Некому заступиться

Do you hear the people sing?

Singing a song of angry men?

It is the music of a people

Who will not be slaves again!

When the beating of your heart

Echoes the beating of the drums

There is a life about to start

When tomorrow comes!

Will you join in our crusade?

Who will be strong and stand with me?

Beyond the barricade

Is there a world you long to see?

Then join in the fight

That will give you the right to be free!

Les Miserables

"Do You Hear the People Sing?"

—… ну я и говорю ей: “вы — ослепительно прекрасны, я — поистине великолепен, так быть может скоротаем этот чудесный вечер за чем-нибудь более интересным, чем простая беседа?”, — слова Джона Нолти вызвали взрыв смеха, причем громче всех хохотал он сам.

Троица студентов, одетых в черные ученические мантии, не спеша спускалась по беломраморной лестнице в одном из зданий Королевской Академии. Друзья непринужденно болтали.

— Ну, а как твои успехи, Уолт? — тряхнув спадающей на широкие плечи рыжей гривой, Джон повернулся к невысокому темноволосому юноше, самому младшему из всей компании.

— Я… пожалуй как-нибудь потом расскажу, ладно? — быстро проговорил он. — Помните, кстати, мы сегодня вечером собирались зайти в “Зеленое яблоко”, пропустить по кружке сидра?

— Это, конечно, дело святое, — хохотнул Нолти, — но что же ты не хочешь поделиться с лучшими друзьями рассказом о своих подвигах? Ник рассказал, — Джон кивнул в сторону Николаса Крейна, худого блондина с аккуратными усиками. — Я — тоже, теперь — твой черед. Уверен, ты поведаешь нам нечто такое, что мы просто умрем от зависти.

— Ну… я написал письмо, — сказал Уолтер Ховард, глядя куда-то в сторону. — Снова, — добавил он после паузы.

— Той, о которой я сейчас думаю? — поразился Крейн.

Уолтер кивнул.

— Ты чрезвычайно отчаян и упорен, дружище — покачал головой Джон. — Вот я бы ни за что не решился так настойчиво ухлестывать за племянницей главного цензора королевства. Он к ней никого на пушечный выстрел не подпускает. Повторю в очередной раз — с тебя спустят шкуру и нарежут из нее ремней.

— Я все это знаю… — произнес Уолтер. — Но… Лин мне ответила.

— Ого! — Джон посмотрел на друга с большим уважением. — И что же она нап… — он осекся — за поворотом лестницы их ждал Альберт Грин; его тонкие губы были плотно сжаты — явный признак того, что ректор Академии находится в дурном расположении духа.

— Ховард, — отчеканил Грин. — В мой кабинет. Немедленно!

— Да, сэр, — опустив глаза, ответил юноша; провожаемый сочувствующими взглядами друзей, он поплелся за ректором.

Несмотря на почтенный возраст, глава Академии шел стремительно. Его зеленая, шитая золотом мантия колыхалась, словно крылья какой-то гигантской хищной птицы. Грин ничего не говорил и даже не оглядывался, чтобы проверить — по-прежнему ли студент следует за ним. У Уолтера даже возникла идея незаметно улизнуть, свернув в какой-нибудь коридор, однако он быстро отмел ее как крайне глупую — после такого проблем станет только больше.

Наконец, ректор распахнул инкрустированную янтарем и перламутром массивную дверь и жестом приказал юноше войти. Усевшись за стол, Грин на некоторое время вновь будто забыл о Уолтере и принялся перебирать какие-то бумаги. Наконец он продемонстрировал одну из них студенту.

— Что. Это. Такое? — стали в голосе ректора хватило бы на сотню кавалерийских сабель.

Юноша внимательно рассмотрел помятый лист. На нем была изображена карикатура на графа Майкла Найджелса — главного цензора королевства. Очевидно, она была приурочена к происшествию, которое недавно произошло с этим могущественным чиновником. Пару недель назад карета графа, спешившего по некому важному государственному делу, сбила десятилетнего мальчишку — ученика одного из столичных кузнецов. От удара парень отлетел на два десятка шагов и ударился головой о булыжную мостовую. Найджелс не счел нужным останавливаться по столь незначительному поводу. Примерно час спустя мальчик скончался.

Видно было, что автор карикатуры вложил немало усилий в свою работу. На картинке была изображена огромная, стремительно летящая карета. Ее правые колеса ехали по человеческим телам, разрезая их на части. Левая колея проходила по книгам, от которых в результате оставались одни клочья. Хотя в реальности каретой, разумеется, правил кучер, художник предпочел посадить на козлы самого Найджелса. Черты его лица были гротескно искажены, но при этом — легко узнаваемы. Особенно хорошо автору удались усы и залысины цензора. Подобострастный взгляд сановника был направлен на королевский дворец, к которому и неслась карета. Одной рукой Найджелс держал поводья, другой — какие-то бумаги — видимо, карикатурист имел в виду, что это очередной список книг и статей, которые предлагает запретить цензор. Более того, художник крайне старательно подошел даже к изображению запряженных в карету лошадей — на их мордах он ухитрился запечатлеть что-то вроде злорадных ухмылок. Животные явно были очень рады служить графу.

— Полагаю, что это — рисунок, сэр — ответил Уолтер на вопрос ректора.

— Не стройте из себя дурачка! — отчеканил ректор; его ноздри дрожали от гнева. — Я знаю — вы либо сами нарисовали это, либо знаете того, кто это сделал!

— Нет, — решительно произнес юноша. — Я вижу эту картинку впервые.

— Тогда, быть может, вот это, вам знакомо? — Грин сунул Уолтеру еще один лист. Распространялась десятками, если не сотнями экземпляров. По всей Академии и даже за ее пределами.

Студент пробежался по бумаге взглядом. Политическая прокламация, а это была именно она, гласила:

“Мы, народ Самиларда, требуем:

Установления гражданских прав и свобод

Принятия Конституции

Созыва Парламента

Создания независимого суда

Законодательной защиты частной собственности

И, наконец, надрать главному цензору его жирную задницу”, — последняя строчка была написана очень мелко, так что сразу и не разберешь.

— Вы — автор этого мерзкого пасквиля? — ректор прожигал Уолтера взглядом.

— Нет, сэр, — нечеловеческим усилием воли студент заставил свой голос не дрожать.

— Подойдите к окну, — приказал Грин. — Что вы там видите?

— Сад, — ответил юноша, разглядывая припорошенные снегом деревья.

— А еще? — вопрос ректора явно содержал какой-то подвох; знать бы — какой именно…

— Фонтан. Ротонду. Колоннаду. Какое-то черное пятно на снегу. Похоже, это — дохлая ворона…

— Довольно! — Грин ударил кулаком по столу, так что юноша счел, что его последняя реплика явно была лишней. — Запомните, Ховард — вся, вся эта красота — создана на деньги и по поручению нашего благодетеля — добрейшего и щедрейшего графа Найджелса.

— Интересно, а мебель из чистого серебра в вашем кабинете — тоже? И что насчет вашего перстня с огромным бриллиантом? — эти свои мысли Уолтер озвучить не решился.

— Именно этому достойнейшему человеку наша Академия обязана своим величием и процветанием, — продолжал ректор. — Без него она просто не смогла бы существовать в своем нынешнем виде.

— А вот тут вы, пожалуй правы, — Уолтер молчал, продолжая при этом вести ожесточенную мысленную дуэль с Грином. — Стараниями этого мерзавца из Академии были уволены десятки умнейших профессоров. Некоторые из них отправились из аудиторий прямиком на каторгу, а то и на плаху. А уж сколько великих книг по велению цензора изъяли из нашей библиотеки… Не сосчитать. Без “добрейшего-щедрейшего-достойнейшего” наша Академия и впрямь выглядела бы совсем по-другому.

— Лично вы — должны быть по гроб жизни благодарны Его сиятельству. Клевета на графа является покушением на само наше государство, на его традиции и духовные основы. И я не потерплю, чтобы гнусные наветы и крамола распространялись в стенах нашей древней Академии. Любой, кто занимается подобной мерзостью, любой, кто знает клеветников, но молчит о них — будет сурово наказан. Вы меня поняли, Ховард?

— Да, сэр, — бесцветным голосом ответил студент.

— Свободны!

Лишь затворив за собой дверь кабинета и отойдя от нее на добрую сотню шагов по коридорам, Уолтер позволил себе облегченно вздохнуть. Пронесло! Причем он почти не соврал ректору. Прокламацию написал Николас Крейн, автора карикатуры юноша действительно не знал (хотя, конечно, догадывался, кто это мог быть). Самое главное, что до Грина не дошла еще одна новость, которая бы очень сильно ему не понравилась. На одной из недавних студенческих пирушек юноша зачитал сатирическое стихотворение собственного сочинения. В нем тоже крепко досталось главному цензору, хотя еще сильнее Уолтер прошелся по очередной фаворитке графа Найджелса — баронессе Маргарите Вогстерской. Она широко прославилась своей показной религиозностью, сочетающейся с крайне вздорным и истеричным нравом а также со страстной любовью к безумно дорогим нарядам, украшениям и прочей расточительной роскоши. По слухам, именно для “шлюхи из Вогстера”, как ее прозвали в народе, цензор возводил новый великолепный дворец в столичном районе Рукс. Ради грандиозного строительства у полусотни тамошних домовладельцев изъяли и снесли жилье.

Еще через несколько мгновений юноша почувствовал как его лицо само собой расплывается в счастливой улыбке. Он не сдал друзей и знал, что они, в случае чего, тоже не сдадут его. Но главное — в кармане у него лежало письмо от нее.

Их встреча произошла случайно — на большом балу в столичной ратуше. Уолтер был беден, поэтому ему пришлось надеть фрак с чужого плеча. В тот вечер юноша поймал на себе немало презрительных взглядов. Наверняка представители высшего света проклинали обычай приглашать на бал лучших студентов Академии. Традиция зародилась еще во времена, когда Данкирк был не столицей Самиларда, а вольным купеческим городом. По какому-то недоразумению впоследствии этот обычай не упразднили.

Их танец длился всего несколько минут — но Уолтер запомнил все ее черты. Он помнил озорные искорки в ее зеленых глазах и аромат ее густых каштановых волос. Помнил робкое прикосновение ее руки и звук ее голоса. После бала юноша вышел в морозную столичную ночь окрыленный, уже не обращая внимания на косые взгляды окружающих.

Однако затем потянулись по-настоящему страшные дни — бесконечные письма, постоянные визиты в почтовое отделение в угасающей надежде, что ответ все-таки пришел. Несколько раз студент писал свои послания в стихах. Дважды он на последние деньги покупал цветы в оранжерее и отправлял их в посылке, надеясь, что по пути они не успеют завянуть — все было тщетно. Друзья, искренне желая Уолтеру добра, в один голос убеждали его бросить “бесполезную затею”. “Лин — не единственная девушка в мире, найдешь кого-то еще”, — говорил Нолти. “Не стоит так вбивать ее себе в голову, лучше оглянись вокруг”, — вторил ему Крейн. Юноша понимал, что его товарищи руководствуются благими намерениями, но все равно злился на них.

Уолтер стал учиться намного хуже, слушал лекции невнимательно, сразу забывал все, прочитанное в книгах. Веселые пирушки и другие студенческие забавы уже не приносили ему радости. Он изо всех сил старался этого не показывать, но окружающие видели, что его веселость — напускная. Юноша почти потерял сон и аппетит. Казалось, что и окружающий мир вторил приступам этой черной меланхолии — в конце зимы на Данкирк традиционно обрушивались самые жестокие метели. Долгими бессонными ночами ветер зловеще завывал в трубах, проникал в щели оконных рам, а на улице — закидывал колючие снежинки за воротник. И с каждым днем все мрачнее становились лица горожан — но погода здесь была далеко не главной причиной.

И вот, когда Уолтер уже окончательно впал в отчаяние, ответ, наконец, пришел. Оказывается, Лин тоже помнила тот бал. Девушка писала, что долгое время боялась ответить студенту — причиной тому был грозный нрав ее дяди. Но теперь она была даже готова встретиться — через три дня в Приморском парке. Юноша множество раз перечитал это письмо, он постоянно носил его в кармане и то и дело воспроизводил строки из послания в своей памяти. Томительное ожидание, чувство тоски и безысходности — все было не напрасно. Уолтер ощущал себя героем романтической поэмы, которому наконец-то воздалось за все страдания. Осталось только дождаться… Три дня…. Всего три дня… Юноша приложил руку к карману, в котором лежало бесценное письмо — и это придало ему новых сил. Лин словно стала еще немного ближе.

***

Таверна “Зеленое яблоко” в Часовом переулке пользовалась большой популярностью как среди студентов Академии, так и среди окрестных лавочников и мастеровых. Этому способствовали уют заведения и неплохое сочетание цен и качества. Хозяин, Барни Стивенс, имел репутацию честного человека, не обсчитывающего клиентов и не подливающего воду в пиво и другие напитки.

Уолтер вошел в главный зал трактира. Джон и Ник где-то задерживались. Юноша присел на табурет у стойки и заказал пинту яблочного сидра. На улице по-прежнему стояла непроглядная мгла и свистел ветер. Он ломился в оконные стекла, пытался полностью залепить их снегом, однако холод и тьма снаружи больше не вызывали у студента тягостных чувств. Напротив, из-за них таверна казалась еще уютнее. Ярко горели факелы, в очаге трещали поленья, над ними аппетитно шкварчал свиной окорок, пожилой хозяин сам помогал разливать напитки по массивным деревянным кружкам, супруга трактирщика — Мэри — статная, седовласая, еще сохранившая остатки былой красоты, как обычно, что-то вязала — спицы так и порхали в ее руках. Слышался нестройный хор голосов. Время от времени кто-то затягивал нехитрые застольные песни. Уолтер видел множество знакомых лиц — некоторым людям юноша пожал руки, других — поприветствовал вежливым кивком.

Расплатившись за принесенный сидр, студент отпил большой глоток — как обычно, напиток оказался превосходным. Неожиданно входная дверь с грохотом распахнулась, впустив в зал неистовый порыв ледяного ветра. Уолтер обернулся, думая, что пришли его друзья. Однако вместо них на пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Бледность, глубоко посаженные глаза, бескровные губы и тонкие бесцветные волосы придавали ему сходство с воскресшим мертвецом. Его сопровождали четверо стражников. Из них особенно выделялись двое — высокий, худой как жердь тип с жидкой рыжей бороденкой и руками чуть ли не до колен и здоровенный жирный боров с массивной челюстью и блуждающей на лице глупой ухмылкой. Каждый из солдат был вооружен палашом, пистолетом и дубинкой.

Незваные гости не потрудились закрыть за собой дверь, так что нескольким посетителям таверны снег мгновенно попал в тарелки и кружки. Решительным шагом пятеро мужчин направились к юноше.

— Уолтер Ховард, — бледный не спрашивал, а утверждал; в его голосе тоже было что-то замогильное. — Ты знаешь, кто я?

— Грегор… Шэрроу, кажется, — напрягая память, проговорил студент. — Вы — кто-то вроде помощника главного цензора королевства.

— Если быть точным, я — советник Его сиятельства по особым поручениям, — сделав ударение на слове “особым”, произнес мужчина. — И сейчас я как раз исполняю одно из них. А именно — преподаю урок — что ждет недостойных, которые слишком много о себе возомнили. Взять его! — приказал он страже.

— Стойте, вы не имеете права! — Уолтер пытался сопротивляться, но ему быстро заломали руки; юноша успел отчаянно пожалеть, что он и вполовину не так силен как Джон — тот наверняка смог бы раскидать всех противников. — ААА!!! Проклятье, помогите, кто-нибудь! — в отчаянии воскликнул студент, когда его грубо поволокли к выходу.

— Даже не надейся, — Шэрроу ронял каждое слово, будто чугунную гирю. — Ты сам во всем виноват. Ты здесь один. Никто тебе не поможет. За тебя некому заступиться.

Стражники продолжали тащить Уолтера, расталкивая посетителей и опрокидывая стулья. Студент в отчаянии вертел головой, пытаясь найти союзников в числе посетителей “Зеленого яблока”. Их же в двадцать раз больше — они вмиг способны справиться с прислужниками цензора! Если наброситься на врага разом со всех сторон — он ничего не сможет поделать!

— А я бы тогда вырвался, взял вон ту раскаленную кочергу и хорошенько пощекотал бы этих грязных уродов! — в отчаянии думал юноша.

Однако надежды Уолтера были напрасны — он не слышал даже проклятий в адрес своих мучителей. Трактирщик Стивенс как истукан стоял за стойкой, глядя куда-то в сторону. Его жена продолжала работать спицами. Роб Одноглазый — семифутовый гигант-кузнец — неотрывно смотрел на дно своей опустевшей кружки — а ведь именно в его мастерской работал мальчишка, которого насмерть сбила карета цензора. Неподвижно сидели на своих местах Тим, Том и Тук — трое братьев-сапожников. Книготорговец Питер и хозяин столярной мастерской Пол Беккет стояли у очага, остекленевшими глазами уставившись друг на друга. И даже Малыш Билл — портовый грузчик и известный на всю округу драчун и забияка — продолжил сидеть у стойки и сосредоточенно мять в руках кусок хлеба.

Юношу вытащили на улицу и затолкали в какую-то повозку. Один из стражников достал веревку и связал студенту руки. Кучер хлестнул лошадей. Примерно четверть часа тряски, скрипа полозьев по заснеженной мостовой и гробового молчания спутников — и Уолтера вновь грубо схватили и поволокли в темные глубины одного из городских парков — совершенно безлюдных в эту пору. Свой путь отряд освещал двумя факелами. Сильнее всего болела правая рука — похоже, стражники ее вывихнули. Веревка быстро натерла запястья до крови. Сапоги мгновенно наполнились снегом. Шапка юноши осталась в таверне. Очень скоро зубы начали выбивать дробь.

Но было нечто похуже, чем холод, страх и боль. В голове у Уолтера вспыхнула страшная догадка — а вдруг это Лин предала его? Вдруг девушке надоели настойчивые ухаживания нищего студента и она сказала обо всем дяде — а письмо написала по его наущению — чтобы сделать страдания Уолтера еще ужасней? Нет, этого не может быть! Тогда бы он еще на балу почувствовал, что Лин способна на что-то подобное, и никогда не полюбил бы ее! А если он все-таки ошибся в ней? Юноша тысячу раз проклял себя за эту мысль, но так и не смог изгнать ее из головы.

Шэрроу жестом приказал стражникам остановиться. Факелы воткнули в сугроб, Уолтера бросили на обледенелую парковую дорожку. Студент видел переплетающиеся над головой заснеженные ветви, по которым прыгали багровые блики. В этом неверном свете тени его похитителей обращались жуткими чудовищами.

— Итак, начнем! — произнес советник цензора, неспешно прохаживаясь вокруг пленника. — Освященные самим Творцом многовековые традиции нашего государства… — он сделал паузу и едва заметно кивнул.

Тощий стражник размахнулся дубинкой и что есть силы огрел Уолтера по ребрам. Юноша сжал зубы до скрипа. Боль прошла через все тело как разряд молнии.

— Ну так вот, эти традиции подразумевают наличие высшего сословия, посвятившего себя трудной и почетной службе королю и государству…

— Новый кивок — и новый удар — от другого стражника — на этот раз по рукам рядом со стягивающей запястья веревкой. С громким хрустом левая кисть Уолтера вывернулась под неестественным углом. Юноша не хотел кричать, тем самым доставляя врагу дополнительное удовольствие, однако на этот раз с его губ невольно сорвался протяжный стон.

— И все прочие люди — недостойны даже помыслить о какой-либо связи с отпрысками этого благородного сословия, — опять пауза и сразу два кивка.

Третий стражник ударил студента по голени, а затем в дело вступил толстый — он не стал пользоваться дубинкой, а все с той же тупой улыбкой сильным пинком перевернул Уолтера лицом вниз. При этом из кармана у юноши выскользнуло письмо Лин. Здоровяк не заметил его и в следующую секунду случайно втоптал послание в снег.

— Ты — сын осла… и свиньи… Чтоб… ты… сдох… — простонал юноша.

— Хм, что я слышу? Настоящий джентльмен никогда и ни при каких условиях не ругается и не оскорбляет семью собеседника, — тоном строгого учителя произнес Шэрроу.

По сигналу цензорского прислужника, один солдат схватил Уолтера за волосы и рывком приподнял его голову а второй обрушил дубинку на челюсть юноши. В этот раз сдерживать крик было уже бесполезно. Страшный, нечеловеческий вопль эхом разнесся по пустынным аллеям. Студент рухнул лицом наземь и выплюнул впечатляющее количество крови вперемешку с осколками зубов. Несколько алых капель попали на сапоги Шэрроу.

— Какое возмутительное непочтение к старшим, — скривился мужчина; в его напоминающих бездонные провалы черные глазах отражались мерцающие огни факелов. — Видимо, мало вас родители пороли в детстве.

— В-вобще н-не п-пороли, — еле ворочая языком и продолжая отхаркивать кровь, простонал Уолтер.

— Оно и видно. Их ошибка — весьма досадна. Но мы ее исправим. Это пойдет вам на пользу. Это всем идет на пользу, — изрек Шэрроу; в этот момент тени, легшие на лицо мужчины, еще больше усилили его сходство с мертвецом.

Уолтера колотили долго и изобретательно. Ударов по голове и шее не наносили — видимо, чтобы не убить. Зато множество раз обрушили дубинки и кулаки на спину, плечи, ноги. Юношу возили лицом по мерзлой земле, отчего все оно покрылось кровавыми царапинами. Ему запихивали в рот снег, а жирный стражник один раз уселся на студента всем своим весом, от чего Уолтер чуть не задохнулся. Кровь из ран лилась на снег, порождая клубы пара. Студент неистово вопил от боли, затем он сорвал голос и охрип. Впрочем, он понимал — кричи он хоть вдесятеро громче — никто бы не пришел ему на подмогу. И словно раскаленное железо сознание юноши обжигали слова Шэрроу, произнесенные еще в таверне.

“Даже не надейся”.

“Ты сам во всем виноват”.

“Ты здесь один”.

“Никто тебе не поможет”.

“За тебя некому заступиться”.

— Лин… — в отчаянии думал Уолтер. — Неужели ты сама…. это сделала? Нет… Я не хочу… в это… верить… Даже если это так… не хочу… знать… — и с этой мыслью студент потерял сознание.

***

Летящие в танце пары под кружевными каменными сводами в главном зале ратуши… Шуршание заветного письма — кажется, оно еще сохранило тонкий аромат ее духов… Как вдруг все перекрывают пять уродливых лиц, самое страшное из которых — мертвецки бледно. Пять ртов раскрываются неестественно широко, словно желая пожрать юношу. Он резко вздрогнул и это прервало его кошмар.

Уолтер лежал на кровати в крохотной мансардной комнатушке, которую они вместе с Джоном и Николасом снимали на троих. Обычно зимой в этой каморке стоял такой мороз, что от дыхания клубился пар, но сейчас юноша чувствовал тепло — он был накрыт целой кучей одеял, плащей и еще каких-то тряпок. Все тело отчаянно ныло. Студент с трудом повернул голову к окну. За ним расстилалась привычная панорама заснеженных крыш Данкирка, озаренных золотистыми солнечными лучами. Из печных труб столбами поднимался дым.

Вдруг в противоположном конце комнаты послышалось какое-то шуршание. Мгновение спустя к кровати юноши подошел Джон.

— Дружище, ты очнулся! Как ты? — Уолтер никогда не видел такой тревоги на лице рыжего здоровяка.

— Кажется, жив… немного… Сколько я был в отключке?

— Четыре дня. Тебя нашли на следующее утро после похищения у входа в “Зеленое яблоко” — окровавленного и замерзшего почти насмерть. Видимо, эти мрази привезли тебя туда и бросили… Ух, подойди мы с Ником на несколько минут раньше, мы бы их всех… — Джон сжал кулаки и погрозил невидимому противнику.

В этот момент Уолтер ощутил, что его левая голень и оба предплечья сжаты неким подобием тисков.

— Что это… на мне… такое… надето?

— Повязки с дощечками. Чтобы срослись сломанные кости. Врач сказал — в будущем сможешь двигаться вполне нормально. Правда, те семь зубов, которые тебе выбили — назад уже не отрастут. Да и пальцев у тебя теперь того… поменьше.

— К-как это “поменьше”? — проговорил юноша.

— Твой мизинец на левой руке держался на лоскуте кожи. А большой палец на правой ноге — отморозило. Пришлось их отрезать. Но ты не огорчайся, Уолт — не думаю, что отсутствие этих двух мелких отростков сильно обеднит твою жизнь. Ты ведь мог лишиться и кое-чего поважнее — ну, понимаешь, о чем я, — Джон подмигнул товарищу.

— Да, понимаю, — ответил Уолтер.

Но шутка друга заставила юношу поморщится, словно от боли. Он вновь подумал о Лин. А что если она не предала его, пришла на назначенную встречу — и теперь считает, что это Уолтер обманул ее? Он в подробностях представил ее, одиноко ждущей юношу. Снежинки ложатся на выбившиеся из-под ее шляпы каштановые пряди… Ветер заставляет девушку ежиться от холода… Она нетерпеливо смотрит на часы на башне ратуши, которая хорошо видна из любой точки Приморского парка… И, наконец, она устремляется прочь, ощущая досаду и гнев…

— С тобой все в порядке? — спросил Джон. — У тебя сейчас взгляд какой-то… странный.

— Да, — проговорил студент, пытаясь придать своему голосу бодрость. — А как вы расплатились с врачом?

— У кого-то заняли, что-то продали… Прости, но кое-что из твоих вещей нам тоже пришлось… ну, ты понимаешь.

В этот момент скрипнула дверь.

— А, вот и Ник. Представляешь себе — он целую ночь просидел у твоей постели, не смыкая глаз, а сейчас отправился купить еды.

— Спасибо вам. Вам обоим, — ответил Уолтер.

***

Потянулись долгие недели выздоровления. Джон и Николас ухаживали за раненым поочередно, приносили ему еду, книги и, главное, новости — по большей части, мрачные. Едва ли не каждый день следовали новые случаи произвола, аресты, запреты, поборы. Корона отчаянно пыталась наполнить стремительно пустеющую казну и пресечь даже мысли о сопротивлении. Правда, пока не было известно, исключат ли Уолтера из Академии. Конечно же, до ректора должны были дойти сведения о случившемся. Счел ли Грин, что студент и так достаточно наказан, или ректор просто решил приберечь новую кару до момента, когда юноша появится в стенах учебного заведения? И, конечно же, друзья не могли узнать ни одной новости о Лин. А вдруг граф Майкл Найджелс сделал что-то плохое и с ней? Эта мысль внушала Уолтеру сильнейший ужас и дикий гнев — но то и дело вновь сменялась чудовищным подозрением, что девушка сама пожаловалась дяде на не в меру настойчивого поклонника. Подобная мысль причиняла студенту боль, куда более сильную, чем та, что он испытал во время расправы в парке, однако, как юноша ни старался, изгнать это подозрение у него не получалось.

Зима нехотя отступала. С каждым днем солнце поднималось все выше над горизонтом, заливая улицы и площади Данкирка золотистым светом своих лучей. И вот, наконец, Уолтер услышал за окном бодрую весеннюю капель. В то утро юноша смог впервые подняться с кровати и, опираясь на грубую трость, сделать несколько неуверенных шагов по комнате.

На третий день после этого студент сумел самостоятельно спуститься по лестнице на первый этаж и подняться обратно, на шестой — еще и немного пройтись по окрестным переулкам. Каждый день Уолтер немного увеличивал преодолеваемое расстояние. Вскоре он понял, что трость ему уже не нужна.

***

В тот день он проснулся поздно — Джон и Ник уже ушли на лекции в Академию. Впрочем, пожалуй, не стоило сильно укорять себя за долгий сон, ведь на этот раз поставил Уолтер поставил себе серьезную задачу — дойти до “Зеленого яблока”. Если он справится с этой миссией, то еще через пару дней сможет добраться и до Академии.

По булыжной мостовой бежали ручьи. Почерневший снег сохранялся лишь в самых темных углах и закоулках. Где-то за горизонтом, словно пробудившийся от глубокого сна исполинский зверь, рокотал гром первой весенней грозы. Дышалось легко — свежий ветер с моря прогнал с улиц тяжелые запахи навоза, помоев и конского пота. Перед поворотом на Часовой переулок, Уолтер хотел прибавить шагу, однако тут он увидел нечто, заставившее его остановиться.

У фахверковой стены старого дома столпились несколько десятков человек — мужчин и женщин, старых и молодых. Все они громко роптали, слышалась брань и проклятья. Судя по всему, источник их возмущения находился на стене. “Последнее отбирают, душегубы!” — донеслось до ушей студента. Хотя юноша опасался, что ему могут отдавить изувеченную ногу, он все же решил пробиться через толпу, чтобы узнать — что же так разгневало горожан.

“Именем Его Величества Короля Самиларда — Джозефа III — гласило объявление, прибитое к стене четырьмя гвоздями.

Всем торговцам и ремесленникам! С этого дня налог с лавок, мастерских, таверн, гостиниц, цирюлен и тому подобных заведений повышается с трех до четырех бронзовых антиров в год за каждый фут самой длинной стены в занимаемом помещении. Сумма недоимок, после которой имущество подлежит изъятию в пользу государства, снижается с пятидесяти до двадцати бронзовых антиров”.

— Чтобы они все провалились! — в сердцах произнесла женщина в испачканном мукой переднике; за руку она держала плачущую девчонку лет пяти. — Как мы сможем столько платить, если половину хлеба нас заставляют за бесценок продавать королевской армии?

— Пойти, что ли, повеситься на собственных веревках… — пробормотал низкорослый лысый мужчина со шрамом на лбу — хозяин канатной мастерской. — Мучений меньше, чем когда с голоду подыхаешь…

Вздохнув, Уолтер пошел дальше. Вскоре он остановился у дверей “Зеленого яблока”. Прежде любимая таверна теперь вызывала у юноши исключительно скверные воспоминания, однако он все равно решил зайти, чтобы немного передохнуть перед обратной дорогой.

Первое, что удивило студента, когда он оказался в главном зале — обилие народа. Хотя сейчас большинство ремесленников и купцов должны были находиться на работе, а студенты — на учебе, трактир был набит битком. Люди сидели на стойке, столах и подоконниках, стояли в проходах и на лестнице, ведущей на второй этаж. При этом в заведении царило почти полное молчание, лишь изредка нарушаемое тихим перешептыванием. Посетители, которые что-то ели и пили, среди собравшихся составляли явное меньшинство.

Уолтер с трудом втиснулся внутрь и закрыл за собой дверь. Тем не менее, хозяин “Зеленого яблока”, находившийся в другом конце зала, сразу заметил нового гостя. Барни Стивенс внимательно посмотрел на юношу, затем что-то шепнул своей жене. Та скрылась в одной из дверей, а через несколько мгновений появилась снова — вместе с Лин, одетой в потрепанный костюм служанки.

Студент открыл рот от удивления. Тем временем стройная девушка изящно проскользнула сквозь толпу и вмиг оказалась рядом с Уолтером.

— Лин!? — с трудом выдавил из себя юноша. — Что ты здесь дел…

— Дядя отправил меня под домашний арест… Он словно обезумел — ему повсюду мерещатся враги и изменники… — дрожащим, прерывистым голосом проговорила она, тяжело дыша, словно от долгого бега; в ее зеленых глазах явственно читался ужас. — Кто-то из слуг обманул меня — перехватывал твои послания, прятал их от меня… Говорил обо всем графу… Потом я смогла найти место, где они хранят письма, написала ответ… Я не сразу узнала, что они с тобой сделали… — девушка бросила взгляд на четырехпалую левую руку Уолтера, и на его подбородок, на котором остался шрам. — Мне так жаль… Сегодня я смогла убежать… Но я совсем не знала, куда мне пойти в этом городе… Я слышала, что студенты часто собираются здесь… — Лин утерла навернувшиеся на глаза слезы.

— Я тебе пом… — решительно ответил юноша, еще не до конца осознавший случившееся; в этот момент его прервали самым бесцеремонным образом.

Все произошло в точности, как в ту страшную ночь — грохот резко распахнувшейся двери, врывающийся в зал ветер — и пять зловещих фигур на пороге.

— Некоторые, похоже, слишком глупы, чтобы понять с первого раза — голос Шэрроу прозвучал как удар хлыста; мужчина по-прежнему был бледен как мертвец. Сегодня он явно находился в куда большей ярости, чем в прошлую встречу с Уолтером.

Советник цензора по особым поручениям сделал шаг вперед. За ним последовали четверо стражников — тех же самых, что истязали студента несколько недель назад.

— Не отдавай меня им! — содрогаясь от страха прошептала Лин, инстинктивно прижимаясь к юноше. — Пожалуйста!

— Не бойся, — ответил Уолтер; он тоже было смертельно напуган, но тем не менее, он сделал шаг вперед навстречу врагу, закрыв собой девушку; на ближайшем столе он нашарил рукой какой-то нож — тупой, ржавый кусок железа, которым непросто было зарезать даже курицу..

— Не подходите!!! — во все горло заорал студент, вытягивая вперед руку, сжимающую скверное оружие. — Я вас всех убью! Вы слышите меня, ублюдки! Всех до единого!

Шэрроу расхохотался жутковатым лающим смехом. Веселье передалось его подручным. Затем по сигналу цензорского советника стражники обнажили палаши. Особенное преимущество в расстоянии — за счет непропорционально длинных рук — получил худой солдат — острие его клинка почти касалось груди Уолтера. Юноша понимал, что враги изрубят его на куски, прежде чем он успеет до них хотя бы дотянуться. К тому же, еще не до конца залеченные раны студента — также играли противнику на руку. Тем не менее, Уолтер не опустил оружие.

— Жалкий глупец. Ты умрешь. Тебе никто не поможет, — повторил Шэрроу свои слова, сказанные во время их предыдущей встречи.

Юноша сжал зубы и всеми силами попытался унять дрожь в держащей нож руке. Слова врага эхом отдавались в его голове.

“Никто не поможет”

“Не поможет”

“Некому заступиться”

“Заступиться некому”

— Ну и кто из этих жалких трусов за тебя заступится? Не смотри на них, ты — вновь один! — словно прочитав мысли студента, почти прокричал цензорский советник, обводя взглядом зал и занося руку для очередного сигнала — видимо, к атаке. — Видишь, здесь нет никого, кто был бы готов помочь тебе!

— Есть, — внезапно изрек кузнец Роб; гигант встал так резко, что чуть не опрокинул стол, за которым сидел. — Я готов помочь ему, — единственный глаз мастера горел яростью; Роб вытащил из-под скамьи свой громадный молот и взял его на изготовку.

— Я тоже, — решительно произнес Барни Стивенс из-за стойки.

— И я, — вдруг сказала его супруга, откладывая в сторону вязание.

— Ты с ума сошла Мэри? — ее подруга, дородная швея из мастерской по соседству, схватила женщину за рукав. — Ты-то куда лезешь?

— Не мешай мне, Хелен! — резко ответила супруга трактирщика. — Я “лезу” не за него — а за себя и свою семью!

— За себя и свою семью… — рассеянно повторила швея. — Тогда я тоже с вами, — женщина, похоже, сама не верила, что произносит это.

— И мы! — хором произнесли братья-сапожники Тим, Том и Тук, поднимаясь со своих мест.

— Подданные короля обязаны выполнять законные требования… — вполголоса процедил Шэрроу.

— Мы — не подданные! Мы — граждане! И да — я тоже готов! — студент Академии Гарольд О'Шей протиснулся сквозь толпу.

— Эй, а как же мы! — Малыш Билл вышел вперед в сопровождении двух друзей, которых Уолтер не знал. — Давно я уже хотел набить парочку морд вроде ваших! — грузчик погрозил Шэрроу самодельной булавой.

— Готов-готов. Решил не вешаться, а помочь хорошим людям, — прорычал лысый мужчина, которого юноша видел неподалеку от “Зеленого яблока”; студент пропустил момент, когда торговец канатами зашел в таверну.

Шэрроу и стражники начали пятиться назад. В этот момент за стойкой послышалась какая-то возня. Одна из дверей распахнулась и в зале появились еще несколько человек, в том числе хозяин столярной мастерской Беккет, цирюльник Уильям а также Джон Нолти и Николас Крейн. Судя по всему, все они вошли в таверну через черный ход.

— Эй, ребята, а к вам еще не поздно присоединиться? — воскликнул Джон.

— И мы не с пустыми руками пришли! — добавил Николас, обнажая шпагу.

В этот момент Уолтер заметил, что практически все люди вокруг достают топоры, молотки, дубины, ножи, лопаты, вилы, грабли… Также юноша понял, что несмотря на прошлогодний королевский указ об изъятии оружия у населения, многие горожане сумели припрятать дома и кое-что посерьезней — например кинжалы или сабли. В руках у людей возникли даже несколько пистолетов и парочка ружей с кремневыми замками. Раздались сухие щелчки взводимых курков. В этот момент прислужники графа Найджелса бросились бежать.

Однако Грегор Шэрроу и его подручные не сумели разом протиснуться во входные двери. Советник цензора запнулся о порог и упал физиономией на мостовую. Жирный стражник споткнулся об своего командира и плюхнулся на него всем весом. Падая, солдат не нашел ничего лучше, чем ухватиться за своего тощего сослуживца и, естественно, увлек его за собой. Чтобы сохранить равновесие худой попытался опереться о собственный палаш, но вместо этого случайно ткнул толстяка острием клинка в зад. На белых штанах мгновенно расплылось пятно крови. Раненый взревел как бык и заметался на земле, отбросив своего невольного обидчика лицом прямо на косяк. Наконец, ценой еще нескольких травм и потерянного оружия пятерка сумела преодолеть дверной проем и припустила наутек. Вся таверна взорвалась громовым хохотом.

— Возьми это вместо своей железки, ты заслужил, — Николас поднял с пола один из потерянных стражниками палашей и рукоятью вперед подал его Уолтеру.

— Ну что, выходим? — спросил у собравшихся трактирщик, поудобней перехватывая ружье.

— Конечно, выходим, — первым ответил Уолтер. — А куда?

— Я с тобой, — выйдя из-за спины студента, Лин встала с ним плечом к плечу и взяла его руку в свою.

— Пошли! Пошли! — пророкотали собравшиеся, устремляясь к выходу из таверны.

— Да тут же всего от силы человек двести, нас вмиг сомнут! — воскликнул кто-то, но его голос быстро потонул среди боевых кличей.

Город был по-прежнему был освещен ярким весенним солнцем, но гроза уже подобралась совсем близко. Но, помимо грома, все услышали услышали и другой звук — гул многотысячный толпы. Трактирщик Стивенс вывел свой отряд на одну из главных улиц столицы — Кавалерийский проспект. Там посетители “Зеленого яблока” влились в постоянно возрастающий поток людей. Многие из них также были вооружены, кто-то нес флаги и зажженные факелы.

— Ого! — восхищенно озираясь вокруг, произнес Уолтер.

— Не так уж нас и мало! — сказала Лин, все еще державшая юношу за руку.

И вместе с остальными горожанами они устремились дальше — в самый центр столицы — к королевскому дворцу.