Рождество

Рождество.

Сидеть в окопе было холодно, неуютно и обидно. Холодно — потому, что зима, пусть и не такая снежная и морозная, как дома, а больше похожая на просто позднюю осень, но всё же зима, неуютно — ну какой же уют может быть в окопе, обидно — потому что Рождество, точнее, вечер Сочельника. Хорошо ещё, что утром прибыла почта и все получили посылки из дому и подарки. Даже тем, у кого не было ни родных, ни близких, получили стандартные подарки от какой-то благотворительной организации. Да и снабженцы расщедрились: прислали свежего хлеба вместо надоевших твердокаменных сухарей, отличных консервов и сносного виски, а не, подкрашенного чаем и разведённого водой, спирта.

А ещё немного утешало то, что противник тоже решил отпраздновать Святой Вечер и с самого утра в пределах слышимости не прозвучало ни одного выстрела, даже винтовочного. Из не очень далёких вражеских окопов слышался смех, выкрики, наверное тосты, и даже мелодии губной гармошки. Марк прислушался — нет, противник тоже уже отпраздновал и понемногу успокоился. Было тихо. Так тихо, что и не верилось, что ещё пол дня назад всё содрогалось от орудийных залпов, треска пулемётов и винтовок. Марк поплотнее прижал к телу колени и локти, стараясь не выпускать из-под шинели зыбкое тепло. Можно было бы согреться глотком виски, но завтра тоже праздник и хочется надеяться, что затишье продлится ещё день, да и нормальное виски вещь на фронте редкая. Так что, пусть побулькает пока во фляге, а завтра всё равно привезут эту противную чайно-водно-спиртовую бурду. Марк наконец-то немного согрелся и начал дремать.

Вот уже второй год шла эта непонятная война. Непонятная для Марка совершенно. Нет, он понимал причины — одному народу стало тесно в пределах его территории и он решил компенсировать это за счёт территории соседей. Было, бывает и будет такое. Всегда. Обиженное государство, более слабое, точнее, откровенно говоря мало что могущее противопоставить захватчику в военном плане, кликнуло на помощь и помощи ему долго ждать не пришлось. Но откликнулись, почему-то, не ближние соседи, а дальние, аж заокеанские. И вот Марк с соотечественниками переплыл океан, и они начали отстаивать, по мере сил, чью-то свободу и независимость. Правда, если Марку и другим это удастся, то после них придут несколько другие заокеанские друзья, не с винтовками и пушками, а с кипами бумаг, где будет расписано, сколько каждый дружеский солдат, Марк например, съел хлеба и мяса, сколько сапог и исподнего износил, сколько патронов потратил за то время, пока воевал. А воевал-то он за вас, дорогие, и тратились на это его силы и его, в кавычках, деньги. Извольте ко-о-омпенсировать. Не можете? Ну бывает и такое. Но мы-то не звери, мы понимаем, что было война, что хозяйство разрушено. Мы понимаем и сочувствуем. По-этому, ничего мы требовать не станем, даже поможем тут село отстроить или там дорогу заново проложить, а здесь заводик поставить. А вы нам за это… Ну вот этот островок под базу для нашего флота, торговлю без пошлин лет на двадцать пять, ну и по мелочам ещё кое-что. И вот тогда вместо одного явного захватчика, появится другой, неявный.

Всё это Марк понимал чудесно. Не понимал он самого механизма, что-ли, этой войны. Он представлял себе всё более живым, ярким, героичным, если хотите. Представлял высадку на берег по обстрелом, атаки на вражеские позиции, возможно и отступления, но только для того, чтоб накопить силы с снова «На штурм!». А оказалось всё очень обыденно и как-то скучно. Пришли, высадились не на голом простреливаемом берегу, а во вполне приличном порту, прошлись маршем по какому-то городишке, обсыпаемые улыбками и цветами местных жителей. Те радовались вполне искренне — понимали, что от их «родной» армии толку мало. Подошли к какой-то равнине, остановились и начали рыть окопы. Окопы отрыли, «колючку» вдоль них растянули, позиции для орудий сделали. А метрах в трёхстах тоже самое делал противник. И всё. Стали. Или сели? Ни шагу назад, но и не шагу вперёд. Артподготовку провели и пошли в атаку. Противник её отбил на подходах к окопам, и уцелевшие откатились назад. Через час-два противник уже в атаку идёт, а они отбиваются. Потом опять они. Потом снова он. По очереди. Иногда атаки происходили одновременно и на ничейной полосе вспыхивали жестокие, кровавые рукопашные. Но и такое случалось довольно редко. Чаще днями и ночами не вылезали из окопов, вяло перестреливаясь. Почта, довольствие и подкрепления приходили регулярно и без задержек, однообразные приказы командования тоже. Даже в тыл отпускали и тоже строго по расписанию — раз в три недели на двое суток. Рутина какая-то, а не война. Сиди себе в окопах, прячься от снарядов и пуль, посылай свои снаряды и пули в противника да ходи иногда в атаку. В общем, прав был кто-то назвавший эту войну окопной. Судя по тому, что можно было увидеть в бинокль, у противника ситуация было такой же.

Марк приоткрыл глаза. Уже полностью стемнело и в стенных нишах окопов, у самого пола, чтоб не было видно, затеплились свечи и керосинки. Марк тоже поднёс зажигалку и фитильку свечи — как-то сразу стало уютнее и почему-то теплее. Марк встал на ноги и понял, почему стало теплее — стих ветер и начал падать снег, редкий, но крупный. Снег на Рождество — это хорошо. Как ни пытался Марк вспомнить объяснения школьного учителя, почему в безветренную снежную погоду становится теплее, но так и не смог. Да и неважно было это, теплее и теплее, слава богу. Было тихо, ни свои ни чужие не стреляли.

Послышались шаги и из-за угла земляной стены показался Джош.

— День-ночь, день-ночь мы идём по Африке… — Напевал он. — Вставай, пошли.

— Куда? — Не понял Марк. — Приказ в атаку?

— Да ну тебя с твоей атакой! Не было никакого приказа, слава богу. Праздновать пошли.

— Так уже ж отпраздновали. — Растерялся Марк.

— Э нет. То мы праздновали прибытие подарков, а сейчас сам праздник отмечать будем. Ух ты! Смотри! Вон и первая звезда взошла. — Засмеялся Джош, указывая на красную осветительную ракету, взлетевшую с позиций противника.

— Ну ладно, — оживился Марк, — тогда вот и вторая.

Он вытащил из сумки ракетницу и в небо взвилась вторая ракета, но зелёная. От противника взлетели белая и оранжевая ракеты, кто из своих поддержал почин голубой ракетой и через секунды обе линии окопов осветились самыми разными цветами. Рождественский фейерверк. А почему бы и нет?

— Что-то с собой взять? — Спросил Марк.

— Возьми что-то вкусное. — Ответил Джош. — Хлеба и тушёнки там хватает, даже овощи какие-то солёно-мочёные есть. Виски во фляге? Возьми, но сразу не открывай, там и виски должно быть.

Марк достал из мешка две большие банки с сосисками «от командования» и коробку сладкого печенья «от родных». Флягу прицепил на ремень, проверил, на всякий случай, на месте ли револьвер и окопный нож — праздник-то праздником, а случится может всякое, и пошёл вслед за Джошем. Оказалось, что праздновать решили на довольно большой площадке-яме, где сходились несколько веток окопов. Посередине поставили «стол» из снарядных и патронных ящиков, на него водрузили букет еловых веток в огромной гаубичной гильзе и несколько кое-как вымытых стеклянных банок со свечами внутри. Ну а вокруг этого расставили бутылки, коробки, банки с разными вкусными вещами, на которые, как уже говорилось, не поскупилось командование и родные. Если бы не исключительно мужская компания и не одинаковая на всех одежда, можно было подумать, что какие-то оригиналы решили справить Рождество на природе большой компанией. Впрочем ещё одно. Около стола никто не кучковался, подходили, брали угощение и отходили ближе к проходам в окопы — яма большая, открытая, залетит шальной снаряд и к первой звезде взлетит и стол и те, кто будет вокруг него. А ближе к узким окопам безопаснее, в случае чего хоть за углом ломаного прохода спрятаться можно.

Марк выложил на «стол» банки и коробку, отметил действительно большое количество хлеба и разных консервов, быстро соорудил себе бутерброд из хлеба, сосисок и мочёного огурца, взял уже налитую виски кружку и тоже отошёл к проходу.

— Марк, — толкнул его в бок Джош, — ну?

— Что «ну»? — Не понял Марк.

— Говори, ты ж офицер, тебе и первый тост.

— А, ну да. — Марк вышел немного вперёд, чтоб его было видно, поднял кружку повыше. — Джентльмены, с Рождеством.

— С Рождеством! — Хором отозвались присутствующие.

Марк глотнул виски. Похоже не он один решил поберечь более или менее хороший напиток, в кружке как раз была чайно-водно-спиртоя смесь, и начал поскорее заедать. Хлеб был свежий, соски и огурец вкусные, и гадкое послевкусие от напитка быстро исчезло. Бутерброд закончился быстро, второго пока не хотелось и Марк достал сигареты. Подошёл Джош, без спроса вынул сигарету из марковой пачки, но взамен протянул флягу.

— Возьми, это получше будет.

Марк поднёс горлышко фляги к губам, но глотнуть не успел, насторожился и резко, но негромко, скомандовал:

— А ну тихо все!

Негромкие разговоры как отрезало, насторожились все, ожидая выстрелов и взрывов, а услышали… рождественский хор. От позиций противника отчётливо были слышны голоса. Множество голосов пели на чужом языке, но мелодию не узнать было невозможно.

Из прохода вылетел хлипкий солдатик-дежурный:

— Господин лейтенант, там эти… белым флагом машут!

Марк взлетел на специальную ступеньку и аккуратно высунулся над бруствером. Нашарил лежащий рядом бинокль. Да, в свете всё ещё продолжающих взлетать ракет, около вражеских окопов были видны два человека: один просто стоял, другой активно махал белым флагом.

— Мг, это уже интересно. — Пробормотал Марк. — На переговоры зовут, что ли? Джош, у ну бегом белый флаг! Ты со мной, остальные смотреть в оба, но без команды ничего не делать!

Джош и сам уже всё понял и стоял за спиной Марка с белым флажком в руках. Марк отобрал флаг, высунул руку над бруствером и активно помахал из стороны в сторону. Аккуратно вылез из окопа и медленно выпрямился. Вражеский парламентёр замахал белым полотном активнее. Услышав за спиной напряжённое дыхание Джоша, Марк, не глядя, сунул флаг ему в руки и шагнул вперёд. Почти одновременно с ним шаг сделал и противник.

Они встретились почти точно посередине ничейной полосы: Марк и Джош, оба в одинаковых буро-зелёных шинелях и утеплённых фуражках, и их противники, в коротких, но плотных, куртках цвета пожухлой листвы и пилотках с меховыми «ушами» и назатыльниками. Остановились в паре шагов друг от друга, синхронно вскинули правые руки к вискам, отдавая честь. Первым заговорил враг:

— Лейтенант Густав. Я хотел бы предложить перемирие на сегодняшний вечер и ночь. Как бы там ни было, война войной, но Святой Вечер есть Святой Вечер.

Говорил Густав на родном языке Марка очень правильно и без акцента.

— Лейтенант Марк. На каком участке вы предлагаете временное прекращение огня? На протяжении всех трёх километров нашей линии или только тут?

— О, нет. Я могу отвечать только участок, которым командую, он как раз здесь. Но думаю, что мои соседи тоже поддержат моё начинание — я отослал посыльных с подобными предложениями своим соседям на севере и юге. О! Смотрите, они ответили! — Густав указал рукой направо и налево от себя. Слева и справа, на довольно большом отдалении, взлетели по две зелёные ракеты. — Мои соседи согласны. Итак, мы прекращаем огонь до завтрашнего дня. Ваше слово?

— Да, согласен. — Марк обернулся к Джошу. — Бегом передай приказ: прекращение огня до завтрашнего дня. У нас праздничное перемирие.

— Вы один командуете таким участком, на котором у нас трое офицеров? — Удивился Густав.

— Да, — не стал скрывать Марк. — Но это временно. Курите? — Он протянул пачку сигарет.

Густав отдал какую-то краткую команду солдату с белым флагом, тот отцепил от пояса флягу, протянул командиру и довольно быстро пошёл в сторону своих окопов. Сам же Густав достал сигарету, поджог от протянутой Марком зажигалки и скрутив пробку фляги, протянул её Марку.

— Попробуйте. Это гораздо лучше, чем то, чем обычно снабжают вас.

— А что, ваша разведка и нашим снабжением интересуется? — Марк глотнул из фляги. На миг где-то в сознании мелькнуло: «А вдруг яд или снотворное!», но столь же мгновенно исчезло. Напиток был крепким и сладким, со вкусом каких-то трав.

— А как же по другому? На войне всё имеет значение… — Густав отобрал флягу и приложился к горлышку сам.

Тем временем к Густаву уже шли трое его солдат: двое несли довольно большой ящик, а третий прижимал к груди несколько бумажных пакетов. Марк повернулся к своим окопам, чтоб позвать Джоша, но тот проявил догадливость и в обществе трёх солдат уже спешил к командиру. Взять ящик они не догадались, поэтому коробки, банки и бутылки тащили в охапках.

Импровизированное праздничное застолье удалось. На какое-то время забыли, что идёт война, что ещё несколько часов назад всё грохотало от взрывов, что «за столом» собрались враги. Постепенно людей прибавилось, но всего было около двадцати человек: сами Марк и Густав, плюс по десятку их подчинённых. Правда, Марк заметил, что несколько его и чужих солдат то появляются, то исчезают, снуя туда-сюда с бутылками, банками консервов и коробками — шёл активный обмен гостинцами: солдаты Густава оценили консервы и сигареты противника, а самому Марку и его солдатам пришлись очень по вкусу вражеские конфеты и выпивка. Как ни старался Марк пить буквально по глоточку, но хмель брал своё, сознание туманилось, но в моменты некоего просветления он старался держать пирушку под неким контролем. Но всё было нормально, даже уже порядком нагрузившиеся спиртного солдаты держали себя «в рамках». Причём и свои, и чужие.

Так же постепенно как собиралась, компания и рассосалась. На ничейной полосе остались только Марк, Густав да обрывки упаковки и пустые консервные банки на земле. Густав открыл очередную флягу, почему-то скривился и сделал несколько больших глотков. На несколько секунд задержал дыхание, отряхнулся словно большая собака и протянул флягу Марку. Марк, всё ещё находясь под действием хмельных грёз и не заметив реакции Густава на выпитое, тоже хорошо приложился к горлышку фляги. Рот обожгло жуткой горечью, из глаз брызнули слёзы, Марк покачнулся и едва не упал. Но хмельной туман исчез мгновенно: предметы обрели чёткость, голова больше не кружилась, ноги стояли на земле твёрдо. Ничего съедобного вокруг уже не было, по-этому пришлось закурить, чтоб хоть как-то отбить противную горечь во рту. Густав тоже курил.

— Густав, — Марк прищурившись смотрел на него сквозь дым, — ты же понимаешь, что уже завтра, то есть, сегодня днём…

— Ни надо, Марк. Я всё понимаю. Я — захватчик, ты — защитник, мы враги. Сегодняшний праздник ничего не меняет. По-этому говорю тебе прямо — завтра, точнее уже сегодня, как ты правильно подметил, я без малейших угрызений совести отдам команду солдатам идти в атаку и стрелять. Стрелять в тебя. А ты точно также прикажешь стрелять в меня и моих солдат. Знаю, что любите повторять якобы нашу поговорку: «Война войной, а обед по расписанию», так вот, праздник праздником, но война есть война.

Густав чётко отдал честь и повернулся к своим окопам.

— А что, если… — Начал Марк.

— Что? — Густав повернул голову и слегка усмехнулся. — Предложишь сдаться в плен или сам сдашься? Вижу ответ твой на лице твоём.

И Густав едва ли не строевым шагом отправился к своим солдатам. Марку оставалось сделать тоже самое. Начинало светать.

Противник всегда отличался точностью. Проявил её и сейчас — артиллерийский обстрел начался ровно в двенадцать. Обещали же перемирие до завтрашнего дня, вот день и наступил. Снаряды ложились очень густо, поднимая столбы земли и дыма. К небу взмывали и куски дерева от окопных перекрытий и стен. Вместе с ошмётками людских тел.

Марк сидел в своём окопе и старался не обращать внимание на взрывы. И старался представить себе, что сейчас творится в окопах: то, что потери есть в любом случае было понятно. Но вот какие? И к чему готовиться потом? Ждать атаку или проводить свой обстрел в ответ? Не понятно.

Снаряд взорвался очень близко от Марка. Окоп заволокло дымом, сверху посыпался песок и комья земли. Сквозь эту завесу пробрался Джош.

— Что там? — Спросил Марк. — Потери?

— Существенно, но не катастрофично. — Джош сплюнул попавший в рот песок. — Человек двадцать пять погибло, десяток легкораненых. Но это не главное. По-моему, эти гады что-то тяжёлое подтянули и пока по нам лупят привычным калибром, это тяжёлое долбит наши пушки.

— И что?

— Было у нас три батареи, а осталась одна. Да и та, так себе.

Марк присвистнул.

— То есть, нам их утюжит почти нечем. А значит пойдут в атаку. Джош, дуй на север и пошли кого-то на юг. Проверить пулемёты, уточнить потери. И быть начеку, что-то мне кажется, что эти гады, как ты выражаешься, уже готовы идти на нас. Смотри, они уже не столько нас, сколько нашу «колючку» долбают.

Действительно, снаряды теперь ложились не в окопы, а перед ними, методично перемешивая с землёй деревянные рогатки с натянутой на них колючей проволокой.

Джош исчез. Снаряды начали падать реже. Марк рискнул выглянуть из окопа, но дым ещё не осел и почти ничего не было видно. Бойцы в соседних окопах оживились, стряхивали с себя комья земли, проверяли оружие. Кое-кто начал подправлять разрушенный снарядом бруствер. Марк напряг горло и заорал:

— Передать по цепочке! Готовиться к обороне! Пулемёты на позицию, гранаты приготовить!

Приказ эхом прокатился по окопам, повторяемый сержантами. Послышались щелчки затворов. Марк отряхнул от земли винтовку, проверил револьвер и нож. Он присел и привалился спиной к земляной стенке, зачем-то поднял глаза к небу.

Дальше всё было как в кино. Замедленном. Один раз Марк побывал в синематографе, как-то так сложилось, что этот, ныне модный, вид развлечения он не любил, предпочитая книги, и в этот первый и последний раз что-то там разладилось в аппарате и несколько минут герои фильма двигались как сонные черепахи. Так вот, как в замедленном кино, противоположная стена окопа вдруг начала подниматься к небу и изгибаться волной, захлёстывая Марка. Почему-то всё это происходило совершенно беззвучно. А через мгновение померк и свет.

В голове звенело. Глаза не открывались. Руки-ноги не двигались. Но боли не было. Марк прислушался к себе: левая рука явно ощущала прикосновения ткани брюк или шинели, правая явно лежала на земле, заду очень неудобно было сидеть на чём-то твердом и угловатом, то ли на камешке, то ли на гильзе. Но боли не было. Марк сделал усилие и глаза открылись. Небо, стена окопа, точнее то, что стеной окопа когда-то было, его собственное тело до пояса, россыпь земли… Марка дёрнуло от ужасной мысли о том, что тела ниже пояса просто нет! Но россыпь явственно шевельнулась, а что-то угловатое впилось в задницу ещё сильнее. Фух, цел. Марк встал, удивляясь, как легко ему это удалось, отряхнулся от земли. Удивился ещё раз — ему показалась, что после взрыва земля засыпает его с головой, а на самом деле засыпало его только по пояс. Было как-то странно тихо. Нет, и ветер слегка шумел, и потрескивал огонь, поедая доски на стене окопа, а вот ни людей, ни выстрелов слышно не было. Марк огляделся: окопы порушены, но не разрушены полностью, валяется оружие и тела убитых, своих и чужих, но не в таком количестве, чтоб создалось впечатление, что полегли буквально все.

— Чёрт! — Выругался Марк. — Что же тут произошло?

Сильнейший толчок в спину был ему ответом. Чьи-то руки сомкнулись на плечах и начали тянуть назад. Марк наклонился вперёд, насколько это было возможно, закинул руки за голову, перемещая руки противника себе на шею, нащупал противника, за что-то ухватился покрепче и рванул, слегка приседая и поддавая задом. Подобный бросок не удавался Марку никогда. На занятиях всегда что-то не получалось: то приседал недостаточно, то задом поддавал мало, то противник попадался слишком тяжёлым, а сейчас получилось. С коротким ругательством на чужом языке, противник перелетел через Марке и плюхнулся на землю. Та-а-а-ак, знакомая короткая плотная куртка цвета пожухлой листвы…

Рука Марка потянулась к поясу, но привычной кобуры с револьвером на привычном месте не оказалось. Вот это да! Ремешок кобуры был чем-то срезан и край среза касался длинной прорехи на поле шинели. Осколок снаряда, наверное… Хоть нож на месте. Рука в кожаной перчатке охватила рукоять и пальцы привычно скользнули в отверстия. Какой умник разрабатывал внешний вид штатного окопного ножа Марк не знал, но если бы знал, то сказал бы немало хорошего, в кавычках. Нормальному человеку не придёт в голову совместить кинжал с кастетом, используя последний в качестве рукояти. Если обоюдоострый клинок, чуть длиннее ладони, был неплох, то бронзовая рукоять… С одной стороны, рукоять сидела в руке как влитая и выбить или вырвать нож из руки можно было только вместе с пальцами. Именно потеря пальцев и грозила в случае попадись умелый противник и начни этот нож из руки вырывать — просто отпустить нож, спасая кисть, было невозможно. Эта же рукоять не позволяла свободно манипулировать ножом в бою, меняя хват с прямого на обратный. Если обыкновенная рукоятка легко скользила в пальцах, ложась по всякому почти мгновенно, то с кастетной рукояткой окопного ножа подобное было невозможно. Мало того, случалось, что пальцы распухали и застревали в отверстиях — не миновало как-то это и Марка. Брать же нож поверх колец кастета было очень неудобно, в руке нож сидел непрочно, при любом более или менее сильном ударе нож норовил вылететь.

Противник вскочил на ноги. В его руках тоже был только нож — обыкновенный охотничий нож с костяной рукояткой и слегка изогнутым клинком — Марку оставалось только позавидовать. Противник прыгнул вперёд. Нож нацелился в горло, Марк отшатнулся и бросил руку вперёд, целя шипами кастета в лицо. Противник руку сбил и опять ударил в лицо. Марк сблокировал вооружённой рукой, попробовал повернуть кисть, чтоб хоть слегка зацепить клинком руку противника, но не получилось. Бойцы разошлись, кружа вокруг друг-друга. Последовала серия обменов ударами и уколами на «длинной дистанции», вполне безрезультатная. Марк попробовал воспользоваться возникшей паузой и поменять хват, но как раз и случилась главная неприятность — пальцы намертво застряли в отверстиях рукоятки. Приплыли…

Враг опять прыгнул вперёд, целя в лицо невооружённой рукой. Марк опять отшатнулся, но с комком земли и песка, полетевшим в глаза, ничего сделать не смог. Когда противник зачерпнул рукой земли он даже не заметил. Песок забился под веки, глаза резало. Марк отступил, вслепую размахивая руками. Что-то тяжело ударило в грудь, а бок обожгло болью и почему-то холодом, будто к телу приложили кусок льда. Понимая, что это не лёд, а сталь чужого ножа, и чувствуя, как свет начинает меркнуть второй раз за сегодня, Марк ударил ножом, почувствовал, как нож начинает выкручиваться из руки, и свет опять померк.

Теперь сознание вернулось быстро, но болезненно. Бок дёргало и ощущение приложенного к коже льда не проходило. Теперь глаза открылись почему-то легче. Марк сидел прислонённый к стенке окопа, его туловище, прямо поверх одежды, на уровне пояса перетягивал грязноватый бинт.

— Командир, жив? — Послышался знакомый голос. Джош стоял над ним и курил.

Марк дёрнулся от радости, узнавая голос Джоша, в бок будто заново всадили нож.

— Жив, — усмехнулся Джош разбитыми губами.

— Как?… — Сквозь боль спросил Марк.

— Вот так. — Джош устало опустился рядом. — Они действительно подошли под прикрытием огня. Бросились. Тебя уже накрыло, по-этому пришлось самим командовать. Не представляю как, но мы отбились и сами пошли — они назад, а мы за ними. Так и ворвались в их окопчики. Все, кто в живых остался, сейчас там, а я вот решил хоть тело твоё найти. И нашёл.

— Много?..

— Много. Их почти что всех, офицера, что перемирие предложил тоже. Нас нужно в тыл на доукомплектование. Тебя тоже в тыл, в госпиталь.

— Сильно он меня? — Слова дались чуть легче.

— Да в любом случае, ты его сильнее. Лежи. Санитары скоро будут. — Джош достал из-за спины флягу, отвинтил крышку, глотнул и заметил: — Твоя, кстати. С Рождеством, командир.