Янтарные паруса

Я не ожидал встретить его сегодня. Особенно здесь, в своём кабинете, вальяжно развалившимся в кресле напротив и всем своим видом демонстрирующим презрение к окружающей его роскоши. Нет, точнее сказать, я вообще не думал, что когда-нибудь встречу его. За прошедшие десять лет я ни разу не задавал себе вопроса: жив ли он, что с ним? Не потому что обстоятельства нашей последней встречи — болезненный рубец, из тех, что никогда не заживают. Просто я слишком далеко отошёл от того рубежа, через который переступил когда-то. Я переступил. А он нет.

Кажется, я с минуту тупо буравил взглядом повзрослевшее лицо друга времён моего шпанского отрочества, не мог поверить… сопоставлял этого чужого человека с тем Кощеем, воспоминания о котором давно уже были замурованы где-то в самых тёмных подвалах памяти. И ощущал жгучий стыд за то, что Кощей помнит меня нищим мальчишкой из плохого района.

Я не мог ему этого простить. Даже не пытался.

На заднем плане — виноватая мордашка секретарши:

— Евгений Иванович, я сказала что вы заняты, но господин был настойчив…

«Выпотрошить тебя мало, дрянь» — ворчу про себя, но вместо этого:

— Всё в порядке, Леночка, можете идти.

Она не виновата. Мне ли не знать, если Кощею что-то надо, он не станет стыдливо топтаться за порогом, а попросту вломится, рассядется королём и вперится в тебя вот тем самым нахальным взглядом, за который был в юности не раз бит.

Молчу. Пытаюсь сделать максимально серьёзное лицо, непрошибаемо равнодушное, и понимаю: сейчас сдадут нервы. За вчерашнюю ночь без снотворного, а значит, и без сна. За последние месяцы безжалостно подавляемой паники. Предел человеческой прочности всегда наступает слишком не вовремя.

Нет. Не сейчас. Отложить до вечера?..

Молчим. Пауза глупо затягивается.

— Круто ты поднялся, Панда, — спасает ситуацию Кощей в тот момент, когда я уже порываюсь встать и всё с той же каменной рожей, вышвырнув его из облюбованного кресла, как следует выбить спесь из говнюка.

Голос чужой, прокуренный, хриплый.

«Меня уже 10 лет так никто не называет» — подумал я с раздражением, представляя себе целую тонну вырванных с мясом календарных листков, отделяющих сегодняшний день от нашей последней встречи. Но вместо этого:

— Возможно, ты заметил табличку с той стороны двери? Разве там написано «Панда»? — каждое слово колючим осколком льда выдавливаю из горла.

— «Вечорин Евгений Иванович, генеральный директор». Красивая табличка. Бронзовая? — в глазах Кощея насмешка, почти презрение. Будто это не он, а я выгляжу и воняю как грязный бомж.

С длинных и наверняка месяц немытых волос вода капает прямо на кожаные подлокотники. С утра льёт дождь, будто не начало июня на календаре, а самый что ни на есть октябрь. Мой заклятый дружок, поди, и палас успел запачкать? Заглядываю через стол…

Блядь.

Подобие ковбойских сапог с измазанными в каком-то дерьмище стоптанными каблуками на некогда белоснежном ворсе паласа смотрятся столь же нелепо, как… да как весь Кощей, весь, блядь, целиком, в моём кабинете, в кабинете гендиректора!

— Какого хрена тебе надо?! Даю полминуты на внятный ответ, после этого вызываю охрану.

Кощей вскинул руки в шутовском жесте. Нет, он не повзрослел — постарел. Поразительно, неужели потасканный по всем мирским жопам хмырь мой ровесник? Сеточка тонких морщин, заметная подпалина седины в щетине, на руках извилисто вступают синие жилы — и это всё в 26 лет?! На грязь под ногтями противно смотреть. Не менее чем на испачканный палас.

— Говорить, что скучал и мечтал о встрече все эти годы, не буду — не поверишь. Поэтому, сразу к делу. За тобой долг — я пришёл напомнить тебе о нём, — и, прищурившись, добавил, — Панда.

У меня с детства проблемы со сном. Я боялся заснуть и пропустить момент прихода пьяного отчима, не успеть спрятаться. Он бил мать, а если я оказывался в поле его зрения, то и меня тоже, а я был ещё слишком мал, чтобы суметь защититься. Урод давно уже кормит червей на городском кладбище, сам я лет семь назад переехал из той конуры, где мы жили, где, казалось, даже стены воняли кровью, но до сих пор без помощи препаратов заснуть мне не удаётся. Плохая привычка, я честно пытаюсь от неё избавиться, только результатов ноль: не принимаю снотворное — не сплю. А в детстве — какие лекарства, если и на кефир не всегда были деньги? Так и ходил с непроходящими чёрными кругами вокруг глаз из-за постоянного стресса и недосыпа. Отсюда и кликуха эта дебильная — Панда.

Разумеется. Кощею что-то срочно потребовалось, раз он даже не побоялся заявиться ко мне собственной персоной. Что-то… ясно что — деньги. И, по справедливости сказать, мне действительно есть в чём перед ним раскаяться, но это когда было-то! Того Панды, влюблённого ревнивого идиота, давно уже нет. А есть я, знать не знающий никакого Кощея!

— Пошёл. Вон.

Твёрдо и хлёстко, как удар ментовской резиновой дубинки. Тебе, друг, это приспособление знакомо, до зубовного скрежета знакомо. Возможно, тебя ею даже пидарасили, выбивая чистосердечное. Но всё же ты не взял вину на себя, до последнего орал, что это я всё спланировал… собака.

Да. Это действительно я. Тот я, Панда, лохматый, тощий и вечно полуголодный. Такой же как и ты тогда.

Такой же как и ты сейчас.

Демонстративно жму кнопку вызова охраны. Сейчас этого незнакомого человека уведут, и снова всё станет как прежде. Всё хорошо. Всё. Хорошо. Я запрусь в кабинете, закину в рот пару-тройку таблеток и усну прямо за столом, уткнувшись носом в бумаги.

«Исчезни, ублюдок, сдохни под грёбаным забором, как и положено ублюдкам вроде тебя» — повторяю мысленно как мантру. Но вместо этого:

— К сожалению, ничем не могу тебе помочь.

Потом добавляю:

— И не хочу.

И ещё:

— Уходи и не вздумай тут больше появляться. Ещё раз увижу — разнесу твою гнилую голову вдребезги.

А потом с усмешкой — кто бы знал, каких сил мне стоила эта усмешка!.. — медленно цежу первосортный яд:

— На что я способен, ты помнишь. Только на этот раз не сядешь, и не на два года, а ляжешь и навсегда.

Товарищ моей неспокойной юности щерится щербатой улыбкой. Если бы я не опасался испачкать манжеты, Кощей не досчитался бы ещё пары-тройки зубов. Вместо этого многозначительно выдвигаю верхний ящик стола, позволяя нежданному гостю лицезреть ствол «макара».

Кощей молча встаёт и уходит. Как?! Уходит?! Вот так просто?!!! А где жалобы на суку-судьбу, где глас вопиющего в пустыне, взывающего к моей эфемерной совести? Нет. Ушёл.

Муторно. Блядь, так муторно, будто прокажённого в лысину поцеловал. Спокойствие! Спо-кой-но!.. Пальцы судорожно свинчивают крышку с фляги, и в нос бьёт дурманящий аромат дорогого коньяка. Глотаю, не ощущая вкуса. Всё, что осталось от Кощея — комья грязи на паласе. Единственное доказательство того, что он был. Что он не привиделся моему больному мозгу, напрочь затраханному делами и Алисой.

За окном серо от дождя. Погода обезумела раньше меня, разразившись ливнем, будто Алиса истерикой. Измученно улыбаюсь, думаю:

«Как прекрасно, что ты ушла, что вы оба ушли», а вместо этого:

— Леночка, сварите мне кофе.

Кошусь на стену воды за окном. Стараюсь не думать, не думать, не думать ни об Алисе, ни о Кощее. И нихрена не получается.

К запаху коньяка примешивается аромат свежемолотых кофейных зёрен. Моя секретарша — настоящая красотка, где только таких выискивают кадровые агенты?.. А главное, неправдоподобно понятливая. Впрочем, за те деньги, что я ей плачу, она вникала бы в каждое моё слово, даже если бы я говорил на китайском.

«Думаю, лучшим релаксом сейчас было бы трахнуть её, а уже потом принять пару таблеток и завалиться спать», — перед глазами судорожно мечутся картины одна развратнее другой, но вместо этого:

— Задержитесь, пожалуйста, мне нужно сверить реквизиты.

Она понимает. И начинает медленно расстёгивать блузку.

Деру свою секретаршу совершенно без эмоций, усадив хорошенькой попкой на подоконник, и вижу через её плечо, как за стеной воды стоит у обочины Кощей. Вроде там нет остановки автобуса, а в такси его, мокрого, не пустят. Так чего же?.. Он поднимает голову, долго и равнодушно смотрит куда-то вдаль. Потом садится прямо на асфальт и пытается закурить, но, видимо, спички отсырели, и всё что остаётся моему бывшему другу, это нахохлиться, бесполезно сжимая зубами кончик размокшей сигареты.

Злюсь. Бешусь. На него, на себя, даже на Леночку, готовую жрать дерьмо ради прибавки к и без того солидной зарплате. Синяки от моих пальцев на своих бёдрах она как-нибудь замаскирует. Например, надев для разнообразия юбку подлиннее. Сбрасываю её с подоконника, ощущая, что секс нихрена не помог успокоить расшалившиеся нервы. Надеваю плащ. Да ебись оно всё конём, если Кощей не заслужил хотя бы сухих сигарет!..

Алису сложно назвать красивой в классическом понятии этого слова. Милой, очень женственной — да. Лощёной — теперь. А тогда, 10 лет назад, непослушные кудряшки, в которые я без памяти влюбился, ещё сложно было назвать локонами: моя любимая стриглась не в лучших салонах как в последние годы, а в парикмахерской за углом, у армянки тёти Наны, которая была и женским мастером, и мужским, и, кажется, даже стригла собак. Алиса донашивала одежду за старшей сестрой и украдкой пользовалась косметикой своей матери. Ещё по-детски неумело, через чур ярко, но всё равно она была для меня тогда центром вселенной. Совершенно обыкновенная тёлка, таких полно на каждой улице каждого города, мне же Алиса казалась хрупкой принцессой, ради которой хотелось совершать подвиги и устилать её путь лепестками роз. А ей хотелось того, что положено хотеть обыкновенной тёлке: побольше разноцветных шмоток и мужчину, который решал бы все её проблемы. Алиса жила в соседнем доме, мы знакомы с детства, росли на глазах друг у друга: два беспородных щенка, удел которых — довольствоваться малым. Два? Нет, три — ещё Кощей… Отпрыски неблагополучных семей, с самого нежного возраста желавшие только одного: выбраться из той дыры, где мы жили, не кончить как наши родители, в нищете и пьянстве.

Из нас троих это удалось только мне. И свою возлюбленную, а позже — жену, я, разумеется, протащил в новую жизнь за собой. Хотя начиналась наша лавстори ещё в те времена, когда я был никем. Пандой, пацаном из соседнего дома. Начиналась с того, что я подарил ей ворованное платье… смешно. Обхохочешься, блядь! То самое платье, из-за которого сел Кощей. Потом я дарил Алисе много, неразумно много платьев, а также туфель, нижнего белья, золотых побрякушек. Когда уже мог себе это позволить. И когда она это уже совершенно не ценила.

Постепенно привыкаю к присутствию Кощея в своём кабинете. Леночка разыскала униформу охранника, и мой внезапный гость смог переодеться в сухое, а его нелепое насквозь промокшее тряпьё теперь валялось кучей прямо на безнадёжно испорченном паласе. Кощей улыбается во всю пасть, наслаждаясь теплом, и прихлёбывает прямо из горла коньяк, бутылка которого стоит наверняка дороже его печени. Аттракцион невиданной щедрости, бля… дайте водички, а то так есть хочется, что и переночевать негде. Как ещё заклятый дружок не забросил ноги на мой рабочий стол, раз уж расслабился и решил чувствовать себя здесь как дома?.. Нет, я не жалею что вернул его, что забрал из-под разразившегося ливнем серого городского неба и позволил согреться. Возможно, иногда полезно вспомнить свои корни. Чтобы ещё больше ценить достигнутое, ещё больше гордиться своими успехами. Пусть допивает и проваливает. И будем считать, что никто из нас никому ничего не должен.

Вспоминаем детство. Смеёмся, хоть и немного напряжённо. Это странно — сколь бы паскудным не было прошлое, хороших воспоминаний человек хранит всегда больше чем плохих.

— Ты всё исполнил, о чём мечтал, — Кощей не спрашивает, утверждает, — я знал, что ты далеко пойдёшь, ты умеешь добиваться своего. Надо — через себя переступаешь, надо — через другого. А у меня была тысяча причин не сделать того, что хотелось.

Ловлю себя на мысли, что я действительно добился всего, о чём мечтал в детстве. Всего, что входит в понятие «достаток». И собственный, на сегодняшний день уже развитый и процветающий бизнес, и шикарная двухъярусная квартира в элитном доме, и автомобиль F-класса, и множество статусных безделушек, каждая из которых стоит дороже, чем среднестатистический обыватель способен заработать за год. И чтобы Алиса стала моей. С последним вот немного промашка вышла, но мы были вместе почти десять лет, кто виноват, что мечта оказалась безжалостно втоптана в грязь?..

— Да ну, ты грезил всякими глупостями — они и не стоили того, чтобы тратить на них силы, — вспоминаю, чего же хотел в детстве Кощей, и заливаюсь хохотом, — Нассать с крыши школы на директорскую «девятку»! Научиться шевелить ушами! Пробежать голым от нашего дома до метро!

— А ещё трахнуть Киску-Алиску, — совершенно серьёзным голосом вещает Кощей, с недоумением глядя на моё веселье, — И чтобы мы сделали это с тобой вместе. И дать по яйцам твоему отчиму за то, что он на меня блеванул.

Я мечтал разбить отчиму рожу, да так, чтобы швы не на что было накладывать. И сделал это в 14 лет, незадолго до того, как он свалился по пьяни с моста и сломал шею. Вспоминаю, как он хлюпал разбитым носом и угрожал меня порешить, как плевался выбитыми зубами на свежевымытый пол, клянясь, что я не жилец. Но кулаками махать больше не рисковал до самой смерти.

«Просто ты неудачник, Кощей. Ещё дурак и бездельник» — думаю про себя, а говорю:

— У нас с тобой были разные мечты, потому мои сбылись, а твои нет.

Кощей протестующее машет руками и делает задумчивое, а оттого глупое лицо:

— И всё же у нас была одна общая мечта. Не помнишь?

Не помню. Честно. Неужели, действительно была?

— Мы хотели однажды встретить рассвет на борту яхты в открытом море.

Солнце, огненным шаром поднимающееся из-за горизонта… В его лучах белоснежные паруса становятся будто медными, а потом янтарными, ярко-оранжевыми, слепят сиянием две пары влажных от восторга глаз. Впереди — неизведанные дали, новый день, готовящий нам сотни приключений. Целая жизнь… О таком мечтаешь разве что лет в двенадцать, и то с поправочкой: это Кощей мечтал встретить солнце, а я просто хотел собственную яхту.

Теперь я могу её себе позволить, но она мне не нужна. Я всегда много работал. У меня и отпуска за весь мой трудовой стаж ни разу не было — зачем?.. Нельзя тратить время и деньги на развлечения, ведь бизнес требует инвестиций, а ещё нужно обустраивать быт, а ещё Алиса просила шубу… Какую шубу, когда у нас с потолка течёт, и зимняя резина совершенно лысая?! Мой первый автомобиль, переживший капремонт после аварии подержанный ланос, стоил раза в три дешевле чем часы, которые я сейчас ношу. Нет, отвечал я, шуба подождёт, а Алиса очень обижалась. Мы жили в крошечной комнатке под самой крышей какого-то гнилого барака, с узорами плесени на стенах, но я был счастлив от того, что моя любимая рядом. И старался изо всех сил почаще радовать её… но ей нужна была шуба. Алиса очень любила говорить о своих многочисленных родственниках. Да она трещала практически только о них, будто других тем и вовсе нет! Я знал всю подноготную об этих чужих мне, а то и вовсе незнакомых людях, хотя они мне нахрен были не нужны. Но не о своей же работе говорить с тёлкой, которая не имеет представления о бизнесе? Её узенький мирок, какой и подобает иметь обыкновенной тёлке, состоял будто из картинок глянцевого журнала. Её единственная забота — что приготовить из тех продуктов, которые были куплены на мои деньги. А потом до отвала накормить меня под болтовню ни о чём. «Как прошёл твой день?». Алиса считает, этот вопрос — обязательный знак внимания. И он ставил меня в тупик каждый раз: «Неужели ты хочешь услышать о курсе доллара или о дорожающей арендной плате?», хотелось переспросить мне, но вместо этого я скалился доброжелательной улыбкой и говорил, что всё хорошо. Тогда она просила денег. С сияющими глазами рассказывала о сумочке из последней коллекции, которую видела в руках у какой-то актрисы, хотела себе такую же. Корила меня за то, что я не купил ей шубу прошлой осенью. Угрожала лишить меня секса, если не подарю ей манто, непременно из норки и непременно к следующему сезону. А я думал, чем мне откупиться от наехавшей санстанции, и перспектива остаться без женской ласки пугала меня меньше всего. Хотя бы потому, что блондиночка с бензозаправки давно уже строит мне глазки. Букет цветов, пара нехитрых комплиментов, и выйдет, что Алиса не меня, а себя лишила секса.

Но всё же я купил ей шубу. Не к следующему сезону, а лишь через пару лет. Когда крепко встал на ноги, и эта трата уже не была для меня существенной. Сказать, что моя жена была рада долгожданному презенту, это ничего не сказать… казалось, у нас наступил второй медовый месяц. Но ключевое слово тут именно «казалось»…

— И всё же, как так получилось, что ты сегодня нагрянул ко мне в гости? — ностальгия затягивается и уже напрягает. Хочется побыстрее перейти к делу: пусть Кощей попросит, сколько ему там надо, и если сумма не превысит пределы разумного, то я, возможно, даже не пожалею денег, в память о былом.

«После твоего визита кабинет придётся дезинфицировать, приятель» — думаю я, но вместо этого:

— Позволь, угадаю. Ты влез в долги, и кредиторы грозятся пустить тебя на фарш? Или, может, перебежал дорожку какому-нибудь криминальному воротиле? Или продул в казино чужие деньги? Своих-то у тебя по умолчанию появиться не могло в том количестве, о котором можно было бы жалеть.

Кощей трясёт головой:

— Неа. Мимо. И зря ты так — я редко считаю копейки, ещё в тюрьме обзавёлся полезными связями. Я пришёл не просить милостыни или покровительства, а вовсе даже наоборот, предупредить тебя: беги. Чем дальше, тем сохраннее будет твоя задница.

Мой горе-приятель, в прошлом мелкий воришка, «на свободу с чистой совестью» вышел уже конченным уголовником. Нет, красть значки из супермаркета — вовсе не круто, а даже если удалось бы обчистить карманы не слишком бдительных граждан, так это всё равно жалкие гроши. То ли дело, когда служишь у серьёзных ребят, из тех, кто торгует женщинами, оружием и ширевом.

— Когда лев задирает зебру, гиене тоже перепадёт пара килограмм требухи, разве нет? Ну ты понял, хехе… — Кощею аналогия казалась ужасно забавной.

Итак, бывший подросток-воришка теперь ходил в шестёрках у каких-то бандитов. Много ему от них не перепадало, зато он был вхож во все злачные места, куда человека со стороны не пустят. И вот, вчера Кощей стал случайным свидетелем телефонного разговора одного из блатных: тот возмущался, что пока он воевал с другим таким же «львом» за полгектара земли в центре города, какой-то ушлый комерс умудрился купить участок, и уже начал на нём строительство. Вряд ли Кощея заинтересовала бы эта болтовня, но прозвучала фамилия обскакавшего двоих мафиози выскочки: Вечорин.

— Однофамилец? Возможно. Но очень уж это в твоём стиле: надурить всех, а самому остаться в шоколаде.

Я действительно четыре дня назад купил кусок парка, который должен был выставляться на аукционе лишь на следующей неделе. Как это делается — не спрашивайте. Верно, я тоже не ангел, и умею лихо обходить законы, если это сулит выгоду. Мучительно вспоминаю: кто же ещё претендовал на землю? Ах, ну да — депутат горсовета и хозяин одного из рынков. Вот вы какие, господа конкуренты… Держите и впредь друг друга за горло, а я продолжу строить свой супермаркет.

— Бежать тебе надо, смекаешь? Эти пацаны за ларёк удавятся, а тут целых полгектара. Ты их сильно разозлил, Панда. Ладно бы кто-то из своих надул — между собой они бы договорились, но когда посторонний щегол уносит целую зебру из-под носа у дерущихся львов…

И только тут до меня дошло. Я слушал дальнейший монолог Кощея, повествующий о том, каких могущественных людей я обидел, и холодел от ужаса. Нет, я нисколько не преувеличиваю — открывшиеся факты заставляли мой загривок покрыться ледяными мурашками. Кто бы знал, каких усилий мне стоило удержать себя в руках и не разбить нос патлатому идиоту, вопя прямо в окровавленное лицо: «Так какого ты сначала мелешь бесполезную хрень про мечты и паруса, а самое важное говоришь только теперь?!»

Но вместо этого я судорожно сжимаю телефон, пытаясь задавить начинающуюся панику и сообразить, к кому бросаться за помощью. А Кощей всё говорит и говорит, с нелепо шутовским выражением лица, будто рассказывает смешной анекдот:

— Знаешь, как обычно поступают при таких раскладах? Вывозят щегла в лес, дают лопату — копай, мол. Делать нечего, щегол копает. Когда получается достаточно глубокая яма, чтобы в неё поместился труп…

Крик телефона заставил меня подпрыгнуть. Целясь дрожащим пальцем в кнопку принятия вызова, я уже знал, что услышу плохие новости… Так и есть, рейдерская атака на моё давешнее приобретение. Отняли, упыри. Да какого же, блядь, хера?!!! Сгребаю Кощея в охапку, дурея от ярости:

— Ты знал!!! Ещё вчера!!! Почему! Только! Сейчас! Ты! Заявился! Меня! Предупредить!!! — каждое слово сопровождаю ударом в лицо, с каким-то гротескным удовлетворением отмечая, что кулак покрывается красными брызгами крови моего бывшего дружка.

Я наверняка не первый, кто ломал ему нос — тому свидетельство характерная горбинка пониже переносицы. Но кретина сколько не бей, умнее он от этого не станет. Мне и правда пора делать ноги. И уже с безопасного расстояния подключать все свои связи для урегулирования конфликта с мафиозными уродами. Откуда-нибудь с побережья Испании, и не метром ближе.

Кощей отплёвывается кровью, смеётся:

— Я хотел прийти вчера, но мне отчего-то стало лень. А ещё… помнишь, Панда?.. ты тоже однажды мог мне помочь, но не стал этого делать.

— Мстишь, приятель? — шиплю сквозь зубы, занося кулак для очередного удара. Сдавленный женский крик в приёмной. Дверь с треском распахивается, и в кабинет врываются старые добрые маски-шоу. Ярость стремительно сходит на нет, так и не выплеснувшись до конца на грёбаного охламона, притихшего от неожиданности, и уже с каким-то отстранённым равнодушием я замечаю пять точек от оптических прицелов у себя на груди.

Никогда не забуду сияющих глаз Алисы, когда она любовалась тем платьем, припав к стеклу витрины бутика «Элегант». О, если бы моя возлюбленная удостоила меня хоть в половину столь же восхищённого взгляда, я бы бегал по потолку от счастья… Но я был вовсе не из тех парней, на которых Алиса смотрит хоть сколько-то заинтересованно. Нет уж, ей подавай ребят постарше и, разумеется, побогаче. Чтобы, не задумываясь, швырялись баксами, спеша исполнить любую прихоть моей дамы сердца. А мне от цифры на ценнике приглянувшейся Алисе вещи стало плохо: как может кусок тряпки стоить дороже мотоцикла?! Ну, красивое… наверное. Настолько, насколько может быть красивым кусок тряпки, повешенный на пластиковый манекен. И беда в том, что мне никак не купить это платье для Алисы, потому что мне 16 лет, я обут в дырявые кеды, а моя мать после смерти отчима окончательно покатилась по наклонной: со дня похорон её трезвой никто не видел. На календаре середина сентября, скоро начнётся настоящая осень, а из своей не слишком тёплой, но всё же зимней куртки, которую носил в прошлом году, я безнадёжно вырос. Но предложи мне кто-нибудь тогда выбор: новенькая дублёнка для себя или платье для Алисы, я бы без раздумий выбрал второе. Потому что мне было 16, я был почти безумен от безысходной страсти, и совершенно не представлял, как добиться взаимности от объекта обожания.

— Киска-Алиска! — это Кощей. Подковылял к моей принцессе и отвесил ей лёгкий подзатыльник. У меня аж дух перехватило от его наглости, иначе, клянусь, я сломал бы ему нос ещё тогда! — Ты лбом витрину выдавишь, если будешь так к ней жаться.

— Кощееей, гадёныш! — Алиса скорчила умильную физиономию, — Тебя в лесу медведи воспитывали? Дамам надо ручки целовать, а не бить по голове!

— А где дамы-то? — мой бестолковый дружок смешно завертелся, выискивая пресловутых дам. — Что, платье понравилось?

— Ага… — вздохнула Алиса, — только цена совсем не нравится. Где мой принц на белом бентли, который бы запросто покупал мне такие наряды?.. Вот ты, Кощей, не хочешь ли ты мне его купить?

Мой друг беспомощно развёл руками.

— Панда, может ты? — откровенно насмешливый взгляд. Разве следует ожидать столь шикарных жестов от пацана в дырявых кедах?..

Мне хотелось сказать «Глупо тратить столь огромную сумму на кусок ткани, и всё же для тебя я бы не пожалел денег… если бы они у меня были», но вместо этого буркнул что-то невразумительное и окончательно стушевался. Позже ни одна другая девушка не смогла заставить меня смущаться, но Алисе 10 лет назад это удавалось с завидным постоянством.

— Далось тебе это платье. Гляди-ка, может вот такая погремушка тоже придётся тебе по душе? — Кощей жестом фокусника выудил из кармана цепочку с кулоном в виде листка клевера. Тогда я слабо разбирался в драгметаллах, но мне показалось, что украшение золотое. Ясно, мой друг его спёр. В кои-то веки ему удалось раздобыть что-то ценное, и то Кощей не смог найти ему более полезного применения чем подарить знакомой девчонке.

Глаза Алисы вспыхнули жадным огнём:

— Кощейка, спасибо! Ты прелесть! — цепкая лапка выхватила у незадачливого вора украшение быстрее чем тот успел опомниться. А потом я, кажется, умер. Потому что Алиса встала на цыпочки и звонко чмокнула Кощея в щёку.

— Эй-эй, полегче! А то мне придётся каждый день воровать для тебя всякие девчоночьи радости, — мой друг гордо приосанился, щерясь во всю пасть самой жизнерадостной из своих улыбок.

— Укради для меня это платье, — Алиса то ли шутила, то ли говорила всерьёз, было не понять, — Ну что тебе стоит, Кощейка? Укради, а?

Кощей сразу сдулся: даже такому дураку как он было понятно: влезть в охраняемый магазин — это не чучело совы стащить с подоконника дяди Шуры-орнитолога. Нужно быть профессиональным вором, чтобы не попасться, а мой безголовый приятель им не был. Кощей, как сорока, питал слабость к красивым, блестящим, но совершенно бесполезным вещам, и крал их просто из шалости. Не вор он, нет — воришка.

Я поймал его взгляд — растерянный, просящий. Так этот чудик смотрел на меня, если не знал, как поступить. Мозгом по понятным причинам в нашем тандеме всегда был я, и теперь именно я должен был придумать для Кощея, как ему добиться благосклонности девушки, которая нравилась нам обоим. Ха! Ну да, как же… Щенят с городских окраин благородству добрые книги не учат — по той простой причине, что нам никто их не покупал. Мне оставалось только коротко, незаметно для Алисы, кивнуть, и враз возомнивший себя героем-любовником Кощей гордо выпятил костлявую грудь:

— А вот украду! Для тебя, да! Запросто, жди сегодня ночью в гости с подарком!

«Сегодня?! Кретин, когда я успею?!» — завопил я мысленно, но вместо этого продолжал молча наблюдать, как мой друг ходит гоголем вокруг моей возлюбленной. И бешено соображал, как обернуть ситуацию в свою пользу. Пока хороших идей в голове не заводилось, зато злости, здоровой и вполне логичной в данной ситуации, было с избытком.

Кощей, моментально забыв обо мне, уводил отчаянно строящую ему глазки Алису. Для них двоих меня не существовало. Мой друг не знал о моих чувствах к кудрявой кокетке, что по-хозяйски висла сейчас на его локте. Нет, я и не эшафоте не признался бы ему, что дурею от любви и ревности — да и что бы это изменило? Кощей тоже не читал книг про благородных рыцарей. В этом городе, на этих кривых, грязных и опасных улицах, решает тот, чей кулак крепче. Тот, кто атакует первым. А ещё чаще — тот, кто хитрее.

Произошедшее далее можно считать просто фантастической удачей. Из служебного входа бутика «Элегант» выскочил крупный и не менее злой чем я сам парень, пролетел мимо меня и скрылся в дверях ближайшего бара. Чуйка потребовала проследовать за ним, я вошёл в питейное заведение. Денег у меня не было, да и к алкоголю я, по большому счёту, равнодушен, но кому как не мне, отпрыску маргиналов, знать — пьяный человек как правило болтлив.

На часах около полудня, и посетителей в зале можно было пересчитать на пальцах одной руки. Я сразу приметил у стойки бара того самого парня, подсел поближе и уставился на него самым что ни на есть сочувствующим взглядом. Незнакомец уже ополовинил кружку тёмного пива и, кажется, немного расслабился.

— Стерва, — буркнул он, будто выплюнул кипяток. Я понимающе кивнул: чуйка просто разрывалась от предчувствия важной мне информации. Парню заметно хотелось вывалить на кого-нибудь тонну своей обиды, а сонный бармен не показался ему достойным собеседником. Зато на счастье для нас обоих рядом оказалась моя жилетка.

— Подходит фифа и заявляет: мол, хватай мои пакеты и тащи до такси. Я ей: барышня вы не офигели? Я тут охранник, а не грузчик! Понимаешь? Даже если бы мне с чего-то вдруг захотелось ей помочь, мне с поста отходить нельзя. Фифа в вой… Раздула скандал, а я всего-то цыкнул на неё. Теперь у меня два кредита, а я безработный, — парень махнул бармену, чтобы тот подал мне пива.

Охранник из «Элеганта», значит. Точнее, бывший охранник. Выходит…

— Начальство мудачьё. Кого они наказали? Себя и наказали. За оставшиеся полдня никого мне на замену не найдут, значит, как минимум на одну ночь магазин останется без присмотра.

Вот он — тот последний элемент, благодаря которому кусочки паззла в моей голове встали на свои места. Остаётся только уточнить детали.

— Магазин наверняка на сигнализации — чего им бояться? И без тебя не пропадут.

— Есть сигнализация, — экс-охранник злобно хохотнул, — только она сработает, если кто-то будет ломиться в дверь главного входа. А что на складе уже полгода форточка настежь, шпингалет сломался, никому нет дела.

— Так это надо знать, какая именно форточка. Да и не всякий в неё протиснется.

— Все окна глухие, открывается только одно. То, которое над деревом. А что касается размера, малец вроде тебя легко может пролезть, — но тут мой собеседник сообразил, что болтает лишнее, — А ты зачем интересуешься? Ты часом не вор?

— Нет, — совершенно честно ответил я. Я действительно никогда не крал, ни до того дня, ни после, разве что увёл девушку у своего друга детства. Прямое нарушение закона ведёт к уголовной ответственности, а переезд в места не столь отдалённые в моём жизненном плане не значился. Другое дело — организовать авантюру, при которой сам останешься чистеньким и с добычей в руках. Даже если исполнитель и застрянет в захлопнувшемся капкане.

Итак, что мы имеем: магазин не охраняется, сигнализация стережёт только одну дверь, в форточку мелкий Кощей просочится запросто, а достать до неё можно с растущего рядом дерева. В пору воскликнуть «бинго!».

— Панда, это офигительно! — наш герой-любовник скакал от восторга, — Как, кааак ты всё это придумал?! Да тут дел на пять минут, одна нога здесь — другая там. Алиска будет рада… ох она меня и отблагодарит… Панда, правда Алиска шикарная? Ну шикарная же!

«Нет, она простая нищая девочка, которая донашивает дешёвое тряпьё за старшей сестрой, потому так страстно мечтает о новых нарядах. А шикарной она станет, когда я заработаю достаточно, чтобы у моей женщины было всё» — хотелось сказать мне, но вместо этого я вводил своего подельника в курс дела дальше:

— Угомонись, слушай! Форточка крохотная, под самым потолком. Перед тем как лезть в неё, разденешься, иначе застрянешь. Когда окажешься внутри, иди в торговый зал и снимай платье с манекена. Больше ничего не бери! Если позаришься на кассу, это будет уже совсем другая статья. Потом вышвырнешь платье наружу, а я переброшу тебе верёвку и вытащу. Всё понял?

— Панда, ты видел, какие у неё сиськи? Нет, ты видел?!

Мне хотелось плюнуть ему в рожу за такие вульгарные слова о моей любимой, но вместо этого:

— Кощей, соберись! Умудришься накосячить, не увидишь свою зазнобу лет пять. Поэтому слушай и запоминай! — мне пришлось повторить весь алгоритм с десяток раз, и лишь после этого в глазах воришки, впервые идущего на серьёзное дело, отразилось понимание.

Мы дождались ночи. Пора.

— Всё как в кино, просто не могу поверить! — Кощей витал в облаках среди розовых слоников на воздушных шариках, или как там ещё представляется рай чудакам вроде него, и совершенно нихрена не осознавал, что рискует собственной свободой. А я был влюблён и зол, влюблён как десяток мартовских котов и зол как целый легион чертей. Мой друг виноват передо мной только в том, что он захотел мою принцессу. Но мне показалось это достаточным, чтобы пустить под откос всю его жизнь.

Пустой переулок, за ветвями яблони виднеется то самое окошко, в которое нужно проникнуть. На первый взгляд, туда разве что десятилетний ребёнок протиснется, но когда Кощей разделся, я, критически его осмотрев, решил, что ему эта задача всё же по силам. По-девчоночьи узкие плечи, рёбра и ключицы торчат ещё сильнее чем у меня самого, а руки и ноги такие тонкие, что удивительно — как ещё не переломились? Подстёгнутый адреналином воришка лихо вскарабкался по стволу и исчез в форточке. Через минуту оттуда вылетело скрученное в комок платье.

— Верёвку, Панда! — донеслось мне уже в спину. Да, я уходил. Оставив друга в плену запертого бутика. И был ужасно собой горд, ведь уходил я с трофеем, который откроет мне путь к сердцу любимой девушки, ещё и наказав соперника.

— Быстрее, я сам не выберусь — тут высоко! Панда!!! Эй, Панда, ты где?! — голос взволнованный, заметно дрожит от страха. Вот так кончается экстрим и начинается пиздец. Когда понимаешь, что парашют уже не раскроется. Или что рядом не оказалось того, кто помог бы разжать пасть капкана, в который попала твоя нога.

Кощей всё кричал и кричал, а я уходил. Осталось последнее. Я поднял с земли камень, глубоко вдохнул и бросил его в дверь главного входа. Тут же взвыла сирена. Теперь бежать! Бежать, бережно, как самое большое своё сокровище, прижимая к груди алисино платье. Мне тогда казалось, всё по-честному. Это бизнес: голова дракона в обмен на руку принцессы. Она оценит, она поймёт! Она будет моей! А о судьбе Кощея я не думал, запретил себе думать.

Не был бы он таким клиническим идиотом, сумел бы выбраться и сам: пододвинуть что-нибудь из мебели под окно, да вылезти наружу. Но запаниковал, заметался — таким его охрана и нашла, голым, до одури напуганным. И с целой пригоршней бижутерии, в которую тот вцепился мёртвой хваткой то ли по привычке, то ли ещё зачем-то: образ мышления Кощея мне не понять. Конечно же, он разорался «я не виноват, это всё Панда!», но когда ко мне пожаловал человек в форме, я честно признался: был, мол, с Алисой. И она подтвердила: да, всю ночь. Мы не наврали, просто я умолчал, где находился до того, как пришёл к своей девочке. Кощею достались два года тюрьмы. А мне Алиса. Алисе — платье. Всё было честно и справедливо. Так мне казалось.

Никогда не забуду, как равнодушный взгляд, с которым Алиса встретила меня, стремительно становился восторженным, почти влюблённым, когда она увидела мой подарок. Она смотрела с бесконечной благодарностью на меня, и с обожанием — на платье, и ей было совершенно всё равно, что его принёс я, а не Кощей.

Почему я не замечал, что тончайший глянец шёлка пылает ярко-багряным, когда платье бесполезно висело на манекене? Оно ожило, оказавшись надетым на тонкий стан моей принцессы. Ткань струилась, жила, летела по ветру, изгибаясь причудливыми волнами. Алиса смеялась, кружась среди антенн, пугая кошек, а в её влажных от счастья глазах отражался усыпанный созвездиями купол небосвода. С крыши её дома так легко дотянуться до звёзд — собирай целыми пригоршнями, нанизывай на нить и украшай ими шейку и запястья любимой. Я чувствовал, что ради неё способен на всё. Да, я доказал сегодня, что действительно способен! Но когда я, уже совершенно не робея, пылко и красочно говорил ей о своих чувствах, она любовалась драгоценным платьем. А потом ужасно боялась его помять или испачкать, когда мы занимались любовью. А я был слеп от страсти, до одури влюблён, до безумия счастлив, невероятно горд собой и своей победой. Это была далеко не последняя и отнюдь не самая важная моя победа, но определённо именно она сделала меня тем, кто я есть сейчас. Панда, пацан из плохого района, исчез в ту ночь, и я об этом никогда не жалел. С той ночи моя жизнь наполнилась смыслом: теперь я жил, чтобы радовать свою женщину.

Нельзя сказать, что наше с Алисой совместное сосуществование было когда-либо безоблачным. Она всегда была чем-то недовольна. Что я постоянно занят работой, а не развлекаю её. Что меня нет дома даже в праздники. Что я не контактирую с её родственниками. Что я устаю, бываю раздражённым, а порой и вовсе грубым, что мне не интересен её плоский мирок глянцевых журналов. Но при этом она с упоением швырялась моими деньгами. Эволюция из нищей девочки, донашивающей одежду за старшей сестрой, в великосветскую суку, происходит быстро. Мигрень. Депрессия. Скука. Упрёки. Истерики. У нас не было ничего общего с самого начала, но особо остро я почувствовал это лишь недавно. Когда вышвырнул зарвавшуюся стерву и остался один. Мой адвокат готовит бумаги для бракоразводного процесса. Я добьюсь того, что Алисе не достанется ни копейки. Когда люди долго сосуществуют рядом, они отлично знают, чем побольнее друг друга задеть — и я припас для своей бывшей жены целый букет восхитительных страданий: я отниму и сожгу всё, что когда-либо ей дарил. Сказать по правде, Алиса виновата передо мной только в том, что между светлым образом, который я сам придумал, и той обыкновенной тёлкой, коей она есть на самом деле, лежит непреодолимая пропасть. Но я не могу ей простить изнасилованной и распятой грёзы — того единственного, что всегда заставляло меня жить и бороться.

Бесполезные воспоминания… Кажется, это называют «вся жизнь пронеслась перед его глазами»? Нечто подобное я чувствовал, щурясь будто от яркого света на стволы автоматов незваных пришельцев. Итак, господа! Пока мою землю делят два мафиозных выродка, ещё с десяток выродков помельче держат меня на мушке. А я держу за шкирку Кощея, и кулак, занесённый для очередного удара, опускается сам собой. Прелестно, блядь. Финита. Придётся подписать всё что им нужно, моя жизнь стоит дороже чем полгектара земли в центре города. Геройствовать в такой ситуации стал бы только конченный псих…

Конченный псих вроде Кощея. Ни я, ни кто-либо из присутствующих дрессированных макак в масках не ожидал от него такой прыти: вывернувшись из моих рук, он сбросил на пол полупустую бутылку коньяка под ноги гостям. Разумеется, это бойцов не остановило бы, но отвлекло именно на ту долю секунды, коей хватило, чтобы Кощей успел вытолкнуть меня в окно и вывалиться следом. Раздалась автоматная очередь, пуля свистнула прямо у моего виска и ушла куда-то в густо-синие сумерки. Мысленно благодаря себя за офис на первом этаже и радуясь, почувствовав спиной мокрый асфальт, а не шипы кованной ограды, я, не ожидая второй серии криминального триллера, вскочил на ноги и рванул что было духа к стоянке. Гнать отсюда нахрен, а уже потом разберёмся. Кощей тяжело топал где-то за спиной и успел догнать меня, лишь когда я непослушными от страха пальцами пытался попасть ключом в замочную скважину водительской двери своего автомобиля. Я шмыгнул за руль, внезапный герой-одиночка со вздохом рухнул на заднее сиденье. Пусть сидит — всё-таки он поспособствовал моему побегу, и я не мог оставить его вооружённым до зубов макакам. Теперь — по газам — и будь что будет.

Вечерние улицы сливались в одну сверкающую ленту, которая оборвалась на выезде из города, сменившись тёмными серо-синими тонами. Возможна погоня, поэтому стоит избегать центральных трасс, пробираться просёлочными дорогами… куда? Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Верная чуйка выведет. Испуг сменился здоровой и понятной в данной ситуации злостью, а мой мозг уже перебирал возможные варианты событий. В конце концов, я не торговка с рынка, и тоже владею определёнными связями в самых разных кругах. Так просто конкуренты от меня не избавятся. Мне ещё не случалось открыто воевать с мафией, но войны, похоже, не избежать. И когда совсем другие ребята будут подставляться под пули за мою землю, сам я буду далеко и в безопасности. Это только такие чудики как Кощей не дорожат своей шкурой, я же никогда не отличался переизбытком безрассудства.

Минуточку…

— Кощей?

Тишина. Мне отчего-то стало страшно — наверное, не меньше чем только что перед стволами дрессированных макак. Мы уже около двух часов в пути, вечер сменился ночью, но только теперь до меня дошло, что сидеть тихо на протяжении такого количества времени очень уж не в духе друга моего голодного детства.

«Эй, эй! Только не говори, что ты там умер!» — тревога сжала горло ледяными пальцами, и мне лишь удалось выдавить:

— Ты в порядке?

— Ну… Более или менее…

Преувеличенно спокойный, глухой голос. Я остановился так резко, что Кощей уткнулся лицом в подголовник моего сидения, да так и остался сидеть. В наступившей тишине я явственно услышал его дыхание — тяжёлое и какое-то будто бы булькающее.

— Покажись, — приказал я, уже зная, что сейчас увижу, но, как оказалось, всё же был к этому не готов, — Твою мать, Кощей, тебя же раз десять продырявили!

Плечо и грудь горе-героя были густо залиты кровью, а сам он, чудовищно бледный, с трудом удерживал себя в сидячем положении, ещё и умудрялся отшучиваться:

— Не десять, а всего четыре. Так что всё в порядке.

— Почему ты молчал, придурок?! Тебе нужна медицинская помощь!

Злость резко куда-то ушла, сменяясь гнетущим чувством беспомощности. Мы хрен знает где, в моей машине раненный человек, а я представления не имею, чем ему помочь!

— Нет уж… — было заметно, что Кощею сложно говорить, — Лучше сдохнуть на воле, чем с паяльником в заднице. Думаешь, меня пощадили бы за помощь тебе?

— Зачем ты… — и вдруг картина событий, предшествующих сегодняшнему дню, окончательно сложилась в мое голове, — Выходит, ты понимал, что идёшь на верную гибель, решив меня предупредить?

— Мы же с детства вместе, — раненный слабо улыбнулся, — Помнишь? Хоть ты однажды и поступил как подлый свин, и я когда-то дохрена бесился по этому поводу, но… когда это было-то? Давно пора забыть. Ведь ты мой друг… Панда.

Я не понимаю. Напрочь. Даже не пытаюсь, иначе картина моего сверхрационального и продуманного до мелочей мира рухнет к ебеням под напором ледокола кощеевской нелогичности. Но в этом весь Кощей — он такой, его невозможно понять, его нужно принимать таким, какой он есть. Любить или ненавидеть, уважать или презирать, но даже не пытаться объяснить его действий с точки зрения обычного человека. Возможно, Кощей пришелец из других миров, где все люди такие — бесхитростные и добрые. И насколько же он наверняка одинок на том дне, откуда он так и не выбрался, где безнадёжно заблудилась его необыкновенная душа… не менее одинок, чем я на своём пьедестале.

Разорвав униформу охранника, что была на Кощее, я чуть не вскрикнул: действительно четыре раны от пуль, две навылет, повыше ключицы, и две ушли куда-то под рёбра. Чем я могу помочь?! Разве что соорудить повязку, чтобы попытаться остановить кровь… Мой пиджак, стоивший дороже кожаной обивки салона, теперь уже буро-грязной, превратился в лоскуты, которые тут же намокали, стоило прижать их к груди Кощея. Я откровенно паниковал, а мой друг пристально рассматривал что-то в окне и слабо улыбался:

— Гляди-ка, яхта.

Я поднял голову. Нет, только в бреду эту ржавую уродину — грузовую баржу можно было назвать яхтой. Однако, выходит, мы доехали до порта? Это не меньше трёх сотен километров. Но если моё чутьё привело нас именно сюда, значит, нам сюда и надо. Я вышел из машины, силясь унять дрожь в коленях. Перед глазами стояла давно забытая картина, которая так ярко представлялась мне в детстве — пылающие янтарём паруса, и волны, волны от горизонта до горизонта. Наверное…

Наверное, теперь единственное, что я могу сделать для Кощея, это встретить с ним солнце, чтобы хоть одна его мечта исполнилась. Нет. Всё-таки, наша мечта.

Если мой друг протянет до рассвета.

Грузовые суда не берут пассажиров, да и слишком подозрительно мы смотрелись — оба в крови, а один вообще полуживой. Оставалось только незаметно проникнуть на борт вместе с грузом. Я втащил Кощея в один из контейнеров, душно пахнущий апельсинами, мы спрятались среди ящиков и стали ждать. Вскоре контейнер взмыл в воздух и через минуту я уже ощущал покачивание. Мы были на борту. Удалось. Теперь только и остаётся, что подождать несколько часов, а потом выбраться на палубу и встретить солнце.

«Только не умирай, ладно?» — хотелось умолять мне, но абсурдность этой просьбы давила тяжёлым камнем. Что ж я творю?! Нужно было волочь Кощея не сюда, а в ближайший медпункт, ему бы обязательно оказали помощь: врачи и не таких бедолаг достают с того света, только плати пощедрее. И плевать на погоню — всё решаемо, пока человек жив. Плевать даже на то, что и сам я при таком раскладе гарантировано подставился бы под гнев конкурентов.

— Знаешь… — подал голос Кощей, — я как-то жил всегда… бестолково. О чём мне жалеть? Что не протяну до восьмидесяти лет и не склею ласты в кругу правнуков? А так… так ты будешь помнить обо мне. Ты — будешь, а больше некому. Других друзей я не нажил. Да всё путём, Панда! Я сейчас немного отдохну, и тогда ты мне расскажешь все новости за последние десять лет, лады? Только не отдавай меня в больничку. Не хочу. Хочу, чтоб… на воле…

Я нащупал в темноте его руку и вцепился в неё, тихо сходя с ума от горечи осознания: тогда, десять лет назад, я принёс в жертву этого удивительного человека ради обыкновенной тёлки, которая совершенно не стоила моего внимания! Которая не хотела, не умела, не могла оценить масштабов этой жертвы. Палил наугад и промахнулся… А теперь поздно извиняться, поздно, цинично и… зачем?.. Ведь Кощей простил меня. От всей души, полностью. Я почувствовал это, когда его пальцы сомкнулись в слабом рукопожатии. Несмотря на моё предательство, через годы и километры тупой боли гноящихся душевных ран, я по-прежнему был его другом, а он — моим.

А потом я заснул, вслушиваясь в дыхание Кощея — впервые заснул без помощи препаратов. Я устал, ужасно устал, такие дни как сегодняшний проверяют нас на прочность. Если не разнюнился, не сошёл с ума — считай, победил. Хотя, насчёт своего душевного здоровья я бы с уверенностью ничего не утверждал: бессовестно заснуть рядом с умирающим другом может только конченный социопат. Но я ощущал себя так, будто вырвана давно сидящая где-то внутри заноза. Друг, которого я безжалостно подставил, простил меня. Просто он не такой как я. Он светел, потому и не смог держать зла… Когда я проснулся, часы растопырили стрелки, указывая на полпятого. Скоро рассвет. Я ещё слышал тяжёлое дыхание Кощея, его ладонь в моей руке была тёплой, но совершенно ватной.

— Пора.

Он не отозвался. Слишком ослаб. Я толкнул дверь контейнера, и в лицо ударил холодный морской ветер. Тьма вокруг, чуть сероватая с востока, скоро взорвётся буйством ярких красок… но не гордые паруса озарит восходящее солнце, а ржавую пакость, ничуть не похожую на корабли из детских грёз. Да и мы — совсем не те, кем мечтали стать. Даже я. Но откуда мне-ребёнку было знать, что живя по принципу «цель оправдывает средства», сам не замечаешь, что становишься машиной?.. День за днём, год за годом, выполняешь поставленные задачи на пределе возможного, и даже забываешь радоваться своим победам. Когда целеустремлённость — образ жизни, побеждать становится привычкой. А это очень плохая привычка. Из-за неё забываешь, что все мы смертны.

Я выволок Кощея на пустую палубу, думая, что четыре дыры в теле — это, наверное, больно. Потому тащить старался как можно аккуратнее, хотя бедолага никак не реагировал на транспортировку, даже когда на нашем пути оказались ступеньки. Если нас обнаружат… что ж, я позабочусь, чтобы никто не отказал моему другу в прихоти умереть на воле. А пока мы расположились прямо на плохо обструганных досках пола, лицом к востоку. Голову Кощея я положил себе на колени так, чтобы ему был хорошо виден горизонт, где проявляющаяся буквально на глазах полоска света уже разделяла небо и море.

— Мы встретим солнце… Как ты хотел… — силюсь скрыть предательскую дрожь в голосе, ощущая под веками соль. Изнутри разъедает тоска. Как же всё катастрофически напрасно! Слышит ли Кощей меня? Видит ли робко пробивающиеся сквозь тьму первые лучи солнца? В приоткрытых немигающих глазах — пустота, словно заглядываешь в пересохший колодец. А между тем, багряный шар выкатывается из-за моря, серебрит серо-молочную дымку, что курится над волнами. Вода вспыхивает яркими бликами, и от нас до самого горизонта стелется тропинка-мост, такая осязаемая, что кажется — выпрыгни за борт и беги по ней, беги… в иные миры, туда, откуда приходят сказки. Ещё миг — и лучи уже карабкаются по изъеденным коррозией конструкциям баржи, окрашивая их янтарным, оранжевым, алым…

— Паруса… смотри!

Хриплый шёпот, едва различимый в шуме ветра. Я вздрогнул от неожиданности. Кощей, широко распахнув глаза, сверлил взглядом пустоту перед собой, а что видел — как знать?.. Паруса?.. Небо взбесилось ослепительным огнём. Лёгкие облачка в немыслимой дали будто охвачены пожаром. Невозможно отвернуться от этой торжественной красоты, пусть яркий свет режет глаза, пусть выжжет их нахрен, но нужно увидеть, запомнить каждый миг этого чуда. А задрав голову вверх, мне показалось… нет, не так — я на какую-то долю секунды действительно увидел распахнувшиеся над старой баржей, будто крылья, пылающие янтарём паруса.

Я кричал. Долго и во всю силу лёгких, вкладывая в вопль весь тот хаос, что творился внутри. Пронзительная душевная боль пополам с восторгом воплощённого чуда. Ни один из живущих в этом грязном мире не достоин того чтобы коснуться его, удержать, присвоить… нет, это не полгектара в центре, увы, сказка ускользает песком сквозь пальцы, мираж тает, и вот мы снова среди ржавого и совершенно земного железа.

И я больше не слышу дыхания Кощея. Кажется, всё.

— А знаешь… — бормочу я, ещё не вполне осознавая, что меня теперь некому услышать, — ведь достаток, комфорт, статус — это не мечты, а цели. Ставишь себе задачу и просто работаешь над ней до достижения результата. Мечта отличается от цели тем, что её не стремишься выполнять во что бы то ни стало, она просто есть… и она… светит изнутри… и тогда ты чувствуешь, что жив. Выходит, у меня была мечта — единственная, и то в далёком детстве. Вернее, наша, одна на двоих. И за это… спасибо, Кощей. Спасибо тебе, друг…

«Назад, по своим следам, не замечая, как за спиной зарастают трещины в асфальте. Нам снова по двенадцать лет, мы бродим по заброшенной стройке, силой детской фантазии превращённой в пиратский корабль. Ты упоённо рассказываешь о солнце и парусах, срываясь от восторга на радостный визг, а я смеюсь: почему ты, мол, так мелко мыслишь? Зачем нам парусник — может, сразу настоящий боевой фрегат пожелать?

— Я не хочу боевой, — серьёзно, как-то совершенно по-взрослому возражаешь ты, — Не хочу войну. Не хочу убивать людей.

А я с не менее взрослым цинизмом думаю: люди убивают друг друга, потому что не могут иначе. У соседа вон и груши слаще, и свиньи жирнее, и дочки симпатичнее. Зато у тебя острые вилы — так почему бы не воткнуть их ближнему в горло и не присвоить его добро?.. А иначе он однажды воткнёт тебе в спину топор. Не о чем жалеть, никого не жаль — негласный закон городских окраин, где появляются на свет то ли щенки, то ли волчата в человеческом обличии. И я играл по правилам того мира, в котором жил. И хорошо играл, надо сказать! Нет, не крепость руки решает, а припрятанный за пазухой камень. А Кощей упрямо клал хрен на все писанные и неписанные правила. И проиграл. Но до последнего гнул свою линию, оставаясь собой — бестолковым чудаком, слишком светлым для этого грязного мира. Знаете… мне кажется, он не умер, а просто отправился домой. Пешком по волнам, в рассвет, в иные миры — туда, где найдётся место его необыкновенной душе. Туда, откуда приходят добрые сказки»