Ошибка поэтессы

Прекрасные вечера бывают в испанском Логроньо. Вот и сегодня закатное солнце неярко освещает гряду предгорий на горизонте. Мимо нашего домика неторопливо тащит в Средиземное море из глубины Кантабрийских гор свои чистые воды река Эбро, а наш любимый мужичок Луис деловито поливает аккуратную лужайку перед домом, напевая какую-то незамысловатую испанскую (?) песенку. Мы с Анной прислушались, дружно поморщились и… в очередной раз зафиксировали полное отсутствие у Лу не только музыкального слуха, но и голоса.

— Главное, что он человек хороший, — вздохнула подруга.

— Угу, — излишне красноречиво поддержала её я...

Подозреваю, что в дремотном провинциальном Логроньо моя подруга основательно одичала и страшно соскучилась по «умным» разговорам. Потому наша беседа быстренько перескочила от обсуждения жуткого пения трудолюбивого Луиса к прекрасной мистической музыке стихов поэтов Серебряного века.

Анна — филолог по образованию. Она девица развитая и с ней интересно. В тот вечер мы говорили об Иннокентии Анненском…

*****

Он был самым скромным из поэтов того времени.

Родился в 1855 году в семье столичного чиновника средней руки Федора Фёдоровича Анненского. По секрету сообщу, что по матери — Наталье Петровне Кармолиной, Иннокентий приходится дальним родственником генерал-аншефу Абраму Петровичу Ганнибалу, т.е. прадеду А.С. Пушкина.

Юноша получил хорошее образование — успешно окончил историко-филологический факультет Петербургского университета.

В те годы на всю столицу гремела слава гимназии и реального училища Гуревича. Созданные надворным советником Фёдором Бычковым эти частные учебные заведения позже были куплены братьями золотопромышленниками и меценатами Сибиряковыми, а потом переданы с потрохами за очень небольшие деньги известному педагогу Якову Григорьевичу Гуревичу — человеку страждущему и неравнодушному к вопросам просвещения и образования народа. Новый владелец сумел привлечь к преподаванию цвет тогдашней педагогики. В их число попал и Иннокентий Анненский. В гимназии он преподавал древние языки и русскую словесность. Это учебное заведение в своё время окончили Игорь Стравинский, Николай Гумилев, Сергей Маковский, Дмитрий Граве, Сергей Платонов…

Однако денег на жизнь не хватало, поэтому Анненский начал подрабатывать репетиторством. Так продолжалось до тех пор, пока он не устроился домашним учителем сыновей вдовой пожилой женщины некоей Надежды Хмара-Барщевской. Она была значительно старше юного педагога Иннокентия Федоровича и стократ опытнее в житейских и иных вопросах. Как бы то ни было, Анненский был охмурён и в итоге женился на ней — некрасивой, малообразованной, нелюбимой…

О семейной жизни поэта известно так мало, что редкие воспоминания современников сегодня звучат почти откровением. Поэт Сергей Маковский так описывает одну из встреч: «Жена его была совсем странной фигурой. Казалась гораздо старше его, набеленная, жуткая, призрачная, в парике, с наклеенными бровями. Раз за чайным столом смотрю — одна бровь поползла кверху, и всё лицо её с горбатым носом и вялым опущенным ртом перекосилось. При чужих она всегда молчала. Анненский никогда не говорил с ней. Какую роль сыграла она в его жизни?..»

Думается, что на роль музы Надежда Валентиновна явно не годилась. А вот жена старшего из пасынков поэта — Ольга — ей стала!

Эта красивая, умная и благовоспитанная женщина позже признается: «…Любила ли я Иннокентия Фёдоровича? Господи! Конечно, любила, люблю… Была ли я его «женой»? Увы, нет! Видите, я искренне говорю «увы», потому что не горжусь этим ни мгновения… Его убивала мысль: «Что же я? прежде отнял мать (у пасынка), а потом возьму жену? Куда же я от своей совести спрячусь?». Он связи плотской не допустил, но мы повенчали наши души…».

Я думал, что сердце из камня,

Что пусто оно и мертво:

Пусть в сердце огонь языками

Походит — ему ничего.

И точно: мне было не больно,

А больно, так разве чуть-чуть.

И все-таки лучше довольно,

Задуй, пока можно задуть...

На сердце темно, как в могиле,

Я знал, что пожар я уйму...

Ну вот… и огонь потушили,

А я умираю в дыму...

Анненский был удивительным поэтом.

Со временем он выслужил генеральское звание чиновника от образования, директорствовал в гимназиях Киева, Петербурга, Царского села. На Высших женских курсах Иннокентий Фёдорович читал лекции по древнегреческой литературе. Его обожали курсистки, побаивались великосветские лоботрясы, искренне уважали коллеги по работе. Однако придя домой, и повесив в шкаф служебную кожу, он садился за стол и в неровном свете настольной лампы писал свои стихи.

«… Но я люблю стихи — и чувства нет святей.

так любит только мать и лишь больных детей…», — однажды признается поэт.

А исследователи его творчества в свою очередь очень точно отметят, что «вся его поэзия — это летопись одинокой души человека».

Что счастье? Чад безумной речи?

Одна минута на пути,

где с поцелуем жадной встречи

слилось неслышное прости?

Или оно в дожде осеннем?

В возврате дня? В смыканьи вежд?

В благах, которых мы не ценим

за неприглядность их одежд?

Ты говоришь… Вот счастья бьётся

к цветку прильнувшее крыло,

но миг — и ввысь оно взовьётся

невозвратимо и светло.

А сердцу, может быть, милей

высокомерие сознанья,

милее мука, если в ней

есть тонкий яд воспоминанья.

А ещё он писал стихи той женщине, что до конца жизни тревожила его такое неопытное в любви сердце. Её звали Екатериной Мухиной. Она была женой сослуживца Анненского — преподавателя Царскосельской гимназии, где в то время директорствовал Иннокентий Фёдорович. Историю этих отношений увлечённые исследователи пытались проследить по их переписке. Вывод получился вполне ожидаемым — письма носили любовный характер.

А теперь стих, написанный поэтом незадолго до своей смерти. По сути, он венчает всё творчество Иннокентия Анненского. В нём женский образ никак не поддаётся узнаванию, потому что он зыбок как свет далекой безымянной звезды.

Среди миров в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я её любил,

А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,

Я у неё одной ищу ответа,

Не потому, что от неё светло,

А потому, что с ней не надо света!

Кому из своих любимых женщин — Ольге Хмара-Барщевской или Екатерине Мухиной посвятил поэт свой лучший стих, так и осталось невыясненным…

Анна Ахматова, навсегда прощаясь с Иннокентием Анненским, написала такие строки: «…а тот, кого учителем считаю, как тень прошёл, и тени не оставил…».

Поэтесса ошиблась. Мы помним Иннокентия Анненского и любим его стихи...

*****

— Луис, кто тебе больше нравится — Сервантес, Лорка или Лопе де Вега? — нагло поинтересовалась я, когда Лу припёрся к нам на веранду.

— Мне моя Аня больше всего нравится, — дипломатично ответил он и величаво удалился.

— Аня нравится, а сам пошёл пиво пить с друзьями, — с тёплой ноткой в голосе констатировала подруга...

Прекрасные вечера бывают в Логроньо…

Писано Ивановой Джудит Алибабаевной (Julie Trini)