Бомбардировщик

Моему отцу

Аркадию Несторовичу Шуваеву,

Ветерану Великой Отечественной войны,

Кавалеру Ордена Отечественной войны II степени,

Медалей «За боевые заслуги», «За взятие Берлина»,

«За взятие Кенигсберга», «За взятие Будапешта»,

«За Победу над Германией» и других боевых наград,

Гвардии старшему сержанту разведки

455 авиаполка Авиации дальнего действия

п о с в я щ а е т с я

Бой идет не ради славы,

Ради жизни на Земле.

А.Твардовский

Бомбардировщик тяжело плюхнулся на нелепо торчащие шасси и, переваливаясь с крыла на крыло и подпрыгивая, покатился по темному зеленому полю. Рассвет в этот теплый майский день 1944 года только-только начал вступать в свои права, но цвета в утренней полупрозрачной дымке уже проступили. На крыльях и киле самолета можно было различить красные звезды, а на фюзеляже белый номер 84.

ИЛ-4[1] медленно развернулся и направился в сторону опушки леса, где находились стояночные места, прикрытые маскировочной сеткой. Там его окружили механики и летчики, свободные от полетов. Оба мотора заглохли, и лопасти, сделав последние обороты, замерли. В нижней части стеклянного фонаря кабины штурмана открылся люк, высунулась лестница, и на землю спрыгнули два человека — младший лейтенант штурман Георгий, красивый, высокий, чернявый парень и старший сержант контролер-фотограф авиаразведки полка Аркадий — среднего роста, крепкий русый паренек. Кто-то из механиков приставил лестницу к зеленому фюзеляжу ИЛа, забрался на нее и помог командиру экипажа лейтенанту Володе Крылову открыть фонарь и выбраться из пилотской кабины.

— Аркадий, ты давай сразу с пленками в штаб дивизии, — быстро проговорил Георгий. — Командиру я сам доложу.

— А на чем, Гоша? — развел руки старший сержант, стягивая с головы пропотевший кожаный шлем с лингафоном и направляясь к нижней огневой точке самолета, переоборудованной под блок аэрофотосъемки. — На Виллисе я туда только к вечеру доберусь, а надо срочно!

Георгий на секунду замер, задумчиво посмотрел на вылезшего из самолета стрелка-радиста и задрал голову:

— Командир, надо бы Аркаше почтаря организовать до штаба дивизии. Сходишь к комэску, договоришься?

Володя уже спускался по лестнице, придерживая одной рукой болтающийся у колен планшет:

— Вот как договариваться, или устроить что — всегда я! Сами не пробовали, экипаж?

— Ну, ты же командир! — резонно заметил контролер-фотограф, поставил на траву кассеты с бесценной пленкой и стал стягивать парашют.

— Черт с вами, ждите в столовке! Пойду договорюсь вам насчет помела.

Командир скинул с себя трапецию с парашютом, которую принял механик Елисеич, пожилой хромой мужик в промасленной спецовке. Сняв шлем, Крылов устало побежал в сторону штабной землянки. Аркадий дождался, пока штурман снимет с себя парашют, подобрал кассеты, которые вынул из фотоаппаратов, и оба бомбера направились к столовке полевого аэродрома. У самолета остались лишь механики и стрелок-радист. Он в раздумьях стоял у хвоста самолета, разглядывая рваные дыры в стабилизаторах. Сзади к нему подошел Елисеич и, вытирая руки ветошью, слегка толкнул в плечо:

— Не дрейфь, авиация! Дыры запломбируем, будет как новенький.

Радист хмуро посмотрел на механика, потом опять перевел взгляд на самолет:

— Замерз я, Елисеич, там на высоте сквозняк был.

— Сквозняк? — не понял техник.

— Проверь ШКАС[2], что-то он взбрыкивает у меня… Сразу и не попадешь…

— Проверим, Леша, обязательно проверим, ты не сомневайся! А УБТ[3] так и не хочешь поставить, а?

— Нет, — коротко ответил стрелок-радист.

— Хорошо, хорошо. А, что — никак прицепился кто? Я-то подумал зенитки вас… — насторожился Елисеич.

— Прицепился… — пробормотал радист и отдал механику свою парашютную сбрую.

Елисеич несколько минут стоял неподвижно и смотрел вслед удаляющемуся Алексею, удивляясь про себя грустному настрою всегда такого веселого радиста. Потом он повнимательнее присмотрелся к парашюту, который держал в руках. Одна из лямок трапеции была почти полностью перерублена. «Калибр 7,92, мессер», — машинально и со знанием дела отметил механик. Он приставил к фюзеляжу лестницу и подобрался к прозрачной башенке воздушного стрелка. Так и есть — одна стеклянная секция была продырявлена пулями. Теперь и ему передалось философское настроение стрелка-радиста.

«А командир почему ничего не сказал? И эти хороши, Гоша с Аркашкой — молча смылись!»

Он наклонился и крикнул возившемуся под крылом технику:

— Эй, Гена, тут парашют подштопать надо!.. И это, краску приготовь, похоже, они мессера завалили.

Гоша и Аркадий примостились на скамеечке снаружи землянки, где располагалась столовая. Штурман дымил папиросой, а некурящий контролер-фотограф отломил немного лендлизовского шоколада и с удовольствием покусывал его. Оба сидели с закрытыми глазами и заново переживали весь ночной полет.

«Зависнув» над целью и сбросив по команде штурмана основной фугас, командир не стал уходить с прямой, а выровнял машину и прокричал в лингафон:

— Аркадий, курс!

В эти несколько десятков секунд бомбардировщиком фактически командовал контролер-фотограф. По его команде штурман одну за другой сбросил четыре ФотАБа[4], которые загорались ярчайшими солнцами посреди пронизанной трассерами и разрывами зенитных снарядов ночи. Пока эти «люстры» вспыхивали, Аркадий следил за аппаратурой, снимавшей в автоматическом режиме. Он не был постоянным членом экипажа бомбардировщика, а только приписан к нему. Положа руку на сердце, он мог бы не летать с экипажем, ведь боевые вылеты не были ему никем предписаны. Но после одного случая отказа фотоаппаратуры, он предпочитал лично следить за капризной, сложной техникой и часто совершал полеты вместе с экипажем.

Вот и сегодня, когда другие отбомбились и стали отворачивать, бомбер № 84, встав на боевой курс, сбросил ФотАБы и начал съемку. Тем самым он фактически подставил себя под огонь пришедших в себя зенитчиков противника. Немцы прекрасно знали, что такое ФотАБы и как их сбрасывают, поэтому, после третьей вспышки в ночном небе, уверенно могли вычислить примерное положение русского самолета. Не случайно экипаж уже два раза сбивали: под Мозелем и недавно, во время дальнего рейда на Свинемюнде — ракетный центр Третьего Рейха. Слава Богу, оба раза все успешно покинули самолет и добрались потом до своих. Не без приключений, но об этом как-нибудь в следующий раз.

— Командир, снято! — прокричал в лингафон Аркадий, стараясь перекрыть гул моторов и грохот канонады.

Лейтенант только этого и ждал — сразу заложил такой вираж, уходя с простреливаемого маршрута, что крылья завибрировали, а движки завыли натужнее. ИЛу удалось соскочить с линии огня, набрать высоту и спрятаться в редких облаках, но при подлете к линии фронта случилось необычное. В предрассветных сумерках мимо них встречным курсом пролетел одинокий Мессершмитт Ме 410. Откуда взялся этот двухмоторный тяжелый истребитель один и почти над линией фронта, непонятно. Но он, гад, заметил звено бомбардировщиков и стал разворачиваться, чтобы зайти кому-нибудь в хвост. Фашистский летчик справедливо рассудил, что возвращающееся с задания звено русских бомберов легкая добыча: идет на пределе топлива, и пилоты не могут себе позволить маневрировать. И потом — какое тут маневрирование, если разница в скорости составляет почти100 километровв час! Единственное, что сделали летчики, это выполнили маневр «разбегаемся» и пошли каждый своим курсом. Жестокая, но единственно верная тактика, позволяющая сохранить большую часть машин.

Но, конечно, фашистская сволочь прицепилась именно к ним.

— Леша! — раздался в лингафоне голос командира, — где фриц?

— Не вижу, не вижу, он ниже горизонта! — раздался тревожный ответ стрелка-радиста. — Темно, как в жопе!

Стрелок-радист действительно не мог видеть на фоне почти черной, туманной земли немецкий самолет. Небо было немногим светлее, но на его фоне немец бы прорисовался четко.

Мимо штурманской кабины пронеслись, обгоняя самолет, струйки алых трассеров.

— Ух ты!.. — выдохнул Аркадий не то от неожиданности, не то от красоты оранжевого веера.

— Бля, Леха, огонь, огонь!!! Экипаж, надеть кислородные маски!

Дробно зазвенел ШКАС, посылая фрицу целый рой свинцовых подарков, и от этого звука стало чуть спокойнее — немецкому асу придется попотеть, чтобы сбить русский бомбер. А, неровен час, Лешка его зацепит! Этот может!

Командир упорно лез в верхние эшелоны — там, только там было спасение бомберов: кислорода меньше, мощность движков истребителей падает и в скорости у мессера не будет такого преимущества. Кроме этого его потолок ниже на тысячу, как минимум, чем у ИЛа. К сожалению, погода была ясная и редкие перистые облака не могли укрыть бомбардировщик.

Снова рядом просвистели трассеры, но теперь был явно слышен грохот попадания, и самолет стало раскачивать. Опять зазвенел скорострельный ШКАС, выплевывая навстречу немцу целое море пуль.

— Девять тысяч пятьсот… — пробормотал штурман, глядя на альтиметр.

— Ни хрена себе забрались! — Аркадий невольно посмотрел вниз сквозь прозрачный фонарь кабины и поправил сползшую маску.

Опять сзади заработал турельный ШКАС стрелка.

— Леша, попал? — не выдержал Гоша.

— Отстань! — без всякой субординации огрызнулся стрелок.

— Штурман, отставить отвлекать! — рявкнул командир.

— Есть!

Пролетела еще одна порция снарядов мессера, но на этот раз в стороне и ниже. Лешин ШКАС ответил долгим, гудящим рокотом. Неожиданно пол ушел из-под ног экипажа. Все были привязаны к ложементам ремнями и остались на местах, кроме Аркадия, который занимал неудобное полулежачее место, предназначенное для штурмана в случае ведения огня носовым ШКАСом. Он соскользнул с лежака и оказался почти под Гошиным креслом.

Крылов понял, что они не могут отвязаться от фрица на высоте и пошел вниз по крутой глиссаде. ИЛ, опустив нос, скользил к земле. Он всё падал и падал, набирая по ходу головокружительную скорость. Расчет командира строился не на скорости. Если не удалось сбросить мессер с хвоста на высоте, надо воспользоваться предрассветной мглой. Находясь выше, немец может потерять зеленый бомбардировщик на фоне пока еще темной земли. Тут главное самому в землю сгоряча не воткнуться, а то костей не соберешь. Поэтому лейтенант внимательно следил за быстро вращающейся стрелкой альтиметра.

— Как там мессер? — не выдержал он на высоте полутора километров.

Спустя несколько секунд из лингафонов выплеснулся крик стрелка:

— Командир, командир, фриц отвалил! Уходит!

— Точно уходит? — не поверил лейтенант.

— Да, отвернул. Вижу его. Дыма, вроде… Нет, есть дымок! Горит, сука!!!

Нос ИЛа стал подниматься, но очень медленно и неохотно. В лингафоне было слышно, как рычит командир, борясь с налившимся свинцовой тяжестью штурвалом. Штурман ослабил ремни, нащупал штангу дублирующего управления и что было сил потянул штурвал на себя. Бомбардировщик стал медленно выравниваться.

В трехстах метрах над поверхностью самолет всё-таки стабилизировался и перешел в горизонтальный полет.

— Спасибо, Гоша, — с трудом переводя дух, поблагодарил командир. — Выручил.

— Да ладно, — пробормотал штурман, снимая руку с рычагов управления и разминая побелевшие пальцы. — Зато согрелись.

— Леша, спасибо, прилетим — дам команду отметить в журнале сбитый мессер! Теперь радио в полк: «Тянем домой, поврежден стабилизатор. Все живы. Керосина в обрез». И запроси 80-й и 46-й, как они?

— 80-й и 46-й на подлете к дому, — радостно сообщил Леша через минуту.

— Добро. Штурман, позиция?

— Шестьдесят километров к юго-западу от точки, — почти мгновенно ответил Гоша. — Линию фронта пересекли.

Потому Георгий и считался лучшим штурманом эскадрильи, что в любой ситуации мог точно сориентировать командира. Создавалось впечатление, что ему даже на приборы смотреть не надо — они у него в голове работают.

— Тогда чуть поднимемся, — ответил Володя. — Мало ли что.

— Командир, радио из полка! «Готовы принять. Видимость восемьсот, ветер встречный три».

Минут через двадцать Аркадий почувствовал, что командир начал посадочную глиссаду…

Аркадий открыл глаза: перед ним и штурманом стоял стрелок-радист Леша.

— Тебе чего, Леш? — тоже очнулся закимаривший на скамеечке Гоша.

— Командир велел передать, чтобы Аркадий собирался. Через полчаса сюда прилетит почтарь, который как раз возвращается в штаб дивизии.

— Понял тебя…

— Ты чё такой смурной, фотограф? Полет не понравился? — толкнул Аркашу в плечо Гоша.

— А как он может понравиться? Опять чуть не угробились! Вот кажинный раз, как я с вами лечу, что-нибудь случается, — проворчал старший сержант, хотя было видно, что это, скорее, напускное.

Гоша почувствовал это и принял эстафету:

— Что-что? Каждый раз что-то случается?! Да если хочешь знать, когда тебя с нами нет, всё проходит без сучка и задоринки. И бомбометания точные, и мессеры опаздывают, и зенитки промахиваются, и погода хорошая. А как ты со своим фотоателье летишь, да еще заставляешь эти гнусные ФотАБы подвешивать, обязательно случается какая-нибудь хрень!

Так они пикировались почти после каждого совместного вылета.

— Ну, что — пошли на дозаправку? — потер руки Аркадий, предпочтя сменить тему, потому как штурман был прав кругом. Любой экипаж, летающий с контролером-фотографом и ФотАБами, согласился бы с ним.

— Конечно, и по сто полетных! — поддержал Леша. — Мессера-то завалили!

— Я — пас, мне же в штаб к начальству! — вставая, сказал Аркадий. — А так, пошли, мне еще переодеться потом надо…

— Фасонщик, — усмехнулся радист, и вся троица, пригнув головы, нырнула в землянку отобедать.

Столовая, хоть и была формально офицерской, после боевых вылетов принимала экипажи целиком, не делая различий из-за погон.

Полчаса спустя переодевшийся во все свежее и благоухающий Шипром Аркадий вышагивал по летному полю, направляясь к стоящему неподалеку У-2.

Пилот — штабной самоуверенный щеголеватый младший лейтенант — любезничал под крылом с официанткой Зосей. Форма на нем сидела, как с иголочки: в меру приталенный китель, безукоризненно отглаженные галифе, сверкающие воском хромовые сапоги… Любящий пофорсить фотограф слегка приуныл, осознав, что его внешний вид, на фоне залетного штабного, мягко говоря, не комильфо. Но делать нечего — лететь-то надо!

— Товарищ младший лейтенант, старший сержант… — при слове «младший» штабной поморщился и жестом остановил сержанта.

— Так это тебя надо срочно в штаб?

— Так точно, товарищ…

— Всё, кончай иерихонить. Полезай вторым номером. Хоть знаешь, где это? Летал когда-нибудь?

Аркадий не на шутку обиделся, но виду не подал:

— Приходилось.

— Тогда шевелись давай, сейчас взлетать будем.

Фотограф забрался на место позади пилота и сел. На сиденье оказался положен парашют и рядом кожаный шлем с очками. Аркадий ловко пристегнул трапецию и надел шлем. Кассеты с пленкой и фуражку положил рядом на пол кабины. Лейтенант еще пару минут пошептался с Зосей и отпустил ее. Молодая коза, глупо хихикая, убежала.

Лейтенант забрался в кокпит и пошуровал тягами и рычагами:

— Механик?

— Я! — ответил подбежавший техник, вынимая из-под шасси тормозной сапог.

— От винта!

— Есть, от винта!

Мотор «уточки» пару раз чихнул, рывками прокручивая вал винта и завелся. Аркадий заметил, что лейтенант не стал снимать новенькую фуражку. Он хлопнул того по плечу и показал на голову, мол, забыл шлем. Но пилот надел очки, обернулся и закричал, стараясь перекрыть грохот двигателя:

— Еще чего? Я в воздухе хозяин — как хочу, так и лечу!

Аркадий пожал плечами, но пощупал щечки шлема. Так и есть — лингафон отсутствовал, провода не было. Получалось, что шлем не очень-то и нужен.

«Наверное, на этом корыте и радиосвязи нет!» — равнодушно констатировал он и надел летные очки.

К самолету подбежал посыльный из штаба полка и протянул запечатанный сургучом пакет.

— Секретный пакет комдиву! Распишитесь, товарищ младший лейтенант!

Пилот перегнулся через борт, принял пакет и расписался в ведомости. Потом он жестом дал понять посыльному офицеру, что собирается взлетать. Офицер отбежал от самолета и быстрым шагом направился к штабу.

Вскоре самолет летел на высоте двухсот метров. К этому времени совсем рассвело, и Аркадий с интересом смотрел на пейзаж внизу. На его счету значилось уже двадцать семь боевых вылетов, но почти все они проходили ночью и на большой высоте. Поэтому вид проплывающей внизу земли был для него внове. Опытным глазом аэроразведчика он отмечал передвижение колонн техники и живой силы, замаскированные позиции полковой артиллерии, зенитные расчеты. Но вскоре ночной полет, сытный обед и просто накопившаяся за несколько дней усталость, дали о себе знать, и старший сержант под равномерный, убаюкивающий звук мотора заклевал носом и заснул.

Разбудила его тишина. Аркадий выпрямился и огляделся. Их этажерка стояла посреди большого поля с выключенным мотором. Лейтенанта нигде не было видно.

«Что за чертовщина, — подумал сержант и, отстегнув парашют, встал в кокпите. — Куда этот пижон делся?»

Стояла поразительная тишина и лишь где-то вдалеке свиристели неизвестные птицы. Наклонившись вперед, он увидел в кабине пилота парашют и планшет лейтенанта, из которого торчал угол секретного пакета. С правой стороны от сиденья лежал ППШ[5].

«Понятно, курьер. Автомат нужен. Но где же этот — раздолбай?» — без особого, впрочем, осуждения сумбурно подумал Аркадий и вылез из самолета.

В это время к биплану подошел лейтенант.

— Ты представляешь, фуражку сдуло, а я ее только-только в военторге купил, — пояснил он и водрузил слегка помятую фуражку на голову. — Насилу нашел.

— Товарищ младший лейтенант, полетели уже. У меня срочные разведданные для штаба дивизии, — заходя за стабилизатор, попросил Аркадий.

— Да ладно тебе! У меня, вон, тоже пакет комдиву. Сейчас полетим, — легкомысленно ответил штабной.

— А вы уверены, что мы у своих? — выходя из-за хвоста и застегивая галифе, спросил въедливый сержант.

— А где же еще? Через фронт-то не летели…

— Здесь, товарищ младший лейтенант, линия фронта не сплошная и неустоявшаяся пока. Оборона и у нас и у немцев очаговая, это я вам как разведчик говорю! Не дай бог с нашими документами к немцам угодить.

— Типун тебе на язык, сержант!

Лейтенант достал флягу, отвинтил крышку и сделал несколько больших глотков. Потом посмотрел на Аркадия и протянул флягу ему:

— Будешь, разведка? Зоська квасу налила. Холодный. Тебя как звать-то?

Отказываться было неудобно. Аркадий взял флягу и сделал несколько мелких глотков. Квас был терпкий и почти теплый.

— Спасибо, — он вернул флягу. — Аркадием звать. Полетели?

Лейтенант завинтил горлышко и с ухмылкой посмотрел на Аркашу:

— Меня — Вадим. Ну, полетели, разведка… Залезай.

Только он успел это сказать, как раздался ухающий звук, и в тридцати метрах от этажерки разорвался снаряд, взметнув вверх комья грязи и дерна. Оба присели.

— Я же говорил, лейтенант! Ходу, ходу отсюда!

Аркадий шустро запрыгнул в кокпит и быстро пристегнул парашют. На самом краю поля в их сторону двигалась цепь немцев и три бронетранспортера. На одном из них была, по-видимому, установлена малокалиберная пушка. Просвистел еще один снаряд и разбросал землю позади самолета. Аркадий тревожно обернулся: лейтенант мучительно медленно залезал в кабину. Из уха у него текла кровь — контузило. Аркадий достал ТТ[6] и выстрелил в сторону немецкой цепи. В следующую секунду он понял, что до немцев метров триста, не меньше — пистолетом их не возьмешь.

«ППШ!» — молнией вспыхнуло в мозгу. Он перегнулся к кабине пилота:

— Автомат!!!

Запускавший мотор лейтенант обернулся, но, невзирая на грохот двигателя и кровь из уха, расслышал и, пошарив рукой под сиденьем, достал ППШ, полузавернутый в кусок брезента. Аркадий схватил сверток и стал разворачивать. ППШ оказался у него в руках, а на пол кабины из брезента высыпались какие-то предметы. Один из них был запасным диском к автомату.

Он устроился поудобнее, положил ствол на борт и дал пару коротких, прицельных очередей. «Уточка» тронулась с места и медленно заковыляла по неровному полю. Еще один снаряд разорвался совсем рядом, и осколки посекли фюзеляж и крылья. Аркадий снова выпустил три-четыре короткие очереди. Послышались ответные выстрелы. Несколько пуль пробили киль и хвост самолета.

«Эх, Лешку бы сюда!» — вспомнил он стрелка-радиста, сбившего сегодня мессер.

У-2 постепенно набирал скорость и уходил от немецкой цепи все дальше и дальше. Наконец, подпрыгнув на очередной кочке так, что хрустнуло шасси, а у Аркадия и лейтенанта лязгнули челюсти, самолет сонно начал набирать высоту, получив напоследок пару пуль в верхнюю плоскость прямо над головой пилота. Контролер-фотограф убрал автомат и положил его на дно кабины. Немцы внизу остановились, поняв, что упустили советский самолет и дали в догонку несколько автоматных очередей. После этого солдаты потянулись к бронетранспортерам и стали рассаживаться в кузовах. Аркадий, вспомнив, что у него в подсумке лежит заряженный новой пленкой ФЭД[7], достал его и сделал несколько кадров.

— Ушли, Аркадий? — это обернулся и перекрикивал мотор лейтенант.

— Ушли! — ответил Аркадий. — Как ты? Сильно зацепило?

— Будем жить, разведка, — прокричал лейтенант, вытирая кровь с лица и шеи белоснежным платком. — Вот сволочи. И фуражки нет…

Взгляд Аркадия остановился на том, что недавно выпало из брезента и теперь каталось по дну кабины под ногами. Это были противотанковые гранаты РПГ-40 и лимонки Ф-1. Он собрал и сосчитал их. Восемь штук: три РПГ и пять лимонок.

— А гранаты зачем? — отворачивая лицо от упругого ветра, прокричал Аркадий. — Рвануть ведь могут.

— …сякий случай! — донеслось из кабины пилота. — Нет, ну, не гады, а? Китель испачкан, фуражки нет!..

Штабной щеголь никак не мог прийти в себя.

Самолет набрал высоту и стал разворачиваться, ложась на курс. Аркадий посмотрел вниз и увидел, что черные точки солдат погрузились на бронетранспортеры, которые медленно двинулись в сторону дороги и спустя несколько минут выползли на нее. Теперь колонна из трех машин пылила по проселку, направляясь на восток.

— Лейтенант! Можешь пройти над колонной на высоте трехсот метров или чуть ниже? Но только вдоль дороги! — неожиданно даже для самого себя прокричал Аркадий.

— Зачем? — обернулся лейтенант.

— Ну, сфоткать надо, я же разведчик, — ляпнул Аркадий.

Лейтенант пожал плечами, но заложил вираж и стал заходить на колонну. Аркадий, когда пролетали над фашистской техникой, сделал еще несколько кадров. И тут неожиданно план сформировался. Аркадий бросил взгляд на поднявшееся на востоке над горизонтом Солнце и собрал лимонки.

— Лейтенант, давай долбанем гадов!

— Ты что? Как это? Чем?

— Я же бомбер, лейтенант, — немного покривил душой Аркадий. — Гранатами долбанем. Чё они у тебя тут валяются? Я умею выводить на точку!

Лейтенант помолчал, потом повернулся к Аркадию:

— А как собьют, а у нас секретные документы!

— Не собьют, мы им в хвост зайдем, а потом, если очухаются, то против Солнца, смотри какое оно яркое сегодня.

Несколько секунд был слышен только гул мотора. Лейтенант размышлял. В его голове пронеслись картинки разбомбленной немецкой колонны, триумфальный доклад командованию, комдив, награждающий его орденом, Зося, прыгающая в его объятия… Лейтенант прокричал:

— Черт с тобой! Разозлили они меня! Давай, наводи, бомбер!

— Отлично. Пока курс на запад, а я гранаты приготовлю!

Аркадий быстро ослабил усики у лимонок так, чтобы они еле держались. Потом, поколебавшись секунду, решительно снял кожаный летный планшет — подарок однополчан, вытряхнул его содержимое, положил в него лимонки и взял в руки РПГ.

— Курс 90, лейтенант, — прокричал он. — Высота 100!

Первый заход Аркадий справедливо решил сделать сзади, с запада, в хвост колонне. Немцы не ожидают, а потом… потом… В общем, потом с востока, против Солнца. Если дадут такой шанс. Пилот развернул самолет и стал снижаться. Аркадий командовал:

— Правее, правее… Левее… Скорость подбери… Еще… Ниже… Так держать! Боевой курс!

Дорога с ползущими по ней бронетранспортерами приближалась. Немцы их пока не заметили — они были у себя, не смотрели назад и никак не ожидали подвоха со спины. А зря. Аркадий взял РПГ, выдернул чеку и осторожно положил гранату в планшет к лимонкам. Аккуратно перегнувшись через борт кабины, он держал на вытянутых руках планшет, как можно дальше от фюзеляжа. Колонна все ближе, ближе…

Аркадий разжал руки. Самодельная бомба полетела вниз.

— Сброс! — крикнул он пилоту. — Курс 90, газу!

Сзади громыхнуло. Аркадий обернулся, лейтенант тоже вывернул голову. Бомба взорвалась метрах в пяти перед шедшим третьим бронетранспортером. Фрица, который стоял за пулеметом второго броневика, выкинуло из кузова в поле. Машина резко затормозила, и солдаты стали прыгать на дорогу. Это было ошибкой, потому что с пятисекундной задержкой взорвались три из пяти лимонок, которые разбросало по дороге. Несколько солдат упали в пыль. Замыкающий бронетранспортер съехал в кювет и заглох. Видимо, осколком убило водителя.

Немцы растерялись и залегли у машин, в кузовах остались только пулеметные расчеты. Похоже, что У-2 они приняли от неожиданности за штурмовик ИЛ-2.

— Разворот, курс 270. Высота 100! — перекрикивал свист ветра и грохот мотора Аркадий.

Лейтенант развернул этажерку и стал снижаться. Биплан теперь приближался к колонне против солнца, и немцы его практически не видели и стреляли почти наугад.

— Правее… Левее… Левее… Ниже…

Аркадий одну за другой бросил РПГ, выдернув шплинты.

— Сброс! — прокричал он и чуть не вывалился из кабины, пытаясь рассмотреть уносящуюся назад дорогу.

Два взрыва раздались почти одновременно. Но один был глухой, а второй с какими-то звонкими нотками. Это одна из гранат угодила-таки в бронетранспортер с малокалиберной пушкой, который ехал первым. Взрывом двадцатимиллиметровую пушку сорвало со станины, а весь расчет разорвало в куски. Бронетранспортер слабо пыхнул огнем и зачадил черным дымом. Из него выскочили две, объятые пламенем фигуры, и принялись кататься в пыли, стараясь сбить огонь. Вторая граната взорвалась опять перед замыкающим бронетранспортером. Не причинив никому особого вреда, она, тем не менее, спровоцировала детонацию неразорвавшейся, сброшенной раньше лимонки, которая валялась под второй машиной. Осколки пробили и подожгли ее бензобак. Бензин загорелся, далеко разбрасывая огненные брызги. Спустя несколько секунд сдетонировал боезапас уничтоженной пушки на головном бронетранспортере. Снаряды рвались в развороченном кузове подбитого бронетранспортера и разлетались в разные стороны, убивая и калеча немцев.

У-2 развернулся, снизился и, почти касаясь колесами земли, полетел вдоль дороги, метрах в пятидесяти в стороне. Лейтенант и Аркадий молча созерцали учиненное ими побоище. Просвистело несколько пуль и пробили фюзеляж и ткань левого крыла. Биплан слегка накренился.

— Ах вы, гады! Получай!

Аркадий схватил ППШ и, не жалея патронов, стал поливать разбитую колонну. Выпустив весь магазин, он бросил автомат на пол кабины и взял в руки ФЭД.

— Результаты, на память! — пояснил он лейтенанту.

— Мне тоже фотки сделай! — прокричал тот. — А то ведь не поверит никто.

— Обязательно сделаю!

Слегка потрепанный биплан лег на крыло и, подвсхрапывая карбюратором из-за поврежденного бензопровода, ушел в сторону Солнца, упорно карабкаясь в небо. Позади, на поле, в несколько секунд ставшим двухмерным и монохромным, разделившим весь мир пополам на жизнь и смерть, едким дымом чадила разбомбленная немецкая колонна. С десяток солдат остались лежать бесформенными кучами тряпья на сухой, пыльной дороге.

— И черт с ними, с этими долбарями из разведки дивизии! — резюмировал на следующий день рассказ Аркадия Гоша.

Его, как и остальных членов экипажа, возмутило заключение штаба дивизии о невозможности ничего прочитать на представленных фотографиях. На снимках, действительно, мало что можно было разглядеть — все застилал дым от дрейфующей по Дунаю горящей нефтеналивной баржи.

— Подумаешь — дыму много на фотографиях. Не видят они ничего! Война не бывает без дыма! Какая это тогда война? Мы же не специально в эту чертову баржу попали! Кто его знает, что там по Дунаю плавает?

— И то верно, — поддержал его Володя Крылов. — За победу!

Все подняли алюминиевые кружки:

— За победу!

Крякнули, выпили.

— А это что за фотографии, а?

Радист Алексей заинтересовался лежащими на столе отдельно снимками.

— Это мы, когда в штаб дивизии летели, на немецкую колонну бронетранспортеров нарвались… Ну, и того, бой приняли, — замялся Аркадий.

— Что-что? — не понял командир экипажа. — Как это нарвались? Вы что, ехали на самолете, а бронеколонна летела, что ли?

— Вроде того… — не нашелся, что ответить фоторазведчик. — В поле сели, а там колонна.

— В поле сели? Зачем? — всё больше поражался Владимир.

— Это… Фуражку у лейтенанта ветром снесло. Искали. А тут фрицы, огонь открыли. Ну, мы взлетели и того… гранатами их.

Последовала многозначительная пауза.

— Говорил я тебе, Аркадий, что когда ты летишь, обязательно проблемы. Фуражки сносит, немецкие колонны летают, — вставил Гоша, продолжая их вечную пикировку.

— Головы у вас снесло вместе с фуражкой! — наконец обрел дар речи командир. — У них секретные документы, а они, видите ли, в поле сели, фуражку ищут! Бомбометание гранатами производят! Да вас обоих под трибунал!.. Ты наводил на точку? — без всякого перехода закончил он вопросом.

Притихший Аркадий кивнул.

— А этот, штабной, нормально рулил? Хорошо. Эти вот фотографии, да? Гранатами, говоришь?

Аркадий опять кивнул.

Крылов несколько секунд профессиональным взглядом оценивал изображенные на снимках подбитые, горящие бронетранспортеры и валяющиеся на дороге трупы немцев. Потом поднял глаза и посмотрел на однополчан:

— Так, экипаж, слушай мою команду. За бомбардировщиков! За Победу!

— За победу! — откликнулся экипаж.

Москва, апрель 2012 года

[1] Ил-4, основной дальний бомбардировщик Советской армии во время Великой Отечественной войны.

[2] ШКАС — (Шпитального — Комарицкого авиационный скорострельный) — советский скорострельный авиационный пулемет (калибр 7,62 мм, 1800 выстр/мин).

[3] УБТ — (Универсальный Березина Турельный). Скорострельный авиационный крупнокалиберный пулемет (калибр12,7 мм, скорострельность 1150 выстр/мин)

[4] ФотАБ — осветительная фотоавиабомба мощностью до двух миллиардов свечей.

[5] ППШ — Пистолет-пулемет Шпагина.

[6] ТТ — пистолет Тульский, Токарева.

[7] ФЭД — Феликс Эдмундович Дзержинский, марка советского фотоаппарата.