«Чтобы избавиться от навязчивых мыслей»

Как-то я прочитала, что чтобы избавиться навязчивых мыслей, нужно дать им имена. Спустить их на землю, к себе, лишить бестелесного перекатывания изо дня в день, когда они сверлят мозг и насилуют нервы. Ты не может убедительно сказать: «Навязчивая мысль о ненаписанном реферате, уйди». Но ты можешь сказать себе, что ненаписанный реферат — это Толик, и послать куда подальше его, будто бы бывшего одноклассника, что вспомнил о тебе лишь с просьбой написать курсовую.

«Нет, Витя, я таким не увлекаюсь и не знаю никого, кто помог бы тебе. Пока»

И вот реферат продолжает существовать, но ты помнишь о нем заочно, все еще отмахиваясь от Толика, что почти перестал лезть к тебе в голову по ночам. Некоторые мысли так и правда прогоняются. Некоторые — живут с тобой как миленькие, но укрощаются подобным методом. Так познакомимся со своими врагами в лицо, так сказать.

«Я — навязчивая мысль о любви Киррил»

Один из них — герой-любовник, неудачник, что напоминает нам: мы все еще никому не нужны. А мне не нравится быть одной — состояние полное и для меня, худой, бедной и темной.

… Я, конечно, говорю несерьезно. Я не худая, не бедная, светлая. Я умная, вполне симпатичная и интересная. Но совершенно неважно, что думаю я, если мне важно, что думают другие. Для всех я будто чужая в своей голове, обернутая слоями полотенец, покрывал, вся рябая и пушистая, как одуван. И потерявшись в лице иных, я никак не могу найтись сама. Никакой опоры, никакой реальности, все иллюзорное и ненастоящее. Вся жизнь моя, сколько я помню, проходила в фантазиях. Событие еще только наметилось карандашом в календаре, но я уже все знаю, все придумываю. Десятки вариантов крутятся в голове, диалоги — проигрываются за обе стороны. Как помешанная я хожу по комнате, читая пьесу театра одного актера. Мои роли всегда идеальны, все идет, как надо мне. Острые и забавные фразы вырываются из горла, созвучные речи «собеседника». В жизни не бывает так, и, закончив вечер, я с грустью отмечаю, сколько возможностей упустил мой реальный друг, не пойдя по тому пути, что избрала в своем представлении я. Как было бы хорошо, если бы все было так. Так. Так.

Так не бывает, но вырваться в реальность — непозволительная роскошь для того, кто не умеет принимать от нее разочарования. И вот очередной день прошел, если он важный — то порой по одному из моих вариантов, ведь их было придумано так много! Неудивительно, что реальность попала хоть в один из них, и в самый желанный, который сам дергаешь, как билет на экзамене, идешь к нему и говоришь раз за разом: «Да, да, я хочу этого, да! ». И даже если этот путь… грешен, если мораль начала теряться в лабиринтах реальности, я уже хотела этого.

Киррил хотел этого.

Раньше я была иной. Мне казалось, что все надо делать правильно. Что у меня все будет правильно. Что я смогу быть искренней и честной, что я найду того, с кем мне будет прекрасно. Но что такое «прекрасно» и какой должен был быть этот «тот» — оказалось было неясно. Интеллигентный, добрый, внимательный, пианист… Общие слова, фантазии, ничего, что имеет общее с жизнью, ведь мои желания — это мечты, а жизнь — это море, где надо найти способ и путь их воплощения. Я как недорыбак не вижу ту рыбу, что идет на крючок. Я даже не вижу, есть ли еще крючок на леске. Знаю, что тут есть рыба, что, возможно, она того качества, что меня надо — сезон, местность, условия вроде те, верно? Но я такой себе рыбак, на самом деле. Я и в рыбе не разбираюсь. Плотва, мойва, треска — все едино. Но как угодно назови ее, рыбу, она не станет тем, чем ты ее прозовешь.

Но Киррил говорил иначе. Он сладко убеждал, что вот он — твой шанс, твой вариант, твоя жизнь. Ты у цели и будешь не-одна. Но как слепой он указывал на стену, где не было ничего. И оказалось, что я ошиблась, ошиблась, спутала все на свете. Не тот пруд, не та рыба. Имя не то. Чтобы изгнать демона, надо знать его имя, а я называла все не то, не то… и он креп, креп, пока я не сломилась. И не призналась, что давно намеренно врала всем и себе, думала, что так правильно и вежливо. Будто плотве приятнее, что к ней обращаются, как к форели.

Будто этот парень несмотря ни на что лучше, чем ничего. Киррил так говорил, подпирая щечку кулаком, но это было нет так. Он мне врал, или сам не разбирался. Я точно не разбиралась в рыбе. И сейчас не разбираюсь. Но есть безумно хочется, безумно.

Иногда я вспоминаю один день, праздник, и мы сидели у вишни в саду. Редкое сборище людей для меня, все знакомые, и я будто в стае. По воде тонкой реки лениво плывут рыжие утки. На том берегу сидит кто-то еще, и я думаю, что они думают о нашей музыке и песням под гитару. Это хорошие песни, но не все же готовы терпеть кусок полевой жизни. А это был именно он: старая кампания, гитара, алкоголь, шутки и шлепки по разным местам.

Я знала, что мой объект не придет. И все равно — вот он будет, и мы поговорим, и я сделаю то, и это, или еще что-то. Если он будет один, то может и мне перепадет его милость. Падальческая милость с чужого стола, заказанного на другую, но коль сегодня он свободен…

…и рука бы так кстати пришлась на мое колено. Просто касание кожи…

… отойдем от толпы, как будто по делу — и все всё поймут, — а он прижмет к себе, крепко-накрепко, и меня отпустит тоска моя.

… ну или не нужно. Чем дольше с ним, тем больше человеческого в нем. Я болтаю с другими, и тут мне звонят. Я отвечаю, называя чужое мужское имя и болтаю, пока он думает, что и я нашла себе кого-то, наконец. Мне приятна даже эта мысль о его гипотетической ревности, как будто это делает меня ценнее.

А я ведь Лариса, Лара, Ларисочка. Чайка мелкая и приставучая, вещь, может еще не дорогая, но вещь, что может только повышаться в цене. Ведь ниже пока еще некуда…

… а можно назвать и его имя. Как будто у меня есть еще один друг, такой же дурак как он, и все они такие, тезки его. Дураки, дураки…

Люди замкнуты до прикосновений. Почему-то чужая кожа до сих пор такая роскошь, хотя, по факту, ничего нет в ней, такая же, как и у всех. Даже взять за руку, соприкоснуться пальцами можно с определённого момента дружбы. Но это и делает такие минуты событиями, что подымает ветер внутри. Чем реже счастье, тем оно острее, и каждый раз, когда чужая дерзость ложиться теплом на колено или запястье, я словно побеждаю в гонке за человечность, в гонке против заборов и дверей. Против этих дурацких законов морали, что делают человеческое взаимодействие театром, где лишнее движение становится предметов пересудов.

И Киррил шепчет: «Давай, ну же, сделай это… никто не заметит, если это будет выглядеть как случайность, но взгляд… он покажет, какая ты скромница».

… Он не пришел, конечно. Но все нормально, ведь я взрослый человек. И здесь все взрослые, с парами, женатые и почти женатые. Я одиноко позволяю себе флиртовать с тем, кто позволяет мне позволять. Не могу удержаться. Друзья в ряд сидят, кто-то ушел в сторону к гитаре. Девушки как на жердочке на краешке скамейки сидят и болтают, а я, выпав из их ритма, стою у порога веселья, попивая из банки энергетик. Сегодня должна быть трезва, но энергична.

Еще человек в стороне, отошедший от всех, но тоже пьющий из банки, только пиво. Чем-то похож на брата, но с червоточинкой. Куча историй бегало вокруг него, про его безумства. Дай боже не пересекались с ним никогда, думала я. А вот он сидит, говорит низким взвешенным голосом. Именно низким, таким, каким не говорят с чужими. Когда хотят быть приятными и милыми, говорят высоким голосом. А он спокойно курил и пил из банки, то в, то вне коллектива.

Меня поразило это спокойствие. Мне захотелось поговорить с ним.

— А мы ведь с тобой еще не знакомы, — сказала я. Он правда пришёл, не поздоровавшись со мной.

— Да?

Мы обменялись именами. Он спросил:

— Мне кажется твое лицо знакомым. Мы не виделись раньше?

— Нет. Я только слышала о тебе.

— Вот как.

Диалоги выходили короткие. Я не знала, о чем говорить, и перекинувшись парой фраз, отступала в присущей мне манере. Мне было важно не болтать, но показать себя. Остаться в памяти как кто-то. Есть у меня такая слабость.

Как и чужое внимание. Отделившись от остальных однажды, этот парень решил свою судьбу. Киррил стоял с табличкой: «Флирт в народ». Я слушала вспыхнувшую ругань как анекдот и просила Киррила заткнуться и не лезть мне в голову с тем, чтобы я залезла в голову невинному парню.

«Мне там нет места, ты успокоишься или нет? » — кричала я.

«Я спокоен, я спокоен и пожевываю попкорн в ожидании твоих действий…»

Чем больше этот парень пил, тем больше я замечала, что он приближается ко мне. Это льстило, хотя осознать влияние алкоголя и наличие девушки мне давало слишком много для осознания необходимости перестать. Но я чувствовала себя пьяной от того, сколько пили вокруг. Алкоголь лился не в мое горло, но я хмелела и веселела, ноги наливались ватой. На сад опускались сумерки, освещенные красивыми огнями города вдали: ТЦ, фонари, мигают машины… Мир оживает по ночам, когда шум и свет становятся вынужденным и по-настоящему четким. Каждый гудок слышен в тишине, каждый луч режет глаз как нож.

А я знала, что грешно наслаждаться этим, и тем, как в метро, по пути на квартиру одного из нас, парень подсел ко мне, соприкоснувшись локтями. Я уже не стеснялась вступать с ним в прения, шутить, дерзить. Мой юмор основан на дерзости, и я ляпаю все, что придется к месту, уместная шутка.

— Хочу пива. Если не будет пива, я уеду, — сказал он, скучая в кресле уже на квартире друзей. Мы все тут, но двое из нас уехали за едой и алкоголем. Прошел час, а их так и нет.

— У тебя в рюкзаке есть еще банка пива, — сказала я. Я сама положила ее туда еще в метро. С его просьбы же.

— Нет.

— Нет, есть.

— Нет.

— Возьми рюкзак и проверь.

Полный недоверия, он принес рюкзак и вернулся.

— Если я проиграю, то я проиграю. Если ты выиграешь, то я расцелую тебя.

— Пожалуйста.

Он расстёгивает рюкзак, и магическим движением руки вытаскивает оттуда бутылку пива. Мое выражение лица говорит ему: «Удивительно! ».

— Нет, целовать я тебя, конечно, не буду.

И я кивнула, а вот Киррил сказал: «Это было бы ничего страшного». Ничего страшного поцеловаться с чужим парнем. Прекрасно.

Прекрасно.

Когда у меня спросили в тесте на грех, кем бы я была: библиотекарем, домработницей и кем угодно еще, я не помню, и в общем я выбрала хозяйку борделя. Конечно, мой грех оказался похотью.

Но, к счастью, Киррил подавился своей победой, когда парень уехал очень быстро, уже терявший связь с реальностью. На прощание мы все обнимались (вот, вот сигнал близости людей! ), и он обнял меня. Прошла пара секунд, я отпустила его, но он держал. В итоге это длилось минуту, наверное, и такое удовольствие гладить мужскую спину, обнимать людей! Такой голод прикосновений вполне нормален и общий для многих; мое счастье, что я могла утолить его.

— Вы все уроды, — сказал парень на прощание. — Кроме дам, вы прекрасны, — добавил он, и закончил фразой: — Но я все равно вас всех ненавижу.

После чего исчез.

Вот такое приключение, с занятым парнем, чья девушка уехала из города.

Киррил хлопал стоя.

… Все это неважно. Я еще молода, соответственно, спешу вперед судьбы, но как только проснулось нечто, дыра черная внутри, — она так и зияет, затягивает каждый образ в голову. Влюбляюсь, влюбляюсь во всех и так сладко, так прекрасно видеть их, думать… И льщу себе, будто я тоже их всех привлекаю, будто я им нужна. Нет, кому-то правда нужна, кто-то даже любил меня, но я не согласна на что-то одно. Я хочу и любить, и быть любимой, на крайний случай — можно и первое лишь, ведь в этом суть горения, а не тления. Нравится мне чувствовать что-то, будто я живая, а не кукла какая-то! Нравится.

Пока фаворит моего сердца — самый, конечно, спонтанный и неподходящий вариант. Но разве могло быть иначе? Киррил бросил меня к нему в объятия, его — в мою голову. После встречи с этим объектом я поняла, что такое любить. Что такое быть оставленной. Какой человек мне нужен. Он сказал мне: ”Ты просто не любишь быть одна. Это нормально”.

Объект мне сказал: «Слушай, не надо, оно того не стоит».

Киррил ответил: «Нет, все будет хорошо, он изменится».

Объект сказал: «Не хочу тебя мучить».

Киррил улыбнулся: «Значит мы будем мучиться без него! ».

Я перебила: «Хватит, у него своя жизнь и свои дела, мы не можем лезть к тому, кто просто подвернулся под руку. Спасибо ему, никаких претензий, но это безумие»

Киррил заткнул мне рот: «А ты не лезь, это мужской разговор».

Поэтому я падаю все ниже в кроличью нору. Я хочу и мыслю рационально, но Киррил лезет и наполняет голову фантазиями, где все хорошо. Он будто обещает мне это, и ничего не дает.

… хотя он все равно пока единственный мужчина, что меня удовлетворяет. Я спокойно делаю вид, что счастлива хоть внутри себя, и не ругаю малого. Иногда он захватывает на парах, тогда я пропадаю из реальности, пропустив точку невозврата к материалу лекции. Все затухает. Зажигается софит. Сцена пошла. Дубль миллионный. Я и он, и завистливые взгляды остальных. Я никому ничего не должна. Все уже произошло, и я обдумываю детали того, как все будет хорошо.

В фантазиях обитать спокойнее, чем вне них. В этом суть, что реальность — это путь, и нужно что-то делать, быть кем-то, да, да… Но никто не запрещает погружаться в зону безопасности, где все прекрасно.

Где я встречаюсь с пианистом. Мы весело проводим время на квартире, он играет мне на синтезаторе… Я протестую против Моцарта, но одобря, Рахманинова и Шостаковича. Сначала, конечно, мы были друзьями, но медленное, непреодолимое влечение, понятное с самого начала, переносит все это на новый уровень. Поцелуй ночью, вечные ночевки, 12 часов перестроечного кино.

Шуточки.

Алкоголь.

И мне абсолютно все равно, кем быть и что делать. Это великое, распростертое чувство гавани. Когда тыл закрыт. Я пристроена.

Мне нужно знать, что в этой сфере все хорошо.

Ни дружба, ни учеба, ни карьера не закроет этот фланг, и пока я одна, я веду борьбу на два фронта: с собой и внешним миром…

Но тут я краем уха слышу то, что нужно записать. Киррил испаряется, хоть и не так быстро, и мне почти надо отогнать его рукой как дым. Нужно писать, писать конспект и не думать о левом, чтобы не пропасть.

В отличие от Киррила, этот мир не эфемерен. И экзамен тоже.

И вот я хожу по кругу, где все прекрасное ненастояще, все действительное не удовлетворяет, все искомое за тридевять земель. Киррил толкает на глупости, делает дурочку из меня, заставляет флиртовать и тянет, тянет к теплой коже людей. Но он же и держит на плаву. Поэтому он — элита, вечный спутник мой. Как говорил Ван Гог, «Нет ничего более подлинно художественного, чем любить людей».

Так вот, спасибо Киррил, что я люблю людей, но, в первую очередь Киррил, я хочу любить себя.

Поэтому пока, зайчик, не изводи меня, взрослая девочка разберется сама, в пустой квартире и чашкой кофе в руке.