Калейдоскоп безысходности

Он здесь уже давно. За это долгое время даже потерял точку и смысл его отсчета. Постоянное движение по кругу сводило сума и не давало возможности сосредоточиться. Иногда движение ускорялось, и тогда он почти терял сознание от того, что начинала сильно кружиться голова. Порой он все же проваливался в пустоту беспамятства. А когда приходил в себя, то оказывалось, что движение замедлилось и можно немного перевести дух. Поначалу в такие периоды он пытался изучить то, что находится вокруг него, старался понять, как он сюда угодил, и как можно выбраться наружу. Но постепенно это начинало стираться, так же как и память того, кто он в этой жизни. Дни летели, движение продолжалось.

В его странном убежище было три стены. Две стеклянные, но заляпаны грязью, и потому он не знал что находится с их оборотной стороны. От того, что он протирал и скрёб стекло, оно не становилось прозрачнее и чище. Видимо с другой стороны оно также было очень грязным. Но однажды в одно из своих возвращений в сознание, он, как всегда уже чисто машинально, протирая одну часть стены, все же нашел участок не запачканный с той, внешней, части.

На него оттуда глядел. Глаз. Человеческий, но безумно-безумный. От неожиданности отпрянул от стены и того, что там увиделось. Со страху ему захотелось это замазать и вновь ничего не видеть. Но любопытство победило, и он протер ещё шире и чище участок, и прильнул в надежде увидеть спасение и мир, который возможно открывается там, за тем, что показалось сначала ему очень страшным. Но если вдуматься, что в результате может быть страшнее, чем то заточение и непонятность положения, в котором он сейчас находится.

Там был тот же набор, что и у него. Три стены. Две прямые стеклянные и третья округлая каменная, на полу лежал человек. Судя по бороде и костюму это был мужчина. В сознании он был или нет, не понятно. Костюм был когда-то хорош, но теперь на иссушенном голодом теле смотрелся нелепо. Судя по худобе было видно, что в заточении он пробыл значительно дольше того, кто теперь наблюдал за ним из-за протёртого импровизированного оконца. По углам лежали экскременты. Их было немного, получается, что несмотря на голод, он все же давно уже не решался выходить из своей комнаты. И может быть в этом был прав.

Он отошел от прочищенной стены. Взял то, чего у него тоже было много по углам, замазал оконце. К чему видеть то, во что он скоро и сам превратится, если не найдет выхода?

Измерил длину одной стены, затем другой. Равны. Третья была почти ровна сумме этих двух. Так. Чтобы хоть чем-то отвлечь себя и не сойти сума, он сел на ледяной пол и грязным пальцем на разводах пыли и мочи начертил круг, разделив его радиусами на три равные части.

Значит за второй стеклянной стеной тоже узник. Он повернулся. Теперь понятна траектория движения и почему иногда он оказывается перед тем или иным выходом в каменной полукруглой стене. Словно крутящаяся, стеклянная дверь из той жизни, где он когда-то ходил в банк и офис.

А где-то там, в отверстии бетонной стены, есть выход, он это знал и пока ещё в силах, его нужно найти.

Иногда, когда он бывал в бессознании, то пропускал эти ниши с надеждой на спасение. А иногда из страха или брезгливости пренебрегал, так как они кишели всякими тварями. А порой в том месте, куда попадал, удавалось даже что-то съесть. Но бывало, что и съеденное, не принося пользы, извергалось в виде рвоты. Голод говорил одно, а отвращение не давало перевариться съеденному. Особенно если они ещё шевелились, когда он впихивал их в себя и жевал, едва не давясь их соком. Из таких комнат он быстро убегал обратно в привычность своей тюрьмы. В сравнении она выигрывала во всем.

Но вот в прошлый раз, когда он пришел в себя, то ухватил лишь кусочек той комнаты, что уже почти полностью закрылась бетонной стеной. Там горел свет и было тепло. Звучала музыка и голоса прекрасных женщин разносились словно песня для души. К запаху еды и вин, примешивался аромат цветов…

Его тело не пролезло в маленькую щель, и потому он вытянул туда лишь руку, чтобы как можно дольше ловить царящий там покой и мир. Но его тюрьма в её неумолимом движении сокращала его минуты счастья. Он до последнего следил за тем уютом. Почти не видя его из-за слез обреченности. Неужели он пропустил и проспал свой единственный шанс? Не может быть. Он будет есть все что угодно, питаться кем придется. Перестанет совсем спать, чтобы вновь не пропустить этот рай, но обязательно дождется вновь и попадет в него! Пусть та комната и станет за это время немножко другой, но она в своей прекрасности имеет право немного измениться.

Мечтая, он едва не лишился тогда своей руки. Неумолимая машина движущая его крутящуюся автоматическую тюрьму прижала его плоть. Хруст. Он дернул. Затем уперся ногами о пол и потянул всем телом. Куски мяса, лоскуты кожи и кровь. Но это не страшно. За то, что он теперь знал, ради чего стоит оставаться и жить, это лишь малая плата. Теперь есть смысл бороться и не сдаваться.

Во второй стене появился глазок. В него смотрели. Это было оттуда, откуда, видимо, и появился проход в ту волшебную комнату. Глаза подглядывающего смотрели не на него, а в ту часть его убежища, где только что скрылось спасение. Тень была скорее женская.

Плевать на "гостью".

Он приник к противоположной стеклянной стене, туда, куда сейчас перешла дверь во спасение. Очищал, скреб там, где только недавно заляпывал спасаясь от страшного напоминания возможности собственного будущего. Словно вид этого скелета мужчины в костюме мог повлиять на него. И передаться чувство безнадежности.

Вот, вот… Да! Глазок в который они подглядывали друг за другом.

Тюрьма соседа пуста, проход в комнату счастья почти исчез.

— Но почему он, а не Я? Почему?

Остается теперь только ждать чудо-комнату с другой стороны, когда она вновь появится и позволит прикоснуться к прекрасному. Проникнуть в то, откуда возвращаться не захочется. А до тех пор, пока она не появится, заходить в проходящие мимо каморки грязи, слизи и отбросов, ради того, чтобы выжить. И может потому сосед попал в ту сказку, что перестал существовать, а научился здесь оставаться достойным жизни. Он отказавшись от того чтобы перебиваться грязью, стал жить не просто надеждой, а ещё и верой. Вот потому и был теперь Там?

Придется ждать, пусть на это уйдет хоть вся его жизнь. Ждать и довольствоваться той реальностью, которая у него сейчас есть. Жалеть второго оставшегося с ним соседа по несчастью. Вернее, соседку.

Поддержать, и возможно самому почерпнуть из этого силы. Но не более, ведь она тоже может в любой момент предать его и бросить. Как та, которую он вырвал из своего сердца, возможно из-за которой здесь и оказался. Страх одиночества сковал его сердце льдом, но он теперь не мог иначе.

Узник развернулся. Пройдя сквозь всю свою каморку опустился возле её стены. Но не увидев глаз взглянул в щелку, которую она процарапала и наблюдала.

Разглядев в маленький просвет, только безвольно и медленно болтающиеся ноги, он понял, что она уже давно висит.

Но чудо! Светлая комната дошла по кругу до женщины, и его бывший сосед, заметно посвежевший и оживший, не бросил их. Сейчас он нежно снимал её и приводил в чувство. Главное чтобы оба узника теперь успели обратно заскочить в комнату и добраться до него!

А даже если и без них. Второго шанса у него уже не будет! Он сел в угол комнаты, откуда шло движение, в ожидании двери. Он не поступил бы как сосед опрометчиво. Ведь так можно пропустить и больше никогда не дождаться возможности спастись самому.

Он ждал долго, пытаясь понять, чего ему не хватает и почему же спасения всё нет?

Ведь раньше он мог только надеяться. Теперь же научился еще и верить!

Соседние комнаты давно опустели, а он всё сидел. Тюрьма его уже не кружила. Он понял, что она давно перестала вертеться. Теперь сама жизнь ложилась кругами и проносилась мимо него…