ЗОЛОТОМОР, или Застывшие слёзы Богов

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

2024 ГОД. АВГУСТ. ЕКАТЕРИНБУРГ

«Да! — понимающе усмехнулся и вздохнул Алексей. — Два-три таких брюлика решили бы и мои проблемы».

Расшифровывая полустёртые записи в тетрадях прадеда, он прочёл в одной из них историю о найденной в оренбургском доме Ильиных шкатулке с драгоценностями.

«Тогда, где же остальные камни? По предположению дяди Леонарда бриллианты Дубининых и Ильиных, возможно, также были спрятаны в тайниках. А что если до сих пор хотя бы часть из них там и находится? Это же миллионы долларов по нынешним ценам! Надо наконец-то отправить Максиму фотографии просмотренных документов. Пусть историк ломает голову, может быть предложит, что делать дальше. Всё-таки пора разобраться в истории, которую в течение века по разным причинам предпочитали не вспоминать родственники. Если не разгадать тайну пропажи семейных сокровищ, то хотя бы прояснить обстоятельства некоторых загадочных происшествий, случившихся в последующие годы с членами семей и, похоже, связанных с событиями вековой давности».

Занимаясь разборкой и изучением найденных документов, Алексей был вынужден хотя бы изредка выезжать в городскую квартиру. Тетя Клава, как и прежде, присматривала за ней, а заодно и за ним: покупала продукты, стирала одежду, тревожилась и звонила, если он вдруг долго не приезжал.

Собираясь в очередную поездку в город, Ильин вспомнил про сына соседки и решил захватить с собой самовар, который собирался отдать ему. Вытащив из-под стола, решил немного почистить. Истлевшие тряпки, которыми была заткнута ржавая прогоревшая труба, посыпались из неё. Может, и зола на дне ещё осталась. Ни к чему тащить в городскую квартиру вместе с металлоломом всю эту древнюю труху.

Разложив на полу старые газеты, протёр медный корпус снаружи и внутри. Затем принялся кухонным ножом и крючком из проволоки выдирать из черной обгоревшей жаровой трубы ссохшиеся рассыпающиеся лоскуты. Остатки мусора решил вытряхнуть и перевернул потрёпанный людьми и временем, но заблестевший после чистки антиквариат. Внутри топки загремело, и вместе с пылью и ржавчиной оттуда посыпались и покатились, глухо звеня и сверкая, жёлтые монеты.

Бросив самовар, Алексей сгрёб их в кучу и поднял несколько: «Тяжёлые?! Это же золото! Профиль Николая II. Царские червонцы».

Лихорадочная дрожь и слабость в ногах заставили его опуститься на пол. Никогда не видел он таких монет, но слышал об их ценности. Долго сидел, зачерпывал дрожащими ладонями из сверкающей груды червонцы, подбрасывал их и слушал опьяняющие звуки падающего золота.

Смятение, растерянность и тревога, угнетавшие его последний год, мягко схлынули тёплой ласковой волной. Умиротворение и спокойствие разлились по телу, заглушая боль потерь, горечь несбывшихся надежд, страх ожиданий.

Алексей встряхнулся, отгоняя обволакивающую усталость и, резко поднявшись, подошёл к окну, чтобы лучше рассмотреть находку. Ни вмятин, ни царапин. Монеты выглядят идеально. На одной стороне — портрет Николая II и надпись по кругу: «Б.М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.». На обратной стороне — герб Российской Империи, номинал — 10 рублей и год выпуска — 1899. На боковой поверхности надпись: «Чистаго золота 1 золотникъ 78,24 доли» (АГ).

Вспомнились уверения матери о том, что вещи, документы и семейный медальон Леонарда его вдова передала сыну Анатолию, вскоре после этого пропавшему без вести. Очевидно, среди вещей прадеда были и эти монеты и найденные недавно дневники. Сколько же десятилетий они пролежали в своём необычном хранилище? Кто положил их туда? Кто последний видел и держал в руках? Если Анатолий Ильин, то прошло уже более семидесяти лет, а если Валентина Ильина, то не менее четверти века. Хотя на встрече родственников в Оренбурге она утверждала, что вещи Леонарда пропали вместе с его сыном. И вот теперь стало ясно, что самое ценное из наследия отца Анатолий перед отъездом всё-таки оставил дома. Возможно, взял с собой часть документов и монет, и его исчезновение каким-то образом связано с ними.

Телефонный звонок вывел из оцепенения.

— Неужели нашёл?! Где, как? Через столько лет!

— Да, Максим, кажется, нашёл. Почему кажется? Не уверен, что это именно те бумаги, о которых говорят более ста лет. А если всё же они, то вероятно, не все. Попробую объяснить. Судя по их состоянию, думаю, что пролежали там, где я их нашёл, достаточно много десятилетий. Да, в них есть сведения о золоте и бриллиантах, есть даже некий список (покажу при встрече). Но в просмотренных мною записях нет ни фактов, ни даже намёков на то, что сокровища вывозились куда-то на юг, где впоследствии и пропали, как рассказывал Дубинин на встрече в Оренбурге.

— А ты все дневники уже изучил?

— Нет, только некоторые бегло посмотрел. Пока что тетради, блокноты, отрывочные записи поверхностно просматриваю и раскладываю в разные папки: по датам, фамилиям, городам.

— Ну, ты прямо как бухгалтер!

— В геодезии так положено: при работе с документами должны соблюдаться жёсткие правила и порядок.

Максим оживился:

— Отлично! У нас, историков, тоже ценятся точность и систематизация. Давай подумаем, что мы имеем. Найдены документы, скорее всего, связанные с известной нам историей вековой давности. Но есть некоторые сомнения, потому что в просмотренных записях нет информации, подтверждающей гипотезу Дубинина. Что делать дальше? Для начала — более тщательно поработать над уже найденными бумагами. Ты же сказал, что просмотрел только часть из них, и то поверхностно. Если всё-таки найдутся записи с конкретными сведениями о том, куда Леонард вывез золото, то можно заниматься расследованием и, возможно, поисками. А если они исчезли с вместе Анатолием семьдесят лет назад, то придётся забыть об этой истории и продолжать жить дальше также спокойно и безмятежно, как жили до того. Ну, может быть, вспоминая иногда строки Омара Хайяма: «Мне известно, что мне ничего неизвестно! — Вот последняя правда, открытая мной». Здесь, кстати, мама рядом сидит, Елена Сергеевна, помнишь её? Отнимает у меня телефон, чтобы поговорить с тобой. Всё-таки более тридцати лет не виделись.

— Здравствуй, Лёшенька! Что же за беда такая прошлась по всей вашей семье? Ты помнишь меня? Мы ровесницы с твоей матушкой. На встрече в Оренбурге подружились, а потом вот только открытками к праздникам обменивались. А теперь и её уже нет.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! Да. Вот так сложилось.

— Держись, Алёша, крепись и не падай духом. Приезжай к нам. Поговорим, поделимся радостями и успехами, погорюем об утратах и потерях. Заодно семейные легенды обсудим, о которых вы с Максимом говорили. А то слышу, вы в порыве пессимизма средневековых классиков цитировать начали. В наших семьях пессимистов никогда не было. Борцы за справедливость были, искатели приключений и бесшабашные авантюристы тоже были. Так что и вы, их потомки, постарайтесь быть похожими на них — неугомонных оптимистов.

Раз уж вы решили хотя бы немного разобраться в той давней истории, то я тоже могу помочь вам. Мой отец родился в Иране, а после возвращения семьи в тысяча девятьсот сорок шестом году в СССР работал в МИДе при Молотове и Вышинском. Это потом, уже после репрессий, семья перебралась в Казань. Он особо не откровенничал, а вот его сестра Ольга Петровна в ответ на мои расспросы после встречи в Оренбурге кое-что рассказала. И, кстати, передала мне один из тех самых медальонов, о наличии которых настойчиво допытывался Александр Александрович Дубинин.

Максим рассказывал тебе о его сыне, недавно приезжавшем к нам. Я посмотрела родословную. Получается, что мы с ним троюродные брат и сестра. Но он младше меня лет на двадцать. Вежливый, спокойный, но слишком уж, как бы поприличнее выразиться, … вкрадчивый и скрытный. Всё выспрашивал и выведывал, но о себе ничего определённого не сказал. Обмолвился только, что всю жизнь прожил в Баку, откуда, как я помню, и его отец приезжал в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. А где сейчас живёт и где они с друзьями ведут поиски пропавшего обоза, так и не открыл нам.

Кстати, я догадывалась, что у Валентины остались какие-то документы и вещи от Леонарда. На той давней встрече Дубинин намекнул, что хочет приехать в Свердловск и вместе попробовать отыскать эти бумаги. Но она неожиданно для всех очень резко оборвала его и сказала, что никаких поисков и общения больше не будет. А после этого быстро собралась, уехала и больше ни с кем близко не общалась. Тогда это показалось очень странным.

Думаю, что разговоры о сокровищах, якобы вывезенных Леонардом Ильиным куда-то на юг, вполне могут быть достоверными. Последнее время не только в архивах, но уже и в интернете появились свидетельства о том, что золото из Казанского отделения Народного банка РСФСР вывозилось не только на восток к Колчаку.

— Интересно! Посмотрю, почитаю. Но...! — Алексей, относившийся к идее поисков, как и его отец, с ироничным пессимизмом, попытался осторожно объяснить свою позицию. — Дело в том, что у нас нет никаких свидетельств и доказательств того, что деньги и ценности семей вообще куда-то вывозились. Они были, с этим не поспоришь. Но что с ними случилось, пока ещё неизвестно. Есть только одни разговоры, слухи, намёки, да ничем не подкреплённые заверения Александра Дубинина, которые мы слышали в Оренбурге. Давайте сделаем так. Я ещё поищу, вдруг что-то найду. А потом приеду к вам, чтобы вместе разбирать и расшифровывать записи в найденных документах. Всё-таки вы какисторики более компетентны в исследованиях такого рода. А заодно мы подумаем, что делать дальше. Если решим заняться расследованием событий столетней давности, то это надо делать там, где они начинались — в Казани. Но, если честно, я считаю идею поисков сомнительной и в данное время невыполнимой. Чтобы разгадать тайну исчезнувших сокровищ, надо повторить предполагаемый путь Леонарда. Проехать через Казань, Самару, Оренбург и потом, возможно, куда-то дальше на юг — Гурьев (сейчас Атырау) или Астрахань. На это нужны большие деньги. И ещё неизвестно, чем окончатся поиски.

НАМ ЖИЗНЬ ВСЕГДА ПОДАРИТ ШАНС. Омар Хайям

«Но с долгами-то все проблемы теперьрешены? — После разговора с родственниками мелькнула успокоительная мысль, но при взгляде на кучу монет тут же растаяла. — Нет, надо трезво оценивать реальное положение. Слишком большие долги, чтобы ликвидировать их с помощью этого золота. … Кстати, сколько их?»

Алексей снова потряс самовар, перевернув его. Ничего больше не звенело, не гремело, не падало. Смёл мусор с газет. Пересчитал: девяносто две монеты. Но как и кому их продать? И сколько всё это будет стоить? Заглянул на сайты с объявлениями «Золотые червонцы времён Николая II». Средняя цена продаж — от пятидесяти тысяч рублей за штуку. Но это только предложения, а за сколько купят, ещё не известно. Так что если предположить, что найдётся оптовый покупатель с ценой немного ниже, то за все монеты можно получить не больше сорока тысяч долларов.

«Даже продажа дома и этой находки проблему не решат. … Ладно, дочищу окончательно этот цветмет, поеду в город и отдам Олегу. Посижу с ним, а потом уже буду думать, куда монеты пристроить и какие долги сначала закрывать».

Вытащив самовар во двор на солнце, стал сдирать ржавчину и нагар с трубы, заодно пытаясь выковырять оттуда застрявшие тряпки.

Наконец весь оставшийся мусор вывалился из топки. Алексей осторожно развернул клубок из ссохшихся обрывков ткани и увидел маленькую плоскую деревянную коробочку не больше десяти сантиметров длиной и четырёх шириной. Лёгкая, завёрнутая в истлевший платок, перевязанная медной проволокой, она застряла на выходе из топки и поэтому не выпала вместе с тяжёлыми монетами.

«Ну и что же интересного в ней может быть? Возможно, какая-то вещица, памятная для кого-то в давние времена, а сейчас, скорее всего, никому не нужная. Мало ли таких безделушек продаётся на блошиных рынках».

Металлические петли заржавели, а накладной декоративный замок из латуни, вроде бы в порядке, только потемнел от патины.

Алексей потрогал защёлку, с трудом приподнял её и открыл коробочку.

Ослепительное сияние всех цветов радуги вырвалось из многолетнего заточения. При малейшем повороте оттенки радужных бликов переливались и менялись. Горячее солнце, отразившись в самоцветах, лежащих в футляре, холодным ярким блеском разноцветных лучей слепило Ильина.

Он огляделся и захлопнул крышку коробки, испугавшись, что сверкающий блеск заполнил не только двор, но и улицу, привлекая чужое внимание.

«Ну и денёк сегодня выдался! — занемевшими от потрясения руками Алексей лихорадочно пытался засунуть коробочку то в один, то в другой карман, и тут же снова вытаскивал и проверял, нет ли в них даже небольшой прорехи, через которую драгоценная находка могла выпасть. А в голове крутилась и не давала покоя одна и та же мысль: — Неужели это они?! — И тут же внутренний голос с сомнением шептал: — Таких подарков в жизни не бывает. Ты ведь не герой Дюма, нашедший сокровища аббата Фариа. — Но мучительная надежда, уже поселившаяся в голове, снова убеждала и утешала: — Они это, они! … Правильно, ты не Дантес. Тот нашел целый сундук с золотом и драгоценностями. А ты — всего лишь несколько бриллиантов».

— Кстати, — пришёл в себя Алексей, — а сколько их там. Ведь и вправду, немного.

Оглядевшись и убедившись, что безлюдная улочка также тиха, как всегда, он вбежал в дом и лихорадочно выдернул из кармана руку с зажатой в ней коробкой. Немного успокоился, сел за стол и, зажмурившись, открыл футляр.

На белом атласе, покрывавшем внутреннюю сторону крышки, увидел старинный логотип — именное клеймо под Государственным гербом Российской Империи:

ФАБЕРЖЕ

ПЕТРОГРАДЪ

МОСКВА, ЛОНДОНЪ

На ложементе из бело-жёлтого бархата холодно блестели, без солнечного света уже не ослепляя, десять камней: три больших и семь немного меньше. Рядом с ними лежал жетон из белого металла. Во дворе Алексей, потрясённый не виданным ранее блеском самоцветов, не обратил на него внимания. А теперь сразу же понял: это и есть один из четырёх медальонов, переданных потомкам Ильиных и Дубининых более ста лет назад. Из семейных преданий было известно, что по символам, оставленным на медальонах, можно определить местонахождение исчезнувших после революции сокровищ. Но для того, чтобы понять закодированные послания и найти это место, потомкам семей нужно объединиться.

Тщательно рассматривать медальон пока не стал: сейчас не до расшифровки головоломки предков. Главная задача на ближайшее время — разобраться с камешками — сверкальцами, так долго хранившимися в найденном футляре. «Если действительно это те самые "Застывшие слёзы Богов" из Персии, о которых говорится в дневниках, то все проблемы, навалившиеся на него в последние годы, будут решены. А как их проверить? Надо посмотреть в интернете».

Набрав в поисковике запрос «Как определить настоящие бриллианты», тут же нашёл множество советов. Частью из них не рискнул воспользоваться: побоялся тереть камни пилкой для ногтей, бить по ним молотком, жечь огнём и кислотой. А вот по стеклу поцарапал. Все царапали хорошо, качественно! И метод проверки дыханием тоже опробовал: на стекле влага была, а на бриллиантах нет.

Впрочем, Алексей понимал: вряд ли кто-то из его предков стал бы прятать подделку вместе с золотыми монетами. Так что надо искать хорошего добросовестного оценщика или ювелира. В Екатеринбурге расспрашивать и советоваться по таким вопросам он не решился. Позвонил в Москву к однокурснику, закадычному другу Валере Степанову и без долгих разъяснений попросил разузнать, нет ли у кого-то из его знакомых или родственников сведений о специалистах необходимого профиля. Как оказалось, и узнавать ничего не пришлось.

Валера даже удивился:

— А ты забыл, или тебя не было при разговоре с нашим математиком Альтманом на встрече выпускников три года назад? Там же подошёл и его племянник Давид Эйдельштейн. Помнишь такого? Он на курс старше нас, и учился на другом факультете вместе с моим братом. Короче, этот Дава лет через пять-шесть после получения диплома положил хрен с прибором на геодезию и стал заниматься семейным бизнесом — ювелиркой. Сначала просто перепродавал золотишко и самоцветы, а потом стал соучредителем в известной компании, занимающейся торговлей драгоценностями. Альтман теперь тоже работает по совместительству в этой фирме. Консультант по каким-то вопросам. Я возьму у брата их контакты и сброшу тебе. Поговоришь, намекнёшь на находку. Мне кажется, надёжнее и безопаснее варианта ты не найдёшь. Всё-таки это люди приличные, да и знакомы мы с ними уже больше двадцати лет.

Звонить Альтману и говорить с нимна такую необычную тему Алексею не хотелось, да и не заладились у них отношения во время его учёбы в столице. Юрий Моисеевич преподавал высшую математику в их ВУЗе и больше всего запомнился тем, что на зачётах и экзаменах одним из первых вопросов к Ильину и его сокурсникам, приехавшим из других городов, был такой: «Ну и зачем вы приехали на учёбу в Москву? У вас в Екатеринбурге (Симферополе, Волгограде, Минске …) такие прекрасные университеты». И объяснять ему что-либо по этому поводу было бесполезно. Родители одного из сокурсников Алексея, учившиеся у Альтмана четверть века назад, говорили, что и тогда он задавал приезжим студентам всё тот же вопрос. И когда на одном из экзаменов после третьего курса Ильин высказал предположение, что Юрий Моисеевич, вероятно, является автором пресловутой фразы «Понаехали тут», и ему неплохо бы запатентовать её, математик обиделся и назначил «понаехавшему» острослову пересдачу экзамена на осень.

Так уж бывает, что со временем всё скверное, мелкое и пустое сглаживается и забывается. А может, обоюдная выгода от предстоящей сделки помогла найти взаимопонимание. Как бы то ни было, по прошествии многих лет учитель с учеником наконец-то поговорили довольно радушно и тепло. Узнав суть вопросов, возникших у Ильина, Альтман рассказал, что компания «Davidiamond» много лет занимается вопросами определения подлинности драгоценных камней с проведением геммологического анализа на основе международных стандартов оценки. Давид на днях улетел в Магадан, но на обратном пути он обязательно заедет в Екатеринбург и проведёт предварительную экспертизу представленных материалов.

 1918 ГОД. САМАРА

Спешно вернувшись в Самару, Леон не стал скрывать свою находку и сразу же показал бриллианты дяде: «Надо бы определить подлинность и цену найденных драгоценностей». По приблизительной оценке Николая Сергеевича они могли стоить до трёхсот тысяч золотых рублей. Для определения точной цены он решил показать их знакомому ювелиру.

Воодушевлённый Леонард помчался к Маше. Надо успокоить и порадовать её: теперь у них есть средства для выплаты контрибуции. Искал по всему городу, но не смог найти ни в этот, ни на следующий день. Когда родные и знакомые переполошились, узнав об исчезновении Марии, Ольга Ильина призналась: подруга, как и её брат, уехала в Казань для поисков и спасения отца. Она надеялась, что Пётр через своих знакомых сможет там найти деньги, а Фомин выполнит обещание и посодействует освобождению старшего Дубинина из заключения.

Леон, успокоенный известием о том, что с Марией всё в порядке, но раздосадованный её неожиданным отъездом, объявил о намерении отправиться вслед за ней. Надеялся отыскать девушку и заплатить контрибуцию за её отца деньгами, вырученными от продажи бриллиантов Ивана Ильина.

Николай Сергеевич, всегда придерживавшийся принципов умеренности и сдержанности в действиях, не одобрил поспешного поступка дочери родственника и не поддержал рискованного решения племянника. Ехать в Казань, чтобы пытаться договориться с большевиками сейчас, во время наступления Народной армии, бессмысленно. А ехать туда с ценностями, да ещё из Самары, логова антибольшевизма, как её называли коммунисты, это вообще высшая степень безрассудства.

Дядя посоветовал не торопиться и не совершать необдуманных поступков. Спешкой и несдержанностью можно только навредить и Дубининым и себе. Нужно немного подождать. В ближайшие дни всё может измениться.

— Сегодня вечером состоится очередная встреча представителей Самарской торгово-промышленной палаты, Биржевого комитета и Общества фабрикантов и заводчиков с представителями КОМУЧ для подписания резолюции о постоянной финансовой помощи Комитету. Комучевцы, в свою очередь, обещали рассказать о планах по освобождению городов Поволжья силами антибольшевистской коалиции. Надеюсь, завтра сообщу нечто важное для всех нас. Кстати, Фортунатов и тебя приглашал на эту встречу. Как я понял, он хотел поговорить с тобой о сотрудничестве.

Леонард хмуро покачал головой:

— Извините, сейчас не до разговоров. … Как-нибудь позднее.

1918 ГОД. ЗОЛОТОЙ ЗАПАС ИМПЕРИИ

К началу Первой мировой войны золотой запас Российской империи был самым крупным в Европе: один миллиард шестьсот девяносто пять миллионов рублей, или тысяча триста одиннадцать тонн золота. За время войны он значительно уменьшился. В итоге ко времени захвата власти большевиками остаток золотого запаса составлял один миллиард сто один миллион рублей с учётом золота, добытого во время войны, или восемьсот пятьдесят две с половиной тонны золота.

Во время войны встал вопрос о сохранности золотого запаса. Было решено перевезти часть его подальше от границы: в Нижний Новгород и Казань. Эти города на Волге занимали удобное географическое положение и имели прямое железнодорожное сообщение с центром страны. Эвакуация сокровищ началась в тысяча девятьсот пятнадцатом году. В обширные кладовые Казанского отделения Народного банка с новейшими защитными системами хранения ценностей перевезли золото из Петербурга, Москвы и других российских губернских центров. Сюда же доставили драгоценности Монетного двора, Главной палаты мер и весов и Горного института. К июню тысяча девятьсот восемнадцатого года в местном отделении банка оказалось более половины золотого запаса Российской империи — примерно четыреста девяносто тонн золота в слитках и монетах на сумму немногим более шестисот миллионов рублей.

После захвата Самары в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года власть в городе перешла к Комитету членов Учредительного собрания, объявившему о свержении советской власти. Народная армия КОМУЧ и части взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса стремительно захватили несколько городов Поволжья. Захват Казани не входил в заранее разработанный стратегический план КОМУЧ. Его лидеры предполагали развивать наступление Народной армии в юго-западном направлении на соединение с Добровольческой армией генералов Алексеева и Деникина. Но обозначился успех в северном направлении. К тому же лидеров КОМУЧ встревожило сообщение о возможном вывозе золотого запаса из Казани. Во-первых, они были против выплат Россией Германии репарации по заключенному мирному договору. Во-вторых, белому движению необходимы средства для финансирования войны с большевиками и для расчетов с западными союзниками. Было решено предотвратить эвакуацию золота из казанского банка.

По словам одного из лидеров КОМУЧ, Казань было решено взять по следующим мотивам:

« — Здесь находилось большая часть золота российского государства…

— Здесь же находилось колоссальное количество всякого интендантского и артиллерийского снаряжения и вооружения…

— В Казани было много офицеров, среди которых значительное число организовывалось для выступления против большевиков и которых большевики начали уже беспощадно расстреливать.

— Кроме того, Казань была большим политическим центром России и главным центром Поволжья».

Войска красных, деморализованные предательством главкома Муравьёва и стремительным продвижением отрядов Каппеля и чехов, отступали. Двадцать первого июля белые подошли к Симбирску и на следующий день беспрепятственно заняли его. Ночью советское руководство покинуло город. Двадцать шестого июля там встретились Каппель, члены КОМУЧ Лебедев и Фортунатов и прибывший из Казани представитель Савинкова штабс-капитан Григорьев. Он рассказал о положении в городе, о многочисленном офицерском подполье, о том, что обещанное подкрепление к красным ещё не прибыло и сейчас самое подходящее время для наступления. Подступы со стороны Волги никем не прикрыты, можно высаживать десант. Тут же был разработан план захвата Казани.

Двадцать седьмого июля Наркомат финансов РСФСР, обеспокоенный ситуацией в Поволжье, принял решение об эвакуации золотого запаса из Казани. Об этом был информирован управляющий Казанским отделением Народного банка Петр Марьин. Двадцать восьмого июля прибыла эвакуационная экспедиция с несколькими баржами и пароходами. На них предполагалось вывозить золото в Нижний Новгород.

Прибывшие из Москвы финансовые работники вместе с сотрудниками Казанского отделения банка занялись подготовкой золота к эвакуации. Проводился частичный пересчёт ценностей и упаковка в ящики и мешки. Прокладывались подъездные пути от банка до пристани. Работы завершились к началу августа, но стремительное наступление белочехов и Народной армии помешало вывезти золото в установленные сроки.

Первого августа вооруженные пушками пароходы с войсками КОМУЧ направились к Казани и в устье Камы разгромили противостоящую им красную флотилию. На следующий день из Самары выехала группа боевиков Комитета для помощи казанским подпольщикам, решившим заблокировать транспортировку золотого запаса. Вслед за ними на барже Ильиных, перевозившей очередную партию соли, отправлялся Леонард, которого по просьбе Фортунатова дядя уговорил на сотрудничество с КОМУЧ. Старший Ильин и подумать не мог, что сын его непутёвого брата пользуется уважением у занимающихся большой политикой людей из столицы. Он убедил Леонарда, что тот нужен Комитету как опытный специалист по экспроприациям на случай, если придётся противостоять вывозу золота из банка силовыми методами. Уже установлена связь с казанскими подпольщиками и необходима координация совместных действий с ними. Фортунатов, в свою очередь, обещал выяснить, что случилось с друзьями Леона, выехавшими ранее в Казань, и помочь им в случае необходимости.

Николай Сергеевич, вручив племяннику сопроводительные документы к руководству Казанского отделения Народного банка, поручил договориться о расчетах за последние поставки и заодно постараться узнать, есть ли возможность вывести из-под ареста ценности и золото семей Ильиных и Дубининых.

Фортунатов дал задание выяснить, куда большевики намереваются эвакуировать золотой запас, и есть ли у них реальная возможность сделать это.

Леон догадывался, что главная задача, для выполнения которой его отправили в Казань, состоит не в противодействии вывозу золотого запаса. Этим занимаются совсем другие люди из подпольных групп Самары и Казани. Ильин старший уверен, что большевики в ближайшее время оставят Казань. Тогда, согласно обещаниям КОМУЧ об отмене национализации, он сможет забрать из банка арестованные ценности семьи, получить компенсацию за финансирование деятельности Комитета и выплату за реквизицию предприятий и оборудования.

А главная задача Леонарда — получение и вывоз семейных ценностей и золота из Казанского банка после захвата города силами белочехов и Народной армии.

Былого не вернуть. Дом и семья разрушены, друзья пропали. Найти их и помочь им он сможет, только выполнив данные ему поручения. Выход один — надо отправляться в Казань и сделать всё, что от него требуется. А потом найти Дубининых, узнать, что случилось с Бакуниным, и постараться уехать из Советской России.

Проводить племянника пришёл возбуждённый и ликующий Николай Ильин. Размахивая какими-то бумагами, торжествующе закричал:

— Дождались, Леонард! Не подвели твои однопартийцы, выполнили свои обещания. Вот последние постановления КОМУЧ: «…все вклады в банках и сберегательных кассах объявляются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращены обратно, … аннулирование займов отменяется». И о денационализации предприятий: «Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся налицо к моменту захвата, по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению Комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия, по ценам, существующим в период ликвидации захвата».

Николай Сергеевич взволнованно рассказывал, как на прошедшей встрече промышленники и купцы, фабриканты и заводчики, воодушевлённые пламенными речами, щедрыми обещаниями и клятвенными заверениями лидеров КОМУЧ о скором наступлении по всему Поволжью, договорились об экстренном финансировании Народной армии.

Дядюшка убеждал уже почувствовавшего надвигающуюся беду племянника: «Поддержка антисоветских сил Поволжья приведёт не только к возврату захваченных ценностей семьи, но и к скорому освобождению отца Марии».

А Леонард холодел от недоброго предчувствия:

— Что-то мне стало не по себе от ваших слов. … Застывшие слёзы Богов?! … Неужели вы это сделали?

Николай Сергеевич опустил голову и растерянно развёл руками:

— Не мог же я остаться в стороне. К тому же, если помнишь, по ранее подписанному договору я должен был передать КОМУЧ двести пятьдесят тысяч рублей.

Вот и сдал в фонд поддержки Комитета деньги, полученные накануне от одного из финансистов Самары за бриллианты твоего отца.

2024 ГОД. СЕНТЯБРЬ. ЕКАТЕРИНБУРГ

— Застывшие слёзы Богов! … Невероятно! Да ещё где?! Не в Москве, не в Петербурге. В Свердловске!

Племянник профессора Альтмана, известный московский специалист по драгоценным камням и металлам Давид Александрович Эйдельштейн, приехавший в Екатеринбург по совету дяди, до сих пор не мог привыкнуть к старо-новому имени столицы Урала. А может, просто не хотел. И ему больше нравилось название, данное сто лет назад в честь его единоверца, «злого демона революции» Якова Михайловича (Моисеевича) Свердлова.

— Это о чём вы с таким восхищением говорите, Давид Александрович? О золоте или о самоцветах?

— Уважаемый Алексей! Разве может человек с фамилией Эйдельштейн говорить так о презренном, как всем известно, металле? Человек с фамилией, переводимой с идиш как «драгоценный камень», и к тому же диамантер по призванию, может так восхищаться только бриллиантами.

— Диамантер?! … Звучит красиво. Я так понимаю, от слова диамант — бриллиант, алмаз.

— Верной дорогой идёте, товарищ Ильин. Diamonds expert — бриллиантовый байер. Оцениваю и покупаю бриллианты для моих клиентов. Алмаз, бриллиант или адамас, диамант, что на древнегреческом означает «непобедимый». Греки и римляне верили, что они могут быть осколками падающих звезд, и называли застывшими слезами Богов.

— Изящно! Древние эллины — мастера ярких метафор. А вы это серьёзно? Настоящие бриллианты? Я говорю про камни, которые нашёл дома.

— Серьёзнее и быть не может. Самые что ни на есть настоящие! Серьёзнее может быть только вопрос: чистые ли они? И это не в смысле качества, здесь сомнений нет. Чистые по происхождению и истории. Мы с Юрием Моисеевичем криминал обходим стороной и, по возможности, как можно дальше. Благодаря чему живём и работаем без особых проблем уже довольно долго. Ну, по крайней мере, с тех пор, как я покинул нашу благословенную альма-матер и сменил сферу деятельности. Я ведь там же учился, где и вы, только на другом факультете.

— Знаю, да и Альтман напомнил, когда я просил порекомендовать надёжного специалиста по оценке и продаже. Он сказал, что скоро вы будете у нас, и предупредил о строгих правилах вашей компании при работе с клиентами. Вы не работаете с товаром, имеющим криминальную предысторию и с товаром, не прошедшим предварительной проверки. Но я-то не перекупщик и не посредник. Я наследник и эти семейные реликвии достались мне от прадедов, солепромышленников Ильиных. — Алексей испытующе посмотрел на бывшего коллегу и добавил: — Заодно успокою вас: я не фармазон и предлагать вам фальшивые цацки не собираюсь.

Гость с удивлением повернулся к Ильину. Тот, скрывая улыбку, отрицательно покачал головой.

— Нет, я не из приблатнённых. Просто немного застал те времена, когда в некоторых кругах так говорили. Да и в экспедициях на Севере поработал немало. А там контингент самый разнообразный. Кстати, о криминале, который вы стороной обходите.

Эйдельштейн оторвался от приборов, с помощью которых увлечённо изучал камни, и вопросительно посмотрел на Ильина. Тот продолжил:

— Вы сказали, что придерживаетесь определённых принципов в своей деятельности и криминалитет стороной обходите. Но приехали ко мне в сопровождении людей Седова. А ведь это далеко не самые законопослушные жители Ебурга, как они называют наш славный город. Ну, по крайней мере, были такими в недалёком прошлом.

— Видите ли, Алексей. Мы знаем таких людей здесь и в других городах, но не связаны с ними как партнёры по бизнесу. Заказываем только услуги сопровождения и охраны. Они выполняют всё чётко, качественно и, главное, без лишних разговоров и вопросов. А что нам ещё надо?! А теперь перейдём непосредственно к делу. Бриллианты старинные, это видно по огранке. Где их гранили, не знаете?

— Я в этом не разбираюсь и прадед, от которого они остались, вряд ли разбирался. В его дневниках ничего об этом не сказано. Знаю только, что их привезли в Российскую Империю из Персии в начале двадцатого века.

Алексей показал футляр Фаберже и тетради, найденные в родительском доме.

Гость понимающе кивнул и пояснил:

— Огранка — "на глаз". Сейчас так не работают. Поэтому и блеск старинных бриллиантов слабее, чем современных. Но камни таких цветов и чистоты теперь редко где можно увидеть. Если только в музее или антикварных магазинах иногда. Надо показать их нашему ювелиру. Он сделает окончательную оценку. Как и куда их пристроить, мы уже знаем. Для нас главное, чтобы за ними криминальных хвостов не было.

Эйдельштейн открыл один из своих блокнотов.

— По поводу происхождения ценностей. Думаю, что особых проблем не будет. В статье 233 Гражданского кодекса о кладах указано:

«… зарытые в земле или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит имущество (земельный участок, строение и т.п.), где клад был сокрыт, и лица, обнаружившего клад, в равных долях».

Я уверен, что найденные монеты и камни культурно-исторической ценности не представляют. И если отнести их в полицию для получения официального заключения, то это подтвердится. Но всё будет долго, нудно и неизвестно, когда и чем закончится.

Вы, как я понимаю, владелец участка, где были найдены ценности, и вы же лицо, обнаружившее их. К тому же вы наследник людей, сокрывших ценности. Значит, всё найденное ваше. Поздравляю! Монеты и четыре отложенных камня я сейчас заберу, с вами расплачусь, а за остальными приеду после консультации с одним из авторитетных ювелиров. — Давид Александрович посчитал на калькуляторе, сверяясь с записями в блокноте, открыл портфель, строго посмотрел на Ильина и повторил: — Имейте в виду, обязательно приеду!

— И где мне теперь хранить оставшиеся камни.

— Не гоните волну, Алексей. Вы хотите сказать, что после нашей встречи полгорода будут знать, что мы здесь разглядывали и о чём говорили?

— Нет, извините, я не про вас, а про ваших сопровождающих.

— Слушайте сюда. Сопровождающие, как вы выразились, получают такие деньги, что им абсолютно всё равно, играем мы здесь в шахматы или беседуем о Лагранже и методах разложения пертурбационной функции. Так что живите спокойно до следующей нашей встречи и далее, насколько возможно. Главное, сами ни с кем больше не говорите ни о своей находке, ни о нашей встрече. А камни спрятать легко. Это не золото и не мешок с деньгами, которые легко можно обнаружить. Если прикопаете где-то поглубже, то никто и никогда их больше не найдёт. Сами только не потеряйте.

Оплату, как я полагаю, возьмёте наличными? — на столе перед Алексеем росла гора из пачек долларов, а Эйдельштейн продолжал: — Извините, деньги поганые, заморские, но наши родные пришлось бы укладывать в несколько чемоданов. Давид Александрович вырвал из блокнота и положил на стол лист с расчётами:

• Золотые червонцы Николая II — 92 шт. = 500 $ х 92 = 46 000 $;

• Бриллиант 10 (десять) карат — 1 шт. = 90 000 $;

• Бриллианты 5 (пять) карат — 3 шт. = 40 000 $ х 3 = 120 000 $.

Итого: 256 000$ (двести пятьдесят шесть тысяч долларов).

— Всё в ажуре? Расписку пишите по образцу. Если посчитаете, что мои расчёты неверны или найдёте где-то более выгодные курсы продажи золота и камней, скажите мне при следующей встрече. Но уверяю вас, больше никто не предложит. Да и опасно, можете на аферистов нарваться или представителей каких-либо недремлющих органов. И ещё неизвестно, кто из них опаснее. А мы с хорошими клиентами дружим, и друг друга не обижаем.

1918 ГОД. АВГУСТ. КАЗАНЬ

Я только верной пули жду,

Я только верной пули жду,

Что утолит печаль мою

И пресечёт нашу вражду.

Голова гудела, болела, во рту пересохло. Яркие круги под закрытыми веками, звон в ушах, тошнота и унылое пение где-то неподалёку заставили Леонарда протереть глаза и приподняться. Где это он?

Тёмная ободранная каморка с грязными стенами. Свет от фонаря еле пробивался сквозь пыльные потрескавшиеся стёкла зарешеченного окна. Единственный вход в тесное помещение закрывала массивная железная дверь.

Леон сел и осмотрелся. Что это? Тюрьма? Грубо сколоченные нары в два яруса вдоль стен, как в сибирской ссылке. Закралось пугающее предположение: «Неужели я до сих пор там — в Сибири, а всё, что случилось после неё, мне только приснилось?»

За дверью тянулось бесконечно тоскливое:

Но только смерть не для меня,

Да, видно, смерть не для меня,

И снова конь мой вороной

Меня выносит из огня.

— Всё про смертушку поёшь? Беду чуешь, Егорыч? — Громыхнув дверью, кто-то вошёл в соседнюю комнату и прервал заунывное пение. — Очнулся после встречи с тобой наш гость или уже не очнётся, как те два офицера при весенней облаве?

Леонард понял, что всё случившееся с ним не сон: он узнал этот голос.

В ответ на слова вошедшего, прерванный малоискусный певун, которого, очевидно, и звали Егорычем, забасил поволжским говором:

— Рассказали вам уже? Да тогда они уж шибко выкобенивались, вот и пришлось их контузить маненько. Только вот лишканул я немного. … А здесь-то хотел осторожно. Но когда он булгачить начал, пришлось успокоить чуток. Вы же приказали доставить во что бы ни стало.

— Смотри, если он успокоился на веки вечные, как те подпольщики золотопогонные, товарищ Вера сама приговор вынесет и сама его исполнит. Ты же знаешь, она скорая, если что не по ней.

— Да знаю уж. Бают, скольких врагов в расход пустила. И своих тоже. Тех, что оступились или слабину дали. А накой вы про смертушку-то помянули, Степан Михалыч? Он хто? Намо чай, особый какой, этот гость наш ералашный?

— Похоже, что особенный. Из эсеров он, когда-то вместе с большевиками с царским режимом боролся. С Верой Петровной в сибирской ссылке по соседству на поселении срок отбывал. Недавно освободился, в родные края вернулся, а его тут же по башке шандарахнули. … Ты на фронте, я слышал, геройствовал? Так здесь же не война, аккуратнее надо.

Егорыч закашлялся и после недолгого молчания упавшим голосом обратился к собеседнику:

— Нашего гостя я в порядок приведу, не сумлевайтесь. Пускай только отдохнёт маненько, а то надысь совсем квёлый был. А вы уж, товарищ Фомин, пособите мне, замолвите словечко перед товарищем Верой. Нам таперича под вашим началом вместе верой и правдой Советской власти служить. Вы знайте, если что случится, я не подведу.

«Фомин. Значит, не ошибся. Похоже, я в КазГубЧК? … А Вера Петровна? Это не Брауде ли?» — Леонард устало закрыл глаза.

1918 ГОД. ДЗЕРЖИНСКИЙ И БРАУДЕ

Состав образованного в Самаре КОМУЧ постепенно расширялся по мере вступления в него других бывших членов Учредительного собрания, перебравшихся в Поволжье. Самарским чекистам удалось внедрить в него своего информатора. Вскоре он сообщил о предстоящей отправке агентов Комитета в Казань для срыва плана по вывозу золотого запаса.

В начале августа стало ясно, что Казань большевикам не удержать. В банке готовились к срочной эвакуации. Во избежание хищений при подготовке и во время перевозки золота заместитель председателя Казанской ГубЧК Вера Брауде приказала установить наружное наблюдение за банком. Среди обслуживающего персонала были её осведомители. Информация обо всех неблагонадёжных работниках и клиентах сразу же доводились до Брауде. Особо подозрительных задерживали и доставляли к ней для проверки.

Вера Брауде. Фанатичная революционерка. Семья и всё личное на втором плане. С юности участвовала в борьбе: митинги, демонстрации, забастовки, экспроприации. Также постоянно: аресты, репрессии, ссылки. Впоследствии её однопартийцы отзывались о ней так: «Человеческого в ней не осталось ровно ничего. Это машина, делающая свое дело холодно и бездушно, ровно и спокойно.… И временами приходилось недоумевать. Что это? Особая разновидность женщины-садистки или просто совершенно обездушенная человекомашина?» Сама Брауде писала о себе: «Я всегда считала, что с врагами все средства хороши, и по моим распоряжениям … применялись активные методы следствия: конвейер и методы физического воздействия …. Применялись эти меры только к действительным врагам, которые после этого расстреливались…».

По одной из версий, Брауде вступила в партию эсеров по заданию Дзержинского. С помощью внедренных в ряды ПСР агентов «железный Феликс» решил добиваться развала и ликвидации левоэсеровского движения изнутри. После разделения эсеров на правых и левых в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года Брауде была выбрана секретарём Казанской организации Партии эсеров-интернационалистов и максималистов.

Её очередная встреча с Дзержинским произошла во время Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. С ноября тысяча девятьсот семнадцатого по январь тысяча девятьсот восемнадцатого года она работала в Отделе по борьбе с контрреволюцией Следственной комиссии Казанского губернского Революционного Трибунала. После левоэсеровского восстания Брауде вышла из партии левых эсеров. С июля работала заместителем председателя Казанской губернской Чрезвычайной комиссии.

Весна и начало лета тысяча девятьсот восемнадцатого года принесли тяжелые испытания большевикам: белые один за другим захватывали города Поволжья.

Дзержинский вызвал Брауде и дал указание установить наблюдение за Казанским отделением Народного банка, его работниками и посторонними лицами, появляющимися в банке и контактирующими с руководством, служащими и обслуживающим персоналом.

— Скорее всего, золотой запас не удастся эвакуировать, хотя сейчас принимаются все возможные меры для его вывоза. Мы предполагаем, что в случае захвата Казани белочехами и КОМУЧ, золото будет вывозиться ими на восток к Колчаку. Как? Пароходами по Волге и далее поездами. Будем отслеживать и по возможности препятствовать вывозу: армия, ВЧК, добровольческие отряды по мере продвижения поездов будут противодействовать всеми возможными методами и средствами.

Но с вами, товарищ Брауде, я хочу поговорить о другом.

Нам будет трудно контролировать вывоз и вынос малых партий золота из банка во время боёв за город. А то, что эти хищения будут, я уверен: при смене власти в прифронтовой полосе неизбежны беспорядки, хаос, сумятица. Перемещение огромных масс военных формирований и гражданского населения, сбои в движении транспорта создают возможности бандитам и мародёрам для воровства и разбоя. В таких условиях вывезти и укрыть похищенные ценности гораздо проще.

Выявлением этих преступлений будут заниматься группы наших подпольщиков в оставленных городах. Ваша задача: внедрить агентов во все структуры, близкие к Казанскому отделению Народного банка. Под контролем должны быть все: руководящие работники, простые служащие, уборщики. Но этого мало. Никто не знает, как все эти люди, даже самые надежные и лояльные к советской власти, поведут себя при новом режиме. Вам нужно уже теперь убедить их, что власть белых будет временна и преходяща. Чтобы не было и тени сомнений, что советская власть вернётся и беспощадно покарает всех предавших её, помогавших и даже сочувствовавших белым. Как убедить? По обстоятельствам: силой, обманом, лестью, подкупом.

Следующая задача. Необходимо отслеживать весь транспорт, вывозящий что-либо из банка. Ваши люди должны быть везде: среди грузчиков и охраны, среди сопровождающих при перевозках. Вы должны знать адреса или хотя бы примерное направление и расстояние до места доставки перевозимых грузов. По возможности, создавать засады и другие препятствия.

Всё отследить, конечно, не удастся. Ни нам, ни вам. … Увы. Хитёр русский народ, обязательно придумает что-нибудь этакое, что и представить сейчас невозможно. Вывезут, вынесут и спрячут. Но золото не может долго лежать в тайниках. Для того его и крадут, чтобы оно работало. Будут переправлять дальше. Когда? — Как можно раньше, пока Советская власть не вернулась. Куда? — Только на юг! Там у белых ещё есть надежда с помощью интервентов удержать власть и, собрав силы, перейти в контрнаступление. Их заботы — составлять планы. Ваше дело — выставить кордоны из проверенных людей на дорогах в южном направлении, а также в Гурьеве и Астрахани, откуда возможна перевозка золота на западный берег Каспия в Порт-Петровск и далее — в Баку или Крым. В Гурьеве находится английская миссия, занимающаяся приёмом, распределением и отправкой поступающих от интервентов грузов. Они превратили этот прикаспийский город в свой опорный пункт. Вывоз похищенных ценностей возможен через Гурьев с помощью англичан. Необходимо как можно быстрее выставить там наблюдательные посты: в порту, на складских территориях, возле постоялых дворов и, особенно у английской миссии. Вы должны знать всё, что происходит в городе, о чем говорят, шепчутся и даже думают. Делайте что хотите, но вы ответственны за результат.

Теперь о старых знакомых. Многие ваши бывшие однопартийцы после мятежа левых эсеров перебрались в Поволжье. Так называемый КОМУЧ, созданный ими в Самаре, пытается свергнуть советскую власть в других городах с помощью мятежного чехословацкого корпуса и подпольных офицерских организаций. И кое-где им это удалось. Поэтому в Поволжье и стекаются все недовольные Советами. Здесь и лидеры эсеров, и монархисты, и авантюристы вроде Савинкова. В Самаре, кстати, объявились и ваши хорошие знакомые. Не знаю, порадует ли вас эта новость.

— Интересно. Кто же?

— Эсер-максималист Леонард Ильин и анархист Александр Бакун.

— Как же, конечно помню. Шестнадцатый год. Манзурка, — настороженно улыбнулась Вера.

— Много таких сорвиголов на Волгу съезжается. Но эти двое очень уж неоднозначные личности, — покачал головой Дзержинский. — Одно только их участие в нападении на общество взаимного кредита чего стоит. И в Петербурге они прославились громкими акциями, и в Москве, и даже в сибирской ссылке, я слышал, тоже нашумели.

— Да, с уголовниками разбирались, — улыбнулась Вера. — Очень уж похабно те себя вели.

— Знаю, знаю. … Понаблюдайте за ними. Ильин, по моим сведениям, уроженец Оренбурга, а вот Бакунин не местный. Выясните их намерения: с какой целью в Самару прибыли, чем планируют заниматься, собираются оставаться или уезжать.

1918 ГОД. АВГУСТ. ЛЕОНАРД

«Значит, я в ЧК. Ну что же. Ехал сюда, чтобы найти Фомина и узнать, где Мария. А теперь и искать его не надо, — поморщился Леон, прикоснувшись к голове. — Надо только отлежаться немного, прийти в себя и вспомнить, что случилось с ним, а потом действовать по обстановке. … И поспать, ещё поспать. В сон клонит …».

Он приехал в Казань четвёртого августа. Когда началась разгрузка баржи, отправился в банк для встречи с Марьиным. И почти сразу же заметил похожего на бродягу человека, вышедшего вслед за ним. Вскоре понял, что тот не отстаёт, пытаясь сделать это незаметно. Ильин не удивился: знал, что не останется без внимания КазГубЧК. Фортунатов предупреждал, что всех прибывающих из мятежной Самары сразу проверяют или устанавливают негласный надзор.

В бурные студенческие годы Леонард осваивал навыки ухода из-под наблюдения. Опытные товарищи учили начинающих подпольщиков искусству конспирации: как определять слежку и отрываться от неё, как незамеченным приходить на условленное место встречи. Он привык обращать внимание на незнакомцев, проявляющих к нему необъяснимый интерес или находившихся неподалёку продолжительное время. Научился сбрасывать «хвост», резко развернувшись на филёра и вводя того в замешательство, что позволяло прекратить преследование. Обычно наблюдение ведёт не один человек, следящих несколько, и при смене направления движения они могут меняться. А если поймут, что замечены, то наблюдать будут уже другие. Так что лучше не предпринимать резких шагов, вести себя спокойно, ввести «хвост» в заблуждение и найти возможность избавиться от него. Например, заговорить с кем-то, смешаться с толпой, скрыться в людном месте. И ни в коем случае не идти сразу домой, чтобы не вывести фискалов на него. Они могут следом ворваться в дом или попытаться позже скрытно проникнуть туда.

Решив проверить, не ошибся ли он, Леонард ускорил шаги, перешёл на другую сторону улицы и заметил, как незнакомец, перебегая вслед за ним, махнул кому-то рукой. В чужом городе трудно скрыться от слежки. Но Леон не собирался излишне маскироваться и путать следы. Если наблюдение ведётся в порту, то у банка наверняка не меньше «топтунов», шпионящих за посетителями. Всё равно, появившись в банке в такое неспокойное время, он привлечёт внимание комитетчиков, ведущих надзор за клиентами.

Так и случилось. Подходя к банку, заметил, что подозрительный тип, неуклюже преследовавший его, подскочил к грузовику, стоящему неподалёку от входа. Поговорив с кем-то, сидевшим в машине, он кивнул в сторону Леона и скрылся под тентом в кузове. Из кабины выпрыгнул подтянутый крепыш в кожаной куртке и фуражке надвинутой на глаза, огляделся по сторонам и не спеша пошёл вслед за Ильиным.

«Где-то я уже видел его. … Или показалось? — подумал Леонард, заметив выправку и лёгкость шагавшего за ним человека. — Из военных или из таких же перелётных птиц, как мы с Бакуниным».

В банке шум, неразбериха, суета и растерянность. Поступило указание о срочной эвакуации золотого запаса, но город уже окружен войсками белых, и все понимают, что вывезти ценности, вероятно, не удастся.

После проверки документов хмурый охранник в полувоенной форме проводил Леона на второй этаж. Спустя несколько минут приковылял запыхавшийся управляющий Казанским отделением Народного банка РСФСР Пётр Александрович Марьин. Прочитав сопроводительное письмо от Николая Ильина, которого он знал с тысяча девятьсот пятнадцатого года, настороженно исподлобья глянул на Леонарда:

— Родственник Николая Сергеевича?

— Племянник.

— Похож, — покачал головой Марьин. — Знакомы мы с вашим дядюшкой. — И, немного помолчав, тихо добавил. — Но сейчас ничем помочь не могу. Не до расчётов теперь. Видите, что у нас здесь творится. — Потом и вовсе перешёл на шёпот. — Готовимся к эвакуации. Скрытно, а весь город уже знает об этом. Пропадёт всё! — управляющий горестно вздохнул, показав пальцем вниз на подземные хранилища. — Я ещё весной неоднократно обращался к правительству с петициями об отправке в Нижний Новгород. А сейчас поздно: город окружён, поездов нет. Пароходы были, но, говорят, уже ушли вверх по реке. Есть только четыре грузовика. Куда увозить, на чём, с кем? Утопят, разбомбят, растащат, разворуют.

«Поздно?» — Леонард понял, что задуманный с дядей план по отъезду в тёплые персидские края ещё не до конца провален.

— Может, чем-то помочь вам? Если уж я приехал сюда, то буду рад хоть как-то посодействовать, — участливо обратился он к подавленному управляющему.

Тот неожиданно вскинул руки вверх и замахал, будто отгоняя нечистую силу:

— Нет, нет! … Ни в коем случае! Какая помощь? Мне странно, что вас вообще сюда пропустили!

Поманил рукой Леона к окну.

— Сейчас всех посторонних задерживают на входе и на выходе из банка. А любого из Ильиных в первую очередь должны были схватить. Значит, арестуют, когда пойдёте обратно. — И пояснил удивлённому Леонарду, кивнув на грузовик под окнами: — Здесь в Казани уже знают, что известный промышленник Николай Ильин — член Самарского общества фабрикантов и заводчиков, принявшего резолюцию о финансовой помощи КОМУЧ. — Управляющий многозначительно поднял палец: — Помощь комитету, организовавшему вместе с белочехами антисоветское восстание в Самаре! — Помолчал и печально добавил: — Так что сначала арестуют вас, а потом и меня. За мной уже присматривают «товарищи», — он показал глазами на людей у грузовика, — после того, как я, не проверив, принял на работу человека, присланного Николаем Сергеевичем.

— Кого, — удивился Леон и вдруг замер, увидев в окно, как незнакомец внизу, садясь в кабину подъехавшей машины, снял надвинутую на глаза фуражку: — Фомин?!

— Да. А вы знакомы? — Марьин испуганно посмотрел на посетителя, которому только что рассказывал о готовящейся эвакуации золотого запаса.

Но тот уже бросился из кабинета и, вылетев из дверей банка, увидел только пыль от свернувшей за поворот машины. Грузовик с наблюдателями всё также стоял неподалёку.

— Где Фомин? — рявкнул Леон, подскочив к нему и рванув дверь кабины.

Человек, сидевший рядом с водителем, нагнулся к Ильину и молча, спокойно поманил пальцем, словно собираясь что-то шепнуть ему. Леон наклонился и… рухнул безвольным кулём под колёса автомобиля после оглушающего удара по затылку.

«Не суй мене, Господи, куды мене не просят», — в затухающем сознании кружилась молитва, которую матушка его вразумляла вспоминать перед принятием поспешных решений.

Никто из суетящихся возле входа в банк людей ничего не заметил. Только в одном из окон на втором этаже качнулась занавеска. Испуганный Марьин, хромая, неуклюже попятился от окна, увидев, как недавнего собеседника бросили, словно мешок с мусором, в кузов отъезжающего грузовика.

1918 ГОД. КАЗГУБЧК

В первых числах августа войска Каппеля и Чехословацкого корпуса приблизились к окраинам Казани. В городе их уже давно ждали подпольные группы офицеров и савинковцев, готовые к вооруженному выступлению.

В Казанском отделении Народного банка, где была сосредоточена большая часть золотого запаса России, предполагали, что долгожданная, но постоянно откладывавшаяся эвакуация вот-вот начнётся. Все понимали: если не удастся вывезти золото в Нижний Новгород, то белые после захвата Казани наверняка вывезут его на восток к Колчаку.

Брауде помнила предостережение Дзержинского при их последней встрече и поставила задачу подчинённым: исключить любые возможные попытки хищений золота из банка накануне предстоящих боёв за Казань. Во все его подразделения были внедрены агенты, незадолго до того переведённые из других городов в КазГубЧК. Под негласное наблюдение были взяты все сотрудники, от руководителей до обслуживающего персонала. Контролировались посещения, встречи, связи, разговоры посторонних лиц с работниками банка. Всех, не внушающих доверия служащих и клиентов, тщательно проверяли, а особо подозрительных доставляли на допросы и дознание в ЧК.

За день до начала эвакуации золотого запаса Вере Брауде передали сумку с документами одного из подозрительных клиентов банка, доставленного в её ведомство. Так уж получилось, что при задержании сотрудники немного превысили меры физического воздействия, и было непонятно, сможет ли он вообще что-либо рассказать. Но самое интересное заключалось в том, что заместитель председателя Казанской Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем лично знала владельца переданных ей документов.

Дзержинский предостерегал Брауде: после неудавшегося левоэсеровского мятежа, в Поволжье съехались бунтовщики и авантюристы со всей страны, в том числе и её знакомые по сибирской ссылке — ветераны революционного терроризма Александр Бакун и Леонард Ильин. Феликс Эдмундович рекомендовал внимательнее присмотреться к ним и попытаться выявить возможные контакты с антисоветским подпольем.

Что случилось с Бакуном и его соратниками после бесславного похода на Симбирск под руководством мятежного главкома Муравьёва, Брауде уже знала. И вот в самые трудные для осаждённого города дни в Казани неожиданно появился Леонард Ильин. Причём сразу же после приезда его пришлось задержать в банке после абсолютно непонятного и неспровоцированного нападения на работников ГубЧК.

Брауде пока не знала цели приезда эсера-бунтаря в столь неспокойное время и причину спровоцированной им драки, но в случайности бескомпромиссная чекистка не верила.

В деловых бумагах, изъятых у задержанного, ничего крамольного и опасного для Советской власти она не заметила. Из них понятно одно: приехал из Самары в Казанский банк для оформления финансовых документов за последние поставки нескольких партий соли. В сопроводительном письме от солепромышленника Николая Сергеевича Ильина к руководству банка было обращение с просьбой о содействии в получении части средств, конфискованных у него Декретом ВЦИК от 14 декабря 1917 года.

Брауде понимала, что затея с получением изъятых семейных ценностей, хранившихся в банке ещё с дореволюционных времён, безнадёжна. Но она слишком хорошо знала Леона и его единомышленников, чтобы успокоиться. Её насторожило обстоятельство, что он оказался в банке как раз в то время, когда большевики в преддверии боёв за город готовились к эвакуации золотого запаса.

1918 ГОД. ЛЕОН И БРАУДЕ

За окном раздались гудки и рокот въезжающих во двор машин. Послышались крики засуетившихся людей и стук подкованных сапог, знакомый ещё со времён стычек с жандармами после первой революции.

Леонард очнулся от поднявшегося шума, оглядел мрачное помещение и вспомнил услышанный перед забытьем разговор: «ЧК, Фомин, Вера, Егорыч».

Накануне отъезда из Самары Фортунатов рассказывал о жизни и работе Веры Брауде после возвращения из ссылки. Рассказал и о предательстве: как с её помощью Дзержинский готовил развал левоэсеровского движения в Поволжье. А после очередной встречи в Петрограде назначил заместителем председателя Казанской ГубЧК.

В соседней комнате что-то загремело, упало, забегали люди, раздались команды:

— Готовиться к погрузке. Выезжаем через несколько часов. Проверить, всё ли собрано. Задержанного — к Брауде.

Заскрипела тяжёлая железная дверь в его каморке. Сняв папаху и нагнув взлохмаченную голову, чтобы пройти в слишком низкий для него проём, в комнату ввалился огромный неуклюжий казак. Растерянно оглядываясь, подошёл к вставшему Леонарду и, откашлявшись, хрипло пробасил:

— Приказано проводить тебя, товарищ Ильин, к начальству.

— Да я уже готов. — Леон по голосу узнал вошедшего.

Поднимаясь по лестнице, очевидно, в кабинет Брауде, Егорыч нерешительно заговорил:

— Ты уж не серчай, товарищ дорогой. Перестарался я маненько вчерась, когда мы с тобой вот так нехорошо встретились. Вижу, налетел оглашенный. Ну и шваркнул чуток, чтобы не ухайдакал ты моих подельников.

— Хорошо, что чуток, — поёжился Леонард и решил разговорить сконфуженного казака. — Слышал я случайно, о чём вы толковали с Фоминым. Не волнуйся, Егорыч. Заступлюсь за тебя перед Верой Петровной. Я сам виноват. Вы люди служивые, приказ выполняли, а я накинулся ни с того ни с сего. … Что, суровая у вас начальница?

Егорыч наклонился и тихо доверительно прохрипел:

— Сурьёзная. Шутковать не любит и другим не дозволяет. В случае чего спуску никому не даёт. С врагами революции и сама расправиться может. Надысь ездила с расстрельной командой в госпиталь. Пустили там в распыл арестованных злодеев из отряда Муравьёва.

— Это тех, что с ним на Симбирск ходили?

— Да. Многих на месте побили и постреляли, как и его самого. А пленных и раненых, особливо ярых при нападении, сюда привезли для дознания и расправы.

— И что, всех расстреляли … надысь?

— Да, кажись, всех. — Егорыч вопросительно посмотрел на Леона. — А что? Знакомые в войске Муравьёва были? Бают, кого там только не было. Иноземцы разные: черкесцы, хунхузы, чухонцы. Ерманцев только не хватало. Жаль. А то бы я сам в расстрельную команду вызвался.

— Был там дружок мой закадычный. — Леонард с надеждой повернулся к Егорычу. — Не из чухонцев и не из хунхузов. Наш он — тверской. Поддался на посулы главкома, пошёл за ним и пропал. Надёжный товарищ, с девятьсот шестого года с ним рука об руку с режимом бодались. Нас и в ссылку вместе упекли. Бакунин. Не слышал о таком возле лазарета?

— Нет, я в охране стоял. Стрельба была, а что дальше — не знаю и знать не хочу. Слыхал только, что с Муравьёвым были два офицера из казанского подполья. Так вот они в Симбирске устроили резню — междоусобицу: своих же соратников по походу, азиатцев, порубили. Твой дружок не из этих офицеров случаем?

— Нет, — удивился Леон, — А распря-то из-за чего случилась?

— Все беды и раздоры, особо по-пьяному делу, из-за денег зачинаются или из-за баб, — философски рассудил Егорыч. — И там так вышло. Китаёзы водки надюзгались и дрянью какой-то обкурились: опий и морфий у них завсегда с собой были. Заманили вечером певичек, развлекавших в походе Муравьёва и его компанию, снасиловали их, а потом одну из них резать стали. Одурели узкоглазые, решили кожу с рук снять и перчатки сделать. А у девчушки той там, в походе, роман с одним из офицериков завязался. Вот бойня-то и началась. Бают, все стены и потолок в том доме кровью и мозгами бусурманскими были заляпаны.

— И офицеров тоже побили?

— Один-то, ейный дружок который, совсем плохой был. Бают, умом тронулся. А второй позже подоспел и пострелял оставшихся нерусей. Потом уже на крики и стрельбу сбежались наши красные бойцы, которые к этому времени с Муравьёвым покончили. Многих его людей тогда в Симбирске постреляли, да порубали. А этих двоих не тронули. Наоборот, с радением и приглядом вместе с нашими ранеными в госпиталь привезли. Может и таперича они там. Не знаю.

Входя в кабинет Брауде, Леонард нервничал. Он не был рад предстоящей встрече со старой знакомой: «Нельзя доверять ей, отныне она противник».

На его удивление бывшая соратница встретила собрата — этапника радушно. Усадила на просторный диван, предложила чаю:

— Теперь только так завариваю, по-сибирски, — задумчиво улыбнулась, разливая чай в чашки с заморским цветочным орнаментом. — Скучаю по Сибири, по тайге, по речке Манзурке, по заливным лугам. … Покойно там, несуетливо.

— Если только без урок, — оттаял и улыбнулся в ответ Леон.

— Ну, сейчас там только они и остались.

Брауде молча, вопросительно смотрела на бывшего однопартийца, ещё недавно спасавшего её в тяжёлых жизненных передрягах.

«Кто же он для неё теперь? Обычный гражданин, приехавший в осаждённый город с поручением от родственника и не представляющий опасности ни для города, ни для власти? Или коварный противник, засланный из мятежной Самары для связи с заговорщиками из антибольшевистского подполья. Те давно готовились к вооружённому выступлению и ждали сигнала от окруживших город частей белочехов и Каппеля?

Дядя Леонарда — один из активных членов Самарского общества фабрикантов и заводчиков, финансировавшего КОМУЧ и его вооружённое формирование, так называемую Народную армию. Появись здесь Николай Сергеевич Ильин, она бы знала, что с ним делать. Но как поступить с Леонардом? На него в КазГубЧК не было компрометирующих материалов. Он не участвовал в антисоветских собраниях и митингах, не состоял в каких-либо антибольшевистских союзах или комитетах, не поддерживал свержение Советской власти в Самаре».

О том, с кем сейчас Леон, кто он теперь — друг или враг, Брауде не знала. Как не знала и о том, что перед отъездом из Самары он встречался с членом КОМУЧ Фортунатовым. Но ей было подозрительно его появление в городе в самое опасное для Советов время. Казань находилась в состоянии приближающейся катастрофы: извне — подступающие войска белочехов и Народной армии, изнутри — готовящиеся их поддержать подпольные группировки контрреволюционеров.

Вопросительное молчание затянулось, и Леонард решил сам начать малоприятный для обоих разговор:

— Всё воюете, Вера Петровна, или мне показалось?

— Вижу по вашему состоянию, Леонард Иванович, что не показалось.

Леон, скривившись от боли, покрутил головой, разминая шею, и одёрнул одежду, помятую от долгого пребывания на нарах:

— Так вы же до сих пор с сатрапами и притеснителями трудового народа боролись. А я-то здесь при чём? Вроде бы никого не притеснял.

— Вот поэтому мы и решили встретиться с вами, чтобы понять, причастны ли вы к событиям, происходящим вокруг Казани, или нет. Сейчас в городе и возле него собрались и сторонники, и противники нашего пока ещё не окрепшего государства. Вот и хотелось бы знать, с кем вы теперь. Ведь приехали вы из самого логова антибольшевизма, оттуда, где собрался весь реакционный сброд: белое офицерское подполье, савинковцы, монархисты всех мастей, восставший чехословацкий корпус. Вы-то как среди них оказались? Вы же идеологический противник свергнутого режима, столько лет боролись за создание Трудовой Республики. Могу в какой-то степени понять вашего товарища Бакунина: повёлся на ложные лозунги предателя и ренегата Муравьёва, собравшего часть казанского оппозиционного отребья и потащившего их в смертельный поход на Симбирск.

Леон оживился:

— Вы что-то знаете о Бакуне? Где он? Что с ним?

Но Брауде продолжала, не обращая внимания на вопросы.

— Разбили, уничтожили всю эту свору в Симбирске. И здесь также разобьём, истребим под корень.

Брауде устало села на диван рядом с Леоном.

— Дел сейчас невпроворот, а тут ещё вы объявились в городе в самое тяжёлое для него и неудачное для вас время. Да ещё и в банк сразу припёрлись. Если бы приехали из какого-нибудь Задрищенска, никто бы и внимания на вас не обратил. … А из бунтующей Самары — это подозрительно!

Немного помолчав, добавила, внимательно посмотрев на помятого Леона:

— С вашими обидчиками разберёмся. Если надо будет, то и накажем, кого следует. Революционную дисциплину никто ещё не отменял.

— Не надо никого наказывать, — вступился Леон за простодушного Егорыча. — Я сам сглупил, полез на рожон.

— Ну и славно, — встала Брауде. — Сами понимаете, не до разбирательств нам теперь. — Посмотрела на собеседника, потом на часы. — Фомина ищете? Я уже в курсе. Доложили о ваших расспросах в порту и банке. К сожалению, в ближайшее время встретиться с ним не удастся. Его нет в городе. А насчёт вашего приезда в банк, Леонард Иванович, я уже кое-что поняла из документов, с которыми вы приехали. Ничем порадовать не могу, неудачное время сейчас для коммерции. С текущими расчётами придётся повременить. А конфискованные деньги и ценности получить не удастся: по данному вопросу есть Декрет ВЦИК, о чём вы и ваш дядя наверняка знаете.

Вернув документы, Брауде напоследок поинтересовалась:

— Ну и зачем вам сейчас деньги, да ещё такие большие? Апостол Павел предупреждал: «Корень всех зол — любовь к деньгам». Вы же бессребреник, как я знаю. Да и спокойнее в Советской России без них.

Леонард с любопытством посмотрел на Веру. Вспомнил, как в ссылке она рассказывала об исключении из института благородных девиц за отказ изучать Закон Божий с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».

— Во-первых, нам нужно заплатить так называемую контрибуцию за некоторых родственников и знакомых, находящихся в заключении как раз по причине её неуплаты в установленный срок. Вы, я думаю, знаете о произошедших в последнее время арестах промышленников, коммерсантов, торговцев. — Леон пожал плечами. — Получается, что без денег пока ещё нельзя жить и работать в новой России. Во-вторых, надо восстанавливать хозяйство. Для развития нужны капитальные вложения. Повоевал и хватит. Решил помогать дяде в его делах. Думали вернуть арестованные капиталы и запустить их в оборот, чтобы не лежали в банковских подвалах мёртвым грузом, а служили родине. Гораций говорил, что деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему. Нам вот деньги должны послужить для добрых дел.

Брауде усмехнулась:

— Я бы подискутировала с вами, товарищ Ильин, но сейчас не время: бои уже на окраинах. Власть мало захватить, власть необходимо ещё и удержать. Надеюсь, что выдержим. Ну а если нет, то, как говорил Макиавелли: «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими». Вы-то определились, кто для вас свои, а кто чужие? … Впрочем, я навела справки: ни в чём предосудительном перед Советской властью вы не были замечены. Так что распрощаемся до лучших времён. И в банке в ближайшие дни не появляйтесь, не до вас там теперь.

Расстались Вера и Леон холодно, понимая, что неожиданно оказались по разные стороны баррикад и ждать друг от друга доверия и поддержки вряд ли стоит. Но, уже прощаясь, Вера остановила Леонарда у двери и тихо сказала:

— В городе сейчас опасно. Попытайтесь выбраться. Вам здесь больше нечего делать. Ни Марии Дубининой, ни её отца в Казани нет.

Хмурый Егорыч вывел Леонарда из старинного барского особняка с прибитой над входом вывеской на помятом куске жести: «Губчека. Вход по пропускам».

— Вижу, хорошо вы поговорили с Верой Петровной. Дала указание доставить в порт в целости и сохранности. Так что садись, товарищ Ильин, в машину и поедем. — Казак многозначительно кивнул в сторону грузовика. — Я пока ждал, покалякал с фронтовым дружком. Он отвозил расстрельную команду в лазарет. По пути кое-что расскажет.

В кабине сидел тот же водитель, что и возле банка. Ильин осторожно, словно опасаясь подвоха, сел рядом с Егорычем. Тот скомандовал:

— Гони, Тимоха, в порт, да проворней. Вишь, тучи низкие, тяжёлые, дождь усилился и башка болит. Вот-вот гроза начнётся. А по дороге расскажи товарищу Ильину, что и мне надысь говорил. Про то, что видел, когда раненых из Симбирска привели на распыл у лазарета.

— А что тут долго рассказывать, — Тимоха рванул с места так, что Леон снова стукнулся головой, теперь уже о кабину грузовика. — Вывели их всех из госпиталя: и хромых на костылях, и перевязанных, и в гипс упакованных. Кого и на руках вынесли. А потом и кончили всех без разбору.

— Как же без разбору, чёрт чудной, — вскинулся Егорыч. — Ты же давеча баял, как одного из них убрали из той команды.

— Да, — подтвердил Тимоха. — Когда вывели их на свет Божий, Вера Петровна прошла вдоль строя со списком. Как будто высматривала кого-то. Увидела одного, всего в гипсе и повязках, подошла, поговорила. Потом его под руки и отвели куда-то. Сам видел. Всех кончили, но без него.

— А куда увели-то, чудила? Кто он такой? Знашь? Нет?

— Кто будет спрашивать, Егорыч? Лишние расспросы — себе дороже. Тут уж как в народе говорят: «На что? — На спрос; а кто спросит, тому чихирю в нос».

Высадив Леонарда в порту, Егорыч отошёл с ним от грузовика и попрощался:

— Вижу, наш ты человек, товарищ Ильин, тоже много пострадавший за дело революции. Если захочешь лазарет ентот найти, пораспрашай людишек возле банка. Он там рядом находится. — Огромный казак по-детски заговорщицки огляделся. — Только завтра не ходи никуда. У нас бают, что к вечеру ожидается выступление белой контры. Там и беспорядки, глядишь, начнутся. А в суматохе и зашибить запросто могут.

1918 ГОД. КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО БАНКА РСФСР

Четвёртого августа передовые отряды белочехов и Народной армии КОМУЧ приблизились к Казани и всполошили большевиков, поприветствовав по телефону командование Восточного фронта от имени Владимира Оскаровича Каппеля и Чехословацкого корпуса.

Захват Казани в ближайшее время был неизбежен. На подготовку к эвакуации золота у красных ушло несколько дней. Решили перевозить его на пристань трамваями. Для этого подготовили площадки разгрузки и подъездные пути к банку и причалу. Из Нижнего Новгорода подошли буксиры и баржи.

Сотрудников Казанского отделения Народного банка РСФСР собрали к девяти часам вечера и объявили о том, что эвакуация запланирована на следующий день. В кладовых началась упаковка золота в мешки и ящики.

Пятого августа к банку подогнали трамвайные вагоны для погрузки и перевозки ценностей. Но отправка всего объёма золотого запаса не состоялась: началось наступление на город. То, что в Казани готовился вооружённый мятеж, знали многие. Но войска Чехословацкого корпуса и Народной армии нарушили планы подпольщиков. В пять часов вечера они неожиданно начали артобстрел. Флотилия КОМУЧ атаковала несколько военных судов красных, вынудив их причалить к берегу. Оставшиеся корабли и прибывшие за золотом баржи ушли вверх по Волге. На пристани высадился десант белых.

Жители в панике бросились из города, оставив имущество и жильё, наспех заколотив двери и ставни. Толпы обезумевших людей бежали с детьми на руках и наскоро собранными пожитками в мешках и котомках. Они метались в страхе по улицам, не зная безопасного выхода из города. Напуганные взрывами лошади волокли телеги со скарбом, увязая в колеях разбитых дорог.

Попытка белых внезапно взять город не удалась. В наступившей суматохе противоборствующие стороны не смогли дальше вести сражение. Боестолкновения в этот день прекратились.

Эвакуировать золотой запас по реке и железной дороге не удалось. В ночь на шестое августа, воспользовавшись затишьем, работники банка смогли вывезти на грузовиках лишь небольшую часть золота — по разным сведениям от ста до двухсот ящиков. Утром рейс хотели повторить, но было уже поздно: со стороны пристаней послышались взрывы, пулеметная и ружейная стрельба.

Предвидя новое наступление, большевики ночью начали мобилизацию рабочих. Сформированными из них отрядами и прибывшими подразделениями латышских стрелков новый командующий Восточным фронтом укреплял позиции на окраинах, где можно было ожидать нового наступления Народной армии.

Так и случилось. Войска белочехов и каппелевцев с примкнувшим к ним отрядом сербских добровольцев атаковали Казань с трёх сторон, сходу смяв мало укреплённые позиции красных.

Тяжелые, мрачно клубящиеся тучи, с ночи нависшие далеко над горизонтом, к обеду навалились на объятый страхом город. В два часа дня, в самый критический момент боестолкновений, разразилась сильнейшая гроза. Ливень обрушился сплошной стеной на развалины домов и улиц.

Отряды большевиков, рабочее ополчение и стихия на время остановили наступление войск КОМУЧ. Но неожиданно с тыла атаковали вступившие в бой отряды казанского антикоммунистического подполья. Ярость взбесившейся природы соперничала с жестокостью сошедшихся в смертельной схватке непримиримых противников. Казалось, небо, вспыхивая огненными разрядами, обрушилось на город в отместку за непомерную озлобленность людей, ещё недавно бывших единым народом. Дождь лил на горящий город, на бившихся насмерть соперников, будто стремясь остудить и остановить их. Но даже этот неистовый нескончаемый ливень не смог потушить возникшие пожары.

От глухого раскатистого рокота сотрясалось всё вокруг: и река, и улицы, и люди, пытавшиеся покинуть измученный громами, взрывами и стрельбой город. Страх от надвигавшейся катастрофы заставил людей, не сорвавшихся с места накануне, всё-таки собраться и бежать.

Леон, несмотря на предупреждение держаться подальше от банка, решил всё же пойти туда. Не мог усидеть на месте, понимая, что красные, возможно, уже потерпели поражение, а белые пока ещё окончательно не взяли власть в руки. Прихватив отцовский браунинг, он пробирался через потоки грязной воды и толпы беженцев, устремившихся вниз по улицам за городские окраины.

Трудно двигаться против течения. Особенно там, где всё не знакомо. И если к тому же забросило тебя в эту стремнину в погоду ненастную, штормовую, когда и не видно почти ничего. Что ждёт за поворотом: камни, отмели, препятствия? Неизвестно.

Заборы, дома и дороги почернели от проливного дождя. Сверкавшие молнии тонули в зареве пожарищ. Леон остановился, пропуская очередную группу людей, хмуро толкавших тележки с котомками и мешками. И только привязанная к одной из повозок коза весело припрыгивала, очевидно, радуясь предстоящему выпасу на лужайках за селом, к которому сейчас спешили её хозяева.

Залпы орудий стихали и только на окраинах, где ещё шли бои, виднелись затухающие отблески пожаров. Районы и улицы города опустели, только иногда кое-где испуганные люди поодиночке и группами перебегали через осклизлые от грязи дороги и тут же скрывались за домами и заборами. В центре Казани безвластие: ни белых, ни красных. Изредка в переулках внезапно возникали перестрелки и также неожиданно прекращались. Стало понятно, что в ближайшее время власть в городе сменится.

Казанское отделение Народного банка РСФСР с сотнями тонн золота в хранилищахнеожиданно осталось без защиты, без руководства и служащих посреди хаоса и неразберихи. Отряд латышских стрелков, охранявших его, перебросили на окраину, где шли последние бои. Работники и большая часть охраны разбежались: одни ушли вслед за красными, другие разошлись по домам, предвидя анархию и погромы. Только несколько вооружённых караульных заперлись в нижних подземных кладовых.

Воспользовавшись ситуацией, в банк ворвались толпы мародёров, будто заранее готовых к такому повороту событий. Кто-то организовал их, почувствовав вакуум власти в центре города? Или же взломщики, грабя опустевшие дома, сами собрались у него, увидев бегство охраны? Теперь это неизвестно. Скорее, всё произошло стихийно, хотя бы потому, что у большинства грабителей не было ничего, в чём можно было вынести те богатства, что открылись перед ними.

Началась вакханалия грабежа.

Прорваться в нижние хранилища погромщикам не удалось, но в верхние временные, устроенные незадолго до наступления белых, они кое-где пробрались. Выламывали двери и решётки, взрывали их гранатами. В оставшихся без защиты помещениях разбивали и крушили шкафы, ящики, сейфы. Давка и столпотворение переходили в драки за найденные ценности.

Забирали всё, что попадало под руки. Деньги рассовывали в котомки и под одежду. Золотые монеты и слитки тащили, в чём только могли: в вёдрах, мешках, сумках. Некоторых грабителей неподалёку ждали подельники на повозках. Дождь лил беспрерывно. Размокшие мешки и котомки рвались от непомерной тяжести, и золото падало из уезжавших телег на раскисшие дороги. Из разбитых окон банка летели, подхваченные штормовым ветром деловые бумаги и банкноты. Они кружились и падали в грязные лужи.

Трудно идти против течения, особенно если никто не ждет там, куда ты пробираешься, и всем сейчас совершенно не до тебя. Преодолев потоки ручьёв, Леон увидел серое от дождя здание Народного банка. Выстрелы раздавались уже далеко. Но по беспорядку вокруг него, по громоздившимся на подходе баррикадам и телам убитых было понятно, что совсем недавно здесь шёл ожесточенный бой.

«Похоже, опять я пришёл не вовремя. Не до меня здесь сейчас».

Растоптанные грязные купюры, документы, блестящие жёлтые монеты валялись в красных от крови лужах. Леонард поднял одну из них, протёр. Царский профиль и надпись по кругу: «Б. М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.».

«Золотой империал. И сколько их тут вокруг? Надо бы подобрать. Неужели эвакуация продолжается? — удивился Леонард. — Но золото в грязи так просто не валяется. Что-то здесь неладно».

И тут же, будто в подтверждении его догадки, в банке послышались крики, раздался глухой взрыв, началась стрельба.

«Граната, — понял Леон и увидел, как из разбитых взрывом окон второго этажа летят обломки мебели и кирпичей, обрывки бумаг. Они падают на выбегающих из здания взбудораженных людей, но те даже не замечают их, волоча на себе или за собой неподъёмные мешки, сумки, рюкзаки. — Да это же мародёры! — Ильин бросился к входу, расталкивая пролезавших через завалы мусора налётчиков. — Надо как-то остановить этот разбой».

Тут же сверху снова раздался взрыв и кто-то, видимо раненый, дико закричал.

Леон пробирался вверх по лестнице, покрытой осколками стекла и посуды, обрывками документов и денег, через груды разбитых дверей и мебели. Навстречу спускались два окровавленных человека с дикими от страха и напряжения глазами, тащившие непомерной тяжести ведро с золотыми монетами.

Поднявшись на второй этаж, вошёл в тёмный задымленный коридор, где недавно встречался с управляющим и откуда сейчас выбегали и выползали обезумевшие от золота и крови погромщики. Среди разбросанных бумаг и выпотрошенных папок валялись затоптанные банкноты, и тускло блестели монеты, на которые никто из снующих по коридорам и лестницам людей внимания не обращал.

Пройти к кабинету Марьина сразу не удалось. Пришлось пропустить полупьяных то ли от вина, то ли от вида немыслимых сокровищ налётчиков, с трудом перетаскивающих ящик от письменного стола, наполненный золотом и пачками денег. За сорванной дверью одной из комнат с криками и дракой грабители доламывали взорванный сейф, из которого сыпались монеты. В разбитые взрывом окна врывался ветер и, поднимая вверх раскиданные вокруг банковские документы, ценные бумаги, ассигнации, порывами выбрасывал их на улицу.

Внизу и в конце коридора снова послышались выстрелы.

«Надо быстрее уходить отсюда», — решил Леонард. Страха не было, вид похитителей не пугал, а скорее удивлял: неужели охрана разбежалась, не устояв перед этим сбродом. Но он понимал: такой объект, как банк, не может надолго оставаться безнадзорным. Отряд прикрытия скоро вернётся. Оцепление будет восстановлено. И перспектива быть застигнутым вместе с бродягами во время грабежа его совсем не устраивала.

Лишь желание найти Марьина удержало Леона от бегства, и он продолжил пробираться сквозь завалы по коридору. Часть кабинетов уже взломаны, но некоторые из дверей всё же устояли перед натиском толпы. Или они были хорошо укреплены, а мародёры торопились и крушили только то, что быстрее поддавалось, или разрушительные силы стихии иссякли.

Среди разбитых и выломанных дверей Леон пытался найти ту, за которой недавно встречался с управляющим. Если тот находился в своём кабинете до налёта, то, вероятнее всего, и сейчас там же. Глупо было бы пытаться убежать во время нападения толпы. Надёжнее просто отсидеться за стальной дверью.

Подобрав револьвер, выпавший из рук сидевшего у стены раненого человека, Леонард перебежками от одного дверного проёма к другому пробирался к кабинету Марьина, расталкивая выскакивающих из комнат погромщиков. Одного из них, взлохмаченного детину в разорванной тельняшке, бежавшего навстречу с маузером в одной руке и тяжёлым рюкзаком в другой, он сбил ударом револьвера в лицо.

Придавив коленом горло окровавленного верзилы, Леон тихо спросил: — Где и что взрывали, кто стрелял?

Тот придушенно прохрипел и показал: — Там, за кабинетом управляющего, кто-то воюет.

Леонард тряхнул рюкзак. Вывались пачки денег, зазвенели, покатившись по опустевшему коридору монеты.

— Золото и деньги откуда?

— Да они везде, куда не зайдёшь. Вчера часть вывезли, а остальное не успели.

Леонард ударил здоровяка по горлу и, подняв его маузер, осторожно двинулся дальше, прижавшись к стене.

Возле знакомого кабинета увидел следы выстрелов и взрыва. Тяжёлая бронированная дверь не поддалась варварскому натиску. Но и на осторожный стук никто не ответил.

«Скорее всего, нет там никого», — решил Леон, но собравшись уходить, ударил обломком кирпича по металлу и крикнул:

— Пётр Александрович, отзовитесь, если вы здесь. Это Леонард Ильин, мы с вами недавно встречались.

За дверью что-то упало, немного погодя кто-то глухо, как из подземелья, спросил:

— Как зовут вашего дядю?

— Николай Сергеевич. Я от него приехал. Не бойтесь, я один.

В массивной двери приоткрылось маленькое кассовое окно, через которое Леонард разглядел вторую решётчатую дверь. Марьина не было видно. Его голос раздался откуда-то сбоку:

— Леонард Иванович, вы-то как здесь оказались? Неужели охрана вернулась?

— Нет. Никто не вернулся. Здесь только бандиты комнаты да сейфы вскрывали. Я их разогнал немного, но они наверняка скоро снова будут здесь. Так что, я сейчас уйду, а вы не открывайте больше никому. А кто в конце коридора отстреливается?

— Там наша верхняя кладовая. Ночью туда складировали золото, которое не успели эвакуировать: чехи начали наступление. Вот и вернули всё обратно. Часть в подвал успели спрятать, а что-то по кабинетам на этажах разгрузили. Видимо, грабители как-то узнали и вот уже несколько часов пытаются пробиться туда. В этой кладовой остались новый начальник охраны с работником. Ещё несколько человек закрылись в нижнем хранилище. Но большинство служащих разбежались после начала наступления.

В конце коридора у кладовой снова началась пальба, раздались крики, взорвалась граната. Мародёры с воплями и стонами выскочили на лестничную площадку. Леонард вдогонку несколько раз выстрелил из маузера. Грохот взрыва и стрельбы в тесном коридоре оглушили его. Но и погромщики тоже исчезли, видимо убежав с этажа по второй лестнице.

Подойдя к кладовой, Леонард разглядел сквозь дым сорванную взрывами дверь и раненого налётчика, хрипевшего возле выхода на лестницу. Тяжёлая массивная решётка не поддалась неопытным взломщикам и крепко стояла на месте. В темноте за ней виднелись только разбитые шкафы, стеллажи да грязный пол, засыпанный мусором. Через зарешеченное окно без стёкол ветер с дождём врывались помещение, заливая дымящиеся документы и обломки мебели.

«Странно, никого не слышно. Но не в пустую же комнату только что палили взбесившиеся головорезы. И граната по ним прилетела, похоже, тоже из неё».

Леонард подёргал решётку, постучал по ней рукояткой маузера. Гулкий звон утонул в шуме непогоды за разбитым окном.

— Есть кто живой? Я свой, от Марьина.

И только после этих слов в разрушенной комнате послышались шорохи, хруст битого стекла и приглушённый стон. Кто-то внизу за стеной, недалеко от решётки, закашлялся. И знакомый с детства голос с трудом прохрипел:

— А ты-то, Лёня, зачем сюда припёрся, да ещё в такое время? Здесь, кроме швали всякой да меня дурака, и нет сейчас никого.