там сейчас Деникин, но вояки из них уже никакие. Лишь бы до дому добраться. — Бакунин вопросительно посмотрел на Леонарда. — Да ты должен их помнить по Самаре.

— Уже догадался. Те два офицера из казанского подполья?

— Поручики Храмцов и Михайлин. Приезжали в мае к самарским подпольщикам для координации совместных действий.

— Помню! Как такое забудешь. Два закадычных друга появились на Николин день у Николая Сергеевича вслед за Фортунатовым. Один длинный и мрачный, другой, что пониже, шебутной и бесцеремонный. Оба были уже изрядно подшофе, но это ладно: к концу вечера многие из гостей им в этом не уступали. Но ведь Храмцов сразу решил произнести застольную речь в честь именинника, чем изрядно взбудоражил всех присутствующих: «Дамы и господа, леди и джентльмены, сэры и сэруньи …». Чем закончился тост, так никто и не услышал из-за поднявшегося переполоха, дамских истерик и скандала.

— Да, да! Они, — оживился Бакунин. — Что же поделаешь. Боевые офицеры вернулись не с Пажеского корпуса, а с фронта. Два года в окопах вшей кормили — отвыкли от застольного этикета. Может, хотели пошутить, но получилась по-окопному. Но сейчас им совсем не до веселья. Беда потом случилась с ними в Симбирске.

— Это не про них ли я слышал на днях? — вспомнил Леонард рассказ Егорыча. — Про офицеров из отряда Муравьёва, устроивших резню узкоглазых из-за истерзанных артисток.

— Похоже, про них, — кивнул Бакунин. — Михайлин, когда немного подлечился, рассказал, что и как там у них случилось. А подробности мы узнали от одной из тех девчонок.

В войске Муравьёва, с которым он пошёл на Симбирск, какой нечисти только не было. После его назначения командармом Восточного фронта возле него стали собираться все недруги большевистского режима: представители белых подпольных организаций, савинковцы, монархисты, дезертиры. Многие были уверены, что после взятия Симбирска и разгрома войск Тухачевского Муравьёв пойдет на юг, навстречу Деникину, который уже трубил о походе на Москву. Храмцов с Михайлиным тоже были в казанском офицерском подполье. Но они не собирались завоевывать столицу. Хотели только добраться домой. В Екатеринодар.

Во время недолгого путешествия на пароходе пьяную компанию Муравьёва развлекали каскадные певицы. Храмцов там и познакомился с одной. И так быстро всё у них с Оксаной закрутилось, что к концу плавания их уже трудно было оторвать друг от друга.

Все были уверены, что будут находиться в Симбирске довольно долго. Солдаты и матросы с винтовками за плечами заполонили улицы. Разномастное муравьёвское войско разошлось по городу, размещаясь на постой. Мы с друзьями и артистки нашли несколько свободных домов на окраине. Неподалёку остановились китайцы. К вечеру они уже были навеселе, пели, шумели, кричали «Конец война!» и «Ура!».

Когда вечером Муравьёв с охраной отправился на встречу с руководством города, мы с Михайлиным с Храмцовым тоже были там. А потом Виталик ушёл, будто почуяв что-то. Мы даже сразу и не заметили. А так бы не отпустили его одного. Увидев, что друга нет, Андрей бросился вслед за ним. К тому времени уже было ясно, что с Муравьевым всё будет кончено: красные латыши с пулемётами окружили губисполком.

После нашего ухода из дома, китайцы, жившие по соседству, пришли к певичкам. Как потом выяснилось, Оксана с подружкой на пароходе чем-то обидели этих азиатов: вроде бы посмеялись над ними. Ну, те и затаили злобу. И вот когда мы все ушли, они позвали девчонок, попросили чем-то помочь. Уже темнело. Хунхузы были под наркотиками: опиум, кокаин и морфий у них всегда с собой были. Девчонки-то не знали этого или не поняли, вот и пришли.

Восемь человек там этих китаёзов было, как потом выяснилось. Подружка Оксаны рассказала, что те сначала предложили выпить чего-то. А когда они отказались, узкоглазые взбесились, долго били их, а потом изнасиловали.

Подруга сильно орала, её чем-то ударили, и она потеряла сознание. Когда очнулась, увидела страшную картину. Напротив неё в центре комнаты под абажуром один из китайцев надрезал кожу на руке Оксаны выше локтя и не спеша сдирал её сверху вниз. Он всё делал не спеша, тщательно, почти нежно, почти любовно.

— А крики, шум? Они что, совсем не боялись?

— Рты девчонкам сразу же позатыкали. Подружка слышала только заглушенный вой из-под кляпа, переходящий в жуткий хрип. Оксана теряла сознание, приходила в себя, дёргалась в судорогах и снова падала замертво. Живодёр вытащил окровавленную тряпку изо рта Оксаны. Наверное, хотел услышать крики измученной девушки. Но она уже не кричала, а только измученно хрипела, задыхаясь кровавой пеной.

Немного придя в себя, подруга Оксаны заметила второго китайца, стоявшего в тени за истязателем. Он держал в руках тонкий розовый лист и, растянув его, разглядывал на свет абажура, смеясь и обсуждая что-то с другими басурманами, лежащими на тюфяках и хохочущими в наркотическом угаре.

Подруга увидела, что с листа, который он держит в руках, капает кровь. Она потеряла сознание, поняв, что этот лист — кожа, снятая ранее с другой руки Оксаны.

Виталий добрался до дома с трудом. К этому времени большевики уже покончили с командармом. В городе начались стычки между бойцами Муравьева и Тухачевского. Узнав, что Оксану с подругой хунхузы увели в соседний дом, Храмцов ворвался туда как раз в то время, когда мучитель растянул в руках кожу, демонстрируя своим подельникам хорошую работу свежевателя.

Застоялая вонь тухлятины смешалась с запахом опия, спирта и крови. Лежащие на нарах и тюфяках грязные узкоглазые басурмане с красными, беззубыми, отрешёнными лицами смеялись, стонали, грезили.

Увидев под абажуром окровавленную Оксану и стоявшего над ней полуголого мясника с ножом в руке, Виталий, дико заорав, одним взмахом сабли разрубил его голову.

Подруга Оксаны очнулась от истошных криков и визга азиатов.

Виталик рубил всех попавшихся без разбора. Куски мяса и брызги были везде: на стенах, на потолке, на абажуре. Несколько хунхузов, успевших дотянуться до оружия, начали беспорядочную стрельбу. Попали и в Оксану и в Виталия и в ворвавшегося Михайлина.

— И тебя там ранили?

— Меня не было. После того как в губисполкоме большевики ликвидировали Муравьёва, латышские стрелки и отряд бронедивизиона принялись за тех, кто пришёл с ним и стоял в охране. Там меня и прошило пулемётной очередью.

— А с Оксаной что? Это как получается? С живой снимали кожу? Как это можно объяснить?

— А вот так, Лёня. Эти неруси у себя на родине со змей и зверюшек разных прямо с живых кожу сдирали. Объяснение, оказывается, есть всему. Более качественный товар получается. Ну, перчатки, например. Да и какой спрос с наркоманов. Подоспевшие красноармейцы тут же кончили оставшихся в живых иродов, а заодно и всех их соплеменников в соседних домах. Оксана там и преставилась. А подружка её здесь, в госпитале, до сих пор за нами, вояками недорубленными и недострелянными, ухаживает. Храмцова вроде подлатали, но с головой у него не всё в порядке: не говорит, ни с кем не общается, не реагирует на обращение. Сидит, смотрит в одну точку и качается. Врач — мозгоправ смотрел его. Сказал, что со временем, возможно, поправится.

Ильины всё-таки не решились забрать из госпиталя Бакуна и его друзей. Ольга взяла опеку над ними: поддерживала, заботилась, рассказывала о событиях в городе, о друзьях, ждавших их возвращения. Бакун чувствовал, что не только участие и забота, но и само присутствие Ольги придают ему сил. Доверительные отношения с ней стали для него не только поддержкой, но и стимулом к выздоровлению. Они говорили и спорили о смысле жизни, об идеалах и ценностях, о будущем, о том, как однажды их мечты могут стать реальностью. Иногда ссорились, обсуждая идеи свободы и справедливости, которые всегда были близки обоим. Он ценил эти моменты искреннего общения и понимал важность присутствия и помощи девушки, ставшей для него опорой, единомышленницей, источником силы и надежд на лучшее.

В это время в городе и вокруг него обстановка стремительно менялась. Красная армия накапливала силы перед предстоящим наступлением на Казань. Осознав, что город долго не удержать, белые торопились, готовясь к эвакуации золотого запаса. Начались подготовительные работы по его вывозу в Самару. План транспортировки драгоценного металла из банка на пристань трамваями и автомобилями был разработан ещё прежней властью. Военные постоянно находились и в кабинете управляющего и в кладовых, где происходила упаковка хранящихся там ценностей. Следили за работой учетчиков, грузчиков, сторожей, перевозчиков.

Сотрудники Казанского отделения Народного банка упаковывали золото в мешки и ящики. Руководил подготовкой к эвакуации управляющий филиалом Петр Марьин. Для охраны и сопровождения ценного груза в банк прибыл отряд чешских легионеров.

С двенадцатого по девятнадцатое августа в Самару пароходами отправили более пятисот тонн золота.

2024 ГОД. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Гурин, говоришь? — Алексей задумался, потирая затылок. — Где-то я уже слышал эту фамилию, но вот не припомню, где и когда. … Золото предложил? Ну и взял бы, если дают. Золото лишним не бывает, если только оно не самоварное.

Влад Иванов, дальний родственник Ильина, с которым он потерял связь более двух лет назад и о котором недавно вспоминал в разговоре с Максимом, внезапно позвонил и без предисловий, сбивчиво, торопясь и путаясь, рассказал о недавнем визите странного гостя.

— Слушай Лёша, мне не до шуток сейчас. Хотел посоветоваться с тобой, а ты в философские рассуждения пустился.

— Так я ничего не понял, кроме того, что какой-то придурок предложил тебе золото непонятно за что. Давай, рассказывай с самого начала, спокойно, не торопясь.

— Хорошо. Странная история со мной недавно приключилась. — Влад насмешливо поинтересовался: — Так пойдёт?

— Пойдёт, — также иронично согласился Ильин. — Начало интересное!

— Приехал совершенно незнакомый мужик и без предисловий заявил, что он наш дальний родственник и у него ко мне есть серьёзное предложение.

— Так ты хотя бы понял, кто это?

— А он как пришёл, сразу же и представился: Гурин Александр Александрович. Но дело в том, Лёша, что нет у нас родственников с такой фамилией. Вот я и хотел его тут же послать подальше. Много подозрительных раздолбаев сейчас по домам шныряют. Но потом подумал и культурно объяснил ему, что пока ещё вежливо беседую с ним, а потом могу и нецензурно.

— Ну, вот какой ты молодец, а говорят, что мало интеллигентных людей осталось в Оренбурге. И что же странного в этой истории? Бывает. Может, ошибся мужик. … Гурин, говоришь? — снова попытался вспомнить Ильин. — Обиделся, наверное, твой нежданный гость после такого приёма?

— Нисколько. Засмеялся и выложил передо мной пять золотых монет. Я и не видел таких никогда! А он продолжил: дескать, это червонцы времён Николая Второго. И он хочет отдать их мне.

— А вот это действительно интересно. Почему-то мне никто ничего просто так не предлагает. Отбирать — да, отбирают время от времени или пытаются что-то оттяпать. А вот чтобы подарить, да ещё без всякой причины?! Может, я не такой везучий, как ты?

— Лёха, ты брось насмехаться. Мне за предыдущие сорок с лишним лет тоже никто ничего просто так не дарил. Я позвонил, чтобы хоть кто-нибудь помог разобраться в этом деле. Думал, может, ты в курсе происходящего. Этот гость потом объяснил, что он сын того самого Дубинина, который собирал наших родственников в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в Оренбурге. Просто взял фамилию жены после свадьбы. Но зовут его, как и отца — Александр Александрович. Помнишь ту встречу?

— Вспомнил! — хлопнул себя по лбу Ильин. — Вспомнил я, Владик, не только ту встречу, но и то, где слышал эту фамилию. Да, это сын Дубинина. Полгода назад он и меня искал, но не застал в Екатеринбурге, а потом нашёл Максима Вознесенского. Максимку-то казанского не забыл?

— Ну что ты! — обрадовался Влад. — Как он там?

— В порядке, чего и нам с тобой желает. Так вот, Максим после его визита звонил мне и рассказал, что этот новоявленный родственник, как и его отец, пытается отыскать вещи, документы, письма, оставшиеся после той таинственной истории вековой давности, ради которой и были собраны в Оренбурге потомки двух семей.

— Дневники твоего прадеда, — подхватил Влад. — Медальоны, оставленные детям Ильиных и Дубининых, и другие реликвии, возможно, существующие в наших семьях с тех времён?

— Он и у тебя об этом расспрашивал?

— Да, но у нас только медальон и остался. Но ему от меня ничего другого вроде бы и не было нужно.

— Почему? — удивился Ильин.

— Знаешь, мне показалось, что он просто хотел знать, что в нашей семье этот медальон сохранился. Как будто выполнял чьё-то задание: найти человека, которому по наследству перешёл этот раритет, рассмотреть его, чтобы точно убедиться, что это именно он. И потом передать владельцу золотые монеты.

— Странно. И ты показал ему ваш медальон?

— А что мне оставалось делать? Он для начала предъявил свой. Кстати, мне показалось, что они ничем не отличаются. При этом он ничего не фотографировал, не копировал, не срисовывал. Просто посмотрел, убедился в его существовании, передал мне монеты и сказал: «За эту небольшую услугу с вашей стороны». Потом добавил: «Найденное нами золото — лишь мизерная часть сокровищ, перевозимых в обозе Леонарда Ильина».

— Это просто манифест какой-то. — Алексей помолчал и добавил: — Но в этом что-то есть. Помню, Максим рассказывал, что приезжавший к нему Дубинин в конце разговора обещал при следующей встрече предъявить конкретные доказательства существования клада Леонарда Ильина. Возможно, эти якобы уже найденные монеты и являются частью доказательств, которые он обещал предъявить?

— А как ты считаешь, я правильно сделал, что показал ему наш фамильный медальон?

— Не волнуйся. На эти оставленные нам семейные реликвии кто только не смотрел за прошедшие сто лет. И ничего не случилось. Так что, живи спокойно. А мы с Максимом будем ждать скорого визита этого гостя к нам.

— Считаешь, и к вам заедет?

— Уверен. Матушка незадолго до смерти напомнила мне слова Дубинина старшего, сказанные им в Оренбурге: «В этих медальонах кроется разгадка тайны исчезнувших сокровищ. Чтобы понять закодированные в них послания, нужно собрать всех владельцев медальонов. Зашифрованное послание на каждом может разгадать только представитель той семьи, которой он предназначен».

— А нам-то что теперь делать?

— Пока ждать. Похоже, этот Гурин-Дубинин собрал команду искателей сокровищ и кое-чего уже добился в поисках. Но, как и предполагал его отец, без совместных действий потомков двух семейств, найти перевозимое Леонардом золото невозможно. Я вот подожду, когда твой гость приедет ко мне, и посмотрю, какие обещанные доказательства существования клада он предъявит. Кроме монет, естественно.

— Думаешь, для тебя у него будет что-то более существенное?

— Надеюсь. Самое главное, что было нужно его отцу и ему теперь, это дневники прадеда. А они могут быть только в нашей семье.

— И они есть?

— Мы скоро тебе расскажем. Я собираюсь в Казань, а потом и к тебе нагряну. Может быть, даже с Максимом.

— Ну, наконец-то снова встретимся, — обрадовался Влад.

— Кстати, пять червонцев, оставшиеся у тебя от Гурина, сейчас можно продать за две-три тысячи долларов в зависимости от сохранности. Но покупателей пока не ищи. Не рискуй. Ты ведь валенок в валютных операциях: или перекупщики обманут, или менты заметут. Так что, если деньги нужны, подожди немного.

Ильин замолчал, хмыкнул и немного погодя весело объяснил:

— Вспомнили о Максиме и он тут как тут. Прислал сообщение: «Отправляю собранную из открытых источников информацию об эвакуации золотого запаса России из казанского банка в августе тысяча девятьсот восемнадцатого года. Сравни с тем, что есть у тебя. Потом встретимся и поговорим более обстоятельно».

1918 ГОД. ЗОЛОТАЯ СДЕЛКА

В ночь на двадцатое августа тысяча девятьсот восемнадцатого года в кабинете управляющего Казанским отделением Народного банка РСФСР Петра Марьина состоялась тайная встреча, положившая начало череде неразгаданных до настоящего времени событий, связанных с вывозом и таинственным исчезновением сотен пудов золота. Помимо управляющего на встрече присутствовали член Военного совета Народной армии КОМУЧ Борис Фортунатов, известный оренбургский солепромышленник Николай Ильин и его двоюродный племянник Леонард Ильин.

На экстренном ночном совещании был разработан план вывоза ценностей, полученных в банке Комитетом членов Учредительного собрания во время эвакуации золотого запаса России из Казани в Самару. КОМУЧ изъял часть золота для финансирования своей военной и политической деятельности и для расчетов с промышленниками, субсидировавшими работу комитета. По договору, заключенному в Самаре в апреле тысяча девятьсот восемнадцатого года, комучевцы гарантировали им возврат пожертвований после свержения Советской власти в Казани.

Уже много дней после отступления большевиков грузовики перевозили на казанскую пристань оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, инженерное и интендантское имущество, огромное количество которого осталось в городе. Этими же грузовиками для скрытности было решено вывезти из банка золото, полученное Ильиными и КОМУЧ.Двадцать первого августа с помощью военнослужащих чехословацкого корпуса триста восемьдесят ящиков доставили на один из складов Ильиных.На следующий день двести семьдесят один ящик со слитками и монетами погрузили на подводы и под охраной легионеров (чехов, поляков и словаков) вывезли на северо-восток от Казани в сторону деревни Высокая Гора.

Иностранцев для этой миссии выбрали неслучайно. Они не контактировали с местными жителями, плохо ориентировались в чужой стране, скоро должны были уехать, а после отъезда вряд ли смогли бы вернуться за сокровищами или сообщить об этой тайной операции. До сих пор неясно, куда и к кому Комитет намеревался отправить золото. Есть только сведения, что Борис Фортунатов, готовивший план эвакуации, приказал легионерам возвращаться при невозможности скрытного проезда мимо большевиков. В крайнем случае рекомендовалось спрятать ценный груз в лесах как можно дальше от города.

КОМУЧ так и не дождался вестей от этой группы. Люди не вернулись и никто их больше не видел. Что случилось с легионерами и обозом, не известно. Уже много позднее стали ходить слухи, что бойцы, сопровождавшие и спрятавшие золото где-то в лесах под Казанью, на обратном пути попали в засаду красных и погибли.

Впоследствии стало известно, что финансовая отчетность была фальсифицирована руководством банка с целью сокрытия хищения, организованного и проведенного лидерами КОМУЧ. Этому способствовали и обстоятельства: наступление красных на разных направлениях, торопливость, хаос, суматоха. Но никто так и не смог объяснить, где и при каких обстоятельствах пропали сокровища? Белые списывали на красных, красные на белых: кто и сколько захватил и растащил ценностей, до сих пор точно не установлено.

После загадочного исчезновения конвоя Фортунатов встретился с Николаем Сергеевичем и Леонардом.

— Готовится контрнаступление красных. На подступы к Казани прибыли их новые полки, бронепоезда, миноносцы и самолёты. Советы перебросили сюда свои лучшие части и ежедневно пополняют их за счет мобилизации. Силы Народной армии почти исчерпаны. Гарнизон редеет после бомбардировок с воздуха и постоянных артобстрелов. О нашем наступлении больше и речи нет. Отстоять Казань не получится. Готовим организованную эвакуацию. Вместе с войсками Народной армии готовится к уходу часть жителей города.

— Мы с дочерьми и Пётром тоже уезжаем. — Ильин обратился к племяннику. — А тебе, Леонард, придётся заняться отправкой и сопровождением нашего груза.

— Николай Сергеевич, — возмутился Леонард: — Я вообще-то приехал сюда не для караула и эскорта, а для поисков Марии и её отца.

— А кто эвакуацией займётся? — в свою очередь вспылил старший Ильин. — Это золото нашей семьи, значит и твоё в том числе. И золото семьи Дубининых, о которых ты так печёшься, тоже в этих ящиках. Пётр и твой друг после ранений ещё слабы, их самих надо как-то транспортировать. Кроме тебя никто не сможет этого сделать.

Фортунатов подошёл к Леонарду и примиряюще похлопал по плечу:

— Перед захватом Казани пятого августа заместитель председателя Казанской губернской чрезвычайной комиссии Вера Брауде перебралась в Свияжск, оставив в городе только своих агентов. По нашим сведениям Марию вывезли туда же и в скором времени собираются отправить в Астрахань, где в губернской тюрьме содержится её отец. Перед захватом Гурьева белоказачьей армией генерала Толстова его с другими заключёнными перевели не в казанскую, как вы считали, а в астраханскую губернскую тюрьму. Так что отца и дочь Дубининых искать в Казани нет смысла. Теперь, что касается золота. Я тоже не могу заниматься его вывозом и сопровождением. Мы с Волжским конно-егерским дивизионом готовимся прикрывать отход частей Народной армии. Так что, Леонард, если не хочешь оставлять золото ваших семей большевикам, то именно тебе придётся заняться его эвакуацией. Сначала в Самару, потом в Оренбург. А при угрозе захвата этих городов красными вам с семьями надо перебираться на юг России или, если будет возможность, за границу. Подальше от Советов. КОМУЧ в свою очередь обещает содействие в поисках и освобождении Дубининых.

Леонард понял, что Фортунатов и Николай Сергеевич, скорее всего уже в Самаре договорились об условиях получения и вывоза золота из банка. Перечить бесполезно. С ним встретились только для обсуждения маршрута и пункта доставки ценного груза. Пришлось согласиться. К тому же он надеялся, что комучевцы выполнят обещание и, отправляясь с золотым обозом на юг, он сможет встретиться там с Марией.

В последние дни августа тысяча девятьсот восемнадцатого года сто девять ящиков с золотыми монетами были погружены на баржу Ильиных. В каждом ящике шесть тысяч монет достоинством по десять рублей. Вес монет в стандартном банковском ящике — пятьдесят один килограмм шестьсот граммов. Монеты упакованы в солдатские рюкзаки, которые сложены в большие мешки и зашиты. По два больших мешка помещены в дубовые ящики. Ящики окованы металлическими полосами.

Леонарду предстояло вывезти из осаждённой Казани сокровища весом пять тысяч шестьсот двадцать четыре килограмма четыреста граммов на сумму 6 540 000,0 (шесть миллионов пятьсот сорок тысяч) рублей.

Золото, полученное в Казанском отделении Народного банка лидерами КОМУЧ, и сокрытое от учёта руководством банка, предназначалось:

1. Для финансирования деятельности Комитета членов Учредительного собрания на сумму 1 100 000,0 (один миллион сто тысяч) рублей. Большевики приближаются к Казани, срочно необходимы средства на содержание Народной армии, на закупку вооружения и амуниции у западных союзников.

2. Для компенсационных выплат семье солепромышленников Ильиных.

а) По договору о финансировании деятельности КОМУЧ, заключенному в апреле тысяча девятьсот восемнадцатого года, на сумму 500 000,0 (пятьсот тысяч) рублей.

б) Возврат средств семьи, замороженных большевиками в банке после революции на сумму 470 000,0 (четыреста семьдесят тысяч) рублей.

в) Выплата за реквизицию предприятий Ильиных с возмещением стоимости зданий, оборудования, машин, материалов и прочего имущества на сумму 1 610 000,0 (один миллион шестьсот десять тысяч) рублей.

3.Для компенсационных выплат семье рыбопромышленников Дубининых.

а) Возврат средств семьи, замороженных большевиками в банке после революции на сумму 260 000,0 (двести шестьдесят тысяч) рублей.

б) Выплата за реквизицию предприятий Дубининых с возмещением стоимости зданий, оборудования, машин, материалов и прочего имущества на сумму 1 140 000,0 (один миллион сто сорок тысяч) рублей.

4. Для английской миссии. Оплата поставок военной техники, оружия и продовольствия на сумму 1 460 000,0 (один миллион четыреста шестьдесят тысяч) рублей.

Насколько важна для КОМУЧ поставленная перед ним задача, Леонард понял, когда командующий действующими войсками Народной армии Владимир Оскарович Каппель прислал сербский отряд для сопровождения груза.

Интернациональный сербский батальон прибыл для переформирования в Казань ещё до начала наступления Народной армии. Сербские добровольцы, воевавшие в Первую мировую войну в российской армии на русско-германском фронте, посчитали предательством заключение большевиками мирного договора с Германией. После подписания «похабного мира» сербы конфликтовали с советской властью, и при первых же атаках отрядов КОМУЧ и белочехов на Казань перешли на их сторону.

Присланные Каппелем бойцы сербского конвоя были немногословны (может ещё и от того, что плохо говорили по-русски), хорошо экипированы и вооружены. Кроме личного оружия они привезли с собой пулемёты «Льюис», ящики с патронами и гранатами, продукты, медикаменты и фураж: предполагалось, что от Самары отряд Леонарда будет передвигаться на конных повозках.

От Каппеля Леонард получил сопроводительные документы для обеспечения безопасного передвижения по территориям, занятым антибольшевистскими силами. Ну а в случае встречи с красными оставалось надеяться только на конвой и «Льюисы». Представителям английской миссии Каппель написал письмо о содействии в эвакуации отряда Леонарда и перевозимого груза на западный берег Каспия — в Баку или Порт-Петровск.

Навещая в госпитале раненых друзей, Леонард познакомился с соратниками Бакунина — анархистами и эсерами, чудом оставшимися в живых после похода на Симбирск. Бесшабашные авантюристы понимали, что белым в Казани долго не удержаться, и давно уже договорились бежать из госпиталя и прорываться на юг к Деникину. Узнав, что Леонард с важным грузом и сербским конвоем собирается в ближайшее время выезжать в Самару, а потом дальше — в сторону каспийского побережья, друзья Бакуна рассказали ему о своих планах и предложили добираться туда вместе. Леонард охотно согласился. Это было даже на руку ему: рискованно отправляться в опасный переход через воюющую страну с небольшим отрядом.

Всё было готово к отправке. Нерешённым оставался только один вопрос: что делать с Бакуном. Оставлять в госпитале в такое неспокойное время не хотелось, несмотря на заверения Фортунатова, что не бросит его в случае чрезвычайной ситуации. Но и брать лежачего больного в нелёгкую дорогу с непредсказуемыми последствиями Леонард опасался. Незадолго до отъезда он зашёл в госпиталь, чтобы поговорить с другом, рассказать о данном ему поручении, о предстоящем нелёгком пути и ожидаемых опасностях. Тот должен сам решить: оставаться ли ему в госпитале под защитой Фортунатова или отправиться неизведанным маршрутом с обозом золота.

Проблема разрешилась сама собой и неожиданно быстро. Перед входом в госпиталь Леона встретили взволнованные и растерянные Елена и Николай Сергеевич.

— Надо поговорить с Ольгой. Ничего не можем с ней поделать: отказывается уезжать с нами, решила остаться в Казани вместе с Бакуном. Может быть, ты как-то убедишь её и своего друга, что ей нельзя оставаться здесь.

— А что случилось?

Николай Сергеевич растеряно махнул рукой:

— Зашёл сюда на днях, хотел хоть чем-то помочь госпиталю перед отъездом. А здесь дочь с Александром и ошарашили меня. Благословения просили. … На брак. Любовь, говорят.

— Когда же они успели? — удивился Леонард.

— И тебе ничего не говорили? Елена вот, оказывается, знала. Рассказала потом, что ещё в Самаре они хороводиться начали. Ну, давай, расскажи Леону о ваших секретах.

Елена смущённо посмотрела на отца:

— После знакомства в Николин день они встречались несколько раз, а потом Бакун уехал и пропал. Я подумала тогда: может быть, это и к лучшему. Может, и не выйдет у них ничего серьёзного. Они по характерам совершенно разные: она мягкая, скромная, даже застенчивая. А он резкий, бурный, бесшабашный.

Леонард понимающе покачал головой, улыбнулся и подсказал:

— А потом в Казани снова встретились и …

— Да, — подтвердила Елена. — Наверное, время, проведенное вместе в госпитале, сблизило их. Когда я забрала оттуда Петра, сестра одна выхаживала Александра Николаевича. Трудности восстановления после ранений, единые интересы, разговоры, общение. Так постепенно и стали их отношения более значимыми. И когда пришло время принимать решение, что делать дальше, они поняли, что впереди у них одна дорога. Ольга категорически отказывается оставлять его одного. А Бакун с нами ехать не может, ранения не позволяют. Вот и решила она остаться с ним.

Николай Сергеевич возмущённо взмахнул руками:

— И что они теперь думают? Вместе оставаться здесь, даже если красные в город войдут? Так их тут же и прикончат. До церкви не успеют дойти.

Леонард подтвердил:

— Да, красные лютуют. Троцкий, один из их вождей, в Свияжске децимацию для отступивших частей применил. Знаете, что это такое?

Николай Сергеевич схватился за голову:

— Варварство! Дикость! Децимация была введена ещё в армии древних римлян. Смертная казнь каждого десятого по жребию за бегство с поля боя и другие тяжкие воинские преступления.

Леонард постарался успокоить родственников:

— Мы советовались с Фортунатовым о том, что делать с ранеными в госпитале, если возникнет опасность захвата Казани большевиками. Надо, конечно, их вывозить. Тех, кто в лучшем состоянии, я возьму с собой в Самару. Нам с нашим грузом дополнительная охрана не помешает. А остальных в ближайшее время отправят в Уфу или Оренбург. КОМУЧ уже подготовил план эвакуации жителей, напуганных возможным возвратом Советов в город. А что касается наших влюблённых, то Фортунатов заверил меня, что не оставит Бакуна, а теперь, значит, их обоих в опасности. Эвакуирует, а в крайнем случае, заберёт с собой. Кроме работы в Совете Комуч, он командует отрядом кавалеристов. Участвовал в боях во время захвата Симбирска и при наступлении на Казань. Николай Сергеевич, давайте ещё раз согласуем наши действия. Вы когда уезжаете?

— Завтра в Самару, потом в Оренбург. Если и там возникнет угроза захвата большевиками, будем перебираться на побережье Каспия — в Гурьев, Порт-Петровск, Закаспийск. А оттуда, вероятно, в Персию. Подальше от Советов.

Леонард уточнил:

— Да, при последней встрече с Фортунатовым мы договорились, что все из нас, где бы мы ни оказались, любыми путями должны добираться в один из городов, упомянутых Николаем Сергеевичем. Три поколения Ильиных и Дубининых жили и работали там много десятков лет. Там дома и склады. Можно и самим укрыться, и имущество сохранить. И оттуда, если обстановка будет ухудшаться, можно быстро переправиться на южный берег Каспия — в Энзели.

Николай Сергеевич кивнул:

— Пётр и Елена постараются быстрее выехать в Персию, чтобы подготовить наше судно для эвакуации семей и имущества.

Леон, горько усмехнувшись, добавил:

— Прадеды семейств наших, поднимавшие Россию и погибавшие за неё, во гробах содрогнутся от этих жалких, вызывающих презрение слов — эмигранты Ильины и Дубинины.

2024 ГОД. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Ну, какой из меня эмигрант, Клавдия Захаровна? Откуда вы слов-то таких несоветских набрались? Эмигранты это те, которые в голубую Европу свалили, когда их на родине за задницу прихватили. А я просто в другой город уезжаю. Ничего меня здесь теперь не держит, никого из родных не осталось. Съезжу к друзьям — однокурсникам. Поговорим, посоветуемся, подумаем. Если предложат что-нибудь интересное, может и останусь там. А скорее всего, обратно вернусь.

— Иваныч. Амиго. Не обращай внимания, — оторвался от стакана захмелевший Олег. — Она и родственников из Баку эмигрантами обзывает.

Перед отъездом из Екатеринбурга Алексей Ильин пригласил в гости соседку с сыном. Впервые он уезжал и не знал, как долго будет в отъезде. Всё зависело от того, как пойдут дела там, где пока ещё не знали о его предстоящем приезде. А съездить решил сначала в Казань, к Воскресенским, потом в Оренбург и, возможно, в Москву. Свою компанию он закрыл, расплатившись с долгами. Щедро рассчитался с работниками, извинившись за многомесячную задержку зарплаты. И попрощался, сказав, что уезжает надолго, а возможно, и навсегда.

Ну что же. Деньги у него теперь есть, можно вообще не работать. Много ли ему одному надо. Решил съездить к новообретенным родственникам, отдохнуть, изучить вместе с ними найденные документы. А заодно и подумать, стоит ли заниматься расследованием истории вековой давности. Хотя остаться в стороне от событий, связанных с ней, теперь не получится.

Пришло сообщение от Максима:

«Привет, Алексей! Я сейчас в командировке. Решил написать прямо с конференции, чтобы не терять времени. Перед моим отъездом снова появился наш новый родственник — Александр Александрович Гурин (в «девичестве» Дубинин), о котором я уже рассказывал, и который обещал представить неоспоримые доказательства существования клада Леонарда Ильина. Очевидно, он занялся этим делом всерьёз и на этот раз действительно привёз с собой какие-то бумаги. Спешка в связи с отъездом не позволила мне обстоятельно изучить их. И времени на разговоры у нас было не более двух часов. Так что разбираться с этими документами придётся тебе. Как я понял, сначала наш гость заезжал в Оренбург, а после меня собирался ехать к тебе в Екатеринбург. А у нас хватило времени только на то, чтобы рассмотреть и сравнить фамильные медальоны. Увидев наш, Александр Александрович пришёл в совершенный восторг. В принципе, его воодушевление можно понять: более тридцати лет они с отцом хотели увидеть эти семейные реликвии. У меня сложилось впечатление, что он пустился в свой длительный вояж только ради того, чтобы убедиться в их существовании.

Но это ещё не всё. В конце встречи Гурин предъявил, как он выразился, весомое доказательство, подтверждающее легенду о существовании клада Леонарда. Выложил передо мной золотые монеты эпохи Николая II, якобы найденные в одном из схронов, заложенных Леонардом Ильиным во время перевозки сокровищ. Несколько монет оставил мне со словами: «для избавления от пессимизма и как стимул к действию в поисках сокровищ, оставленных нам прадедами».

Ты уж постарайся в ближайшее время никуда не уезжать, дождись родственника. Надо всё-таки разобраться в этой пока ещё мутной истории. Посмотри бумаги, которые он привёз. И покажи ему для начала хотя бы какие-то из документов, фотографии которых ты отправил нам. Ну и, естественно, медальон, ради которого он едет к тебе.

Мне кажется, что даже не он, а какие-то другие, более влиятельные персонажи задумали собрать потомков не только наших семей, но и других участников тех событий, чтобы отыскать пропавшие сокровища. Похоже, что поиски уже начались, и участвующие в них люди идут по верному пути. Если это так, то надо подключаться. А то, как бы нам с тобой и Владом не остаться у разбитого корыта. Видимо, золото не пропало. И будет обидно, если его найдут без нас.

Действуй брат! Я на тебя надеюсь!»

Родительский дом Алексей продавать, конечно же, не стал. А чтобы тот не стоял беспризорным, предложил соседке, когда-то дружившей ещё с его родителями, пожить в нём. И дом будет под присмотром, и ей с сыном наверняка жить в нём будет лучше, чем в душном городе.

— Вот так, Клавдия Захаровна, вроде бы и договорились обо всём. Я ещё пару дней подожду одного странного типа, а потом и уеду. А вы живите там, сколько хотите. Дом большой, всем места хватит. Сад, огород, фрукты, ягоды. А воздух какой! И лес рядом, и время как раз грибное. Сами отдохнете, да и Олег на природе быстрее поправится. А квартиру свою можете сдать кому-нибудь. Будет дополнительный доход, думаю немалый.

— Нет, боюсь я, Лёша, сдавать кому чужому жилище своё. Запакостят, ироды. Я и без квартирантов проживу. Пенсия у меня хорошая, да и у Олежки за инвалидность деньги какие-никакие есть. Проживём с Божьей помощью.

— А может, Олега в больницу устроить. Найдём айболитов получше, пускай обследуют хорошенько, а то совсем плохо у него с ногами. Заодно и закодируем, если надо будет.

— Да не надо никаких кодировок больше, — возмущённо отмахнулась Клавдия Захаровна, — ерунда всё это. Сколько раз уже кодировали. Бесполезно. Деньги гребут под видом помощи и никакого толку.

Олег вмешался в разговор матери с Алексеем: — Да я, Иваныч, почти уже и не пью. Мотор барахлит с похмела, да и печёнка плохо это зелье принимает. Так, сухого могу немного за компанию засандалить и всё.

— Да, Лёша, — подхватила тётя Клава, — сейчас я уже спокойнее за него. Видать, выпил он свою цистерну. Да и там, за городом, станет ему полегче. Правда, за садом и огородом вряд-ли сможет ухаживать, но хотя бы сил наберётся. А так-то я сама всё в порядок приведу. И за деревьями присмотрю, и за кустами, и за грядками.

— Никакой работы, тётя Клава, там не будет. Ну, если только сами захотите немного размяться. На днях приедет бригада из ботанического сада. Они всё сделают как надо: деревья и кусты подрежут, подстригут, грядки как надо устроят. Туалет новый поставят и беседку отремонтируют. Будете на природе отдыхать и здоровья набираться. Я им аванс уже отдал, а после окончания работ всё остальное оплачу по смете.

— Деньги-то большущие, наверно, за это заплатить придётся, Иваныч? — Олег разлил Хванчкару, достав очередную бутылку из привезенной Ильиным коробки. — Вино, видать, из дорогих. Я никогда такого и не пробовал. Что за бабка тебе такое богатое наследство оставила? Вроде и не рассказывал ты никогда о таких крутых родственниках.

— А я вот слышала от матушки твоей, Леша. Рассказывала она как-то о прадедах ваших, то ли купцах, то ли промышленниках, то ли ещё каких капиталистах. Говорила, что очень уж богатые они были.

— Недавно нашёл в почтовом ящике загородного дома извещение, — попытался найти выход из затруднительного положения Ильин. — Позвонил по указанному номеру. Оказывается, меня разыскивала нотариальная контора из Казани. Извещение об открывшемся наследстве они отправили по адресу, оставленному в завещании.

— И что, большие бабки завещала бабушка? — заинтересовался уже изрядно подвыпивший Олег.

— А ты-то зачем в чужие дела суёшься?! — разозлилась Клавдия Захаровна.

— Да, деньги немалые, — примирительно согласился Алексей. — По крайней мере, с долгами рассчитался. И с домом расставаться не надо. Стыдно признаться, хотел продавать. Его родители ещё молодыми строили. А я чуть грех на душу не взял. Ну, да ладно, чего уж теперь о плохом. Живите в этом доме и радуйтесь. И я буду спокоен, что он под надзором. За это ещё и приплачивать вам буду.

— Нет, нет, это ещё зачем, — замахала руками соседка. — Какие ещё деньги за проживание. Была я там недавно. Прямо как на даче или на курорте.

— Буду платить, буду. Мне долго ещё с вами, тётя Клава, рассчитываться надо. Два года вы за мной, как за дитём малым, ухаживали да прибирались. Если вдруг что-то случится, и я нужен буду, звоните. И к Славику обратитесь, к соседу. Или сразу же бегите к Юре, участковому нашему. Они помогут, я их предупредил. Вы же знаете обоих?

Клавдия Захаровна кивнула. При жизни родителей Алексея она часто бывала у них и была знакома с его друзьями.

Разговор прервал продолжительный звонок и сразу за ним нетерпеливый громкий стук в дверь. Алексей вопросительно посмотрел на гостей. Давно к нему никто не приходил. Олег подошёл к окну, наклонился, что-то разглядывая на улице, и удивлённо обернулся:

— Иваныч, а там ментовская машина. Не за тобой случайно?

1918 ГОД. РАССЛЕДОВАНИЕ БРАУДЕ

В конце августа тысяча девятьсот восемнадцатого года от казанской пристани отошла баржа с неизвестным, но судя по усиленной охране, видимо, важным грузом на борту. Никто так бы и не узнал ни о его характере и ценности, ни о маршруте следования судна, если бы не агенты ВЧК, оставленные в Казани перед эвакуацией комиссии в Свияжск. Они то и сообщили впоследствии заместителю председателя КазГубЧК Вере Брауде о том, что ночью двадцать девятого августа со складов солепромышленников Ильиных на баржу были загружены ящики, доставленные неделей ранее из Казанского отделения Народного банка РСФСР. О ценности и секретности груза говорило даже то, что погрузкой занимались не грузчики, работавшие на пристани, а сербские военнослужащие, доставившие его из банка. От самарских информаторов Брауде узнала, что в те же дни к одной из пристаней Самары ночью пришвартовалась баржа, с которой на склад Ильина были выгружены более сотни ящиков.

Десятого сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года Народная армия КОМУЧ и отряды чехословацких легионеров оставили Казань. Вместе с ними, опасаясь ответного террора красных, ушли несколько десятков тысяч мирных жителей. Захватившие город большевики действовали теми же методами, что и комучевцы месяцем ранее: начались кровавые расправы. Фронтовыми и уездными ЧК в Казанской губернии были расстреляны сотни человек, в том числе все монахи Казанского Успенского Зилантова монастыря. Вышедший в ноябре журнал «Красный террор» сообщал об убийствах «по происхождению и профессии».

После взятия Казани Вера Брауде работала в Особом отделе ВЧК Восточного фронта и заместителем председателя Следственной комиссии Казанского губернского Революционного Трибунала. Занималась, в том числе и делами, связанными с поисками вывезенного в конце августа золота.

Временная коллегия по управлению и ревизии Казанского отделения Народного банка, сравнив данные об объёме золотого запаса, хранившегося в банке до захвата города Народной армией, и данные о золоте, вывезенном к Колчаку, обнаружила разницу в объёмах около девятнадцати тонн. Собранные при проверке документы были переданы для дальнейшего разбирательства в Особый отдел ВЧК Восточного фронта. Следствие под руководством Брауде выяснило: после вывоза золотого запаса в Самару, а потом на восток к Колчаку, из банка снова вывозили ящики с каким-то грузом. Предположительно, в них и были те недостающие девятнадцать тонн золота. Скорее всего, в этом расчётливом хищении были задействованы представители банка.

По данным следствия двадцать первого августа бойцы иностранного легиона вывезли из банковских хранилищ триста семьдесят один ящик с золотыми слитками и монетами. Когда один из агентов Брауде сообщил ей, что видел на пристани, куда доставили ценный груз, Леонарда Ильина и Петра Дубинина, она не удивилась: склады принадлежали их семействам уже много десятков лет.

Прав был Дзержинский, советовавший ей внимательней присмотреться к неожиданно появившимся в Поволжье друзьям — бунтарям Ильину и Бакунину. Получается, что не выполнила беспощадная революционерка наставлений Железного Феликса, не справилась с поставленной задачей. А ведь была у неё возможность остановить компанию авантюристов ещё до захвата города частями белой армии. После памятной для неё встречи с Дзержинским новый сотрудник КазГубЧК Степан Фомин сообщил, что узнал в одном из работников банка своего земляка из Закаспийска — сына рыбопромышленника Дубинина. Сын промышленника в отделении Народного банка РСФСР, да ещё в такое время? Непостижимо!

В ходе проверки было установлено: Пётр Дубинин — сын Николая Петровича Дубинина, находящегося в тюрьме с марта восемнадцатого года за невыплату контрибуции. Выпускник Санкт-Петербургского Горного института. Отличился в боях на фронте. Демобилизовался по ранению в тысяча девятьсот шестнадцатом году и вернулся в Оренбург, где вскоре женился на дочери солепромышленника Ильина. В партиях не состоял. В связях с заговорщиками и подпольщиками не был замечен. В июле приехал в Казань с целью добиться освобождения отца из заключения. Подчинённые Брауде посовещавшись решили: героя фронтовика пока не трогать, установить за ним наблюдение, выяснить, был ли он знаком с кем-либо из руководителей и сотрудников банка до или после возвращения с фронта. КазГубЧК усилила охрану хранилища золотого запаса России и наблюдение за его работниками и клиентами.

И вот теперь, после проведенного следствия, для Брауде всё стало окончательно ясно. Появление в осаждённой Казани друзей — боевиков, закалённых в схватках с царской охранкой и принимавших активное участие в прогремевших по всей стране экспроприациях, ни к чему хорошему для новой власти привести не могло.

Брауде помнила о разговоре с Леонардом, знала о родственных и коммерческих связях семей Ильиных и Дубининых, об их деньгах, которые они не могли забрать из банка после революции. Похоже, что Леон и старший Ильин, финансировавший заговорщиков в Самаре, связаны с исчезновением части золотого запаса при его эвакуации из Казани.

Вряд ли израненный и спасённый ею от расстрела Бакунин мог принимать непосредственное участие в хищении. Хотя кто его знает, этого фанатичного анархиста, необузданного противника всякой власти. А вот появление в этой компании более уравновешенного и рассудительного Петра Дубинина, фронтовика, прошедшего суровую школу боёв мировой войны, только укрепило догадки заместителя начальника Особого отдела ВЧК: следы пропавшего золота надо искать там, где находится эта троица. Искать и надеяться, что они ещё не успели уехать далеко, и что было бы хуже всего, переправить свой груз на западный или южный берег Каспия.

Допросив немногих оставшихся в госпитале тяжелораненых соратников Бакуна, Брауде смогла собрать дополнительную информацию о возможных места нахождения друзей — головорезов.

Пётр Дубинин с женой и её отцом первыми выехали из Казани. Скорее всего, в Самару. Бакуна перед отступлением Народной армии вывез из госпиталя один из лидеров КОМУЧ Борис Фортунатов. Про Леонарда анархисты и эсеры рассказали более подробно.

Отряд, собранный им для конвоирования таинственного груза, комплектовался в спешке. Постоянные обстрелы Волжской военной флотилией, бомбардировки с воздуха и стремительное приближение Красной армии предвещали скорое падение власти КОМУЧ в Казани. Торопливо сформированный отряд состоял из двух групп бойцов, абсолютно разных не только по национальности и языку, но и по боевому опыту, идеологии и дисциплинированности. Закалённые в боях мировой войны сербские добровольцы и анархисты с эсерами, разбитые большевиками в авантюрном походе Муравьёва. Сплачивали их только православная вера и непримиримая враждебность к большевикам.

Следственная комиссия Казанского губернского Революционного Трибунала установила:

При вывозе золотого запаса России в Самару в августе тысяча девятьсот восемнадцатого года в отделении Народного банка РСФСР были незаконно получены и впоследствии бесследно исчезли восемнадцать тысяч девятьсот сорок четыре килограмма золота. По сведениям агентуры КазГубЧК, оставленной в Казани перед эвакуацией чрезвычайной комиссии в Свияжск, похищенное золото предположительно отправлено:

а) 12342,0 кг (242 ящика) в монетах и слитках двадцать второго августа вывезены на подводах к северо-востоку от Казани и, вероятно, спрятаны где-то в лесах. Агенты Брауде из персонала банка смогли сообщить о погрузке этой партии золота в КазГубЧК, вследствие чего была организована операция по перехвату обоза. Повозки и сопровождавшие их иностранные легионеры были обнаружены, когда они уже возвращались в Казань. Произошел короткий бой, конвоирующие были уничтожены, но золота при них не было. Оно исчезло.

б) 977,6 кг (20 ящиков) золота в 30-ти фунтовых слитках пытались вывезти к Деникину в Крым белые офицеры из казанского подполья. Каким путем они собирались сделать это, никто не знает. Агентов Брауде, следивших за подпольщиками, вероятно, уничтожили, потому что их больше не видели и судьба их неизвестна. Часть этого золота оказалась в Крыму.

в) 5624,4 кг (109 ящиков) в монетах вывезены в конце августа в Самару. Часть золота была получена в банке представителями семей промышленников Ильиных и Дубининых. Другая часть — членом Военного совета Народной армии КОМУЧ Борисом Фортунатовым по подложным документам на военные нужды этого комитета. По сведениям, полученным от своих агентов в Казани и Самаре, Брауде знала, что это золото планировалось вывезти в южные регионы России и оттуда к Деникину или за границу.

В Самаре Леонард никого из родственников уже не застал. Ильины и Дубинины спешно выехали в Оренбург, оставив сообщение, что будут ждать его там. В городе паника. Все говорили только о том, что надо как можно скорее бежать из него: большевики, взявшие десятого сентября Казань, готовят наступление на Самару. Леонард, взявшись за подготовку обоза к конному переходу, поначалу опасался, сможет ли во время всеобщей паники найти лошадей, повозки и упряжь. Но проблема решилась быстро и легко. Именно в это время в Поволжье разнёсся слух, что девятого сентября Совет Народных Комиссаров объявил о наборе лошадей в ряде губерний Приволжского военного округа. Реквизиция была платной, но большевики установили слишком малые цены, и этим отбили у селян желание продавать даже самых захудалых кляч. К тому же, как всегда, были и злоупотребления: иногда приёмщики, ссылаясь на отсутствие денег, выдавали крестьянам расписки, что вызывало у тех вполне понятное недовольство. Объявленная военно-конская повинность приводила к протестам, а порой и к вооруженным столкновениям.

Поэтому, когда в преддверии наступления большевиков на Самару Леонард предложил местным владельцам гужевого транспорта довольно большие суммы в золоте, те быстро продали ему не только семьдесят лошадей и тридцать повозок, но и всё иное снаряжение, необходимое для долгого конного перехода.

Красная армия приближалась, и медлить с отъездом было опасно. Поэтому уже в конце сентября, после недолгих сборов и подготовки, обоз с загадочным грузом, оружием, продовольствием и фуражом под конвоем сорока бойцов вышел из города.

За день до отправления Леонард получил сообщение от Бакуна и Ольги:

«С Волжским конно-егерским дивизионом Фортунатова мы скоро будем под Самарой, где ты, возможно, сейчас находишься. Но вряд ли там увидимся: дивизион будет прикрывать отход основных сил Народной армии от города. Поэтому надеемся на встречу дома в Оренбурге, как и договаривались. Там «казачья власть» атамана Дутова, и пока всё спокойно.

По сведениям КОМУЧ, Марию в сопровождении Фомина собираются отправить в Астрахань или Гурьев, если большевики захватят его так же быстро, как Казань. Фортунатов утверждает, что чекисты пока ещё не знают, где ты находишься, но предполагают, что можешь попытаться уйти со своим «багажом» на юг к побережью Каспия и оттуда к Деникину. Они надеются, что смогут найти тебя, когда попытаешься выйти на связь с Марией, которую хотят использовать как приманку. Следственная комиссия губернского Трибунала установила, что во время эвакуации золотого запаса по поддельным документам было получено более тысячи пудов золота, часть которого вывозится или уже вывезена на юг России. Перекрыть пути должны несколько десятков агентов Брауде, отправленные в Оренбург, Уральск, Гурьев, Астрахань, Ростов.

Эта бешеная чекистка что-то задумала. Так что будь осторожен. Тебя и твой "груз", скорее всего, уже везде поджидают.

И ещё! Остерегайся Фомина, твоего земляка из Закаспийска! Из всех сотрудников ГубЧК только он хорошо знает тебя».

2024 ГОД. ЗАКАСПИЙСК. СТО ЛЕТ СПУСТЯ

«Остерегайся Фомина из Закаспийска».

Эти слова он помнил от отца, а его отец от деда, родственники которого разъехались отсюда по разным городам и странам ровно сто лет назад.

В две тысячи двадцать четвёртом году в Закаспийск, небольшой провинциальный городок на берегу Каспийского моря, переехал на постоянное место жительства Александр Александрович Гурин. Приехал из Баку, где прожил всю свою пока ещё не слишком длинную, как он считал в свои пятьдесят четыре года, жизнь. Оттуда он когда-то уходил на службу в армию, потом уезжал на учёбу в университет. И там же после окончания архитектурного факультета работал в организованной им строительной компании.

Что привело его сюда, к руинам имения прадеда, разрушенного до основания временем и людьми? Может быть, волновавшие и тревожившие вопросы о местах, где жили, работали и откуда во время гражданской войны бежали, бросив всё нажитое имущество, его предки. Или попытка раскрыть наконец-то все тайны и узнать, что же произошло с одним из богатейших семейств Российской империи, распавшемся в двадцатые годы прошедшего века.

В детстве он часто слышал приглушённые разговоры родителей о разорённом в годы смуты родовом гнезде, оставленных домах, магазинах и предприятиях, о пропавших при попытке вывоза за границу сокровищах. Помнил, как в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году ездил с отцом в Оренбург, где первый и последний раз встретились потомки родственных и дружных когда-то семей, разбросанных по огромной стране после революции. Его отец организовал встречу для того, чтобы вместе попытаться раскрыть тайну обоза с золотом Ильиных и Дубининых, исчезнувшего в начале века. Но ожидаемое счастливое воссоединение и сближение потомков не состоялось. Родственники, никогда не видевшиеся до той встречи, сначала смущались и робели, потом горячились и спорили, а в конце рассорились и разъехались, так ни о чём и не договорившись.

Александр Александрович, взявший после свадьбы фамилию жены, наконец-то обосновался в городе, построенном когда-то при деятельном участии его предков — рыбопромышленников Дубининых. Решение исполнить мечты отца и переехать сюда далось ему нелегко. Жена с сыном наотрез отказались уезжать в захудалую, как они выразились, провинцию, и он один, оставив семью и созданную им компанию, перебрался в город, о котором слышал так много удивительных историй и в который уже с детства мечтал попасть.

Вскоре после переезда Гурин устроился на работу в городской отдел архитектуры. Спокойный, исполнительный, неприметный человек. Никто не обращал на него внимания до тех пор, пока он не занялся расспросами, поисками, обследованием местности. Выезжая по выходным в соседние города и сёла, новоприбывший переселенец встречался и знакомился с жителями, выпытывал сведения о старых зданиях, сооружениях, памятниках. В общем-то, никого не удивляло, что новый архитектор интересовался историческими достопримечательностями. Но когда Сан Саныч, как со временем стали называть Гурина соседи и коллеги по работе, принялся опрашивать старожилов о тайниках, раскопках и ценных находках, о поисках сокровищ в окрестностях и на побережье Каспия, все поняли: в городе появился очередной искатель кладов.

А кладоискателей за последние десятки лет здесь побывало немало: от местных подростков с сомнительными схемами и планами, передаваемыми из поколения в поколение, до заезжих «специалистов» с современным поисковым оборудованием. Ходили даже слухи, что кто-то из влиятельных людей из «власти» следил за поисками, руководил ими, а всех неподконтрольных искателей приключений убирал, или они сами почему-то неожиданно исчезали.

Новая волна «золотой лихорадки» всколыхнула Восточный Прикаспий в две тысячи двадцать втором году после приезда представителей концерна «Shеll» для подписания меморандума о сотрудничестве в области разведки и добычи углеводородов. Иностранные компании уже много лет занимались разработкой нефтегазовых месторождений на шельфе Каспийского моря. И это давно уже никого не удивляло и не волновало. Но в этот раз среди руководителей делегации концерна оказался потомок одного из представителей английской миссии, действовавшей в Гурьеве при штабе белоказачьей армии генерала Толстова в тысяча девятьсот восемнадцатом — тысяча девятьсот двадцатом годах. При встрече с главой администрации города англичанин рассказал, что причиной его неожиданного появления стало желание пройти по следам героического пути прадеда — капитана Алана Дугласа Седдона, члена миссии, отступавшей с Уральской армией из захваченного большевиками Гурьева на юг, вдоль восточного побережья Каспия.

Болтовня мелкобрита о желании почтить память предка никого из ушлых многоопытных жителей Закаспийска, конечно же, не умилила и не растрогала. Все прекрасно поняли, зачем этот прохвост островитянин приехал сюда. Поняли, ещё раз вспомнили историю и в очередной раз насторожились. Достали из бабушкиных сундуков старинные копии планов и карт с указанием мест, где по легендам были зарыты сокровища, перевозимые в обозах беженцев. Вытащили припрятанные на чердаках и в чуланах видавшие виды металлоискатели и углубились в прочтение местной «жёлтой» прессы, не упустившей удобного случая для поднятия своих давно упавших тиражей.

Получив шанс для привлечения читателей, пройдохи журналисты, не найдя ничего нового, просто скопировали из старых газет и журналов статьи о страшном «Ледовом походе» отступавшей казачьей армии. А последствия этого перехода были действительно ужасающими: большинство казаков, членов их семей и мирных жителей, в страхе бежавших из Гурьева перед его захватом большевиками, погибли в мучительном двухмесячном блуждании по зимней обледеневшей степной пустоши.

Но не на десятках тысяч погибших беженцах акцентировали внимание газетные писаки в этот раз. Золото, серебро, войсковая казна, ….!

ВЫПИСКИ ИЗ ГАЗЕТ:

«… Февраль 1979 года. … Командир самолёта Владимир, указывая рукой в сторону Каспийского моря, говорит: «Вон там, справа на траверзе, посёлок Прорва. Место знаковое для Уральских казаков. Зимой 1920 года, во время отступления, Атаман Толстов зарыл там войсковую казну — золото и серебро. По слухам, несколько ящиков. Но где спрятали казаки свою казну, никто не знает. Поиски никаких результатов не дали. Прорва — гиблое место…».

«… скоропалительный уход атамана Толстова из Гурьева с золотым обозом и личной Редутской сотней, и их таинственное исчезновение на 25 дней во время “марша смерти” основного состава Уральского казачьего войска. Сомнений не оставалось: именно в этом месте был лагерь атамана Толстова, здесь схоронился отряд вместе с золотым обозом…».

"… все верили, что вернутся сюда, поэтому прятали по частям в разных местах. Тем более, сразу схоронить столько золота — это нереально. С ними ехал банкир Уральского казачьего войска — значит, с ним была его казна. А это был уральский военный бюджет, то есть очень большая сумма, которая предназначалась для покупки оружия и продовольствия. Также казаки сдавали на хранение банкиру свои ордена — золотые, с бриллиантами. Доподлинно известно, что было 7 повозок. А сколько золота и серебра было в тоннах, остается только предполагать…».

«… Теперь становится понятным, почему в передовом отряде Толстова находился заведующий Яицким Войсковым Банком. Вероятно, сопровождал золотой запас Банка. Если бы казна была пуста, стоило ли её сопровождать лично заведующему Яицким Банком? Вероятно, нет. Ведь, ящики с серебром доверяли казачьим офицерам …».

После гибельного «Ледового похода» тайна исчезновения ценностей, перевозимых в обозах казачьей армии и беженцев, так и осталась нераскрытой. Пропавшее золото Яицкого Войскового Банка, английской миссии, войсковой казны армии генерала Толстова никто больше не видел. За прошедшие десятилетия достоверные детали этой истории были утеряны и забыты. Только легенды и неподтверждённые версии о несметных богатствах передавались из поколения в поколение жителей Поволжья и Прикаспия. Одни где-то слышали, что сокровища всё-таки удалось переправить на западный берег Каспия в Порт-Петровск, а оттуда к Деникину. Другие утверждали, что золото эвакуировала белая флотилия в Баку и далее — в занятый англичанами персидский порт Энзели. Но большинство поисковиков не сомневались: с восточного берега Каспия легендарные сокровища никто не мог вывезти. Корабли красной Волжско-Каспийской военной флотилии в те годы контролировали побережье вплоть до Персии. А мифы о вывозе золота распространялись сотрудниками ВЧК с целью исказить достоверную информацию о вероятном месте нахождения тайников и схронов с ценностями и сбить со следа возможных кладоискателей.

Годы шли, сменялись поколения. Менялись люди, их мировоззрение и интересы. Но о пропавших сокровищах никто не забывал и время от времени предпринимались попытки их отыскать. Кто-то надеялся на помощь магов и экстрасенсов, а кто-то — на современную аппаратуру и новые методы ведения поисковых работ.

После приезда англосакса, пытавшегося, по мнению жителей города, «внаглую выведать» родовые тайны каспийских следопытов, очередная волна «золотой лихорадки» накрыла провинциальный городок и оживила «чёрных копателей». В немалой степени шумихе и обсуждениям поспособствовала новость о том, что в ближайшие год-два начнётся давно ожидаемая реконструкции морского порта, а вместе с ней — дноуглубительные работы и работы по расчистке акватории порта и гавани. Если сокровища были спрятаны или затоплены поблизости от территории порта, то при масштабных работах они будут либо окончательно утеряны, либо обнаружены зарубежными компаниями, заключившими договоры о выполнении работ по уникальному проекту.

Тут-то и начался переполох, а вслед за ним усилилась слежка за местными и приезжими кладоискателями.

Вот и Сан Саныч со временем заметил, что кто-то ненавязчиво, но довольно пристально за ним наблюдал. Предчувствие и интуиция не подвели. Вскоре он был задержан возле развалин бывшей усадьбы Дубининых.