Начало

Дороги выживших

Манаков Н.О.

Самара 2017

Цивилизация — всего лишь тоненькая лаковая пленка.

Стивен Кинг «Мобильник»

I

Эта история началась за долго до того, как он потерял счет времени. За долго до того как он сбился со счета знойным дням и холодным ночам. За долго до того, как забыл куда он идет.

Где-то в середине июня.

С последним самое сложное. В начале пути было понятно куда идти. Он сам это решил. Хоть и не решил зачем. И не смог ответить на вопрос что его там ждет. Он просто понимал, что нужно идти. Какая-то внутренняя сила заставляла его двигаться. Совершать переходы по 20, 25 кмв день. Иногда 30, когда голод заставлял, иногда 10 когда шел сильный дождь. Позже этот путь так утомил его, что он перестал понимать зачем. Усталость висела свинцовым грузом на его плечах, рюкзак натер мозоли, пятки чувствовали каждый камешек под подошвой, а ноги гудели как туго натянутая струна. Боль уже перестала быть просто болью. Она перешла в новую фазу, смешанную со звоном в ушах от каждого шага, вибрацией воздуха от июньской жары и вибрацией мышц от усталости. Песок во рту. Или это так хочется пить, что язык рассыпался в труху, высох как сорванный лист. Вспомнилась баня. Запах веников. Когда он мылся в последний раз? Постепенно, спустя недели, зуд проходит и кожа привыкает к отсутствию горячей воды и мыла. Но вот запах. Он думал что к этому тоже можно привыкнуть. Или может нужно больше времени. Так когда? 10 дней? 11? Это был один из тех моментов, когда усталость, накопленная в организме отключает все прочие желания, в том числе инстинкт самосохранения. Как дальнобойщик, ведущий тягач из последних сил, когда до дома считанные километры, на радостях и в предвкушении сытного ужина закрывает глаза чтобы моргнуть и уже никогда их не откроет.

Мозг знает, что нельзя останавливаться, но он в бреду. Ноги подкашиваются. Нужно идти. В конце концов ему на столько тяжело поднять ногу чтобы сделать следующий шаг, что шарканье кроссовок об асфальт становится слишком громким. А когда этот звук отразился от листа металлического забора, резко пробудив от полудрёмы, его вдруг осенило — он уже пол дня идет слишком медленно. Как бы не пришлось убегать.

Печь оказалась дровяной. Большая редкость для современных домов и большая удача. Но не такая большая, как риск топить ее. Но терпеть уже не было сил. Он знал — дым привлекает слишком много внимания, разносясь ветром на много километров. Но в тот день шел дождь. Мелкий, моросящий дождь и не было ветра. Подождать до темноты чтобы не было видно откуда идет дым? Но тогда есть риск, что дождь перестанет. Он не привык рисковать. Может он потому и жив до сих пор, что всегда осторожничал.

Но рискнуть все же пришлось. Он выбрал топить пока идет дождь.

Одежда промокла насквозь и даже меньше пахла. Сколько запахов она успела впитать за эти дни, недели. Пот, дым, кровь, порох, дерьмо. Страх. Интересно, пот от физической работы и от ужаса пахнут одинаково? Почему когда бежишь дистанцию на время, со лба течет горячий пот, а когда спасаешься бегством — по спине течет холодный?

Пока он затапливал печь, в предбаннике стало тепло и одежда начала высыхать. Вонь усилилась. Надо бы снять ее. Так будет теплее и не так противно. Но подсознательно привычка всегда, в любую секунду быть готовым уносить ноги тормозила его. Не очень-то радует перспектива перепрыгивать через заборы с голым задом. Желание наконец расслабиться и просто почувствовать уют и тишину пересилило.

Дождь оказался кстати. В отсутствии электричества насос не качает воду из скважины. Бассейна с набранной водой тоже не было. Зато нашелся большой кусок полиэтилена, видимо для починки теплицы. Натянув его между беседкой и баней, давая ему провиснуть по центру, он проделал в середине отверстие и подставил ведро. За час оно наполнилось. Потом второе.

Тишина. Как редко она бывает приятной. Успокаивающей. Так тихо, что слышно как нагреваются камни. Он осторожно вылил на них немного воды. Она сразу зашипела и поднялась вверх до потолка, а потом начала медленно опускаться вниз согревающим паром. Тело еще немного подрагивало, но скорее не от холода, а от слабости и предвкушения расслабления. Вода на камнях полностью испарилась и снова стало тихо. Даже дрова в печи полностью прогорели и уже не потрескивали. Тихо.

Становится теплее. Мышцы начинают расслабляться. Он лег на полку, но потом подумал, что рискует уснуть. Это опасно. Сначала нужно помыться, тем более что вода как раз нагрелась в металлическом ведре, а распаренная кожа начала нервозно зудеть.

Намылившись с ног до головы, он вылил на себя половину ведра почти горячей, но не обжигающей воды, проделавшей столь длинный путь с небес. Снова сел на полку. Вспомнилось детство. Как ходил в баню с дедушкой. Там было много взрослых и стариков. Дедушкины друзья. Они вели неспешные разговоры с очень умным выражением лица и пили чай, замотавшись в белые простыни. А в перерывах между беседами шли в парню. Там самый заядлый парильщик выливал на камни столько воды, что уши скручивались в трубочку, а о том чтобы сделать вдох полной грудью не могло быть и речи. Но нельзя прятаться внизу у выхода, нужно показать всем что ты взрослый и смелый, и залезаешь на верхнюю полку, из последних сил терпя этот жар. Если бы в те годы он имел хоть малейшее представление об аде, таком, каким его нам описывает библия, то наверное мог бы сказать что бывал в нем. В той парной, в далеком детстве, было нестерпимо жарко, но ад начинался, когда кто-то брал в руки веник. Жгучий пар, словно языки пламени облизывали тебя со всех сторон, хотя парили веником не тебя. Ты просто был рядом. Ты просто смотрел как костлявые черти, красные от жары, с торчащими ушами, уродливыми старыми лицами, хлещут друг друга вениками и ты тихо, в уголке, молишься чтобы не оказаться на их месте, чтобы скорее кто-то первый из них решил что пора выходить и ты вместе с ним глотнешь свежего, прохладного воздуха. Но пока они не выходят и ты делаешь вид что тоже не хочешь. И терпишь.

В детстве кажется что взрослые постоянно делают то, что неприятно — пьют противную водку, едят острую аджику, смотрят невеселые фильмы, курят горькие сигареты. И мучают себя жаром. Им еще и мало, они веником машут, чтобы жарче было. Тебе это не понять. Но потом, становясь взрослее, ты сам делаешь так же.

Сначала чтобы казаться старше, а потом ради удовольствия.

Мышцы наконец согрелись и расслабились, перестав ныть. Теперь точно нельзя ложиться, а то усну.

Тишина.

Еще и темно как в гробу. Раньше в банях всегда делали окно, потому что не было электричества, и даже когда оно появилось, провести свет в баню было роскошью для многих жителей деревень и сел. А сейчас электричество есть везде. Было.

Большинство наших предков, живших на территории современной России, родились в бане. На то было несколько причин — во первых здесь есть горячая вода, во вторых высокая температура убивает большинство микроорганизмов. Хоть наши предки и не знали об этом и не имели ни малейшего представления о понятии стерильности, но что-то им подсказывало как нужно сделать. Ну и в третьих — здесь можно уединиться. Это сейчас мы живем по 2 человека в одной квартире. А раньше целая толпа ютилась в одной избе. 10-12 детей в одной семье было нормой. Вот женщины и ходили рожать туда, где нет лишних глаз — в баню.

Потом, когда человек вырастал, он ходил в баню чтобы мыться и париться. Выходя из бани, с чувством глубокого физического расслабления и удовлетворения, с чистым телом и душой, он говорил "хорошо… как заново родился!"

Тишина.

Нужно поискать новую одежду. Стиркой заниматься нет времени. Может консервы какие. Свериться с картой и рано утром в путь.

Отсидеться бы денек, набраться сил. Выспаться.

Завтра решу.

Интересно, дождь еще идет?

Кажется капли по крыше. Это хорошо. Если будет лить и завтра, то это будет поводом отсидеться еще один день.

Тишина. Когда долгое время не слышишь человеческих голосов, звуков проезжающих автомобилей, звонящих телефонов, паровозных гудков, телевизоров, радио, да просто звука капающей из крана воды, то постепенно кажется что в мире наступила тишина. Начинаешь прислушиваться к каждому шороху, тем более что каждый может таить в себе смертельную опасность.

Столько звуков вокруг, на которые раньше не обращал внимания… Шелест листвы деревьев на ветру, словно кто-то разговаривает с тобой, направляя порывы ветра разной силы на крону деревьев. То громче зашелестит, то тише. Десятки разных птичьих трелей и свистов. Течение воды, будь то маленький ручей, тогда звук отдаленно напоминает помехи в радиоэфире, или же звук маленьких волн, омывающих песчаный берег, похожий на перелистывание страницы книги. Вода в волге пахнет арбузами. Даже звук шагов меняется от того по какой поверхности идти. Последнее время ему казалось что он ступает деревянными каблуками по каменному полу. На столько громким и резким казался ему звук собственных шагов. Болезненным ритмом он резонировал в голове.

Когда идет дождь можно закрыть глаза и представить что это помехи в телевизоре.

Даже палящее солнце звенит в ушах и шипит каплей пота испаряющейся с раскаленного асфальта.

Открыв дверь и выйдя из бани он ощутил холод. На улице было очень сыро и не по-летнему прохладно. Но холод шел изнутри него. Ведь дождь уже закончился, а тот звук, что он принял за капли дождя по крыше на самом деле шел от железного забора.

Отсидеться не получится.

Обыск дома не занял много времени. Несколько комнат, почти пустых. Тряпки, которые люди не выкидывали, а просто свозили в загородный дом, старая посуда, старая мебель. Холодильник пуст. Одна пачка макарон, варить которые не стоит, ведь это значит снова разводить огонь, снова дым, а чем это закончится даже думать страшно. Стоп. Есть газовая плита. Значит, если есть газовый баллон, можно сварить без дыма. Но баллона не нашлось. Видимо хозяева дома увезли на зиму в город, а привезти обратно не успели. Одна банка тушенки. Съем холодной, не привыкать.

Нужно подумать как выбираться отсюда. За ночь они окружат дом и единственный путь — перелезать на соседний участок, надеюсь он тоже без "жильцов", потом еще, снова через забор, а потом пару километров бегом без остановок и так до самого вечера. Обедать не получится. Остановка на ночлег, знать бы где. За ночь они снова догонят и утром снова бежать. Главное не сломать ногу перелезая через заборы. Ноги сейчас для меня все. Волка ноги кормят. А меня оставляют в живых.

Может в сарае что-то полезное найдется.

Сарай был захламлен. Пыль весела в воздухе, казалось что это просто мутная вода. Частички пыли почти не двигались и лишь от дуновения распахнутой двери затанцевали свой вальс в свете зажигалки. Уже стемнело. Свет огонька отразился в одноглазом мопеде.

Он много раз хотел передвигаться транспортом. И даже пробовал. Но каждый раз шум двигателя и шорох колес об асфальт привлекал столько внимания, что уже к рассвету их было слишком много. Они подходили к машине, внутри которой он спал, бились о стекла, двери. Поспишь в такой обстановке. Проще уснуть в машине, которая падает в пропасть. По крайней мере в ней тихо пока она падает. Однажды их собралось так много, что он с трудом смог растолкать их передним бампером. Вот если бы машину помощнее. Но это значит еще больше шума. И не известно чем это закончится. А если утром она не заведется, убежать будет не возможно.

Мопед был бы кстати. Можно попытаться уехать от них на несколько километров, а потом пойти пешком. Так у меня появится фора в пол дня. Но как на нем выехать? Кто мне откроет ворота? Если я сам, то они схватят меня до того как я успею сесть на этот драндулет. Даже пытаться заводить не буду, только шума наделаю.

Взгляд упал на блестящую металлическую коробочку размером с толстую книгу. Выглядела она совсем новой. Только небольшой слой пыли. Открыв ее он понял что ужин все-таки будет горячим. Это был походный примус. Мопед не возражая поделился бензином и Он пошел варить макароны с тушенкой.

Воспоминания

Они сидели в тени сосен, вдыхая запах плавящейся от жары смолы. Сладкий запах лета. Сидя в удобных туристических креслах на высоком, обрывистом берегу они наслаждались выходным днем, холодным пивом и великолепным видом на Волгу и Жигулевские горы на том берегу. Это был их маленький рай. На выходные. Два дня в идеальном месте. Они сравнивали его со Швейцарией, хотя и не были там никогда.

В тот день он варил макароны с тушенкой на финской свече. Берется бревно. Пенек. Достаточно устойчивый. С одной стороны, с торца делаются пропилы крест на крест глубиной 5 см, как если бы вы разрезали пиццу или торт. Потом пень ставится вертикально, пропилами вверх. Поливается жидкостью для розжига и поджигается. Горит это чудо очень долго без всяких вмешательств и подкладывания дров. Воздух поступает сбоку прямиком в пропилы и поддерживает горение, а благодаря ровному спилу бревна на него можно поставить кастрюлю, как на плиту. Так и варили.

В тот день у них было мясо для шашлыков, мангал и целый мешок угля, но почему-то захотелось макарон с тушенкой. Воспоминание из детства.

Что может быть лучше, чем вкусный обед, приготовленный на костре в кругу друзей теплым летним днем.

Он вспомнил их лица и не смог сдержать слез. Макароны застряли во рту, словно стали безвкусными, холодными, как сырое тесто. Проглотить их не было сил. Он выплюнул массу в тарелку. Слезы катились по щекам. Он уже давно привык к одиночеству, но вспомнив те выходные не смог держать себя в руках. Их глаза смотрели на него откуда-то из угла комнаты, их смех слышался ему, словно они в соседней комнате. Он достал маленькую бутылку из рюкзака.

Помянем.

Где-то в середине июня.

Вначале своего пути Он уже представлял на сколько длинным этот путь окажется, по крайней мере на карте. Две тысячи километров по федеральным трассам, которых Он старался избегать. Обходя стороной любой крупный поселок, Он делал крюк, что добавляло еще километры в его дистанцию. Городов Он боялся как огня. Он хорошо помнил что его там ждет. Там некуда бежать. За каждым новым поворотом, в каждом переулке тебя ждет смерть. Куда бы ты не пошел, тысячи мертвых глаз видят тебя и следуют за тобой. Они словно зверя загоняют тебя в угол чтобы растерзать тебя на куски и твое сердце еще будет биться когда его будут рвать зубами, а глаза будут видеть как отрываются твои конечности от туловища.

Что будет, если поместить в одну комнату кошку и агрессивную собаку? Пока у кошки есть силы она будет убегать, пытаться лезть на стену, прыгать нарушая законы гравитации. но в какую-то секунду, осознав бедственность своего положения и безвыходность ситуации, она перейдет в наступление. Острые как лезвие бритвы когти выцарапают собаке глаза в доли секунды.

Но что будет, если собак будет несколько? Кошка забьется в угол и приготовится умирать? Знает ли она, что конец близок? И что такое конец?

В середине мая.

В начале пути было несколько вариантов. Автомобиль не рассматривался. Все недостатки передвижения транспортом он осознал еще до. Часть пути можно было проделать по воде и значительную часть! Так Он и поступил. Выбрав весельную лодку поустойчивее, он сложил в нее рюкзак, запас еды и воды. Ружье брать не стал.

— Возьми, тебе пригодится!

Он промолчал. Оно слишком тяжелое и когда настанет время идти пешком, придётся избавиться от него, а это будет не простым решением. Уж лучше это сделать сейчас. Тем более столько шума от одного выстрела.

— Ну смотри, как знаешь. Нужно торопиться, они уже близко!

— Даст бог, свидимся — сказал Он и протянул руку.

— Ага. Приезжай к нам в отпуск, через год. Вот увидишь, они все подохнут от морозов!

Он снова промолчал. У него была своя теория на этот счет. Вообще в то время у всех кто еще мог разговаривать была своя теория на счет того как это началось и что теперь делать.

— Ребята, давайте быстрее, нужно выдвигаться!!!

— Думаешь сработает? — спросил он

— Уверен! Да, и спасибо за совет.

— Не за что. И не топите дом до наступления темноты.

Те кто остались предлагали ему тоже остаться. Но он не хотел. Он знал что они обречены и не потому что им не хватит дров или запасов еды до весны, а потому что не верил в их теорию о том что морозы спасут. И потому что они слишком смелые. Не осторожные. Они распрощались на берегу. Он греб на середину большой реки и видел как они запрыгнули в грузовик. У них еще куча планов. Набить кузов консервами доверху, запастись оружием и патронами, подготовиться к зиме. И главное надежно перекрыть дорогу. Это Он им подсказал. Тихая деревня, с трех сторон закрытая Жигулевскими горами, а с четвертой — Волга. И одна дорога ведущая в эту деревню и если ее перекрыть, то обойти ее будет трудно — с одной стороны река, с другой крутой склон горы. Идеальное место. И если оно все же не такое идеальное, то можно попытаться спастись по воде.

Он знал что больше никогда их не увидит. И не знал увидит ли когда-нибудь еще живых людей. С каждой секундой их становилось все меньше. Он выбрал свой путь в тот день, когда осознал что и он обречен. Никому не выжить. Это мясорубка, только зубы рвут плоть, а не метал. От них невозможно скрыться, они всегда находят тебя, словно по запаху.

Это было в мае. Он лежал в лодке, подложив под голову рюкзак. Солнце сильно пекло и грести веслами не осталось сил. Позади остался город, в котором он прожил всю свою недолгую жизнь. Буквально неделю назад там полыхали пожары. Над городом стоял черный смог. Периодически слышались взрывы. Сейчас все стихло. Издалека казалось что город не изменился. Все те же пики новостроек, трубы заводов и синее стекло купола вокзала отражало солнце. Но что там внутри? На улицах, во дворах. Может кто-то еще пытается спастись. Что с ними будет?

Несколько часов он не брался за весла. За это время лодка не приблизилась к берегу. Наоборот, она оставалась на фарватере, там, где самое сильное течение. Это хорошо. Значит ночью можно спать не боясь оказаться у берега по утру.

За последние дни ему почти не удавалось так вот спокойно сидеть и ничего не делать и лишь глазеть по сторонам. Он постоянно бежал. Спасался.

Лодка плавно раскачивалась на волнах, убаюкивала его.

Первые дни усталость не чувствовалась. Был шок и он не проходил. Он не мог спать, не мог есть. Голова разрывалась от непонимания того что происходит вокруг. Где спрятаться? Как спастись? Сейчас стало спокойно, в первую очередь от того что пришло понимание. Нужно добраться до моря. Найти остров не далеко от берега, очистить его если понадобится. Там он будет в безопасности. Можно будет делать вылазки на материк в поисках чего-то полезного. Если остров будет достаточно большим чтобы заниматься земледелием, то можно выращивать все необходимое, завести скотину. На юге, на Средиземноморском побережье не бывает холодно даже зимой. Говорят что урожай там собирают круглый год. Еда теперь взлетит в цене. Пусть и некому за нее платить.

И может быть ему удастся найти других выживших. Может быть.

Он просунул руку в рюкзак, чтобы достать что-нибудь из еды и почувствовал незнакомый предмет.

— Ну привет, сеньор Мартелль!

Алкоголь не его история, но в тот момент уже измотанный стрессом организм будто сам просил антидепрессант.

Русло реки изгибалось, и город вот-вот скроется за поворотом. Серое пятно на горизонте. Но как он дорог. Как много с ним связано. В тот момент он думал что раз он покидает этот край навсегда, то и воспоминания о нем тоже сотрутся из памяти. Казалось они, эти воспоминания, дороже всего на свете! Воспоминания о былом. Друзья, близкие. Родные.

Он открыл бутылку и сделал первый глоток.

Воспоминания…

Сколько мне тогда было лет? Не помню.

На отцовской лодке мы зашли в какой-то затон, больше похожий на озеро почти круглое по форме. Тихая стоячая вода. Солнце в зените. Штиль. Много кувшинок. Бабушка всегда ругалась, если я срывал одну, ведь они занесены в красную книгу. Что это за книга и почему она красная я плохо понимал, но расстраивать бабушку не хотел.

Мы оба рыбачили на спиннинг. Он с кормы, я с носа лодки. После обеда подул легкий ветерок и лодка начала двигаться вслед за ним. Нас слегка разморило на солнце. Отец снял бейсболку и зачерпнул ею воды. А потом одел ее на голову вместе с водой. Теплая вода потекла по его могучим плечам и спине. Его кожа была такой загорелой, что казалась фиолетовой. Он никогда не прятался от солнца, закрывал только голову.

Бывает плаваешь и чувствуешь что поверхность воды прогрелась на солнце и стала теплее температуры тела. Как парное молоко. А внизу холодная, остужающая.

Блесны летали от лодки. Одна на север, другая на восток. Бульк. Бульк. И треск сматываемых катушек спиннингов. Снова бульк, бульк. Треск катушек.

— Паааап....

— Чего?

— Паааап, смотри....

— Куда?

— Вон, смотри… это… рыба?...

Я показывал пальцем на воду, стоя на краю лодки и боясь упасть, а шея вытягивалась вперед чтобы разглядеть то что было в воде.

— Да какая рыба, бревно это.

Отец уже почти отвернулся, но тут же кинулся за веслом, единственным предметом способным ранить это "бревно". Огромный сом грелся на солнце у самой поверхности воды и лишь шевеление передних плавников выдавало в нем признаки жизни. Сказать что он был большим — ничего не сказать. Может просто я тогда был намного меньше, но рыба длинною с лодку впечатлила меня на всю жизнь.

В следующее мгновение отец уже поднимал весло двумя руками над головой чтобы изо всех сил резко опустить его на хребет сома.

Удар!

Брызги воды во все стороны! Сом на последок вильнул хвостом окатив отца с ног до головы и исчез. Все произошло за половину секунды.

Отец стоял с веслом в руке, весь мокрый и с ошарашенными глазами. Зачем он его ударил? Понимал ли он в тот момент что эта затея бессмысленна? Думаю нет. Какая-то внутренняя сила, какой-то инстинкт ловить все что живое и убивать все что можно съесть находится внутри нас. И включается этот инстинкт под действием адреналина и он же отключает здравый смысл.

Я всегда восхищался умением отца бегать по палубе лодки не спотыкаясь обо все подряд, перешагивать через ветровое стекло, нырять в люк на носу, доставать оттуда тяжеленную канистру с бензином и с нею же перелезать обратно, на корму, чтобы заправить бак. И при этом держать равновесие в раскачивающейся на волнах лодке посреди Волги. Где и я сейчас.

Где-то в середине мая.

Он зачерпнул двумя руками воды за бортом и умыл обгоревшее лицо. Кожа горела и, холодная, почти ледяная вода сначала остудила лицо, а потом все стало гореть еще сильнее. Он повторил. Помогло. Но не на долго. Вода в Волге пахнет арбузами.

На большой воде намного холоднее чем на берегу. Ночь предстоит тяжелой. Придется выбирать чем греться — веслами или коньяком.

Выбрал коньяк.

Холодно.

Куда?

Вон там что-то в дали, кажется туда.

Почему так плохо видно?

Кажется туман.

Долго еще идти?

Нужно торопиться.

Скорее.

Силы на исходе.

Нужно успеть до темноты.

Холодно.

Побегу, так будет теплее.

Бег давался с трудом. Ноги словно подкашивались. Разъезжались в стороны.

Только бы лед не треснул.

Быстрее, берег уже близко.

Плохо видно.

Чертов туман.

Быстрее!

Черт, как же скользко.

И тихо...

Казалось что темное пятно вдали, едва заметное сквозь пелену тумана совсем не приближается. Под ногами лед, это точно, но выдержит ли он?

Становится еще холоднее.

Господи, как же холодно.

Где-то каркнула ворона. И Он встал как вкопанный.

Откуда?

Где она? Надо в ту сторону, там берег.

— ты гдеее??? — закричал он

Тишина. Холодно. Тело начало потрясывать.

— сука, где ты? — чуть не плача простонал он

Ладно.

Пойду дальше.

А куда я шел?

Все одинаковое.

Куда???

Холодно...

Ноги замерзли.

Он посмотрел вниз. Ноги были по щиколотку в воде, но стояли по-прежнему на льду.

Бегом!!

Брызги воды полетели в стороны и вверх, штаны стали мокрыми и тяжелыми. Холод уже не чувствовался, только тупая ноющая боль в пальцах ног и судорога всего тела.

Мокрая одежда стала давить, тянуть вниз, словно доспехи, одетые на голое тело в мороз.

Воды уже по колено, бежать не возможно, каждый шаг дается с большим трудом. Еле поднимая ноги он словно ледокол прет к берегу. И вдруг опора ушла из под ног и Он по горло погрузился в воду. Его не просто трясло, его колотило от холода и от страха. Хотелось закричать, но дыхание сперло, Он не мог даже вдохнуть, боль подступала к глазам, но он не мог выдавить и капли слезы из себя.

Паника.

Боль.

Страх.

Куда?

— Давай руку, парень!

Он обернулся и увидел руку, протянутую из лодки. Она казалась огромной, словно медвежья лапа, большая, волосатая, но теплая человеческая рука. Он ухватился за нее и она резко и так сильно потянула его к себе, словно на другом конце руки был не человек, а зверь. Великан.

Рука вытянула его из воды по пояс и он увидел лодку кишащую крысами. Черные волосатые твари ползали по дну лодки, прыгали друг на друга, пищали, карабкались. Их было столько, что казалась, будто у лодки нету дна. Только борта и крысы. Ему захотелось отпустить руку, но она держала его крепко, словно зажала в тиски. Он уперся коленями в борт лодки, попытался вырваться, но рука не отпускала. Пытаясь вырваться из этого крепкого хвата он все же смог закричать. Сначала это был слабый, жалобный стон больше похожий на мычание, потом громче, наконец он открыл рот и закричал, сделал паузу чтобы набрать воздуха в легкие и еще громче, с новыми силами заорал.

Он все еще кричал, когда осознал что это был сон.

Он лежал в лодке свернувшись в позе эмбриона. Голова кружилась, а лоб и переносица ныли. Так бывает когда плачешь во сне. Точнее когда тебе снится что плачешь. Тело дрожало и эта вибрация мускул отдавала в голову ударом, словно палкой били по затылку. Похмелье беспощадно. У ног валялась пустая бутылка.

Судорожно рыская глазами по сторонам он постепенно убедился что крысы ему приснились и здесь их нет.

Хочется пить.

Где вода?

Где рюкзак?

Рюкзак лежал на краю лодки наполовину свесившись за борт. Он попытался встать но ноги затекли. Лодка качнулась от его движений и рюкзак еще больше сдвинулся в сторону черной ледяной пропасти.

Осторожно...

Он медленно потянулся за рюкзаком и ухватившись за лямку резко дернул его к себе.

Почему он открыт?...

Твою мать!!!!

Я забыл закрыть вчера, когда доставал...

Половины содержимого не было.

Только одежда, нож, спички, две банки консервов, крекер. Фонарь и запасные батарейки.

Остальное упало за борт. Вся питьевая вода и большая часть еды что он взял с собой.

Похмелье дополнилось досадой и начало перерастать в отчаяние.

Он зачерпнул воды ладонями. Она была такой холодной, что кожу обжигало. Он сделал глоток. Пить можно. Пахнет арбузами.

Следующий день был труднее, чем ему хотелось. Лодка несла его вниз по течению. До берега было очень далеко. Не знакомые места. Он много раз проплывал здесь на пассажирском теплоходе. Это было в далеком детстве. Погода стаяла ветреная, солнце то и дело пряталось за облаками. До обеда он лежал с открытыми глазами и смотрел как облака стремительно уносятся вдаль.

Куда они летят? Там наверху наверное так же тихо как здесь. Спокойно. Черт, как же болит голова...

Съев одну банку консервов (рыба в томате) и половину пачки печенья он почувствовал что силы снова возвращаются. Но пить воду из Волги не самая лучшая идея. Да, это не смертельно. Но расстройство кишечника не входило в его планы. После обеда на горизонте показался корабль. Спустя пару часов он уже отчетливо видел белоснежный четырехпалубный теплоход. Еще через полчаса он прочёл название — Юрий Никулин.

Он никогда не плавал на таком, только на тех что поменьше.

— плавает дерьмо, а мы ходим! — так говорили матросы на тех кораблях.

Теплоход стоял на якоре. Массивная цепь туго натянувшись выходила из воды под углом, не давая этой белой махине унестись вслед за течением.

Там наверняка полно запасов еды и воды, но там… там я сам стану едой. И думать забудь.

Через некоторое время теплоход снова превратился в белую точку на горизонте.

Хотелось пить. Голова прошла и стало даже немного легче на душе. Как будто появилась надежда, что все будет хорошо, все еще наладится.

Пора свериться с картой. Беда в том, что он не знает где сейчас находится. Дрейфовать дальше не имеет смысла, нужно сойти, найти еду и воду. Выйти на дорогу. На трассе есть километровые столбы с номерами, так он поймет где он, а главное какой дорогой двигаться дальше.

Солнце садится. Сойду сейчас — где ночевать?

Ладно, подожду до утра и рано утром сойду. А там пан или пропал.

Доев остатки всех припасов он одел на себя все что было и лег спать положив рюкзак под голову.

Но сон не шел.

Он думал о своем острове. Каким он будет? Что он будет выращивать? Как будет добираться до большой земли и обратно?

В Греции более двухсот островов на которых можно жить. Из них только на 78 островах проживает более 100 жителей. Есть из чего выбрать.

Может быть научусь ходить под парусом. Стану пиратом. Йо-хо-хо.… остров мертвеца.

Если дойти до моря, то можно продолжить движение вдоль берега через Украину, потом вдоль границы с Молдовой. Пограничные районы чаще всего не густо заселены. Это безопасно. Дальше Румыния и Болгария. И вот тут, но подходе к Греции могут быть проблемы. Балканы. Горный хребет, пересекающий Болгарию с запада на восток. Чтобы перейти через них нужно весьма серьёзно подготовиться. Если столкнешься с ними на горной дороге… либо вверх на гору, либо вниз в пропасть, либо бежать назад, навстречу тем, кто идет по пятам.

Есть и другой путь. По воде! На побережье взять катер и отойти от берега. Раз в день, делая короткие и осторожные вылазки, запастись всем необходимым и отправиться в плавание вдоль берега до пролива Босфор, далее в мраморное море, потом через пролив Дарданеллы в Эгейское море и вот она Греция. При необходимости можно снова подходить к берегу за пресной водой и едой. Если раздобыть оружие, то можно осматривать небольшие суда на предмет наличия запасов и топлива. Но лучше конечно взять парусник. Думаю, я справлюсь.

Эх, Босфор… "Коровий брод"....[1]

Там сильное течение, но как раз в нужную мне сторону.

Похоже, быть мне пиратом!

Солнце едва окропило красным тонкую полоску на горизонте когда он открыл глаза. Сон ушел резко, словно и не было его. Он сильно замерз, особенно нос и руки. В животе урчало, а язык прилипал к деснам.

Несколько минут интенсивной гребли быстро согрели его. Берег был уже близко. В этом месте река сужалась, и оба берега были хорошо видны.

Он зачерпнул воды одной рукой. Пить не стал, только смочил рот и выплюнул.

Пора.

Маленькая деревушка располагалась на высоком обрывистом берегу. Солнце уже показало свои первые лучи и отразилось морковным цветом в окнах домов.

— снова в чистой реке отразится твой дом...

Уключины мерзко скрипели задавая неспешный ритм.

— на высоком берегу на крутом…

Когда до берега было уже рукой подать он развернул лодку носом к берегу и медленно правил толкая весла от себя. Ему нужно видеть если кто-то будет идти в его сторону и успеть отчалить пока есть возможность.

Движения не было.

В тот момент он понял чего ему не хватает: в первую очередь — элементарное оружие, типа топора или большого ножа и бинокля. Где их взять?

Топор найти не трудно, но вот бинокль....

Ладно, решим.

Берег был песчаным и узким, с половину футбольного поля. Редкие кустарники. Дальше почти вертикальной стеной шел обрыв на вершине которого стояли дома. Некоторые были так близко к краю, что чуть ли не свисали над обрывом. Видимо когда их строили край был не так близок. Русло реки меняется с годами, берег осыпается.

Движения не было.

Нос лодки ткнулся в песок. Рядом, у самого берега лежала затопленная деревянная лодка. На вид ей было лет двести. Может так оно и было.

Он спрыгнул на мокрый песок. Рюкзак уже был за спиной. В руке он держал весло. Вверх от берега шла узкая тропа через расщелину в яре.

Он осторожно поднялся ступая медленно, почти на цыпочках, готовый в любую секунду бежать вниз к лодке. Утренняя роса намочила кроссовки и штаны почти до колена.

Тихо. Движения нет.

Он медленно продвигался между домов, сквозь серые доски заборов вглядывался в окна и пытался понять: не вглядывается ли кто на него.

Все спокойно. Хорошо. Главное без паники и не торопясь.

Один из домов выглядел новее других и вокруг не было забора.

Магазин!

Дверь оказалась закрыта.

Может есть другой вход.

Обойдя небольшое кирпичное строение он увидел открытую дверь. Войти решился не сразу.

Промедление могло стоить ему жизни, спешка тоже. Нужно решаться.

Время деньги. Смелее!

Держа весло прямо перед собой как пику он медленно продвигался вглубь. Похоже никого. Холодильники молчали. Быстро осмотревшись он поставил весло к прилавку и начал складывать в рюкзак все что попадалось под руку. Сердце бешено колотилось в груди. Адреналин на время отключил чувство голода и это было на руку. Лучше поесть потом, когда буду в безопасности.

С битком набитым рюкзаком он шел по асфальтовой дороге в сторону шоссе. Ноша была тяжелой, но приятной. Он уже предвкушал сытный завтрак на лоне природы. Вдалеке показался перекресток. Он обернулся. Деревня была уже далеко позади, а солнце поднималось все выше над ней и начинало согревать. Настроение улучшилось.

На перекрестке он остановился. Налево не было видно ни людей, ни машин, на сколько хватало глаз. Направо тоже. Километровых столбов тоже нет. Нужно решить куда идти.

Налево. По крайней мере юг там.

Сделав первый шаг он почувствовал на себе взгляд. Или уловил движение боковым зрением, хотя точнее сказать у него выросли глаза на затылке. Со стороны деревни в его сторону шел человек. По началу было сложно понять кто это и на сколько быстро он движется. Но чем ближе он подходил, тем яснее становилось что пора уносить ноги.

Походка была не ровной, то быстрый шаг, то медленный, два прямо один в сторону, потом снова прямо. Что-то среднее между походкой алкоголика и больного дцп.

Он не мог сдвинулся с места, все стоял и смотрел на того кто шел в его сторону. Эта походка будто гипнотизировала его. Но в то же время ему было жаль идущего.

Что с ним? Как ему помочь? У него больше нет дома, нет родных. Он потерялся. Куда он идет? С этим как раз все ясно.

Посмотрим как ты запоешь когда их будет с дюжину. Кого тогда будем жалеть?

Руки болтались как плети. Глаза смотрели в пустоту. Они смотрят на тебя но куда-то сквозь тебя. Рот открыт и нижняя челюсть немного двигается вверх-вниз, словно он пытается вдохнуть, но не может. Жадно водит губами, двигает подбородком но не может.

Он приближался. Рука крепко сжала весло.

Он сидел на земле прислонившись спиной к березе. Ветки большого дерева укрывали его от полуденного солнца. К обеду ветер разошелся не на шутку и громко шумел в кронах. Погода меняется. Будут дожди.

Он ел Сникерс. Удивительно, но именно этот шоколад обладает способностью не только утолить голод, снабдить организм углеводами, но и поднять настроение и даже больше — вселить в сознание надежду на светлое завтра. Дальше чем завтра загадывать пока не приходится. Это все серотонин — «гормон счастья».

Он понимал что путь только начался и будет сложнее чем ему казалось в начале, но сдаваться он не намерен, тем более теперь, когда у его ног лежал рюкзак до верху набитый едой.

Рядом лежало весло. Кровь на нем уже засохла.

Потом были долгие и однообразные дни, изнуряющие переходы, холодные ночи в сельских магазинах и на крышах грузовиков, вагонах товарных поездов. И одиночество. Конечно он был не один. Толпа его преследователей увеличивалась день ото дня. Но поговорить было не с кем. Каждое утро он выдвигался на рассвете. Преследователи, которые остались далеко позади еще вчера утром, уже были на расстоянии километра. Если на следующее утро это расстояние было меньше, значит он шел слишком медленно. Постепенно он выбрал свой темп и на рассвете успевал улизнуть из ночлега до того как они подберутся достаточно близко. Но их численность росла. Все же они были слишком далеко, чтобы сосчитать но он не мог ошибаться. Их стало больше!

Так прошло три недели. Не каждый день был без дождя, не каждая ночь была под крышей и в тепле. Не в каждый сельский магазин удавалось пробраться. Но каждое утро нужно было уходить, каждый день хотелось есть и каждый вечер хотелось спать.

Однажды, когда часть его пути пролегала вдоль федеральной трассы, на его пути попалась стоянка грузовиков. Ворота были закрыты, но внутри были они. Ходили туда-сюда между машин, слонялись словно в бреду. Вообще он старался идти не по дороге, а вдоль нее, но в стороне. Полями, лугами. Так ему казалось безопаснее. Лесов он тоже опасался. Встретиться со стаей волков ему совсем не улыбалось.

Один из грузовиков стоял в стороне от стоянки. Закат близился и нужно было решать — остановиться здесь или идти дальше. Искать ночлег в темноте рискованно. Да, так можно получить неплохую фору, а можно в темноте и глаз выколоть. Сначала он хотел залезть на крышу, как делал раньше, но потом обратил внимание на тягач. Американец. Огромная жилая кабина. Несколько спальных мест. Говорят, в них даже душ есть.

Постучав в окно он подождал.

Тихо. Никого. Дверь закрыта. Ладно, надеюсь сигнализации нет.

Он осторожно разбил окно в водительской двери и открыл дверь. Пусто.

Душа не оказалось, но зато была кровать. В последние дни он спал только на полу, закутавшись с спальный мешок, который раздобыл в одном магазине. Поужинав он лег спать и моментально провалился в сон. Мягкая кровать буквально обняла его усталые плечи, а ноги наконец вытянулись и расслабились.

Проснувшись он почувствовал не ладное. Что-то не так.

Солнце! Солнце свети слишком ярко! Он проспал рассвет. Раньше такого не было. Раньше он просыпался с первыми лучами безо всяких будильников. Наверное нельзя спать на мягком.

Он резко рванул к водительскому креслу. В зеркалах заднего вида было отчетливо видно фигуры людей волочащих ноги по той дороге, по которой он пришел сюда. Толпа была разряженной, они не кучковались, но шли примерно с одной скоростью.

Самым простым было бы завести грузовик и уехать. Тогда можно было бы досматривать сны хоть до завтра. Но ключей не было. Остается бежать. Он снова посмотрел в зеркала. Первые из них уже терлись плечами о борт прицепа.

Сейчас или никогда! Он только успел схватить не закрытый рюкзак из которого посыпались припасы и распахнул дверь. Двое уже были на расстоянии вытянутых рук. Он хотел спрыгнуть, но увидел свои ноги. Обувь осталась возле кровати. Вернуться чтобы обуться или прыгать босиком в надежде что найдется другая обувь? Пока будешь возиться со шнурками их станет не двое, а двадцать. Такие решения принимаются моментально.

Одним ударом ногой в голову он оттолкнул одного и спрыгнул. Тот падая зацепил второго и оба освободили путь. Уже через десяток метров он понял, что бежать босиком по асфальту весьма болезненно. Свернув в сторону, он бежал пока были силы. Боль в ногах пришла потом, когда он остановился на привал.

Вот влип. И спальник там остался.

Выспался?

Он нашел новую обувь. Нашел еще еды и воды. Нашел даже бинокль. Но вот находить силы чтобы двигаться дальше с той же скоростью становилось все труднее.

Жара изматывала его. Он шел, шел и шел. Каждый день. День за днем. На рассвете подъем, на закате отбой. Жесткий график. Выбиться из него значит умереть. И чем он отличается от них? Тоже идет. День за днем, не обращая внимания на боль и усталость, на обгоревшую кожу и кровавые мозоли. Он шел. Тупо. Прямо. Пока еще есть силы волочить ноги.

Пока звук шаркающих по асфальту кроссовок не отразился от листа металлического забора, резко пробудив от полудрёмы.

Слишком медленно. Я не смогу убежать.

II

Где-то в середине июня.

Часы стояли. Батарейка в них не пережила зиму и теперь они всегда показывают одно и тоже. Время конца. Никто уже не придет и не поменяет эту батарейку, не даст ход секундной стрелке. Тиканье часов словно удары сердца отмеряет время жизни. Но сейчас все замерло. Тишина. Иногда в комнату доносился звук исходивший от забора. Они бились головами в профилированные листы, упирались руками, водили носом по окрашенному металлу, жадно глотали воздух открытым ртом. Они как рыбы попавшие на берег, открывают рот, закрывают, пытаются дышать. Но дыхания нет.

Он вытащил одну батарейку из фонарика. Ему захотелось запустить эту машину времени, напоминавшую ему о тех днях, когда каждая секунда была на счету, когда люди носились сломя голову по земле и воде и даже под землей, и почти с каждым из них можно было поговорить. Иллюзия порядка — вот чего ему хотелось.

Он лежал на старом ободранном диване. У хозяев была кошка и она явно отстаивала свои права на этот диван. Углы обивки пострадали от когтей, а сам рыдван плохо пах. Он посмотрел на часы на стене. Секундная стрелка двигалась, словно отмеряла шаги. Ровно. Неспешно. Ей было все равно на происходящее в мире. Все равно на то что было и что будет. Она просто шла.

Интересно, который сейчас час?

Он не стал выставлять время, поскольку не знал точного. Да и не нужно ему это. Он просто хотел чтобы время шло дальше.

Нужно уходить. Завтра. Медлить нельзя. И нужен будильник. Нельзя снова проспать рассвет.

Баня расслабила его и он крепко спал. Проснулся он рано и довольно бодрым. Ноги пружинили и готовились к забегу. Сердце нервно стучалось слегка учащенным ритмом. Так было почти каждое утро. Каждый раз его будил прилив адреналина вместо свежесваренного кофе. Но в этот раз было иначе. В этот раз они были ближе чем всегда. Он нервничал.

Ладно. Они и так уже здесь. Час ничего не изменит. Если сегодня мой последний день, то пусть он начнется с кофе.

Он вскипятил чайник на примусе, после чего аккуратно упаковал его и сложил в рюкзак.

Кофе был только растворимый. Хоть что-то.

Он любил крепкий. Много кофе, много сахара. Черный.

Сидя на веранде в старом плетеном кресле он потягивал горячий напиток. В руке дымилась сигарета.

Участок начинал зарастать сорняком. Это был приятный день. Теплый, безветренный, пара одиноких облаков на небе. Солнце поднималось над горизонтом и начинало жечь обгоревшее лицо.

Хороший день чтобы умереть.

Его взгляд упал на бельевую веревку, протянутую от веранды к сараю, один конец которой лежал на земле.

А это идея. Он улыбнулся.

Кажется в доме была табуретка.

Забор был крепкий и в отличии от самого дома выглядел прилично. Наверное хозяевам хотелось произвести впечатление на соседей.

Он встал на табуретку и взглянул через забор. Его сердце опустилось куда-то в низ и ноги невольно поджались. Мороз побежал по коже.

Не меньше сотни.

Сплошная биомасса заполоняла улицу. Они переминались с ноги на ногу, некоторые пошатываясь ходили вдоль дороги. Некоторые просто стояли и только водили головой по сторонам точно принюхиваясь. Глаза смотрели в пустоту. У многих из них глазные яблоки стали мутнеть. Он давно это заметил.

В нагреваемом утренним солнцем воздухе стоял запах разлагающейся плоти.

Но было тихо. Они не дышали, не издавали звуков, кроме шарканья ног о землю.

Только те что стояли вплотную к забору шумели ударяясь своими конечностями о листы металла. У некоторых были окровавленные носы, которые они порезали о стыки профлиста когда терлись о забор.

Многие из них были почти без одежды. Он знал почему так. Он помнил как это началось, как неведомая сила выдернула их из своих постелей, лишив их возможности разговаривать, быть людьми. Жить.

Они уже не назовут своих имен.

Он стоял на табуретке. В руке лежал конец веревки. Второй был привязан к задвижке на воротах. Это был его шанс, который даст ему небольшую фору — хоть немного освободить улицу.

Ну… понеслась!

Он потянул на себя веревку. Сначала движения не было, но секунду спустя задвижка резко сдвинулась издав короткий низкий звук — скрип похожий на паровозный гудок, заржавевший от времени.

Шевеление за забором усилилось и удары о профлисты участились.

Створки ворот начали медленно сдвигаться и через несколько мгновений уже были распахнуты настежь на автомобильную площадку, мощеную тротуарной плиткой. Толпа полупьяных, полу уставших людей неспешно влилась на участок. Они все еще шли прямо когда их головы почти синхронно повернулись на него. Глаза сверлили насквозь, а челюсти пытались зачерпнуть хоть немного воздуха.

Его руки затряслись. Больше некуда отступать. Только бег, только вперед. Нужно только дождаться момента.

Он ждал чтобы как можно больше продвинулось вглубь участка, тогда можно будет перелезать на соседний участок. Он сидел на одном из столбов забора, сложенного из красного облицовочного кирпича. Одна его нога все еще была на участке, вися в воздухе, вторая уже над соседним.

Он ждал. Они медленно продвигались. Сколько их — считать ему было некогда. Или точнее сказать он просто не мог. Его сердце так бешено колотилось в груди что мозг просто не мог сконцентрироваться. Все о чем он думал — это когда его внутренний голос крикнет ему — "вот сейчас! Пошел!!!"

Никогда еще он не видел их так близко с того самого дня как это началось. Тот день уже слегка расплылся в памяти, как будто разум пытался растворить то, что не укладывалось в сознании. Хотя конечно забыть такое он уже не сможет никогда.

Он ждал. Первые из них уже начали протягивать свои руки, им остались считанные шаги. Он ждал внутренний голос. Он знал что ему можно доверять. Сколько раз он слышал голос в своей голове, словно он сам себе произносит "сейчас уронишь" или "не надо, сломаешь". И так оно и получалось. Много лет ушло у него на то, чтобы научиться отличать свой внутренний голос от собственных мыслей, галдящих без умолку и отвлекающих от тихого, ровного баритона, произносящего "стой".

Он подпустил их достаточно близко. Пока он ждал, сердце, словно мотор гоночного авто, медленно разогревалось набирая обороты. Когда первая рука уже почти схватила его за кроссовок он резко дернул ее и через мгновение обе его ноги ужу приземлились на влажную землю соседнего участка.

Он бежал по грунтовой дороге в сторону леса. Пройти по краю не заходя вглубь — таким был его план. Потом на юг. И слегка на запад.

Удивительно, как адреналин прибавляет сил и меняет восприятие действительности.

Он бежал. Лицо было красным, он немного вспотел, но улыбался. Он глубоко вдохнул теплый воздух и немного удивился как приятно дышать. Его внутренний голос был с ним и на тот момент этого было достаточно.

Нужен транспорт. Надоело бегать.

Где-то в конце июня.

Радио молчало. Ни одна станция не издавала звуков кроме раздражающего и вгоняющего в тоску шипения. Шины мягко шумели в тон радиоволне.

Он проверил все частоты на всех диапазонах. Может кто-то выжил? Может кто-то из военных передает сигнал на низких частотах из какого-нибудь бункера? У кого-то должны быть ответы.

Ему удалось найти автомобиль с ключами в замке зажигания. Это был Митсубиши Паджеро.

Такой не подведет.

На заднем сиденье было закреплено детское кресло. Каждый раз, смотря в зеркало заднего вида, он видел это пустое кресло и груз на душе становился все тяжелее.

Уже ничего не изменить.

Не ты в этом виноват.

А ребенок в чем виноват?

Он остановился. Отстегнув кресло он осторожно поставил его на траву возле дороги. Дизель громко тарахтел и ему казалось что уже все соседние деревни в курсе что он рядом. Нужно ехать.

Вообще с дизельным двигателем ему повезло. На заправках бензин выкачивается из резервуаров с помощью электрических насосов, которые понятное дело не включить без электричества. Солярку же он сливал прямо с фур, то и дело попадавшихся вдоль трассы. Когда он останавливался рядом с ними чтобы подзаправиться, мертвое лицо водителя прижималось к стеклу с обратной стороны двери. Пальцы скользили, пытаясь убрать невидимое препятствие на пути к еде, нижняя губа оставляла влажный след на стекле. Некоторые грузовики были не заперты, просто стояли у обочины с открытой дверью, а хозяин шатаясь бродил где-то рядом. В таких местах он не останавливался.

Заправлялся он еще до того как стрелка уровня топлива доходила до середины, а в багажнике было несколько полных канистр, но их он не расходовал. Это про запас.

И еды у него было много, потому что теперь не нужно было нести это все на себе. Заходить в магазины становилось невыносимой пыткой. Запах гниющих продуктов не давал сделать вдох. Запахнувшись воротником куртки он быстро набивал сумку консервами, печеньем, шоколадом и пулей вылетал на свежий воздух чтобы отдышаться. Потом еще один заход за водой и снова в путь.

В подлокотнике нашлась флешка.

Ну-ка, посмотрим.

Мягкий ритмичный стон электрогитары пронзил тишину в салоне. Магнитола запомнила место, последний момент, когда флешку извлекли. 3 минуты 18 секунд. Барабаны в колонках выбивали ритм в такт мотору. Бас гитара ласкала уши, сотрясая воздух и заставляя вибрировать каждый волосок на теле. Нога невольно надавила на газ.

"Горел асфальт… под шум колес...

Кричал асфальт.… ты был его герой...

Кричала боль..."

Скрипучий стон электрогитары взбодрил его, дорога быстро проносилась под колесами. Лишь изредка он брал в руки бинокль чтобы просмотреть дорогу впереди. Нет ли чего подозрительного. Но на ходу это было почти бесполезно, машину потрясывало и он никак не мог удержать руки спокойно, чтобы разглядеть. Останавливаться было лень.

Включился следующий трек и мурашки побежали по коже. Пожалуй нет в мире композиции, которая так точно отображала бы звук мотоциклетного двигателя.

"Пока не здохнем по дороге будем гнать!..."

Он снова вспомнил тот день когда все началось. Счастливый случай, удача или же выбор судьбы. Почему он был из числа немногих, кто не заболел тогда? Сколько их таких? Живи ли они до сих пор?

Дорога шла через холмы. То поднимаясь вверх, то летя вниз машина набирала скорость.

Руки крепко сжимали руль, а глаза были устремлены вдаль. Но видел он не дорогу. Перед его глазами всплывали картины того дня.

Где-то в начале мая.

Все началось внезапно. Вечером накануне почти каждый человек в его городе пришел к себе домой, поужинал, провел время с семьей. Тот у кого она была. Это был обычный будний вечер. Но была одна странность — не смотря на теплую погоду майского вечера все предпочли остаться дома. После заката парки и скверы опустели, кафе и рестораны молча ждали посетителей. Но их не было. И даже городская набережная, шумная и веселая в этот вечер выглядела уныло и безжизненно.

Только двое полицейских с собакой неспешно прогуливались по красной плитке освещаемой желтыми фонарями. С Волги дул слабый, но ледяной ветер.

Но Он всего этого не заметил. Тот вечер он провел дома, как и большинство вечеров. Ни с кем не созванивался, никуда не ходил. Стараясь избегать шумных вечеринок и людных мест, он чувствовал себя вполне комфортно в своем собственном мире. Кто-то мог бы назвать его изгоем, но ему было комфортно. Он не испытывал недостатка в общении. все же у него были друзья и ему нравилось проводить с ними время в выходные, но будни были для него самого. Это были его вечера и он не хотел их ни с кем делить.

На утро Он приехал на работу как обычно. Он всегда приезжал пораньше, чтобы не попасть в пробки.

Дороги были слишком свободными, как бывает в субботу на рассвете и он невольно задумался не перепутал ли он дни. Приезжать на работу в субботу рано утром приходилось частенько, особенно когда начальство требовало выполнения планов. Уж они то в отдыхе себе не отказывали. Но была не суббота.

Здание словно вымерло. Пустые коридоры. Пустые лифты. Буфет закрыт. На вахте сидел молодой охранник.

— сегодня праздник? Где все?

— Вроде нет. Не знаю.

— а… у нас в 605 телефон не работает.

— у меня тоже. Я звонил ремонтникам по сотовому, но там трубку не берут. И начальство не отвечает...

Он приветливо улыбнулся, как улыбаются коллеге по несчастью желая подбодрить:

— похоже, все пьют пиво, а нас не позвали!

— похоже! — заулыбался охранник.

Он снова поднялся на свой этаж. В большом офисе было несколько столов. Все компьютеры были выключены, кроме его.

Кабинет начальства закрыт на ключ.

Он позвонил Михаилу. Среди всех кто работал в его офисе только с Михаилом у него были нормальные отношения. Можно сказать приятельские. Остальные либо его избегали, либо он сам их избегал.

В трубке послышались гудки.

— алло...

Голос был больной.

— здорова. Ты заболел что-ли?

— да, есть такое дело… Палыч на месте?

— неа.

— слушай, как придет скажи ему что я звонил, а то он трубку не берет.

— сомневаюсь я что он придет. Тут вообще никого нет, а уже половина 12го.

— что, вообще никого?

Он так сильно закашлял, что создалось впечатление что он вот-вот выплюнет свои легкие.

— абсолютно. У меня такое чувство, что я про что-то забыл и сижу тут как дурак, хотя должен быть в другом месте.

— я не в курсе. если увидишь Палыча, передай что я заболел, ладно?

— без проблем. Выздоравливай!

Он досидел до 15.30 и решил что заслуживает уйти пораньше. Больше всего его радовало то, что он целый день просидел в тишине. Никто не мешал ему глупой болтовней, не вел разговор по телефону на неприятно-повышенных тонах, никто не раздражал его приторно-сладким ароматом духов или запахом лака для ногтей. В конце концов, никто не хлюпал чаем. И радио молчало весь день. Тишина.

В то время провести весь день в тишине для него было роскошью, доступной волею судьбы.

Домой он ехал по все так же пустынным улицам. Тут ему уже стало не по себе. Слишком странно. Слишком.

Навстречу пронеслись две кареты скорой помощи с не включенными маячками и без сирен. Им было некого распугивать.

На следующем перекрестке его путь пересекла полицейская машина. По пути к дому он видел еще несколько "скорых" и полицейских и всего несколько частных автомобилей.

Оказавшись дома он первым делом включил телевизор. Большинство каналов показывали либо заставку с информацией о перерыве в вещании, либо серую рябь. Лишь некоторые каналы показывали повторы старых программ — про животных, про рыбалку.

Он включил ноутбук. Новостные сайты не обновлялись со вчерашнего вечера.

Он ввел в поисковике "остров Пасхи".

Он шел по камням. Обувь была настолько удобной и мягкой, что он не чувствовал на что наступает и только звук камней ударяющихся друг о дружку подсказывал ему где он идет. В лицо дул теплый соленый ветер, донося шепот океана. Солнце ярко светило в зените и блестело в каждом камешке, в каждой травинке. Склон, вдоль которого он шел был покрыт ярко зелёной травой, и лишь узкая тропа не имела растительности.

Его всегда удивлял тот факт, что цвет океана намного ярче чем нам представляется и даже ярче чем на любой картинке. Самый синий из всех синих цветов в мире. И такой спокойный… мягкие волны, играя блеском отражающегося солнца, как нежная музыка вселяли в него чувство глубоко умиротворения.

Он продолжал идти вдоль склона. Все вокруг искрилось блеском травы покрытой микроскопическими кристаллами соли.

Находясь здесь впервые он точно знал где находится. Ни тревоги, ни волнения.

Он увидел темную фигуру вдали. Потом еще одну. И еще. И еще несколько.

Чем ближе он подходил, тем больше их становилось. И с каждым его шагом они все больше возвышались, словно вырастали из земли. Когда он подошел достаточно близко чтобы разглядеть их они уже закрывали солнце. Почувствовав себя ничтожно малым рядом с ними он совсем не боялся. Он узнал их. Это Моаи. Древние жители острова.

Массивные истуканы высотою в несколько метров смотрели вдаль гордым взглядом. Их вытянутые лица имели непропорциональные формы, как если бы их создал скульптор-карикатурист, но от этого они не выглядели менее величественно и казалось что их взгляд заключает в себе всю мудрость веков, пережитых иной цивилизацией.

Он вдруг почувствовал непреодолимое желание задать им вопросы, ведь они как никто другой на всем свете знают ответы, но слова забылись. Слова и фразы летали в его голове как ласточки, по одной им ведомой траектории, кружились, но никак не выстраивались в ряд. Он открыл рот, но не мог произнести и звука. И они зашептали.

Огромные глыбы были неподвижны, но их каменные губы шевелились едва заметно, словно вибрировали на сильном ветру. Они отвечают. Он знал это совершенно ясно, он чувствовал это где-то внутри себя. Каждый из них шептал, но что именно они говорят он не мог разобрать, как и не мог начать говорить. Его взгляд перемещался с одного истукана на другого, потом на третьего и так далее, но видел лишь слабозаметное шевеление губ на умиротворенных лицах познавших истину. Что они говорят он не мог разобрать. Ему казалось что он слышит знакомые сочетания звуков, привычные окончания слов, но не понимал не единого слова. Их речь сливалась в единую смесь, которая звучала у него в голове. Громкость постепенно нарастала, но он по прежнему не мог разобрать ни одного слова.

Он остановился перед самым большим. Не меньше десяти метров в высоту, истукан стоял на этом склоне с таких давних времен, что не найдется ни одной записи, ни одного наскального рисунка с информацией о том кто и зачем его сюда поставил. А может он и сам сюда пришел. Просто встал на это место и стал смотреть вдаль думая о чем-то своем.

И вдруг они все разом замолчали. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь ветром, доносящим шум волн с океана. Так продолжалось некоторое время, пока самый большой не произнес отчетливо-услышанное "пора".

Когда он проснулся перед ним лежал ноутбук отображавший на мониторе страницу сайта по продаже авиабилетов.

В ту ночь не многие из самолетов находившихся в воздухе смогли благополучно приземлиться. Некоторые успели вернуться в аэропорт из которого вылетали, некоторые просто пропали с экранов радаров наземных служб, а некоторые запросили разрешение на экстренную посадку в связи с плохим самочувствием обоих пилотов, но им никто не ответил.

Телефон не работал. Компьютер не желал обновлять страницу браузера ссылаясь на отсутствие подключения к интернету. Телевизор шипел.

Что происходит, черт возьми?

Он быстро оделся и вышел из дома. Улицы не изменились со вчерашнего вечера. Все так же безлюдны. Все так же тихо. Он почувствовал как паника медленно подкрадывалась. Это чувство он ненавидел больше остальных. Он призирал ее. С виду безобидная и даже инстинктивная реакция организма на деле отключала способность не только здраво мыслить и принимать взвешенные решения, но и меняла восприятие всего вокруг, заставляла действовать быстро и не осторожно там, где нужно помедлить, заставляла делать глупости.

Чтобы избавиться от пугающих мыслей он решил отвлечься и заняться чем-то полезным. Гараж первым пришел на ум.

Он открыл тяжелые ворота и ярко-голубое майское небо отразилось в ослепительном хроме выхлопных труб, спиц, дисков, зеркал и изогнутом руле.

Он почти закончил ремонт своего мотоцикла после того падения. Осталось лишь подготовить к покраске заднее крыло и отвезти к молярам. Этим он и планировал заняться сегодня. Но чувство тревоги и волнения от непонимания происходящего никак не отпускало, а скорее нарастало с каждой минутой.

Он вспомнил, что вчера видел несколько полицейских машин по дороге домой. Уж они то точно должны знать что происходит.

Уже закрывая ворота, чтобы отправиться домой за ключами от автомобиля, его взгляд встретился со своим отражением в защитном стекле шлема.

А почему бы и нет.

После той аварии он ни разу не садился за руль своей Ямахи.

— Сначала отремонтирую! — отвечал он друзьям на вопрос не пропало ли желание наматывать мили на кардан.

Но страх все же был.

Накинув кожаную куртку, висевшую на крючке, он выкатил мотоцикл из гаража. Повернул ключ. Включил зажигание. Вот он — момент, когда твой карбюратор подливает смесь адреналина и эндорфина в сердечные клапана.

Он нажал кнопку запуска. Металлическим скрежетом зашуршал стартер и он выкрутил на себя ручку газа. Оглушительный рев прямого выхлопа заставил содрогнуться весь гаражный массив. Воздух вибрировал так, что казалось гаражные ворота вот-вот слетят с петель.

Мотоцикл уезжал по грунтовой дороге между рядами металлических, изрисованных граффити гаражей оставляя за собой вихри серо-коричневой пыли. Рокот мощного мотора своим низким и хриплым басом распугал голубей и они стаей вспорхнули над уже мертвым городом. На спине кожаной куртки виднелась надпись «Zed's dead, baby».

Граффити. Настенная живопись, следы умирающей цивилизации. Протест. Недовольство системой, которая как экскаватор перемалывает своими стальными гусеницами любое инакомыслие, любое проявление воли.

Много веков спустя поймут ли наши потомки что мы хотели им сказать, что хотели выразить в этих мудреных, трудночитаемых надписях, каждая нарочито-излишне изогнутая линия которых отражает в себе посыл автора, его желание вырваться из тисков социума, призирающего не стандартное мышление и желание высказать свое "я".

Ветер приятно холодил кожу рук, крепко сжимавших руль. Ему было приятно чувствовать ровную вибрацию мотора под ним, приятно слышать этот рокочущий звук из выхлопной трубы.

Ему всегда нравилось кататься по пустому городу, поэтому он часто уезжал в субботу вечером за город, колесил по ночным магистралям и шоссе, останавливался в придорожном мотеле, который приглянулся ему своим уютом и гостеприимством много лет назад, и возвращался в воскресенье на рассвете, когда даже самые заядлые тусовщики уже ложились спать и на дорогах были лишь те, кому не посчастливилось работать в этот день. Суетливый народ не раздражал его своим повсеместным присутствием и тогда последние минуты дороги домой успокаивали его дух неприкаянного странника и он не чувствовал себя здесь чужим.

Но таким пустым этот город он еще никогда не видел.

Он неспешно и даже весьма настороженно катил по проспекту вдоль набережной и витрины дорогих бутиков отражались в каплевидном бензобаке.

Все началось как обычная простуда. Вечером все почувствовали упадок сил и желание остаться дома, словно всеми разом овладела агорафобия. Кто успел попасть домой — остался дома. Остальные остались там где застигла их эта напасть. На утро люди проснулись с сильной температурой, кашлем и общим недомоганием. Весь город, да и весь мир предпочел остаться в своей постели. Те кому было совсем плохо не звали на помощь, им просто ничего не хотелось. Лишь бы их оставили в покое. Вызовы в скорую помощь были единичными, да и там было почти некому прийти на подмогу.

Так люди провели целый день — почти без движения, ни ели, ни пили, ни с кем не хотели общаться. А следующей ночью все умерли.

Это была эпидемия поразившая всех, кроме одной тысячной доли процента всего населения земли. Это был вирус, паразитирующий на человеческом организме, который сначала убивает человека, чтобы подавить его волю, его инстинкты, в том числе возможность бороться с вирусом с помощью медикаментов, а потом реанимирует функции мозга, отвечающие за моторику конечностей, обоняние, зрение, слух, чувство голода и животный инстинкт убивать.

Искать еду. Чувствовать еду. Видеть еду. Поймать и съесть.

Видели они не важно и с каждым днем их зрение ухудшалось, поскольку слизистая оболочка глаз не выделяла достаточное количество жидкости и глаза постепенно высыхали. Но вело их отнюдь не зрение. Обоняние — вот что было штурманом в человеческом теле, патрулирующем окрестности в поисках сырого, еще теплого мяса. На запах они шли за своей жертвой за много километров и настигали. Так они съели заживо девяносто девять процентов тех, кто не заболел.

На рассвете после второй ночи вирус реанимировал мозг в уже остывших телах и не способные мыслить организмы как одна смертельно-опасная биомасса поднялись из своих кроватей и начали искать выход на улицу в поисках еды. Поначалу у них еще работала та часть мозга, которая отвечает за ассоциативное восприятие и воспоминания, что помогло большинству справиться с замками на дверях, преодолеть ступени лестниц в оказаться без крыши над головой, что впрочем более их не беспокоило. Со временем эта функция утратилась. Те же кто не смог найти выход наружу так и остались внутри помещений ждать пока не подойдет их очередь на переправу через реку Стикс[2].

Он заметил их не сразу. Они начали появляться на улице постепенно, один за другим, но примерно в одно время и с каждой секундой их численность росла в геометрической прогрессии.

Он повернул на перекрестке и прямо перед ним возник человек стоявший посреди проезжей части, на центре следующего перекрестка.

Он отпустил ручку газа и мотор начал сбавлять обороты. Замедляясь он пристально вглядывался в эту босую фигуру которая стояла с открытым ртом и не сводила с него глаз. Когда он приблизился еще человек пошел прямо на него и он резко затормозил. Протянутые вперед руки явно не предвещали ничего хорошего, а общий вид человека напоминал запойного алкаша, потерявшего рассудок в одно прекрасное майское утро. Его взгляд был бешеным и пустым одновременно.

В голове была лишь одна мысль — Валить!

Но мышцы не слушались, он впал в ступор. Он сидел как парализованный и смотрел на приближающегося человека, который не выглядел живым, но все же шел. Прямо на него.

Наконец инстинкт самосохранения разбил оковы растерянности, он щелкнул ногой рычаг передач и мотоцикл с ревом сорвался с места. Заднее колесо со свистом прокручивалось на асфальте, оставляя жирный черный след и тонкую струйку белого дыма.

Он уже разогнался достаточно быстро, когда заметил еще двоих бредущих по тротуару справа. Проезжая мимо них он провожал их взглядом и они смотрели на него в упор, не сводя глаз. Их рты были открыты, походка не ровной, а кожа мертвенно-бледной. Они вселяли в него ужас.

Он крутанул ручку до упора и мотоцикл ускорился, рванул вперед набирая скорость еще больше.

За следующим поворотом их было уже с десяток, а из дворовых проездов впереди на дорогу выходили еще, с каждой стороны улицы, из каждого переулка, точно фанаты после футбольного матча волной буйства тестостерона выливаются из стадиона.

Он мчался по центральному проспекту боясь отпустить ручку газа. Мотор ревел, заставляя их всех оборачиваться вслед пролетающей мимо блестящей ракете.

Когда он осознал что они повсюду, что он не знает куда бежать, вот тогда им овладела настоящая паника. Неожиданно для него самого руки стали тяжелыми, уставшими, так что было трудно держать руль и удерживать мотоцикл в прямом направлении. Неприятная дрожь побежала по всему телу и он с чувством стыда признался себе что еле сдерживает свой кишечник от испражнения.

Он понимал что каждая секунда промедления может стоить ему жизни и нужно принимать решение прямо сейчас пока не стало поздно, но от спешки он еще больше нервничал и решение никак не приходило.

Он продолжал двигаться прямо, а их становилось все больше и ему уже приходилось маневрировать, чтобы объезжать мертвецов, преграждающих путь. Некоторые, те что были ближе, пытались ухватить его руками, но он был несокрушим, он летел как пуля, как рыжий кот, удирающий от стаи голодных собак, превозмогая над собой пока глаза еще видят выход, пока есть куда бежать. Но свет в конце тоннеля угасал. Как сучья деревьев, вытянутые холодные руки хлестали его плечи и этот коридор все сужался, а отчаяние все нарастало.

Когда он понял что единственный шанс спастись это вырваться из города по самому широкому шоссе, впереди на перекрестке их было так много, что проскочить между ними было невозможно. Он смотрел вперед, в пугающую неизвестность. Не видя выхода он почти приготовился к падению, как вдруг увидел прямо перед собой взлетающие вверх ноги, руки, тела. Через долю секунды донеслись звуки. Хлопки. Огромный черный внедорожник, выехавший на перекресток справа, расшвыривал тела в разные стороны тараня их на полном ходу и расчищая путь.

За ним!!!

Не сбавляя оборотов он круто заложил левый поворот и помчался вслед за джипом.

Догнать его было не так легко, хоть он и не успел далеко уехать. Большинство тел отлетало в сторону, но многие из мертвецов что он сбивал лежали поперек дороги и их нужно было объезжать. Местами попадались оторванные руки, ноги. Некоторые были просто передавлены. Внутренности обнажились и блестели ало-красным, как раздавленный спелый гранат.

Мотоцикл догонял внедорожник, а в трясущихся зеркалах было видно как многие из тех, кто попал под этот локомотив, начинают вставать.

С переломанными в нескольких местах руками, с вывернутыми в обратную сторону коленями, торчащими из разорванной кожи обломками костей и окровавленными головами они снова вставали и продолжали идти.

Зубастая резина огромных колес издавала гул при езде по асфальту, кузов был поднят на столько высоко, что казалось под ним можно было пройти присев на корточки. Массивный передний бампер имел лебедку и был усилен для преодоления препятствий в виде мелких деревьев и кустарников. Вся передняя часть автомобиля стала красной от крови, лобовое стекло треснуло, а в рычагах передней подвески застряла чья-то рука.

Он не обгонял, боясь попасть под волну разлетающихся в стороны тел. Автомобиль расшвыривал мертвых с глухими ударами о стальной бампер, брызги крови стекали по колесным аркам, слышался хруст ломающихся костей, когда колеса перекатывались через тела, но ни одного стона, ни одного крика.

На выезде из города, когда их стало значительно меньше, он поравнялся с внедорожником и стекло с водительской стороны опустилось. На него смотрело лицо молодого парня, обильно усыпанное веснушками, с белой кожей и рыжеватыми волосами. Мотоциклист приветствуя поднял левую руку и водитель ответил ему кивком головы. Им было некогда делиться эмоциями от происходящего, они были до смерти напуганы и думали лишь о том, как поскорее убраться из города кишащего живыми мертвецами.

Отъехав подальше от города они остановились.

На пустой дороге не было ни машин, ни людей, только мотоцикл и джип, смердящий кровью.

Они молча пожали друг другу руки. У них не было слов, чтобы дать описание происходящему, да и в горле застрял ком. Шок постепенно проходил, но задавать друг другу вопросы они не спешили. Каждый понимал что ответов никто не знает.

— здрасти… — робко выдавила из себя одна из девушек, которая вышла из машины последней. Другие две девушки молча стояли и смотрели на Него. Их лица были заплаканными. Одна все не выпускала из рук телефон, надеясь что все же сможет дозвониться до родных.

Он кивнул.

— Есть идеи? — спросил рыжеволосый

Он молча покачал головой смотря в пустоту, то ли не понимая о чем конкретно его спрашивают, то ли задумался над чем то и не расслышал вопроса. Водитель закурил сигарету и выдохнув первый клуб дыма произнес:

— Надо что-то решать… Как думаешь, где можно спрятаться?

Он и правда не знал, но понимал что нужно держаться с ними, по крайней мере пока.

— в лесу — тихо произнес он.

Они все молча смотрели на него недоумевающим взглядом. Он поспешил объяснить:

— я думаю так везде. Везде где люди. Нужно туда, где нет людей.

Так они познакомились. Их было пятеро. Два друга и три девушки подружки. Они укрылись в чаще леса и разведя костер уселись вокруг.

Друг водителя, высокий, худощавый парень с улыбчивым добродушным лицом, со словами "я на разведку! " скрылся в глубине леса.

Они молча сидели, подбрасывая сухие палки в огонь. Не зная доживут ли до утра, они боялись быть заживо съеденными комарами.

У одной из девушек начиналась истерика. Сначала она просто плакала и все надеялись что скоро она успокоится.

— зачем он ушел?.. — рыдала она. — они убьют его!

Подружки как могли успокаивали ее. Она отбрыкнулась от их сочувствующих объятий и закрылась в джипе.

— я убил ее мать — грустно сказал рыжий.

Тишину нарушали потрескивания углей и писк комаров. Они молча вслушивались в глубину леса, надеясь что вот-вот раздадутся звуки шагов, хруст веток и сухих листьев, сминаемых под ногами. Только бы вернулся.

— уже два часа прошло — тихо сказала одна из девушек.

— Так, спокойно! Хватит нам одной истерички. Он вернется. Я его знаю.

— а вдруг он заблудится?

— Костян? Заблудится? Не смеши меня! — смеясь отрезал рыжий, но в его смехе слышалась дрожь. Он тоже боялся, что его друг не вернется.

Прошло еще много времени и они увлеклись обсуждением дальнейших планов, как вдруг послышался шорох.

"Наконец-то" подумал рыжий и его волнение спало приятно расслабив мышцы.

Мысль "только бы это был он" пришла чуть позднее. И вновь побежал мороз по коже.

Они молча, с открытыми ртами ждали неизвестности — живой или мертвые.

Через пару секунд они услышали знакомый голос:

— заскучали, малыши?

В его руках были пакеты с едой и пивом.

Дверь машины распахнулась и выпрыгнувшая из нее девушка набросилась на парня, едва не сбив его с ног.

Все были рады наконец поесть и были безгранично благодарны Константину, а главное рады ему живому.

Алкоголь быстро закончился и фраза "кто пойдет за пивом?" стала шуткой вечера. Они чувствовали себя в безопасности и лишь тоска по родным и близким, которые наверняка все умерли, не давала им полностью расслабиться.

Парни обсуждали дальнейшие планы действий, когда девушки уже спали в машине.

Все выдвигали теории о том где будет безопасно. Он рассказал им об одном селе на берегу Волги, укрытое от окружающего мира склонами Жигулевских гор, поделился мыслями о том как можно выманить всех мертвых на единственную дорогу, ведущую из этого села, увести их за собой, а потом вернуться обратно перекрыв дорогу автобусом или грузовиком, раз и навсегда закрыв въезд в эту цитадель.

Идея им понравилась.

Спать на голой земле он не хотел, но выбора у него не было. Рыжий с Костяном легли на резиновый коврик багажника, укрывшись единственным покрывалом, которое сильно провоняло бензином.

Он сказал, что будет дежурить. Подкинув побольше дров в костер он подкатил мотоцикл ближе к огню и сел на землю, уперевшись спиной в заднее колесо. Ногам было очень тепло. Он вслушивался в глубокую ночь, всматривался в звездное небо. Искры костра поднимались вверх кружась и угасали в безмолвной темноте. Говорят, что некоторые звезды так далеко от нас, что они уже давно погасли, но мы продолжаем видеть их свет, который летит к нам много миллионов лет и будет продолжать светить еще не известно сколько. А звезды уже нет. В голове не укладывается такое расстояние. Мы привыкли мыслить такими понятиями, такими критериями, которые можем увидеть, хотя бы в своем воображении. А расстояние в несколько миллионов или даже миллиардов световых лет… это сколько? И что там за звездами? Другие звезды. А за ними? Эта темнота, этот черный фон — что это? Просто пустота? Но пустота не может быть сама по себе. Даже вокруг пустоты в пустом ведре есть само ведро. А за ним целый мир. Так что же это — просто бесконечная чернота не имеющая ни начала, ни конца в трехмерном пространстве? Или это наполненный галактиками звезд черный шар таких размеров, что мы не в силах даже попытаться вообразить?

Он не хотел думать почему все вдруг умерли, а главное почему они могут ходить. Он просто гнал прочь из головы вопросы, которым суждено остаться без ответа.

Он уже не надеялся увидеть кого-то из друзей или родных живыми. Об этом думать тоже не хотелось.

Он смотрел как угли в костре переливались оттенками красного, словно в них были встроены фонарики, подсвечивающие их изнутри. Его веки тяжелели. Это был тяжелый день. Первый из тяжелых.

Он шел босиком по мягкой, словно ковер траве. Ступать было очень приятно, ноги сами несли его вперед. Сильный ветер обдувал холодным лицо и распахивал не застегнутую рубашку. На губах чувствовался привкус соли.

Тепло.

Настроение было праздничным и он улыбался, а глаза жмурились от яркого солнца.

Он спускался вниз по склону, впереди виднелся океан. Вода была неспокойной. Сильное волнение разбивало набегающие потоки воды об острые скалы, брызги пены взметались ввысь и с шорохом осыпались вниз на камни соленым дождем.

Он подошел к краю. Смотря вдаль за горизонт он вдыхал влажный воздух и наслаждался моментом. Ему здесь нравилось. Было спокойно и легко.

Он сел на траву. Совсем рядом с ним стоял истукан. Казалось, что он вкопан в землю или же он вырос из нее. Его суровый задумчивый взгляд был устремлен в бескрайние просторы Тихого океана.

— Куда ты смотришь?

— на тот берег — ответил он басом и его слова отозвались эхом

— я ничего не вижу

— но это не значит что его нет — молвили каменные уста.

Они сидели молча и смотрели вдаль. Ветер приятно холодил щеки. Чувствовалось присутствие живого, хотя Моаи совсем не шевелился, как и подобает камню. Какое-то тепло, неосязаемое, но ощущаемое, как эмоциональная связь, исходило от него.

— как ты здесь оказался?

— не помню… это мой остров и мой океан. вот все что я помню… тебе тоже нужен остров...

— я не могу остаться здесь?

— ты не здесь...

— знаю. Но я хочу остаться. Океана хватит на всех!

Лицо Моаи, сотни лет выгоравшее под палящим солнцем и высохшее от бесконечных ветров, не выражало эмоций. Его выдвинутый вперед массивный подбородок олицетворял храбрость и смирение, мудрость и покой.

— что мне делать?

— тебе нужен свой остров...

Когда он открыл глаза уже начинало светать. Его знобило, костер почти погас. Парни крепко спали. Он зевнул и с трудом смог подняться, ноги затекли. Уйдя подальше от поляны, на которой они обустроили ночлег, он справил нужду. Когда дело уже почти было сделано и осталось только застегнуть штаны, он услышал хруст веток справа. Резко повернув голову он увидел троих мертвых. Потом звук повторился слева — не меньше семи.

Бегом!!!

Он бежал перепрыгивая через поваленные деревья, не обращая внимания на ветки, больно бившие в лицо, он летел сквозь еще спящий лес, набирая воздуха в грудь, чтоб изо всех сил громко крикнуть:

— Подьеееем!!! Ходу! Ходу!

Костян проснулся первым и уставился на него непонимающим взглядом.

— Они уже близко, валим!

В это время рука уже поворачивала ключ зажигания. Рыжий едва открыл глаза когда мотор завелся и оглушительный рев заставил содрогнуться каждый листик, каждую травинку. Даже те листья, что остались лежать на земле с прошлой осени поднялись в воздух на долю миллиметра. Выхлопные трубы с огромной силой выплевывали воздух прямо на тлеющие угли, раздувая их и языки пламени откашливали яркие искры в сторону от костра. Хлопья белого пепла повисли в воздухе как в невесомости.

Через 10 секунд Рыжий уже завел мотор своего автомобиля, еще через 5 двери захлопнулись и машина, а за ней и мотоцикл, сорвались с места, оставляя за собой клубы пыли.

Когда мертвые вышли на поляну, сухие листья рядом с костром тлели от разлетевшихся угольков.

Где-то в конце июня.

Увидит ли он когда-нибудь тех ребят снова?

Вряд ли.

Он выбрал свой путь. Они решили по своему.

Стрелка спидометра упрямо шла вверх.

На пустой дороге страх высокой скорости ушел довольно быстро и нога вдавливала педаль газа в пол. Мотор сердито рычал, но его заглушала музыка из колонок, барабаны разгоняли кровь, а гитара навеивала воспоминания о тех днях, когда он мог остаться наедине со своим мотоциклом. Только Он, мотоцикл и дорога. И горизонт все ближе и ближе.

Дорога вела его все дальше на юг, прерывистые полосы дорожной разметки однообразно мелькали одна за другой скрываясь под капотом. Солнце клонилось к горизонту, а он все жал и жал на газ.

Тяжелый внедорожник летел на высокой скорости расталкивая воздух перед собой и песня дурманила рассудок своим ритмом.

Дорога шла то в гору, то вниз с холма, затяжной поворот, потом обратно, снова подъем, сейчас опять будет спуск.

Человек!

Он резко дернул руль вправо и тут же пожалел об этом. О чем думает человек в момент аварии? За секунду до столкновения, за миг до удара? Он просит неведомую силу, может даже Бога отмотать время назад, на пару секунд, чтобы он мог поступить по-другому. В этот миг он готов отдать все что у него есть за возможность принять иное решение. Всего лишь пара секунд, это не так много по сравнению с вечностью. Пожалуйста! Только не это! Пожалуйста!

Но колеса уже начали издавать натужный вой переходящий в истошный визг скользя по горячему асфальту, линия горизонта начала наклоняться, а нос автомобиля поворачиваться в сторону леса.

Удар! Еще! Все крутилось перед глазами, мелкие осколки стекла, пыль и обрывки сухой травы летели вокруг.

Еще удар! Ветки деревьев то прижимались к лобовому стеклу, то снова открывали обзор, а он думал только о том, зачем он попытался объехать того мертвеца.

Удар! Стало темно.

Сначала послышался шум. Звенело в ушах. Этот неприятный писк все нарастал и скоро стал на столько раздражающим, что пришла боль. Голова болела с каждой секундой все сильнее и сильнее. Он открыл глаза. Яркий свет резал зрачки. Он закашлял. Стоял туман, больше похожий на дым, но пах по-другому. Это сработали подушки безопасности.

Дышать можно, значит легкие целы.

Ноги шевелятся. Руки тоже. Он попробовал аккуратно сменить позу. Тело слушалось, но его сильно трясло. Лежа на крыше внутри искореженного автомобиля он понимал что шок скоро пройдет и ему на смену придет боль.

Нужно выбираться.

Пока он пытался доползти до проема разбитого бокового окна, он услышал звук шагов идущего по битому стеклу.

[1] По легенде, пролив получил своё название благодаря дочери древнейшего аргивского царя — прекрасная возлюбленная Зевса по имени Ио была превращена им в белую корову, чтобы избежать гнева его жены Геры. Несчастная Ио избрала водный путь к спасению, нырнув в синеву пролива, который с тех пор и называется «коровьим бродом» или Босфором.

[2] В древнегреческой мифологии река Стикс — река между этим миром и миром мертвых (Аидом). Так же мертвым клали на глаза монеты в качестве платы паромщику (Харону) за переправу через реку Стикс.