Григорий Борзенко «Призрак замка Мак-Гроу»

Григорий Борзенко «Призрак замка Мак-Гроу»

Приключенческая серия «Пиратские клады, необитаемые острова»

Г. Борзенко, Grigory Borzenko

Повесть Григория Борзенка «Призрак замка Мак-Гроу» является, наверное, наиболее ярким образцом произведений автора на тему тайн, приведений, мистики, потусторонних сил. Тот, кто любит такую тему — читайте это произведение себе в удовольствие!

Григорий Борзенко — автор приключенческой серии «Пиратские клады, необитаемые острова», сказок, повестей и рассказов. Все они читаются с неослабевающим интересом.<cite/>

Зарегистрировано автором в Государственном комитете Украины по авторским правам (г. Киев, ул. Богдана Хмельницкого 34).

Любое использование данного произведения, полностью или частично, без письменного разрешения правообладателя запрещено.

Охраняется законом Украины об авторском праве. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Автор готов сотрудничать с издательствами на взаимовыгодных условиях!

Обращайтесь: Украина, 73021, г. Херсон, ул. Дорофеева 34/36, Борзенко Григорий,

Тел. 0(552)27-96-46, +38-066-254-93-86 — Григорий Борзенко

Сайт: www.premiera.at.ua

Е-mail: borzenko_g@i.ua

Образцы книг Григория Борзенка можете увидеть на сайтах:

http://www.neizvestniy-geniy.ru/users/42517/works/

http://www.orionis.ru/avtory/user197/

http://yapisatel.com/search/texts/author/borzenko/

http://premiera.at.ua/index/knigi_g_borzenko/0-37

Приключенческая серия «Пиратские клады, необитаемые острова»

Хотите найти пиратский клад?

Все мы родам из детства. Воспоминания детства самые доб­рые, самые теплые, самые светлые. Кому-то запомнилась колыбель­ная матери, кому-то первый школьный звонок, кому-то первое увле­чение, со временем переросшее в первую, пусть и трижды наивную детскую любовь. Все это было и в моей жизни. Однако из детских и юношеских воспоминаний мне наиболее запомнилось то, какое по­трясающее впечатление произвели тогда на меня прочитанные книги «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Одиссея капитана Блада»… Совершенно неповторимый и романтический мир, в который я оку­нулся при прочтении этих романов, настолько поразил меня, что и спустя годы, став уже взрослым человеком, я так и остался «болен» этим увлечением. Все книги, что я написал, и которые, дай Бог, напи­шу в дальнейшем, появились на свет благодаря упомянутому, все ни­как не проходящему, увлечению.

Дальние плавания и необыкновенные приключения, воинствен­ный клич, доносящийся с палубы пиратского судна и жаркая абор­дажная схватка. Это то, что волнует души многих романтиков. Однако при всем этом существует и нечто иное, что еще больше приводит в трепет любителей приключений и кладоискателей. Я имею в виду клады и сокровища. Не обошла эта страсть стороной и вашего покорного слугу. Сколько литературы мне пришлось перечи­тать в детстве и юности, чтобы выудить оттуда все, что каса­лось таинственных историй о сказочных сокровищах, на островах Пинос, Оук, Григан, Кокос и других. Сколько вашим покорным слугой было перелопачено земли в местах, где по рассказам матери раньше находились дома помещиков, спешно бросивших их, и бежавших прочь, от революции семнадцатого года.

Но самое удивительное заключается в том, что.мне всегда нравилось не столько искать клады, сколько самому прятать их! Не один такой «клад» я закопал, будучи пацаном, на подворье родитель­ского дома, да замуровал тайком от взрослых в стену дворовых по­строек, в то время, когда строители уходили на обед. Я не зря взял слово клад в кавычки, поскольку ничего сверхценного спрятать в шка­тулки, выпрошенные для этой цели у матери, я тогда, естественно, не мог. Впрочем, это как сказать. Помимо моих «Обращений к по­томкам» да дневников, там были и старинные дедовы пуговицы, с выгравированными гербами да годам изготовления, найденные на чер­даке, ХVIII века коллекция собранных мною же старинных монет, среди которых, помнится, были очень редкие.

Проходили годы, и мысль о самом настоящем, реальном кладе, приобретала все более зримые очертания. Повторюсь: мне хотелось не найти такой клад, а самому спрятать его. Было бы просто здорово, если бы мой клад начал интересовать и волновать кого-то так же, как.меня самого увлекали в юности клады островов Григан, Кокос и других. Какие страсти кипели вокруг этих кладов! Какие величайшие драмы разыгрывались при поисках этих сокро­вищ! Так до сих пор, кстати, и не найденных! Сколько кладоискателей, с горящими от возбуждения и азарта глазами, копались в архи­вах, выуживая любые сведения обо всем, что касается интересую­щего их вопроса, а затем лично брали в руки лопату и с трепе­том в душе, замирали, когда ее лезвие натыкалось на очередной находящийся в земле камень.

Естественно, что самолично и в одночасье я не мог предло­жить миру клад, окутанный ореолом подобных легенд. Однако сде­лал все возможное, а может быть, и невозможное, чтобы моя за­думка имела и неповторимую изюминку, и интригу, и, конечно же, тайну! Что это за клад, если его не окружает все, перечисленное выше?! Идея самому спрятать клад, зашифровать координаты этого места и включить его в текст одного из своих книг, родилась, возможно, у меня еще в детстве, когда я исписывал толстые общие тетради своими первыми, пусть трижды примитивными, повестя­ми и романами «Приключения одноглазого пирата», «Приключения на суше», «Морские приключения» и так далее.

И вот теперь, в зрелом возрасте, пришло время воплотить свою мечту в реальность. В каждом из своих романов, из приключенческой серии «Пиратские клады, необитаемые острова», я зашифровал ме­сто, где может быть спрятан клад. Это не простая шифровка. Это целая исто­рия, умело вплетенная в сюжетную линию, которая и будет являть­ся разгадкой того, где же находится обусловленное место. Сама по себе эта тайна, спрятанная в книге, должна волновать кладоиска­телей не меньше, нежели сам клад. Чего-чего, а опыт в подобных зашифровках у вашего покорного слуги имеется! Еще в детстве, мы, пацаны, начитавшись о похождениях Шерлока Холмса, зашифровы­вали друг другу послания в виде пляшущих человечков.

Признаться, в этих, зашифрованных мною местах, реального клада пока нет. Автор приглашает к сотрудничеству банки, спонсоров и других за­интересованных лиц, изъявившим желание предоставить золотые банковские слитки или средства для их приобретения, из которых и будут состоять клады для книг этой серии. Автор и издательство гарантируют им широкую рекламу, разме­щение их логотипов на обложках книг и другие взаимовыгодные условия.

Но, как мне кажется, если даже такая договоренность с банками или иным спонсорами не будут достигнута, все рано уже сейчас серия «Пиратские клады, необитае­мые острова», на мой взгляд, является настоящим подарком, для лю­бителей приключений, романтиков и кладоискателей. Как я любил раньше ломать голову над разгадкой всевозможных логических задачи прочих расшифровок! Хотелось бы верить, что и другие, читая мои книги, познают присущий вашему покорному слуге азарт, пытаясь разгадать тайну неуловимой зашифровки. Пусть сам клад не будет найден, но многого будет стоить и азарт для читателей, которые загорятся желанием все-таки найти в текстах книг серии «Пиратские клады, необитаемые острова», абзацы и фрагменты текста, где зашифрованы реальные места на земле, где лично бывал автор, и точно знает эти места. Они находятся в нескольких странах Европы.

Утешу самых нетерпеливых: в первых книгах серии я совсем легко зашифровал вожделенное место, чтобы у вас была воз­можность рано или поздно добраться — таки до цели и убедиться, что автор вас не обманул. Что и зашифровка в тексе, и само зашифрованное место на самом деле реально существуют. Но в следующих книгах...

Вы зна­ете, я не против, чтобы мои тайны волновали многих и после меня. Я просто поражен выходкой знаменитого пирата Оливье Вассера, ко­торый во время казни, в последние мгновения своей жизни, уже с петлей на шее, с криком: «Мои сокровища достанутся тому, кто прочитает это!», бросил в толпу, собравшуюся вокруг виселицы, нарисованную им карту с замысловатыми и непонятными надписями по краям. С той поры прошло ни много, ни мало: два с половиной столетия, а ни одно поколение кладоискателей многих стран так и не могут разгадать тайну загадочной карты, которая не перестает будоражить их воображение.

Григорий Борзенко, автор серии «Пиратские клады, необитаемые острова»

Григорий Борзенко

Призрак замка Мак-Гроу

Возможно, сам Господь за что-то прогневался на графство Бедфордшир, и таким образом решил наказать его, а, возможно, что создатель здесь вовсе и ни причем, и все дело в скверной английской погоде, но случилось то, что случилось. Неимоверной силы ливень обрушился на земли графства, вмиг превратив дороги в вязкое болото, и загнав его жителей под уютные и сухие крыши домов. Хуже пришлось тем, кто в это время был в пути, а до ближайшего укромного места было ой как далеко.

К числу неудачников, захваченных врасплох внезапной грозой, попал и Сэп Гренвулл, спешивший в Нейзби по неотложным делам. Измотанному ужасно раскисшей дорогой и промокшему до нитки всаднику теперь дела не казались такими уж неотложными, и все мысли его были заняты только одним: где бы укрыться от непогоды, согреться и пропустить стаканчик горячительного напитка? Как на беду, дорога была пустынной и унылой, а стремительно сгущающиеся сумерки все больше страшили путника: провести ночь под открытым небом, да еще в такую непогоду — что может быть ужасней?!

Начавшийся лес все густел. Сумерки быстрее схватывали пространство. Ливень все более неистовствовал. Отдаленный протяжный вой какого-то лесного зверя становился все слышней. И путник, до сего часа считавший себя человеком отнюдь не из робкого десятка, с удивлением для себя заметил, как внутри что-то неприятно начало покалывать, и колючий холодок (хотя и без того было холодно) все чаще стал пробегать по спине. Видимо, лошади передалось волнение всадника, либо чутье, переданное по наследству умудренными горьким опытом предками, подсказало, что слышимый впереди вой не предвещает ничего хорошего. Поэтому все завершилось тем, что лошаденка сначала замедлила шаг, а потом уж и вовсе почти отказалась продолжать свой путь. Удрученный хозяин все отчаяннее стегал ее по бокам, но это почти не давало результатов — шаг ее все больше замедлялся.

И вдруг путнику почудилось, что впереди между деревьями вроде блеснул огонек. Упавший духом, он почти не сомневался, что это ему померещилось, однако сердце все же в надежде забилось учащенно. Вот огонек блеснул еще, и на этот раз, как ему показалось, более явственно! Окрыленный удачей бедолага принялся более настойчиво понукать лошадь, та тоже не оставила это открытие без внимания, заторопилась, и вскоре оба отчетливо увидели впереди осветленное окно на фоне темного силуэта постоялого двора, примостившегося у самой дороги, который еле-еле просматривался на фоне столь же темного неба.

На окрик прибывшего гостя из дверей неторопливо вышел низкорослый сгорбленный человек в огромной, свисающей до пят, непромокаемой накидке. Некоторое время он смотрел на новоприбывшего, затем сделал шаг в непогоду, молча взял лошадь за уздечку и столь же молча повел ее в конюшню. Промокший до нитки всадник так и остался стоять и дальше мокнуть под проливным дождем.

— Да-а-а, — раздосадовано чертыхнулся он, — неласково принимают меня в здешних местах.

И с этими словами, не ожидая особого приглашения, направился в дом.

Большой и просторный холл встретил его уютным теплом. Сэпу сразу же бросился в глаза огромный камин в дальнем конце холла, весело прыгающие, так ласкающие взор и согревающие тело, языки пламени, и он тут же, не медля, подался к вожделенному источнику тепла. Промокшая накидка была сброшена с плеча и брошена на первый подвернувшийся на пути стул, ноги взгромоздились на втором стуле, поближе к огню. То, о чем он еще минуту назад так страстно и, казалось бы, так безнадежно мечтал, свершилось! Причем, он пробыл в доме всего лишь минуту-вторую, а уже испытал полную чашу блаженства! А что будет, мысленно предвкушал он, если еще через минуту он пропустит стаканчик-другой согревающего тело виски, да уплетет добрый шмат горячей жареной телятины?! От этих мыслей стало еще теплее.

А где же хозяин постоялого двора?! Что это он, каналья, так долго возится с лошадью, моря ее хозяина голодом? Не ласково же здесь встречают гостей! Да и вообще как-то здесь пустынно и мрачно. Сэп окинул взором просторную залу. Вся она была уставлена множеством резных деревянных столов и стульев. По обыкновению, в таких местах должно быть людно и шумно. Любой путник, посещая подобные заведения, в первую очередь направляется сюда, чтобы перекусить с дороги, промочить горло, а уж потом одни следуют дальше, другие, решившие заночевать здесь, поднимаются наверх в отведенные для них комнаты. Поэтому наиболее людно и шумно именно здесь, за столиками! Так что же нынче властвует уныние? Сэп понимал, что непогода отпугнула многих путников от поездок, но все равно мрачная тишина постоялого двора ему определенно не нравилась.

По ворвавшемуся в холл кусочку непогоды Сэп понял, что возвратился хозяин. Языки пламени в камине вздрогнули от порыва ветра, он же пощекотал неприятным и колючим холодом Сэпа по спине, и тот невольно съежился: «Господи! Как там, за дверью неуютно! Неужели же я еще минуту назад был во власти этого жуткого дискомфорта?! Боже правый! Ни за что на свете не хотел бы вновь оказаться там!»

— Что же это ты, каналья, лошадь холишь, а гостя голодом моришь?! — в сердцах выпалил Сэп. — Лошадь, что ли, тебе будет платить за ночлег?!

Хозяин, казалось, никакого внимания не обратил на эти слова. Он застыл на некоторое время в дверях, дожидаясь, когда струйки влаги стекут с плаща и… молчал. Это молчание больше всего раздражало Сэпа. Он вскипел:

— Да я к тебе обращаюсь, паршивец, или нет?! Немедля принеси мне поесть и выпить что-нибудь!

Видимо, эта тирада возымела действие на хозяина, и он, опять-таки не спеша, как-то странно ковыляя и прихрамывая, направился к двери кухни, снимая на ходу накидку. Здесь гостя ждал еще один сюрприз. Когда накидка была сброшена, Сэп увидел, что хозяином оказалась тщедушная старуха, что привело его в еще большее изумление. Уж больно неприглядное зрелище являла собой хромая, неимоверно сгорбленная старуха.

Кушать, однако, она подала гостю довольно быстро. Увидев ее, направляющуюся к нему с мисками и кувшином в руках, Сэп занял поудобнее одно из мест поближе к камину и приготовился к трапезе. Неимоверно проголодавшийся он не сводил глаз с приближающейся еды и даже слегка вытянулс, как бы приподнялся, стараясь заглянуть: что же там ему подают? Казалось, все внимание в эту минуту его было поглощено пищей, и ничто на свете его больше не интересовало. Однако все случилось иначе. Раздосадованный тем, что уж слишком медленно старуха расставляет приборы на столе, испытывая его терпение, он на миг взглянул ей в лицо и уже набрал в грудь воздух, чтобы в следующую минуту разразиться проклятиями в адрес нерасторопной хозяйки, но тут же осекся на полуслове. Уж больно потрясен был тем, что увидел. А увидел он очень близко не просто страшно безобразное лицо крючконосой старухи. Блики языков пламени в камине отражались и прыгали на ее лице, придавая ему еще более зловещий и какой-то ужасный, холодящий душу, вид. Сэпу в ту же минуту вспомнились давние рассказы покойницы-матери о ведьмах, вампирах, нечистой силе и о прочих вещах, которые маленький мальчик слушал с широко раскрытыми от страха глазами, но, тем не менее, с интересом и с замиранием в сердце. Теперь же такая ведьма существовала реально, находилась рядом, и блики огня, прыгающие в зрачках ее глубоко запавших старческих глазниц, да жуткое завывание ветра за окном возродили и усилили в душе тот давний детский страх, который щекотал ему спину во время маминых рассказов.

Аппетит почти пропал. Старуха, ковыляя, отправилась снова на кухню. А Сэп старался протолкнуть в горло никак не желающий отправляться туда кусок говядины и мысленно проклинал этот постоялый двор с ее хозяйкой-ведьмой, эту мерзкую погоду, загнавшую его в этот вертеп мрака и нечистой силы, те чертовы, пусть и многократно важные и неотложные дела, которые заставили его отправиться в путь.

Как бы там ни было, все же кое-как бедолага перекусил и думал уже не столько о пище, что еще минуту назад казалось ему самым главным, сколько о том, как бы поскорее упасть в кровать и хорошенько отоспаться после всего пережитого. Он настолько смертельно устал, что уже и не намеревался звать эту поражающую медлительностью ведьму: пока она покажет ему комнату, то он, наверное, уснет на полпути. Поэтому, закончив испорченную хозяйкой трапезу, Сэп сам направился к лестнице, ведущей наверх, чтобы подняться туда, открыть первую попавшуюся дверь и уронить свое бедное усталое тело на первую подвернувшуюся пустую кровать. Однако старуха, словно читая его мысли, оказалась тут как тут и кивком головы повелела следовать за ней.

Ох уж эта старуха! Сэпу казалось, что она прямо-таки задалась целью свести его с ума! Она непостижимым образом, делая, казалось, обычное дело, умудрялась вселять трепет в душе гостя. Вот и сейчас она просто поднималась по ступенькам наверх, ну что в этом, скажите на милость, страшного, или плохого?! В общем-то ничего. Если воочию все это не видеть самому. В руке она несла подсвечник с тремя мерцающими свечами. Пламя этих свечей отбрасывало на стену тень от силуэта старухи, и эта сгорбленная покачивающаяся тень казалась еще ужасней, чем сама старуха. И горб ее казался больше, и нос чудился еще более огромным и крючковатым. А, если еще к этому добавить, что ступеньки старой деревянной лестницы жутко скрипели, то слаживалось впечатление, что она шла по спинам мучеников. И те жалко стонали от каждого прикосновения ее ног к их израненным спинам. Да в унисон к этому скрипу еще жутче завывала непогода за окно. Все это образовывало полный букет того, против чего давние мамины россказни о нечистой силе казались теперь невинной и пустячной детской забавой.

А вот и комната, которая на эту ночь будет принадлежать ему. Пока старуха неторопливо устанавливала подсвечник на столе у изголовья кровати, Сэп, вконец измотанный и уставший, не стал дожидаться особых приглашений, сбросил впопыхах обувь и, в чем был, камнем рухнул на кровать и с облегчением закрыл глаза. Какое блаженство! Господи! Как он ждал этого часа! Все! Теперь спать, спать и только спать! Ничего более! Пусть эта ведьма испортила ему аппетит, но уж прогнать сон никто и ничто на этом свете не сможет! Спать!

Едва прикрыв свои глаза, он тут же почувствовал, как проваливается куда-то в небытие, как сон овладевает телом и сознанием. Он был готов всецело отдать себя этому милому, приятному и желанному забвению, если бы не какое-то непонятное чувство, которое беспокоило его и подсказывало: что-то здесь не то. Действительно, почему так тихо? Ведь минуту назад она была рядом? Почему же он не слышал ее уходящих шагов? Он непременно бы их услышал, ведь она, когда они шли сюда, так противно совала ногами по полу, трение подошвы ее обуви об деревянный пол создавало такой отвратительный звук-шорох, что Сэпу пришлось запастись терпением, чтобы вытерпеть это все до конца.

Нет! Старуха где-то рядом! Что же она не уходит? Господи! Как сонному человеку, уже мысленно окутавшего себя этой приятной пеленой, не хотелось прогонять сон, как не претила ему одна только мысль о том, чтобы снова открыть глаза, однако он, все же, пересилил себя. И сразу же содрогнулся! Содрогнулся всем телом, поскольку картина, уведенная им, была настолько ужасной, что взирать на нее, оставаясь при этом равнодушным, было просто невозможно. Прямо над собой он увидел склонившуюся старуху, которая, как ему показалось в первый момент, намеревалась дотянуться до его шеи, прокусить своими гнилыми зубами одну из вен и высосать всю его кровь! Всю без остатка! Увиденное настолько испугало его, что на некоторое время парализовало его волю, и он еще минуту-другую продолжал неподвижно лежать, не имея возможности что-либо предпринять.

Однако если тело его было парализовано, то рассудок оставался светлым. Это обстоятельство помогло ему сообразить, что если бы эта ведьма собиралась отведать вкус его несчастной кровушки, то она это уже давно бы сделала. А так она лишь наклонилась и долго и пристально сверлила всепроникающим взглядом свою жертву. Однако это еще не было поводом для того, чтобы прогнать страх и успокоиться. Ведь страх, да что страх — неимоверный ужас — вызывал один только вид этой страшной ведьмы. Она так низко наклонилась над оцепеневшим от ужаса Сэпом, и изуродованное глубокими старческими морщинами лицо ее оказалось так близко, что он ощущал на себе ее неприятное, до состояния рвоты, дыхание. А крючковатый нос сейчас казался настолько длинным, что бедолаге представилось: стоит старухе наклониться хотя бы на дюйм, то это остроконечное страшилище проткнет его горло насквозь!

Сэпу стало настолько страшно, что он собрал воедино все силы, чтобы отвести взгляд в сторону и не подвергать себя больше этому гипнотизирующему его взгляду проклятой ведьмы. Скажи ему кто-нибудь раньше, что простое движение поворота головы в сторону будет стоить ему стольких усилий и мук, он бы просто не поверил и рассмеялся бы незадачливому шутнику в лицо. Однако тут его ждал очередной удар! На стене он увидел то, что еще больше испугало его! В первое мгновение ему показалось, что со стены прямо на него пытается прыгнуть еще более ужасная и страшная старуха, еще больших и мрачных размеров, спасения от которой уже нет и быть не может! Сэп, словно загнанный в угол зверь, инстинктивно закрыл от страха глаза, но когда через мгновение их все же открыл, собравшись с волей и готовясь к отражению нападения, то увидел, что он заблуждался. Причиной этого заблуждения был язычок пламени, стоявшей у его изголовья свечи, который бросал тень от силуэта старухи на стену, и эту слегка колыхающуюся на стене черную тень бедолага и принял за живого монстра. Это открытие немного протрезвило рассудок постояльца. Он, стараясь убедить себя в том, что не только тень, а все прочее, происходящее вокруг него, это просто иллюзия, все страхи напрасны, и пора прекращать эту комедию абсурда. Он вскричал:

— Что тебе надобно, старая?! Прочь отсюда!

Сэп кричал как можно посердитей, придавая голосу устрашающий вид, что, по его мнению, должно было испугать старуху и заставить ее побыстрее ретироваться. Однако старуха и глазом не моргнула, а лишь только улыбнулась, еще более обнажая свои гнилые и страшно безобразные зубы.

— Спокойной ночи, милок...

И старуха удалилась, шлепая подошвой обуви о шершавый пол. Раньше, как только Сэп прибыл на постоялый двор, ему хотелось, чтобы старуха не молчала, заговорила с ним, разогнала беседой его тоску. Теперь же он проклинал небо за то, что эти слова сорвались с ее уст! Уж лучше бы она молчала! Когда она говорила, то казалось, что сотня повозок с давно не смазываемыми осями ворвались в тишину комнаты, полоснули по слуху зловещим скрипом, и снова умчались в ночь. Настолько ужасно скрипучим был старческий голос этой ведьмы! Пожелала спокойной ночи! Теперь сон был изгнан окончательно!

Досадуя на все происходящее вокруг, он ворочался в постели, заставляя себя уснуть, но сон не приходил. Ему бы успокоиться, но до того ли было, когда ветер и буря за окном завывали и рвались в окно с такой силой, что казалось все случившееся — это только прелюдия, а главные ужасы еще впереди. Сэп боялся, что стекла окон не выдержат напора непогоды, и вместе с ней в комнату ворвутся не только ветер и холод, а еще и полчища нечистой силы, которые продолжат начатое старухой, и примутся истязать его до конца. Проходило время, страдалец заставлял себя успокоиться, прогонял дурные мысли, но вскоре все начиналось снова: он слышал, или это ему только показалось, отдаленные шорохи старухиных шагов, которые приближались, замирали у самой двери, и Сэпу чудилось, что ведьма подглядывает за ним в дверную щель: не уснул ли он? А когда убедится, что тот спит и беспомощен, зайдет в комнату одна или с оравой таких же страшилищ, как и она сама, и примется за кровавую трапезу.

Понятно, что долго так продолжаться не могло, что измотанные непогодой и прочими приключениями уставшие душа и тело рано или поздно отдадут себя во власть сна. Так и произошло. Под аккомпанемент мнимых и реальных шорохов шагов и завываний ветра Сэп провалился в глубокий и безмятежный сон.

Он еще не проснулся, но уже почувствовал, что сон остался позади. Не открывая глаз, он лежал и с каждой минутой светлеющим разумом осознавал, что усталость от всего пережитого вместе со сном осталась в прошлом, он чувствовал прилив сил и радовался этому. Сейчас он, отдохнувший и окрепший, продолжит путь, а вся эта докучавшая ему прошедшей ночью дребедень пускай летит ко всем чертям. Отныне у него к ним нет никакого дела, да и быть не может! Кстати, а как там с погодой? Все еще ленясь открыть глаза, Сэп не подымаясь, прислушался. Вокруг гробовая тишина. Ни тебе завывания ветра, ни стука дождя по оконному стеклу! Ну, слава тебе, Господи! Значит, буря утихла, значит, можно продолжить путь!

Кстати, а почему так твердо, словно он лежит на каменном полу?! Ведь он точно помнит, что ложился в мягкую, такую приятную для него постель! Сэп распрямил пальцы и постучал раскрытой ладошкой возле себя. Пучки пальцев дали ясно понять, что они прикасаются к прохладной твердыне камня! Это ошеломляющее открытие заставило Сэпа моментально вскочить на ноги и открыть глаза. То, что он увидел, заставило его не просто содрогнуться от ужаса, а четко осознать: все то, что происходило раньше, было действительно прелюдией. Наверное, если бы в эту минуту он увидел перед собой десяток, а то и всю сотню страшных и злобных ведьм-старух, он так бы не испугался. Ведь от них можно или отмахнуться, как от дурного сна или наваждения, а то и просто пуститься наутек, вскочить на свою верную подругу-лошаденку и скакать поскорее прочь от этого мрачного постоялого двора с его неприветливыми и загадочно мрачными хозяевами. То, что он увидел, было намного серьезней. От этого нельзя было убежать, от этого не спасет ни лошадь, ни быстрый бег!

Оцепеневший от ужаса, Сэп еще и еще раз окинул взглядом все вокруг: да, сомнений быть не могло никаких — он находится в каменном подземелье!!! Темные, мрачные камни-блоки, которыми выложены пол, стены и своды этого каменного мешка, были везде, куда ни взгляни, и их было так много, что от стыков-квадратов у Сэпа начало рябить в глазах. Темень и полумрак, царящие вокруг, еще более удручающе действовали на психику и нагоняли еще более мрачные мысли. Лишь где-то там, далеко вверху, находилось небольшое окошечко, больше похожее на бойницу, а скорее на небольшое отверстие, которое было и без того крохотное, но еще к тому же и зарешеченное. Сквозь него пробивался вялый лучик солнечного света, который, хотя и был слабым подспорьем в этом царстве мрака, тем не менее, позволял относительно сносно видеть все вокруг.

Сэп был в отчаянии. Он понимал, что не просто так очутился здесь. Он, конечно же, был далек от мысли относительно того, что сейчас сюда явится кто-либо, извинится за дикое недоразумение, тут же распахнет перед ним врата этой темницы, приведет его лошадь и проводит в путь с пожеланием доброй дороги. Он ясно осознавал, что попал сюда по велению и твердому желанию чьего-то злого умысла, что сделано это было с какой-то конкретной и определенной целью. И, главное, как ни горько это было сознавать, выбраться отсюда будет просто неимоверно сложно, а, пожалуй, просто невозможно. И это было самое страшное. Неотложные дела в Нейзби, уютное имение в окрестностях Кембриджа, друзья и прочие заботы — все это отныне осталось там, за стенами этого заточения, и кто знает, суждено ли ему еще когда-либо возвратиться к тому, что до сей поры окружало его беззаботную, такую милую и радостную жизнь. Неужели отсюда нет выхода? Да почему, собственно говоря, он здесь оказался?! Кто и по какому праву его сюда упрятал?!

Со смешанным чувством страха и негодования Сэп поднялся и принялся ощупывать стены подземелья. Прикасаясь к все новому и новому камню, он каждый раз надеялся, что уж эта глыба наверняка поддастся, в следующее мгновение перед его взором откроется выход на свободу, а еще через мгновение он, юркнув в спасительный лаз, поспешно выберется из этого мешка и бросится со всех ног бежать прочь. Чтобы поскорее оказаться подальше от кошмаров, в которые он, сам того не желая, окунулся после той злосчастной, трижды проклятой, грозы. Однако камни восседали на своих местах прочно, и удрученный узник подземелья все отчетливее убеждался в том, что без посторонней помощи, самостоятельно, он выбраться отсюда вряд ли сможет.

Время, как показалось Сэпу, тянулось неимоверно медленно, изменений в лучшую, впрочем, как и в худшую сторону, не было никаких, и эта неопределенность удручала больше всего. Бедолага не знал, что предпринять, и что вообще нужно ждать в дальнейшем. Он то орал во весь голос, в надежде, что его кто-то услышит, то молчал, затаив дыхание, боясь упустить возможный, пусть даже еле слышимый отзвук, но все было безрезультатно. Ответом была гробовая тишина.

И вдруг Сэпу послышались отдаленные шорохи. Он затаил дыхание. В следующее мгновение ему показалось, что где-то сверху, из темноты, доносятся еле слышимые голоса, а затем и смех, и это придало ему сил. Он, не зная — радоваться или огорчаться этому обстоятельству, в надежде на лучшее закричал, призывая тех, кто оставался для него невидимым, к помощи и справедливости. В ответ послышался уже более громкий, хотя и по-прежнему плохо слышимый и отдаленный, смех, за которым сразу же последовал какой-то металлический скрежет, и в следующее мгновение под сводами подземелья раздался жуткий, холодящий душу, вой. Сэп содрогнулся и, движимый инстинктом самосохранения, бросился к стене и поплотней прижался к ее каменной прохладе. Этот вой ворвался сюда столь внезапно и был настолько страшен, что ему в первую минуту показалось, что, невзирая на совсем крохотное отверстие, связывающее его с внешним миром, тем не менее, сюда, непонятно каким чудом, влетело огромное и страшное чудовище. Которое в один миг может проглотить свою жертву, не дав возможности тому даже опомниться.

Однако прошло еще несколько минут, Сэп убедился, что кроме него в подземелье вроде бы никого нет, и лишь жуткий вой продолжал сводить с ума. Звучал он долго и настырно.

И вдруг снова послышался металлический скрип, завывание стало более приглушенным, но зато совершенно неожиданно из темноты раздался властный громовой голос:

— Кто посмел нарушить мой покой?! Меня, хозяина замка Мак-Гроу, меня, уже более двух веков, с той поры, как тело мое было погребено в фамильном склепе моих предков, а дух мой успокоился под сводами этого скрытого от мира живых подземелья!

Сэп не только не шевелился, он, казалось, даже не дышал, настолько сильно его поразил этот страшный голос, настолько сильно его парализовал ужас.

— Как посмел ты, несчастный, ворваться в мою обитель и нарушить мой покой?! Знаешь ли ты, что любой из живых, вольно или невольно попав сюда, не только навечно остается в царстве мертвых, но и подвергается вечным пыткам и мукам в наказание за свою дерзость, за то, что посмел нарушить покой усопших?!

Сэпу казалось, что он не просто находится в царстве мертвых, он был уверен, что с этой минуты он и сам мертвец. Ему казалось, что он уже умер от страха и поэтому удивлялся, почему он еще стоит на ногах, если по всем писаным и неписаным законам и правилам, мертвецы стоять не могут, их тела должны только лежать.

— Что же ты молчишь, несчастный?! Что же ты не взываешь о пощаде?! Ты уже понял, что пощады и возврата к былой жизни для тебя не существует?! Возможно, расставаясь с миром живых, ты поведаешь мне, кем ты там был, какого роду-племени и что осталось после тебя на земле?!

Раньше Сэп считал, что он и понятия-то такого, как страх, не ведал. При потасовках он никогда не прятался за спины друзей, при конфликтных ситуациях безбоязненно обнажал шпагу, твердо глядя в глаза сопернику. Там было все так просто: вот он соперник — пред тобой, во плоти и наяву. Силы ваши равны, вы сошлись в честном бою один на один. Теперь же было все иначе. Враг был незрим, ужасен и таинственен. Теперь же было это не главное. То ли сам он обладал какой-то магической гипнотической силой, то ли атмосфера вокруг была пропитана загадочной аурой яда, отравляющего сознание человека и парализующего его волю, но результат был удручающим: Сэп не только не мог оказать какого-либо сопротивления своему невидимому врагу, но и не хотел. У него не было никакого к этому желания, словно его у него кто-то украл вместе со смелостью, решимостью и отвагой. В его душе и теле отныне властвовали только страх, смятение и покорность, и ничего кроме них. Эти-то страх и смятение, а, может, и все прочие ужасы и лишения, что ему пришлось пережить за последнее время, накопились в нем и стали причиной того, что ноги его стали ватными, они подкосились, и он рухнул на пол, лишаясь не только равновесия, но и сознания...

Сколько он был в беспамятстве, Сэп не знал. Он только понял, что пришел в себя. Он ничего не слышал, а главное — не видел, поскольку вокруг властвовал мрак. Было бы это во сне, или глаза его были закрыты, или на них была повязка. Весь ужас заключался в том, что Сэп отчетливо понимал, что не спит, он открывал и закрывал глаза, хлопал ресницами, но вокруг была пустота. В его жизни было много темных ночей, непроглядной темноты, в которых хоть что-то, но можно было усмотреть. Здесь же мрак был настолько абсолютным, что Сэп уже почти не сомневался, что он уже попал в царство мертвых. От мысли, что он уже и сам мертвец в мире мертвецов, его прошиб холодный пот. Он потянулся рукой, чтобы смахнуть со лба эти неприятные капельки влаги, но тут к ужасу своему заметил, что сделать это никак не может: руки и ноги его были к чему-то привязаны! О, Господи! Час от часу не легче! Сэп уже устал воспринимать новые удары судьбы. Отчаяние перехлестывало его душу через край. Ему нестерпимо хотелось пошевелиться, растереть затекшие части тела, но ненавистные веревки впивались в запястья рук и ног и не давали этого сделать. Правда, правая рука была привязана так, что он мог позволить себе сделать ею небольшие движения, но в том-то все и дело, что лишь небольшие. В остальном выходило так, что увязана она была крепко и освободить ее от пут не представлялось возможным.

«Это, наверное, и есть те муки, о которых говорил призрак», — подумалось Сэпу, и он содрогнулся от мысли, что это только начало. Боже! А ведь призрак предвещал вечные муки! Уж лучше бы умереть сразу, чем терпеть то, что ему уготовлено!

Проходило время, на душе узника становилось более тоскливо, как вдруг скрипнула дверь и по каменным сводам подземелья запрыгали отблески пламени горящего факела. Холодеющий от страха новоявленный мертвец увидел, как в проеме двери медленно выросли два силуэта во всем белом с факелами в руках. В этот же миг где-то над головой раздался уже знакомый ему громовой голос:

— Пришел час отправляться тебе в мир мертвых! Кайся, грешник, и смирись со своей участью!

— Нет! — вскричал Сэп. — Я не хочу! Я хочу жить! Освободите меня!

— Освободить?! Что ждет тебя в мире живых? У тебя там есть замок, золото, богатство? Ты желаешь вернуться к ним? Ведь так?

— Нет у меня золота, богатства! У меня есть родовой замок под Кембриджем, у меня есть друзья и дела, которые ждут меня, и без которых я не могу обойтись! Я дворянин, уважаемый человек, я не сделал ничего дурного. Отпустите меня...

Сэп был сломлен. Он понимал, что выглядит в эту минуту жалко, что он унижен, что он фактически на коленях. Но ему было не до бравады в этом аду, ему было абсолютно все равно, что этот призрак о нем думает. Ему просто хотелось, чтобы этот кошмар поскорее закончился, и если ему не суждено остаться среди живых, пусть Господь ниспошлет ему смерть, чтобы избавить его от дальнейших истязаний.

— О! Я имею дело с дворянином?! И ваше имя...

— Сэп Гренвулл...

— Я мог бы освободить вас, господин Гренвулл… — От этих слов у Сэпа перехватило дух. — Да только не честно это — у вас и свобода, и мир живых, а у меня — ничего. Только тесные стены этого подземелья. Мне тесно в этом замке и скучно. Мне надоело здесь! Хочу жить в вашем замке, господин Гренвулл!

Сэп отказывался верить в реальность происходящего, настолько все казалось невероятным. А голос продолжал греметь:

— От вас, уважаемый, требуется самая малость: подписать бумаги, где так и указать: дескать, я, Сэп Гренвулл, с этой минуты добровольно отказываюсь от своего родового поместья в пользу графа Джекоба Кэртингтона, который отныне и будет являться полноправным хозяином замка. И закрепить все написанное собственноручной подписью. Бумага, перо и чернила находятся у вашей правой руки, господин Гренвулл. Ну же!

Призраки во всем белом сделали несколько шагов вперед и выше подняли факелы, как бы стараясь подсветить Сэпу. Он действительно увидел рядом с кистью правой руки лежащие бумаги и чернила, но вместе с тем какое-то непонятное смущение овладело в эту минуту его душой. Что-то уж больно нереальным и непонятным было то, что сейчас происходило. Хотя его мозг и работал усиленно, но события развивались настолько стремительно, что Сэп не успевал переварить всю информацию и разложить там, у себя в голове, все по полочкам и сообразить что к чему. Но он подсознательно понимал: что-то здесь не так. Что-то не вязалось с миром мертвых, уж больно все происходящее было присуще миру живых, с его алчными и хищническими законами. Это и заставило Сэпа засомневаться и позволить себе возразить своему незримому повелителю:

— Но позвольте… Вы ведь дух, зачем вам бумаги? И...

— Что?! — От громового голоса, насквозь пронизанного негодованием и злобой, казалось, содрогнулись даже стены подземелья, а не только их узник. — Перечить мне, негодник?! Тогда ступай в мир мертвых! Прими первые муки, которых, обещаю тебе, будет еще ох как много!

При этих словах один из призраков остался стоять на своем месте, второй же слегка нагнулся и принялся медленно вращать какую-то рукоять, которую в полумраке Сэп сразу и не заметил. И в эту минуту страшная боль, увеличивающаяся с каждым поворотом рукояти, пронзала запястья рук и ног. Только сейчас, при более ярком свете факелов, он заметил, что кресло, к которому был привязан, больше напоминало дыбу для пыток, а вокруг себя он увидел множество разбросанных по полу черепов с костями (это были человеческие останки!), а чуть поодаль, высвеченные пламенем факела, из мрака виднелись иные орудия пыток. Широко раскрытыми от ужаса глазами Сэп увидел и небольшую гильотину с поддоном для сбора стекающей крови и с корзиной для отсеченной головы, меха для разжигания груды холодных пока углей, а рядом множество железных щипцов и остроконечных прутьев, которыми, при накалывании их добела, и наносились жертве мучительные пытки.

Сэп взвыл от неимоверной боли. Голос из мрака злорадно загремел:

— Ага! Каешься, грешник?! Так мучайся же, скупердяй, променявший из-за своей скупости свободу на вечные муки!!!

На последнем слоге его речи раздался металлический скрежет, в комнату ворвался уже знакомый узнику страшный, пронизывающий холодом душу, вой, рука призрака сделала очередной поворот рукояти орудия пыток, боль стала до того невыносимой, будто уже начали трещать кости. Тело немело от мук и боли, жуткий вой беспощадно давил на психику, принося еще большие страдания душе, и Сэп понял, что он не выдержит всего этого. Да и зачем терпеть? Ради чего?! Бог с ним, с замком, неужели на нем свет сошелся?! Главное, чтобы прекратились эти муки! И он закричал:

— Я согласен! Я подпишу бумаги!

Вой стал более приглушенным, рукоять орудия пыток сделала несколько оборотов в обратную строну. Один из призраков подсунул поближе к руке Сэпа перо с чернилами, а грозный голос из темноты зазвучал уже не грозно, а даже ласково:

— Вот и хорошо! Это правильное решение! Зачем подвергать себя мучениям? Поставь дату, подпись, да и отправляйся, глупышка, к своим друзьям. У них отныне и жить будешь. Зачем тебе свой дом? Молодость на то и молодость, на то и дается, чтобы провести ее в разъездах да путешествиях. А к старости еще найдешь себе пристанище...

Когда бумаги были подписаны, один из этих двоих в белом взял их, некоторое время держал, как бы читая и удостоверяясь, что там написано, затем утвердительно кивнул огромным колпаком-капюшоном, под которым по идее должна была находиться голова, и, освещая путь факелом, двинулся к двери. Второй, сделав еще несколько движений рукояти назад, приведя механизм в исходное положение, устремился вслед за своим двойником. Дверь за ним с грохотом и скрипом захлопнулась.

Сэп остался наедине с терзавшими его мыслями. Они так смешались, что ему самому тяжело было разобраться во всем. Да он, измотанный морально и физически столькими потрясениями, и не пытался разобраться, что к чему. Ему хотелось отойти от всего, прийти в себя.

Прошло немало времени, и Сэп заметил, как над головой у него стал зарождаться слабенький лучик света, со временем набирать относительную силу, и вскоре бедолага уже мог различать вокруг себя если не все, то многое. Во-первых, он понял, что там, наверху, наступил день. Во-вторых, что он уже в другом подземелье, оборудованном для пыток и истязаний несчастных, которые сюда попадали и раньше. Об этом свидетельствовало множество человеческих останков, разбросанных вокруг. Вид все новых и новых орудий пыток, открывающихся из темноты, благодаря живительному лучику, все больше и больше удручал узника, и он чувствовал, что с каждой минутой сильнее сходит с ума. Сюда нужно присовокупить и чувство голода, с каждым часом все увеличивающееся, и затекшие руки и ноги, которыми он не имел возможности пошевелить, чтобы размять их, и желание отправить естественные надобности, что не представлялось возможным по известной уже причине. Пока спасательный лучик, связывающий его с внешним миром, пусть и тускло, но все же поддерживал его в темноте, он еще как-то крепился. Но когда лучик захирел, а потом и совсем угас, что свидетельствовало о наступлении ночи, и вокруг снова ста властвовать мрак, душевные силы покинули измученного узника и он провалился в небытие...

Первая мысль, пришедшая ему на ум, была: боль! Боль в глазах! И не от чего-либо, а от… света! Он жмурился как можно сильнее, но яркий свет, пробивавшийся даже сквозь плотно закрытые веки, слепил настолько сильно, что хотелось укрыться от этого наваждения, но как он не вертел головой, все равно спасения от этого не было никакого. Позвольте! — думалось Сэпу. А причем тут свет?! Откуда он мог взяться в темном подземелье?! Впрочем, возможно, он уже был на небесах, здесь, конечно же, все должно быть озарено ярким светом, все должны ходить в белых одеждах, вокруг должны благоухать цветы и звучать пение птиц. Действительно, то тут, то там раздавались трели пернатой братии, при дыхании ощущались запахи полевых цветов, и Сэп с ужасом для себя или с радостью, это он в первый миг еще не решил, понял: да, он действительно находится в раю! Таки действительно все произошло так, как и предсказывал дух замка Мак-Гроу: мир живых остался в прошлом. Как жаль… Одна утеха: он попал не в ад, на растерзание вечных мук, а в рай, где сможет утешиться и забыться.

Долго так лежал бедолага, боясь открыть глаза и удостовериться, что все его предположения окажутся верны. Он медлил, желая оттянуть миг жестокого разочарования как можно дальше. Увы, разочарования, поскольку как не чудно воспевали носители слова Божьего в своих псалмах о всех прелестях райской жизни, ему все же в эту минуту до боли в душе хотелось оказаться не в окружении манны небесной, а где-нибудь на просторном травяном лугу, с мирно пасущимися животными невдалеке и тихо протекавшей где-то рядом речушкой. Как ему этого хотелось! Пусть мир живых трижды жесток и несовершенен, пусть там его ждут множество проблем и передряг, пусть! Все равно это во сто крат лучше беззаботного времяпровождения и скитания из угла в угол от скуки по аллеям райского сада.

Итак, пора выбирать! Бесконечно оттягивать миг разочарования нельзя. Он резко поднялся и столь же поспешно открыл глаза. В следующее же мгновение он снова зажмурился от яркого света, но в душе уже кипела буря радости, поскольку он успел заметить то, что открылось перед его взором. И обширный луг, и пасущихся вдалеке коров, и речушку, протекавшую рядом, и одинокого рыбака! От переизбытка чувств Сэп издал радостный вскрик, который заставил рыбака оглянуться.

— Что? Наконец-то пришел в себя? Ну, слава Всевышнему!

Сэп учащенно моргал, глаза стали понемногу привыкать к свету. Сердце в груди колотилось от радости так, что, казалось, оно вот-вот выскочит наружу. Голос живого человека действовал так успокаивающе. Нормальный человеческий голос!

— Что, братец, натерпелся страху? Небось, до сих пор поджилки трясутся?

Сэп широко открыл глаза от изумления:

— А откуда вам это известно?!

Рыбак усмехнулся в пышные усы:

— Да уж догадаться было не так трудно. Ты ведь попал сюда оттуда...

При этих словах рыбак кивнул головой куда-то за спину Сэпу. Он инстинктивно повернулся и тут же содрогнулся от ужаса. Вдали, за верхушками деревьев темнели серые стены огромного угрюмого замка. Сэп никогда раньше не видел его, но душа подсказывала недавнему пленнику о том, что он уже там побывал. Как и когда это было, не составляло загадки для бедолаги: в подземелье именно этого замка он томился последние дни! От таких мыслей Сэпа всего передернуло, словно за шиворот ему бросил кусок льда. Это движение не ускользнуло от глаз рыбака.

— Да успокойся ты, братец! Уже все позади. Садись лучше рядом, да перекуси малость. Тебя-то там, небось, не баловали отменными блюдами?

Он достал из котомки нехитрый харч и протянул своему новому знакомому. Тот, не дожидаясь повторного приглашения, набросился на еду. Рыбак, видя как он жадно и поспешно проглатывает пищу, покачал головой:

— Да уж… Хотя, вообще-то, хвали Господа, что живым выбрался из пекла. Не каждому это было дано… — И, немного помолчав, добавил. — Ну, а имение, или что там у тебя было из недвижимости, тю-тю? Ведь так?

Сэп застыл от неожиданности с куском солонины во рту. Рыбак снова улыбнулся.

— Ладно, не буду тебя дурачить, расскажу все, что знаю об этой истории. А история, нужно сказать, непростая. — Он тяжело вздохнул. — Да ты садись, ешь. Куда уж тебе спешить. История будет долгой. А может, и нет. Но сомнений в том, что длится она достаточно долго, быть не может. Да, немало горя принес людям хозяин этого замка… Ну, да слушай!

Кем был этот Мак-Гроу, чьим именем назван замок, я не знаю. Да, наверное, и никто не знает. Потому как давно это было. Очень давно! Проходили века, менялись поколения, менялись хозяева этого замка. Ни он, ни его обитатели ничем особым не выделялись. Ну, чем богатый люд развлекается? Охота, пиры и прочая блажь — привычное дело. Но все изменилось, когда в замке стал хозяйничать нынешний его владелец некий граф Джекоб Кэртингтон...

— Как?! — чуть не поперхнулся Сэп, — Он жив?!

Рыбак в который уже раз хитро улыбнулся в усы.

— Не только жив, но и довольно-таки упитан — видел бы ты его брюхо! Это его родовой замок, достался ему по наследству от предков, и ничего бы особенного в этом не было, если бы в дальнейшем не стали происходить странные события.

И хотя никого поблизости не было, рыбак, тем не менее, обвел взглядом, как бы желая еще раз в этом убедиться.

— В здешних краях стали пропадать люди. Ну ладно бы там были болота вокруг да трясины. Мало ли что может случиться: не ровен час какой-нибудь неосторожный путник туда угодит да и не выберется. Но ведь вроде бы нет такого дела поблизости-то! Или там дремучий лес, или глубокие ущелья, куда можно сорваться и никто тебя не найдет. Вроде бы все благополучно, а люди пропадают. И что самое интересное: богатство графа росло как на дрожжах, хотя особым рвением к делу он никогда не отличался. Так откуда же богатство?! Многие из здешних богачей приумножают свой капитал, строя и эксплуатируя модные нынче мануфактуры, развивая овцеводство и животноводство, кто-то строит верфи на побережье. Этот же с дружками, подобными ему, с утра до вечера предается гулянию с обильными возлияниями и трапезами, устраивает балы да вечеринки, балуется охотой. Никаких дел никто не ведет! А богатство приумножается!

Рассказчик прервал на некоторое время свою историю, извлекая на свет божий пойманную огромную рыбу, однако было заметно, что мысли его в этот миг заняты не столько ловлей, сколько рассказом.

— И вдруг, среди здешнего люда пошла по устах удивительная новость. Оказалось, что граф владеет недвижимостью одного из пропавших в здешних краях. Человека нет, он словно сквозь землю провалился, а на руках у Кэртингтона оказываются бумаги, где черным по белому рукой бывшего владельца недвижимости написано, что он, дескать, завещает все, что у него есть, графу Джекобу Кэртингтону. Странно, ведь так? — И не дождавшись ответа, продолжил. — Позже пошел слушок, что подобные владения появились у графа и на берегах Северна, и Трента, и на устье Темзы. Джэкоб Кэртингтон, который, по свидетельству очевидцев, никогда не покидал пределы Бедфордширского графства, вдруг стал владельцем земель и недвижимости в графствах Суррей, Кент, Беркшир, Уилтшир, Бакингемшир… Чудеса! Граф продавал эти земли, жировал на вырученные за них деньги, и все ему сходило с рук. Многие догадывались, что здесь что-то не так, но никто вслух не высказывал никаких претензий. Дальше тихих перешептываний не пошло. Уж больно огромную власть граф имеет в здешних краях, уж больно не хочется людям навлекать беду на свою голову, открыто, во всеуслышание выступив против графа. Так все продолжалось бы… Вернее, все так и продолжается, все так и есть, как я рассказал, если бы не приключилась однажды такая история...

Рассказчик еще раз оглянулся, глаза его испуганно забегали, из чего было понятно, что сейчас он приступит к самой важной и самой таинственно части своего рассказа. Он отложил в строну ненужные ему теперь снасти, подсел ближе к Сэпу и приглушенным, вкрадчивым голосом продолжил:

— То, что я сейчас расскажу тебе, не знает никто. Никто! Ты первый, кому я доверяю эту тайну. — Рассказчик еще обвел все вокруг подозрительным взглядом и продолжил еще более тихим тоном. — Все дело в моем пристрастии к рыбной ловле. Я частенько провожу время на этом берегу, разумеется, со снастями, и почти всегда радую своих домашних хорошим уловом. Мы — люди бедные, эта рыба неплохое подспорье к нашему столу. Иногда я рыбачу прямо здесь, иногда забираюсь в места поукромнее, где меня за густыми зарослями деревьев да кустарника никто и увидеть не сможет, хотя и будет находиться рядом. Вот в таком-то месте рыбачил я и в тот памятный день...

Послышался какой-то шорох, рассказчик вздрогнул и оглянулся. Убедившись, что причиной этому был глупый небольшой зверек, невесть откуда взявшийся, рыбак успокоился.

— Услышав голоса, я продолжал рыбную ловлю, не обращая внимания на пришельцев. Мало ли кто здесь шастает: то нерадивый хозяин стегает прутиком отбившуюся от стада и наконец-то найденную животину, то такой же, как я, любитель рыбной ловли пришел испытать свое счастье в этом деле… Да мало ли! Но когда незваные гости приблизились и расположились ну совсем рядом, не видя, конечно, меня при этом, я сразу же узнал их и понял, что соседи не просто необычные, а, я бы сказал, особые люди! Я услышал голоса, а потом и увидел сквозь осторожно раздвинутые ветви и листья скрывавших меня деревьев, что это приехали повеселиться на лужайке да на чистом воздухе не кто иной, как граф Кэртингтон со своей компанией. Они пили вино, закусывали привезенными с собой закусками, орали непотребные вещи, а я сидел в своем укрытии и дрожал, не зная, что предпринять: показываться им на ясные, впрочем, прошу прощения, на их уже порядком замутневшие, очи или нет? В принципе, в те минуты я еще мог это сделать без особого риска для себя: ну что бы они мне сделали? Накричали бы на меня, журя, что я мешаю им отдыхать, швырнули бы мне в спину обглоданную кость. А может, и не обглоданную — им не в первой разбрасываться добром. Но уже через несколько минут я услышал такое...

Рассказчик подвинулся еще ближе к жующему все медленней и медленней Сэпу (настолько он проникся рассказом) и еще более тихим голосом продолжил:

— Через некоторое время я услышал такое, что понял: разгоряченные винными парами и уверовавшие, что они одни, и никто их не слышит, они стали болтать своими пьяными языками сокровенные тайны, поэтому, заметив меня и поняв, что отныне мне обо всем известно, они не оставили бы меня в живых. Для большей верности, чтобы не быть замеченным и разоблаченным, я свернулся клубком за какой-то корягой, сильнее прижался к земле, был очень неудобно, ноги затекли, но я терпел. Терпел и слушал. И чем больше я слушал, тем больше у меня холодело в душе. Я и так знал, что этот Кэртингтон негодяй, но чтобы додуматься до такого...

Сэп совсем перестал жевать, и весь полностью обратился в слух. Он отдавал должное таланту рассказчика, кому он в сию минуту, затаив дыхание, внимал, но его, вместе с тем, слегка раздражало, что тот оттягивает миг кульминации своего повествования. Сэп давно уже хотел сделать рыбаку замечание по этому поводу, однако понимал: прервать рассказчика — дело неблагодарное. Так можно лишить себя удовольствия узнать концовку истории.

Сэп понял, что сейчас будет произнесено самое-самое, потому и прервал трапезу, чтобы не прозевать ни единого слова, которое сорвется с уст рассказчика.

— Это было пьяное бахвальство друг перед другом, типа того, что, мол, «А как мы напугали такого-то, и ободрали его как липку». Или: «Спасибо старухе Милли за ее расторопность». Или благодарили сообразительного и находчивого далекого предка, который придумал в конструкции замка такой механизм, который так помогает приводить этих «безмозглых баранов», как они выразились, в неимоверный трепет. — Рассказчик на миг осекся, словно что-то сообразил и, виновато взглянув на Сэпа, промямлил. — Прошу прощения. Возможно, эти слова относятся и к… Так я без задней мысли...

— Да не томи ты, бестия! Что дальше было?!

— Да! Да-да… Значит так… Ага! Так вот: все услышанное я потом в уме соединил вместе, разложил по полочкам, что за чем, и вырисовывалась четкая картина того, что в последние годы происходило, — рассказчик осторожно покосился на Сэпа, — гм, и происходит сейчас в наших краях. Значится так. Стоит себе не так уж далеко от замка при дороге постоялый двор. Обычный постоялый двор, каковых по дорогам матушки-Англии разбросано довольно много. Я сам бывал там однажды: посидели малость с друзьями за столом, пропустили кружечку-вторую неплохого, надо признаться, винца. Заправляет там делами старуха Милли — такой себе божий одуванчик, высохшее от старости никчемное тельце. Увидев ее первый раз, мне, помнится, подумалось: она, наверное, в ветреную погоду и из дому не выходит, потому, как порыв ветра может подхватить ее, невесомую, и унести, как пушинку куда-нибудь по ту сторону Ла-Манша. Однако вся эта внешне безобидная вывеска для людей несведущих. На самом же деле, как я понял из разговора, эта харчевня принадлежит Кэртингтону, а старая ведьма, оказывается, его ставленница. Как только свернет к постоялому двору богатый, а главное — одинокий путник, она тут же своего человечка к графу-то и шлет, мол, подвернулась подходящая жертва: можете приезжать за ней. Люди Кэртингтона в этом деле расторопные — их не нужно дважды звать. И вскоре бедолага оказывается в подземельях замка. Тут-то для графа и его сотрапезников начинается время их любимой забавы. Прямо из-за банкетного стола, прилично разогрев себя винными парами, они направляются к подземельям, где в комнатах наверху есть смотровые окошечки, в которые они, оставаясь при этом незамеченными, наблюдают за муками несчастного и потешаются над ним. Это для них что-то вроде охоты, только на месте загнанного зверя — человек. Как сейчас помню их противный смех и самодовольные голоса, когда они друг перед другом нахваливались, мол, кому что больше нравится. Один говорил, что вид растерянного и метающегося от стены к стене безмозглого баран..., гм, прошу прощения, это я пытаюсь достоверно передать то, о чем они говорили, доставляет ему удовольствие. Другой утверждал, что как приятная музыка ласкают его слух жалкие крики о помощи несчастных. А особо словоохотливым был некий, как я понял из разговора, барон фон Гэнтер, который на все лады не уставал выхвалять сообразительность и находчивость давних строителей замка, коим пришла в голову мысль установить в нем дивный механизм. Повернешь рукоять и где-то там далеко наверху, на самой крыше, какая-то заслонка становится в такое положение, что умудряется преобразовать снующие туда-сюда ветры в звук. Что-то наподобие свистка, что детишки, забавляясь, из веточек лозы режут. Но здесь не свист, здесь намного посерьезней. Дуновения и завывания ветра преобразуются в некий ужасающий вой, который и сводит с ума пленников. Этот вой для барона тоже, как я понял, что-то сродни приятной музыки...

Рассказчик тяжело вздохнул. Уж больно грустным был рассказ.

— Ну а настоящим чудовищем в этой компании оказался сам Джекоб Кэртингтон. Для него приятной музыкой (что-то все они это выражение упоминали, прямо тебе одни музыкальные ценители!) был хруст ломающихся в тисках орудия пыток костей. Была у них, как я понял, специальная комната в обширных подземельях замка, где было сосредоточено преогромное множество орудий пыток. Под конец своей попойки эта пестрая компания так захмелела и настолько потеряла чувство рамок здравого смысла, что стали наперебой нахваливать каждую из этих адских машин и опять-таки ссылаться на приятные ощущения, рождающиеся в их душе, при стонах истязаемых на каждой дыбе в отдельности. Ох… — Рассказчик вздохнул еще тяжелее — уж больно непосильно тяжелым был для него груз услышанных тогда ужасов. — Вот потому-то, дружок, я и спас тебя, вот потому я тебе все это рассказываю; возможно, хоть ты предпримешь что-то, чтобы прекратить разгул этого мракобесия, чтобы прикрыть этот вертеп разврата и ужасов. Я, признаться, боюсь супротив них слово молвить, уж не гневайся, но проживаю-то я совсем недалече, все здесь в их власти, а ты человек пришлый, возможно, где-то у тебя влиятельные друзья имеются, чтобы что-то предпринять… Камзол на тебе добротный, из дорогого камлота, — вижу не из простолюдинов ты.

— Постой-постой! Как это понять — «спас тебя»?

Рассказчик отвел в сторону взгляд и дипломатично прокашлялся. Было заметно, что сейчас он должен коснуться темы, которая была для него неприятной. О чем-то он все-таки умолчал. Любопытство разжигало Сэпа. Эта история всецело увлекла его. Он хотел знать о ней все.

— Да… Это… — Рассказчик еще раз прокашлялся, видимо, выигрывая время и решая: что же ему предпринять — утаить то, о чем ему не хотелось говорить, или все-таки рассказать. В конце концов, он склонился в сторону второго. — Ладно! Поведаю, дружок, все как есть. Значит так. Из их разговора я понял, что многих замордованных ими людей они так и оставляли в подземельях замка. Но со временем обилие костей и трупный запах стали им самим досаждать, потому-то они и начали выбрасывать трупы в близлежащий от замка овраг. Овраг обрывистый, глубокий — они были уверены, что на его дне все следы их преступлений обрываются бесследно. Я, когда смекнул, что к чему и, набравшись смелости, спустя несколько дней, поспешил на розыски пресловутого оврага, думал об одном: при помощи доказательств вывести злодеев на чистую воду. Однако, когда нашел овраг, спустился в него и увидел, что там творится… — Рассказчик сделал паузу, тяжело вздохнул, но все же, спустя минуту, продолжил свою историю, виновато поглядывая на собеседника и тут же совестливо отводя взгляд в строну. — Я понимаю, что любой вправе осудить меня, что дело, которым я занимался, неблаговидное. У военных это называется мародерством, но ведь… Человек я бедный, иной раз на столе и крохи хлеба нет, а там… У кого дорогое кольцо на пальце осталось, у кого полные карманы золотых монет. Кэртингтону и его дружкам от этих несчастных нужно было совсем иное, намного весомее, на такие пустяки, как наличие денег в кармане да побрякушки на пальце, они, видимо, и внимания не обращали, а для меня это было целое богатство.

Это был самый неловкий момент в разговоре. Рассказчик делал вид, что всецело увлечен снастями, слушатель устремил взгляд куда-то вдаль, к линии горизонта.

— А сегодня… Я сразу же приметил добротный камзол и хотел… А ты застонал, стало быть, живой. Своим поступком я искупил свои грехи. Добро тех несчастных так или иначе пропало бы, их забрал бы в свое царство тлен, но живой человек — это совсем другое дело! Думаешь, легко мне было тебя сюда тащить? Я положил тебя на ветерке, брызнул на лицо водой, чтобы отошел быстрее. Скажи, дружище, я ведь искупил свой грех?

Рассказчик осторожно взглянул на собеседника, но тот продолжал смотреть вдаль. Для рыбака словно возникла ситуация, когда один протягивает для приветствия другому руку, а ответного действия не происходит. Явное замешательство и напряженность момента спасла огромная рыбина, потревожившая снасти, и через некоторое время запрыгавшая, поблескивая на солнышке влажными боками, на прибрежном песке.

— Кого я вижу! Боже правый! Верить ли очам своим?! Сэп! Дружище! Ты ли это?!

Увлеченный своими мыслями и куском жареной телятины, Сэп поначалу даже и не обратил внимания на голос, прозвучавший рядом. Хотя был он громким и зычным. Услышав свое имя, Сэп сразу же поднял взгляд, понимая, что обращаются к нему. То ли наш герой был сильно увлечен своим занятием, то ли коварное время сделало свое дело, но поначалу Сэп с недоумением смотрел на веселого бородача, стоявшего рядом с его столиком и раскинувшего в стороны руки, будто хотел заключить, его, Сэпа, в объятия: что этому незнакомцу от него нужно? Тот, видимо, понял причину замешательства и, прижимая к груди руки, подсел к столу:

— Да, да, понимаю. Телятина для тебя, конечно же, важнее старого друга Тома Пэтмора, так что можно сделать вид, что и не узнал его. Лишь бы он, бестия, не мешал трапезе.

Глаза Сэпа округлились:

— Том! Дружище! — И поспешил заключить друга в объятия.

Разговор, последовавший за этим, был настолько сумбурным, с традиционными в таких случаях «А ты как?», «А ты?», что не представляет интереса для нашей истории, поэтому и опустим его. Ну, а о том, что говорилось дальше, непременно стоит рассказать, поскольку и сам разговор, в равной степени, как и сама встреча существенно повлияли на ход событий этого удивительного случая.

— Послушай, дружище Том! А какими это, скажи мне, ветрами тебя занесло сюда, на окраину Нейзби, да еще и заставило заглянуть в такую грязную трущобу, каковой, вне всякого сомнения, является эта корчма? Я ведь привык видеть тебя в совершенно других местах и, главное, в совершенно другой обстановке.

— Да, собственно, и я тебя тоже. Меня это больше должно удивлять, учитывая твой праведный, так сказать, уклад жизни. Ну, а мне, тебе ведь это известно, неисправимому непоседе и искателю приключений, путешествие по подобным местам не в новинку. Зато после какого-нибудь Большого Приключения я позволяю себе немного отдохнуть и расслабиться, поэтому и просиживаю иногда на балах да ковыряюсь вилкой в закусках. Но когда эта скучная и однообразная жизнь мне начинает надоедать, тогда я отправляюсь в подобные заведения, занимаю место за столиком где-нибудь в уголке, и, попивая не спеша винцо, молчу, да прислушиваюсь к разговорам вокруг. О, друг мой, это, знаешь, прелюбопытное занятие. Ты даже не представляешь себе, какие захватывающие истории можно услышать порой под крышами подобных заведений! Одно дело, что возлияния развязывают языки рассказчикам, но понимать нужно и то, что люд здесь собирается довольно разношерстный: иного с другого конца света порой забрасывает. Тут ведь нужно учитывать психологию человека. Обычно в общении с незнакомыми каждый может быть способен на предельную откровенность. Судьба сводит собеседников в первый и последний раз, и все, что будет сказано в лад или в невпопад, канет в лету, не повлечет за собой никаких последствий. Обычно, так и случается. Я внимательно слежу за лицами людей. Они попивают вино, внимают рассказчику, но видел бы ты их глаза. Помутневшие от винных паров, мысли их, конечно же, не сосредоточены, они для порядка поддакивают рассказчику, но стоит им лишь перешагнуть порог этого заведения, свежее дуновение ветра способствует тому, что у них из головы выветривается не только хмель, но и все услышанное. Я же из такового могу извлечь для своей непоседливой натуры огромную пользу. Иногда мне приходится услышать такое, что я тут же седлаю лошадь и мчусь чуть ли не в другой конец старушки Англии. Впрочем, к чему я это? Тебе весь этот бред совершенно не интересен. Ты лучше расскажи, что тебя заставило здесь очутиться?

Сэп приложился к кружке с вином, запивая съеденное, и, ставя ее снова на стол, горько улыбнулся.

— Ты не поверишь, но меня привело сюда то же, что и тебя, с той лишь разницей, что ты жаждешь приключений и ищешь их, я же, пережив величайшее потрясение в своей жизни, стремлюсь убежать подальше от него. После длинного и долгого пути я, в первой же попавшейся на окраине Нейзби харчевне, решил утолить изрядно донимающий мой желудок голод.

— О! Это интересно! — воскликнул Том. — Я считал, что ты, со своим довольно-таки усидчивым образом жизни, и приключения — вещи несовместимые! А тут вдруг… Ну-ну, поведай мне о своих похождениях!

— Ты напрасно язвишь, Том. Я говорю о вещах более чем серьезных.

И Сэп поведал собеседнику известную нам историю во всех подробностях. Чем дальше он рассказывал, тем больше округлялись глаза у того, кто еще минуту назад над ним посмеивался. Том подвигал свой стул все ближе и ближе, словно боялся прослушать что-либо и упустить какую-либо важную деталь. При этом не только рассказчик иногда прикладывался к кружке с вином, что при таком длинном монологе вполне естественно, но и слушатель также. Видимо, рассказ здорово увлек его, коль от волнения у него раз за разом пересыхало в горле.

Когда Сэп закончил, оба еще некоторое время сидели молча. Сэп, чтобы перевести дух после длинной тирады, Том, чтобы переварить и осмыслить услышанное. Он долго, не моргая, смотрел, уткнувшись взглядом в столешницу, словно изучал причудливо витиеватый узор трещин на ней, потом сорвался с места, сделал несколько резких шагов взад-вперед возле стола, у самого носа Сэпа, потом извлек трубку, раскурил ее, и снова уселся за столик, закинув при этом ногу на ногу.

— Так… Это интересно. Так говоришь, Джекоб Кэртингтон… — Том иронично ухмыльнулся. — Да-а, тесен, все-таки, мир.

— Не понял! — вскинул брови Сэп. — Вы что, знакомы?

— Да нет, знакомыми мы никогда не были, а вот встречаться мне с ним приходилось.

— Да ну?! — Теперь интерес донимал уже Сэпа. — И как же это произошло?

Том снова потер в задумчивости подбородок и иронично ухмыльнулся.

— Ты не поверишь, но свела меня судьба с ним… Где бы ты думал? Никогда не догадаешься: в Марстон-Мур!

— О, Господи! Чего же это тебя судьба так далеко носит?!

— Вот-вот, и я о том же подумал, когда услышал имя Кэртингтона. Все дело в том, что я тогда был на вечерке у одного из моих многочисленных знакомых. Роскошный, надо сказать, он устроил бал, где блистала вся местная знать, и лишь только я чудом оказался на этом празднестве, за много миль от родных мест. Поэтому, когда объявили, что прибыл некий господин издалека, я сразу же глянул на него. Имя его мне, право слово, ничего не говорило, но то, что прибыл он из довольно неблизкого графства Бэдфордшир, заставило меня обратить на него внимание. Ведь, повторюсь, я был уверен, что являлся самым дальним, если можно так выразиться, из гостей. Потому-то я и запомнил это имя. Поначалу намеревался подойти к нему и завести разговор. Но танцы и женщины настолько вскружили мне голову, что я, право слово, вскоре позабыл о нем. Возможно, что я так никогда и не вспомнил об этом человеке и навсегда бы забыл, как произносится его имя, если бы волей обстоятельств я не стал невольным свидетелем происшествия, которое… В разгар веселья, ближе к полуночи, я был настолько измотан круговертью блистательного бала, что ощутил непреодолимое желание немного отдохнуть, подышать свежим воздухом. Я уединился на одной из террас, которых в доме было огромнейшее множество, и перевел, что называется, дух. Эти барышни, эти танцы… От всего так устаешь! День, проведенный в седле, меня не так утомляет, как… Впрочем, не будем отвлекаться! Отдышавшись и переведя дух, я решил раскурить свою любимую трубку. И все бы хорошо, да только я сделал одно неловкое движение, она выскользнула у меня из рук и свалилась вниз. Чертыхаясь и проклиная себя за нерасторопность, я, не желая расставаться со своей любимицей, перелез через каменный парапет террасы, спрыгнул на землю, которая была в паре футов, и принялся искать ее в траве. И в это время я услышал, как хлопнула дверь, ведущая на террасу, на которой я находился минуту назад, и услышал голоса людей. Можно было, конечно, переборов неловкость, показаться на глаза этим людям, объяснить, что стало причиной столь неприглядного, для моего социального положения, поступка. Можно было бы… Но я не хотел, чтобы меня увидели в униженном, как мне тогда казалось, положении. Ведь и через парапет перемахнуть назад на террасу, было как-то не солидно, да и могли подумать, что трубка — это отговорка, и сиганул я в кусты совершенно по иной причине… Одним словом, я затаился, стараясь ничем не выдать свое присутствие, переждать, пока они уйдут, а потом уж и выбраться из своего укрытия. Но это стало причиной того, что я невольно, сам того не желая, был посвящен в страшную тайну...

Рассказчик отхлебнул вина, Сэп при этом не сводил с него немигающих глаз. Теперь они поменялись местами.

— Я, мой друг, стал свидетелем заговора. Страшного заговора! Эти люди строили планы относительно того, как отравить… Короля!

Сэп невольно вскрикнул, сидящие за ближайшими столиками подозрительно покосились на странную, шушукающуюся между собой пару. Том понимал: то, о чем он сейчас поведает другу, не предназначено для посторонних ушей, потому-то и снизил голос и подсунул стул ближе к Сэпу.

— Да, дружище, я не лгу. Они еще не знали, как совершить задуманное, они только советовались, спорили, предлагали собраться через некоторое время снова и обсудить все более основательно. Но уже было немало сделано! И главное: ими уже была запасена колба с ядом, предназначенная для короля! И где бы, ты думал, она хранится? В одном из подземелий замка Мак-Гроу!

Сэп снова едва не вскричал от неожиданности, но сдержался и оглянулся по сторонам. Все уже забыли о них, и каждый занимался своим делом.

— Вот это да!

— Да, мой друг, все именно так. Я многое понял из их разговора. А, главное, услышал много имен. И в первую очередь Джекоба Кэртингтона. Он присутствовал на этой террасе, к нему обращались чаще всего. Я понял, что он главенствует в этом разговоре, потому-то и запомнил его имя. Вспомнил, что именно его представляли как гостя из графства Бэдфордшир. — Том откинулся на спинку стула, как бы позволяя себе отдохнуть после исполненного долга. — Звучали там и другие имена, в том числе и барона фон Гэнтера. Эти господа в состоянии опьянения излишне болтливы. В этом я убедился и тогда, и теперь, когда ты мне поведал рассказ рыбака, спасшего тебя.

Друзья дружно, не сговариваясь, подняли кружки, но, заметив, что они уже пусты, заказали еще вина. Сэп снова потер подбородок.

— Ты наверняка спросишь меня, как же это я, при моем-то обостренном чувстве справедливости, оставил это дело без последствий? Да, ты прав, я не дал ему ходу, но на это были свои причины. Хотя поначалу, слушая этот подлый заговор, я сгорал желанием наказать негодяев. Однако поначалу помешали важные для меня дела, ну, а дальше некоторые раздумья привели меня к мысли о том, что вмешиваться в это дело не стоит. Только не удивляйся и не делай большие глаза. Я ведь знаю, что политикой ты не интересуешься, чего не скажешь обо мне. Питал бы я сыновнюю любовь к Карлу, то все обстояло бы иначе. Но вся беда в том, что я глубоко сожалею, что со смертью Елизаветы иссякла династия Тюдоров. Стюарты же… Возможно, я и ошибаюсь, но уж больно многое мне не нравится в том, что меня окружает. Батюшка нынешнего короля, покойный Яков, тоже, по моему разумению, не ахти как много пользы принес для государства. То, будучи сам ярым сторонником католической церкви, наломал столько дров в вопросах веры и религиозных общин, что черт ногу сломит, то непомерно повысил расходы на войны с Францией и Испанией, от чего цена на деньги катастрофически упала. Теперь вот и Карл туда же. Не выполняет данные обещания, без парламентского согласия взимает налоги. Народ отказывается платить — пошли принуждения. Насильно начали забирать в солдаты и матросы, сажать в тюрьмы. Подписал, подлец, Петицию о правах, а когда парламент потребовал ее исполнения, распустил его, а самых ярых противников засадил в тюрьму. Ты только посмотри, кто у него теперь в советниках ходит: бывший вождь оппозиции Томас Вентворд, возведенный недавно в звание лорда Страффорда, да архиепископ Лод, помешанный на католицизме. Вопрос вероисповедания для него превыше всего. Он, видите ли, считает, что англиканская церковь должна стоять ближе к папизму, нежели к протестантизму, поэтому жестоко преследует кальвинистов-пуритан. Да и вообще, кто восстает против их политики, тех ждут тяжелые наказания и казни! Вот потому-то, мой друг, я не бросился сломя голову спасать жизнь короля. Я вообще уверен, что рано или поздно, если он будет продолжать в том же духе, его не только захотят тайно отравить, а вполне законно казнить! Прости меня, Господи, за крамольные мысли мои!

Друзья дружно отпили из только что поднесенных очередных кружек с вином.

— Но не думаю, что Кэртингтон стал уж прямо-таки ярым сторонником справедливости. Скорее всего, его, или, вернее, их, заговорщиков, преследуют какие-то меркантильные интересы. Но знать, какие именно, мне, право слово, ни к чему. Это меня мало волнует. Для меня главное то, что мы это обстоятельство используем в своих целях!

Сэп удивленно взглянул на собеседника:

— К чему ты клонишь?

— Да к тому, что с этого момента в игру вступаю я! Я — Том Пэтмор! И посмотрим, что у меня получится! И поглядим, у кого кость окажется потолще!

— И ты что-то задумал?

— Конечно! Это будет грандиозное представление, обещаю тебе! Выпьем же за успех!

— О! Кого я вижу?! Бэн! Не иначе, как с весточкой от старухи Милли? Ой, чует мое сердце, что подобрала она нам отличного шута, ой верю, что повеселимся мы сейчас на славу!

— Так, так! Точно так, господин!

Низенький, но довольно-таки упитанный человечек поспешил еще издали порадовать своего хозяина и поддакнуть ему. Он по смешному быстро перебирал ножками, и вскоре уже стоял за спинкой кресла того, к кому так спешил. Дышал он быстро, никак не мог перевести дух, потому-то и говорил с остановками:

— Фрукт, позвольте доложить, попался отменный. Надрался до неприличия — сорит деньгами налево и направо, ругает нас, мол, что за дыра у вас? У него, дескать, роскошный дом, а ему предлагают ночевать в такой лачуге! Одним словом: при деньгах он. Пользы от него можете извлечь, хозяин...

— Не болтай, дурак! Не твоего ума дело!

— Прошу прощения, хозяин. — Бедолага весь съежился, от чего стал еще ниже. — Мы доставили его, тепленького, прямо с постели, в привычное место, так что он в вашем распоряжении.

Крохотный толстячок позволил себе услужливо хихикнуть. Толстые щеки его часто и мелко подрагивали. Снизошел до смеха и хозяин застолья. Но только вот его «ха-ха» были медлительны и размеренны, с довольно длинной паузой после каждого звука. Столь же толстые, лоснящиеся от жира, щеки также тряслись, но редко, мерно, в такт смеху. Можно было, не видя этой сцены, а, только слыша ее, безошибочно определить — кто есть кто среди этих двоих.

— Ну, так что: развлечемся, господа, а?!

«Господа» удовлетворено зашумели. Да, видимо, размяться немного им уже давно хотелось. Ведь столько съедено, столько выпито! На огромном столе, за которым восседала эта компания, уже отчетливо просматривались поблескивающие донышки еще недавно наполненных до краев сосудов и прочей утвари. В той тарелке темнели остатки недоеденного паштета из красной куропатки, на той белели бока обглоданных костей фаршированной индейки, в том, опрокинутом набок фужере, ранее находилось вино, поскольку небольшая лужица, образовавшаяся на столе, была темно-красного цвета.

— Пойдемте, господа! Вас ждет самое захватывающее развлечение, которое я могу предложить вам в своем замке!

Все дружно потянулись к знакомому уже месту. Походка некоторых была весьма неуверенной: давало о себе знать непомерное количество возлияний. У каменных ступенек лестницы, ведущей к подземелью, образовалась своеобразная толчея. Гостеприимный хозяин добродушным голосом призывал всех успокоиться:

— Не спешите, господа! Понимаю ваше нетерпение, но волнующее зрелище от вас никуда не денется! Прошу! Прошу всех спуститься вниз!

Горящие факелы, воткнутые в кронштейны, укрепленные на стенах, освещали путь возбужденных людей. Кто-то оступился, чертыхнулся, но людской ручеек не остановился: все спешили к смотровым окнам.

А вот и они! Каждый, толкаясь, спешил занять место поудобней, каждый предвкушал нечто необычное. Особенно старался барон фон Гэнтер:

— Прошу прощения, но это мое любимое место — отсюда лучше видно рожи этих загнанных шакалов. Побыстрее бы перейти к комнате пыток!

— Успокойтесь, любезный барон! — Лицо Кэртингтона расплывалось в добродушной улыбке. — Вскоре перейдем и к этому виду развлечений. Запаситесь терпением, занимайте места поудобнее.

Все дружно прильнули к смотровым окнам, и на некоторое время воцарилась тишина. Впрочем, она тут же уже была нарушена:

— Позвольте! А где же новоприбывший? Там никого нет!

Все еще дружнее прильнули к окошкам, более пристально вглядываясь в полумрак каменного мешка, раскинувшегося внизу у их ног.

— Действительно, никого...

И вдруг под сводами подземелья загремел страшный громовой голос, от которого все содрогнулись:

— Я призрак замка Мак-Гроу! Я воскрес из мертвых и явился для того, чтобы покарать негодяев, и заставить их ответить за свои преступления!

Это было настолько неожиданно, голос звучал настолько угрожающе и таинственно, что буквально у каждого, кто собрался посмотреть «волнующее зрелище», душа ушла в пятки.

— Ч… Что это? — Растерянно протянул кто-то.

— Что это за шутки?! — Голос Кэртингтона был более твердым. Видимо, он больше других сохранял самообладание. — Кто посмел хозяйничать в моем замке?!

— Это не твой замок, мерзавец! — Снова загремело над сводами подземелья. — Это мой замок! Я его воздвиг! Это мое творение! Все эти долгие годы и столетия мой невидимый взор следил за тем, что творится в стенах замка! Мои потомки вершили иногда здесь дела, с которыми я не был согласен, но это были мелочи по сравнению с тем, что вытворяешь ты, мерзавец, недостойный считаться моим, хотя и далеким, потомком! Гнусности твои достигли таких размеров, что я не мог больше терпеть и восстал из мира мертвых! Ты считал, что все злодеяния твои останутся безнаказанными? Нет! Пришел миг расплаты! Трепещи, ничтожество!

Все сбились в кучу, жались друг к другу, стараясь укрыться от беды за тело ближнего. На их лица страшно было смотреть — все они были обезображены гримасой ужаса. Кто-то истерически взвыл, что еще больше подействовало на психику. Лишь Кэртингтон не унимался:

— Успокойтесь! Никто ничего не сможет доказать: будь это дьявол или человек во плоти. Нет никаких следов и доказательств того, что мы… Гм… Успокойтесь, говорю вам!

— Да нет же, господин Кэртингтон, успокаиваться вам как раз и ни к чему. Особенно тебе, подлец! Доказательств, говоришь, нет?! Есть доказательства! Есть овраг, в который вы сбрасываете трупы несчастных, есть расписки от них, свидетельствующие о том, что они завещали свое наследство другому. Нетрудно догадаться — кому, нетрудно сопоставить факты, нетрудно все проверить и до всего докопаться! Час возмездия пришел!

И в это время под сводами подземелья раздался жуткий, пронизывающий не только сознание, но и тело вой. Этот вой был всем им знаком и раньше, но если тогда он звучал для них «сладкой музыкой» в унисон со стонами несчастных, то теперь бумерангом ударил по им же самим. Кто-то сам протяжно взвыл от страха, кто-то по той же причине потерял сознание и лишь только хозяин замка старался предпринять очередную попытку как-то разобраться во всем. Он бросился к знакомому рычагу, сделал несколько движений взад-вперед, но вой продолжался. Да и ходил рычаг свободно, без нагрузки, словно какая-то неведомая сила отсоединила одну из многочисленных тяг, приводящих механизм и заслонку в нужное положение, и теперь управляла этой заслонкой сама. Кэртингтону стало страшно. Он впервые почувствовал, что в его замке, где он все и вся считал своим, нечто перестало подчиняться ему, и угроза этого невидимого врага относительно того, что он, Кэртингтон, уже не является владельцем замка, начала обретать реальные очертания. Колючий холод пробежал по спине. Однако он все же старался овладеть собой:

— Успокойтесь, господа! Я в этих краях полноправный хозяин! Я куплю любой суд и любых присяжных, ежели до них дойдет дело! Все обойдется!

— Да?! — Вой поутих, и слова невидимого призрака стали слышны более отчетливо, словно он этого и добивался. — Ты, глупец, видимо, так и не понял, с кем имеешь дело?! Это ты присяжных можешь купить, судью — они все смертны и подвержены земным соблазнам. Но я ведь не из мира живых! Неужели ты не понял, что имеешь дело не со свидетелем, которому легко заткнуть рот достаточным количеством золота? Из царства мертвых, призраков и духов я вижу все! Все!!! Понимаешь?! От моего пристального взора не могли укрыться не только твои действия, но и твои помыслы! Купишь присяжных, говоришь? А сможешь ли ты купить… короля?!

— Дьявол! — вскричал кто-то. — Сущий дьявол! Он действительно воскрес из мертвых! Ему все известно, от него ничего невозможно утаить!

— Молчать! — вскричал Кэртингтон. — Что вы болтаете! Возможно, о короле упомянуто просто так, случайно, к слову. Возможно, ему неведомо, что мы...

Джекоб осекся, прикусив язык и ругая себя за опрометчивость. Но голос из темноты развеял его сомнения:

— Это мне-то неведомо?! Да ты совсем глуп, как я погляжу! Я ведь говорил тебе, что от меня нельзя ничего утаить! Представляете, что сделает с вами король, ежели узнает, что вы вынашиваете планы, чтобы его… отравить!

Снова вскрики, снова перекошенные от страха лица. За всю свою жизнь эти люди не испытывали и сотой доли того страха и отчаяния, что они испытывали сейчас. Лишь только неугомонный хозяин замка пытался бороться с обстоятельствами.

— Клевета! Вранье! Это наклеп! Никто не сможет доказать это! Мы не боимся тебя, призрак!

— А зря не боитесь! Доказательство-то есть! Колба с ядом, а на колбе сургучная печать, а на печати-то твой герб, Кэртингтон! Доказательства есть, любезнейший!

Челюсть Джекоба отвисла и мелко дрожала. Зубы стучали настолько громко, что было слышно эту своеобразную барабанную дробь даже в самом отдаленном уголке подземелья. Но твердости и характера у этого человеке хватило бы на десятерых. Он по-прежнему не сдавался:

— Разбить колбу — и никаких следов! За мной! Уничтожим все следы!

Не будь толпа так напугана, она бы поняла, что, углубляясь дальше в глубь подземелья, подвергает себя еще большей опасности. Но обезумевшая толпа потому и называется обезумевшей, что все делает «без ума». К тому же, все были настолько растеряны, настолько остро чувствовали свою беспомощность и незащищенность перед этим страшным дьяволом, вторгнувшемуся в их жизнь, что готовы были последовать за кем угодно, в ком бы они увидели свою защиту. Решимость Кэртингтона создала в их глазах иллюзию, и они со всех ног, гурьбой бросились за ним. Они долго бежали по каменным ступеням лабиринтов подземелий замка, толкая друг друга и топча упавших. Правила великосветского поведения и прочих этикетов напрочь улетучились. Каждый думал только о себе.

А вот и искомая комната. Кэртингтон вбежал в нее первым, бросился к огромному кованому сундуку, стоящему в углу, торопливо отбросил крышку и… онемел. Сундук был… пуст!

— Дьявол! — вновь раздался истерический крик. — Дьявол!

— Посмотрите! — отозвался кто-то более внимательный или более владеющий собой. — Там внутри какие-то бумаги!

Кэртингтон извлек лежащий на дне огромный лист бумаги, поднес его ближе к глазам и принялся читать:

— «Я, достопочтенный дворянин Джекоб Кэртингтон, завещаю свой замок, все свое движимое и недвижимое состояние господину Сэпу Гренвулу»… Что за чертовщина! Что за шутки?!

В это время дверь за спинами столпившихся вокруг оратора людей со страшным грохотом захлопнулась, и все услышали, как со столь же громким лязгом по ту сторону дубовой, кованой железом, двери задвинулся засов. Все похолодели. Кэртингтон выронил из рук бумагу — он понял, что это значит, и по-настоящему испугался. Более слабонервные сразу же бросились к двери и принялись остервенело тарабанить в неподвижную груду железа, а он вперся тупым взглядом в пинаемый этими глупцами металл и понимал: вот теперь-то спасения ждать действительно нечего. Если в миру он мог легко подкупить закон, обойти его, или просто преступить через него, то, как можно обойти эту дверь, а уж тем более перешагнуть ее? Ежели в миру он мог легко подкупить любого судью или присяжных, то этот незримый призрак был, вне всякого сомнения, неподкупен. Всем своим нутром Джекоб понимал, что пощады ждать просто глупо.

— Это конец...

Кто к этому времени и сохранял пусть даже маленькую надежду на чудо, надеясь на хладнокровие и всемогущество хозяина замка, теперь же, услышав из его уст приговор самому себе, а, следовательно, и всем остальным, окончательно пали духом и запаниковали. Некоторые бросились к дверям, упали на колени и взмолились:

— Пощади!

Громовой голос за дверьми не заставил долго ждать:

— Что?! Пощады просите? А ведь те несчастные тоже просили! Вы их жалели?!

Новый крик отчаяния вырвался из уст пленников, понимая, что разжалобить призрак все равно, что заставить плакать холодный и бесчувственный камень.

— Кости этих несчастных до сих пор валяются в подземельях замка. Обещаю вам: в этой комнате будут храниться кости палачей этих несчастных!

Кто-то потерял сознание, кто-то истерически взвыл.

— У вас только один шанс! — При этом все вмиг утихли, дружно превратившись в слух. — Своих жертв вы обирали до нитки: отнимали у них дома, недвижимость. Теперь пришло время отдавать долги. В сундуке вы найдете и бумаги, и чернила, и список тех, на кого вы должны переписать теперь уже свое имущество. Притом все! Слышите? Все! До последней щепки! А сами отправитесь в монастырь замаливать свои грехи до дней ваших последних. Только в таком случае вам будет дарована жизнь, только в таком случае вы будете выпущены из этого подземелья. А иначе… Вы будете погребены в этом каменном мешке заживо. Он будет служить вам усыпальницей, погребальным склепом.

— Нет! Ты не посмеешь!

— Ну, нет так нет. Мне спешить нечего. Я уж не одно столетие брожу по подземельям замка. Поброжу еще недельку-вторую. Вот тогда и встретимся...

С тех пор прошло не одно столетие. Говорят, эту историю и сейчас можно услышать в тех краях, только за такое долгое время она, передаваемая из уст в уста, из поколения в поколение, обросла множеством слухов и домыслов. Ведь каждый рассказчик норовил добавить к рассказу что-то свое. Поэтому-то единой трактовки тех событий теперь уже не сыщешь. Одни говорят, что весь этот финальный маскарад в подземелье замка придумал и осуществил неугомонный искатель приключений Том Пэтмор, который и за своего друга отомстил негодяям, и проучил их на всю оставшуюся жизнь. Другие уверяют, что это все дело рук настоящего привидения, которое до сих пор бродит по опустевшим подвалам полуразрушенного замка и присматривает, чтобы ни в замке, ни в его окрестностях не творились всевозможные злодеяния.

Что касается дальнейшей участи Кэртингтона и его дружков, то призрак таки уморил их голодом. Не в силах больше терпеть, те подписали все нужные бумаги и были выпущены из подземелья. Однако это не означало, что они обрели полную свободу. Призрак продолжал уверять их в том, что он всевидящ, мол, что если заметит, что кто-то нарушил обещания и покинул обитель монастыря, в который они все дружно отправились, он немедля расскажет о заговоре королю и тот жестоко расправится с заговорщиками. Одни утверждают, что вся эта нечестивая компания так и завершила свои последние дни в монастыре, другие уверяют, что отправились в монастырь все, кроме Кэртингтона, не желавшего расставаться с замком. И хотя там обитал уже совсем другой хозяин, Джекоб тенью бродил ночами по замку и окрестностях, и выл от досады и злобы на судьбу, которая сыграла с ним столь злую шутку. Третьи уверяли, что и сейчас на развалинах замка можно увидеть по ночам призрака, наводящего на всех страх и ужас.

… Я услышал эту историю из уст матери в далеком детстве. Я тогда просто обожал подобные истории. Особенно любил длинными зимними вечерами при тусклом свете мерцающей керосиновой лампы слушать сказки и рассказы матери о привидениях и нечистой силе, о ведьмах и прочей нечисти. Особого куража поддавало и то обстоятельство, что за окном в это время завывала вьюга, что становилось фоном происходящего, озвучивало мамин рассказ. Я жался своим маленьким тельцем то к ней, то к теплой, хорошо протопленной, печке, и происходило чудесное раздвоение: телом я вроде бы был здесь, в тепле и уюте, а мыслями и фантазией был там, в круговерти событий, среди таинственных призраков, среди стен мрачного замка, в бойницах которого завывает ветер.

Эта история была рассказана наряду с другими сказками, и я был глубоко уверен, что и она не что иное, как сказка, только подана слушателю под более реалистичным соусом. Но недавно мне по делам пришлось оказаться в далекой для меня Англии и именно в тех местах, где происходили события этого предания. Увлеченный делами, я и не вспоминал о нем. Лишь только когда полностью освободился и сообразил, что до отлета самолета еще довольно много времени, и не помешает, наняв такси, поколесить по здешним местам и полюбоваться его достопримечательностями, я, уже сидя в автомобиле, вдруг вспомнил о замке Мак-Гроу. Конечно же, не устоял перед соблазном спросить таксиста: знает ли он что-нибудь об этом деле? Я ни минуты не сомневался, что сейчас буду поднят на смех: мол, что это еще за бред такой? Каково же было мое удивление, когда он ответил на мой вопрос утвердительно. Мало того: по его словам остатки руин замка находились не так уж далеко, и он выразил готовность отвезти меня туда. Однако, чем ближе мы подъезжали к обусловленному месту, тем медленней катилась наша машина. Это не ускользнуло от моего внимания, и я не замедлил сказать водителю, чтобы он поторопился. Он сначала начал ссылаться на легкие неисправности в двигателе, но потом, правильно растолковав мое дипломатичное покашливание, признался, что дело идет к ночи, а людская молва утверждает… Одним словом, я снова услышал легенду о до сих пор обитающем в замке привидении. Но если это отпугивало от замка водителя такси, то меня влекло туда ее больше. Я то и дело торопил водителя, и вскоре мы были уже на месте. Правда, тот наотрез отказался подъезжать близко к руинам, и мы сошлись на том, что он подождет меня поодаль, а я отправлюсь к замку один...

Хотите верьте, хотите нет, но в тот миг у меня было такое ощущение, словно я снова попал в давнюю детскую сказку. Наступала ночь, небо багровело сумерками, на фоне красного зарева руины замка смотрелись еще угрюмей, чем они были таковыми на самом деле. Словно по заказу налетел порыв ветра, за ним последовал второй, еще более сильный, и мне показалось, что рука какого-то невидимого дирижера вторглась в размеренный ход событий, и нарочно нагнетает обстановку, чтобы произвести на меня более эффектное впечатление. Надо сказать, это ему удалось. Напрягшись, я осторожно ступал вперед, внимательно оглядываясь вокруг и, прислушиваясь ко всему, чтобы не упустить малейшей детали.

Тем временем стремительно надвигались сумерки. В моих глазах они казались неким врагом, который может застать меня врасплох и отрезать путь к спасению. Пусть это сейчас кажется смешно, но в то время мне думалось, что если я не успею возвратиться до окончательного наступления темноты, то навсегда останусь там. Это был словно какой-то гипноз, какое-то наваждение.

И вдруг случилось то, чего я ждал и не ждал. Впереди меня от темной глыбы полуразрушенной стены отделилась столь же темная тень и словно бы шагнула на меня. Послышался шорох камней и в тот же миг над головой раздался громкой и пронзительный крик-вой, от которого все оборвалось в груди.

Как я бежал назад к такси! Если бы кто мог видеть! Впрочем, в тот миг я не хотел, чтобы кто-то был свидетелем моего фиаско. Теперь же с иронией думаю: если бы там присутствовали секундометристы и зафиксировали скорость моего бега, то я бы не просто стал рекордсменом мира в беге, а и установил к тому же такой мировой рекорд, побить который вряд ли мог кто-либо после меня. Это в одинаковой мере относится и к скорости такси, которое буквально летело по направлению к городу, а таксист, все заикаясь, приговаривал, мол, я ведь говорил!

Позже, уже дома, я много думал о происшествии того вечера. Та тень могла мне просто померещиться, шорох камней мог сотворить какой-нибудь находящийся невдалеке зверек, а за вой я, тогда до предела взвинченный и напряженный, мог принять элементарный зычный крик какой-нибудь ночной птицы. Все это так. Но, все же, мысленно возвращаясь к руинам замка и ко всей этой истории, я нет-нет да и задаю себе вопрос: а не случилась ли вся эта история когда-то на самом деле?