легенда о медведе

1

Необъятный край таежный,

Континент почти что целый!

Тут легко погибнуть можно,

Если духом слаб и телом.

Сумрак елей величавых,

Пихты, лиственницы, кедры,

А в ногах ковер кровавый —

Урожай брусники щедрый.

Ниткой узкая тропинка

К речке шумной приведет,

Где на солнце, словно льдинка,

Рыба быстрая блеснет.

Лишь очутишься здесь, сразу

Попадаешь в мир иной.

Здесь не видимая глазу

Жизнь идет сама собой.

2

Знает каждый таежный житель,

И любой даст один лишь ответ,

Что верховный тайги правитель

И хозяин тайги — Медведь.

Он печется о всех, как игумен.

Его слово в тайге — закон,

Потому что Медведь разумен

И величествен, и силен.

Он и судит, и в ссоры вникает,

И к преступникам неумолим.

И когда по тайге он шагает,

Все в почтении гнутся пред ним.

3

На охоте всё забудешь.

То крадешься, то летишь.

Лишь тогда свой пыл остудишь,

Когда цель свою сразишь.

Вот отправился с рассветом

За добычею Медведь.

То бежал, то шел он следом,

То ложился подстеречь.

Только день был неудачный.

Не его, видать, расклад.

Вот и вечер. Злой и мрачный,

Он решил идти назад.

Оглянулся: это ж надо —

Незнакомые места.

Удивленно-злобным взглядом

Смотрит волк из-под куста.

Вот какая невезуха!

Ёлки-палки, лес густой!

Почесал медведь за ухом-

Надо путь искать домой.

Шел и шел. Урчит в желудке.

Вдруг на месте он застыл.

Нюх его медвежий чуткий

Чуждый запах уловил.

Звери — очень любопытный

(К их чести сказать) народ.

Вот Медведь, как можно скрытней,

Пробирается вперед.

Тут, как будто великан,

Взял тайгу раздвинул.

Наш Медведь, как истукан,

Встал и пасть разинул.

Потрясен и удивлен,

Не промолвит слова.

Никогда не видел он

Зрелища такого.

Косолапый царь зверей,

Хоть тайгой заведовал,

Ни деревни, ни людей

Не видал до этого.

Видит избы, желтый стог,

Пашню с огородами.

Населен сей уголок

Дивными народами.

4

Нет в селе прекраснее Роксаны.

Красотой она затмила всех,

Как цветок чудесный средь поляны,

Что манит и привлекает всех.

Ходит, как лебедушка, играя,

С поволокой синие глаза.

Снится молодцам коса ее льняная

И ее бездонные глаза.

Шла с корзинкою Роксана.

Глянет там, присядет здесь.

— Вот он белый, привереда!

Ну-ка же в корзинку лезь!

Уж наполнила корзинку,

Уж домой бы отдохнуть.

— Ой! Сниму-ка я косынку!

Наберу еще чуть-чуть!

Видит — грузди. И немало!

Рвет. Вдруг кто-то засопит.

Быстро голову подняла —

Перед ней медведь стоит.

Закричать она хотела.

Но молчит, раскрывши рот.

Побежала б, полетела…

Но и шага не шагнет.

В ней сердце трепещет, как птица.

«Неужто мой час умереть?»

— Не бойся меня, девица, —

Смущенно сказал Медведь.

— Поверь же ты мне! Никакого

Тебе я не сделаю зла.

Отныне во мне большого

Ты друга навек обрела.

Приблизился к ней осторожно.

Бела, словно снег, девица.

— Я царь в этом царстве таежном.

А ты же, видать, царица.

Должны мы с тобой породниться.

И править начнем вдвоем.

Хочу на тебе жениться!

Пойдем же со мной! Пойдем!

Он нежности ей неустанно

Шептал чуть не битый час…

— Ну, что ты! — сказала Роксана.

— Так быстро нельзя у нас.

У нас (говорила девица

Медведю) порядок таков:

Коль хочешь на ком жениться,

Сначала пришли сватов.

Их встретят мои родители

И в дом пригласят со двора.

Придут деревенские жители —

Соседи и детвора.

— Что ж! Придется согласиться,

Раз порядок здесь таков.

Я пришлю к тебе, девица,

В скором времени сватов.

5

Собралось, как по старинке,

Всё зверьё послушать власть.

На полянке и хвоинке

Даже некуда упасть.

Рокот, птичьи перезвоны…

Хочет всяк предугадать:

— Может, новые законы?

— Или с кем-то воевать?

— Или новую берлогу

Царь решил соорудить?

— Что ж! поможем понемногу

Кто чем может, так и быть.

— Что бы там ни говорили,

А правитель наш хорош!

И не стар еще, и в силе.

Да и рожею пригож.

— Ну, порой посумасбродит,

Наломает дров он всласть.

— Тише! Видите выходит!

— Да закройте же вы пасть!

Вышел к ним Медведь. Несмело

Поглядев, заговорил:

— Вообщем, тут такое дело…

Пожениться я решил.

— Ура! — кричат и зверь, и птица.

— Давно пора тебе жениться!

Ох, как нам всем нужна царица.

Да здравствует наш мудрый царь!

Скорее за женою шпарь!

— Скорей нельзя, — сказал Медведь.

— Немножко надо потерпеть.

Обычай есть в их стороне:

Сначала должен я заслать

Сватов, чтобы отец и мать

Её согласье дали мне.

— Обычай этот нам не новый.

Да это, царь, всё ерунда.

Мы все в сваты пойти готовы.

Скажи лишь только нам: куда.

Медведь от счастья рассмеялся.

— Её прекрасней в мире нет.

Когда я с нею повстречался,

Родился будто бы на свет.

— Так она… вот это да!

Племени людского?

Не бывало никогда

Средь зверей такого!

— Слушай, царь! — раздался голос.

Опираясь на костыль,

Встал Барсук,

Чей длинный волос

Был уже седым, как пыль.

На своем веку уж многих

Пережил Барсук царей,

Снисходительных и строгих,

Добряков и упырей.

— Нам нельзя с людьми водиться.

Царь! Послушайся меня!

Человек — не зверь! Не птица!

Человек — нам не родня.

Нас врагами почитают.

Царь лесной — им не указ.

Если где-то нас встречают,

То убить стремятся нас.

Нет! Ищи себе другую!

И, конечно, будь мудрей…

Может быть, и не такую,

Только чтобы из зверей.

Призадумался Медведь:

«Царь ли аль холоп я?»

Стал пыхтеть он и сопеть,

Глядя исподлобья.

— Нет! — сказал Медведь, вздыхая.

— Ты прости уж, старина!

Я люблю её. Другая

Мне и даром не нужна.

Приподнялся во весь рост.

Экая балясина!

— Я женюсь… закрыт вопрос…

Без вашего согласия.

Собирается Медведь,

Прихорашивается.

Над тайгою воздух в медь

Окрашивается.

Над тайгою солнца круг

Поднимается,

Словно кровь вокруг

Разливается.

И кукушечка одна

Всё кукует.

Сколько лет она

Наколдует?

Ты кукуй, кукуй подольше,

Милая!

Эх, еще б счастливой долюшки

Наманила!

Вышел он утром, нарядный и строгий.

В речке умылся студеной водой.

Быстро шагал по известной дороге,

Словно бы крылья росли за спиной.

Вот и закончил он жизнь холостую.

Что же об этом теперь тосковать?

Вскоре красивую и молодую

Будет жену он любить и ласкать.

Все столы из домов

В длинный уличный ряд.

И десятки котлов

Над кострами парят.

Веселится сельский люд.

Как не быть тут пьяну!

Нынче замуж выдают

Красавицу Роксану.

То и дело слышно:

— Горько!

Наступил вечерний час.

Пиво выпито уж столько,

Что пора пуститься в пляс.

Пляшет малый, пляшет старый.

Поглядите-ка на нас!

Даже кажется амбары

И дома пустились в пляс.

Тут никак не уклониться,

Никому не усидеть.

Рядом с пышущей девицей

Гулко топает Медведь.

А девица всё пытает:

— Кто такой? Да кто такой?

Нарядился — не узнает

И отец тебя родной.

А Роксана побледнела,

Даже крикнуть нет в ней сил.

— Неужели приболела? —

Юный муж ее спросил.

— Может, сильно ты устала?

Что с тобою? Не пойму!

Всё Роксана рассказала

Тихо мужу своему.

— Что ж, — сказал Роксанин муж.

— Соблюдем обычай!

Всё же гость он. И к тому ж,

Гость-то необычный!

Заряжает муж ружье

Самой крупной дробью.

«Разберусь сейчас ужо

Я с твоей любовью!

Ты пляши! Пляши, Медведь!

Топочи ножищами!

Неминуемую смерть

Здесь сейчас отыщешь ты!

Ведь никто тебя не звал.

Ишь какой любовник!

Жил бы в дебрях поживал!

Нам же ты не ровня!»

— Брось! — кричит Роксана.

— Брось!

Так не поступают!

Хоть и зверь он, всё же гость.

В гостя не стреляют.

Грохнул выстрел. Прямо в сердце!

Опускаться тихо стал

Зверь,

Как будто бы усесться,

От плясания устав.

Сел. Глядит неудоуменно.

Кровь мокрит густую шерсть.

Прохрипел с предсмертным стоном:

— Где Роксана? Где ты есть?

Завалился. Дрожь по телу

Пробежала.

И затих.

Тут народ подходит смело.

«Сдох, зверюга! Сдох, жених!»

— Эй! Ножи скорей несите! —

Кто-то крикнул.

— Что ж стоять?

Не глядите — помогите!

Нешто мясу пропадать!

Тут же голову срубили.

Кто-то шкуру распорол.

Всё на части разделили

И положили в котел.

6

Ох, наелись медвежатина

В эту ночь до икоты!

Еще б ели очи жадные,

Да полны уж животы!

Побросали кости в короб,

Сверху крышкой придавили.

И еще осталось воронам,

Что не съели, не допили.

Поднималось солнце алое,

Над рекой клубится пар.

Деревушка спит усталая.

Только слышен пьяный храп.

Кто уткнулся в стол с закусками,

Кто на лавочку прилег,

Кто устроился под кустиком,

Кто в овине, кто под стог…

Ты доись быстрей, коровушка!

Да иди себе на луг.

Уж сощурившись на солнышко,

Подниматься начал люд.

В стороне стоящий короб

То вздыхает, то дрожит,

Словно бы огромный боров

Шевелится в нем лежит.

Крышка хлопнула.

На волос

Вдруг она приподнялась.

Изнутри раздался голос:

— Отдохнул? Теперь вылазь!

Вот отброшена со стуком

Крышка.

Ну-ка подивись!

Вот так чудо! Вот так штука!

Кости в целое срослись!

Встал скелет Медведя прямо,

Через край перешагнул,

Зашагал вперед. Вот яма!

Эту яму обогнул.

Мужики уже гуляют.

Пьют с похмелья за троих.

И с усмешкой поминают

Спящих в хате молодых.

— Ночью ж очи не смыкали.

Вот сейчас поспят зато!

— Не подарки ли считали?

— Да! считали! Но не то!

— За супругу и супруга!

Чтоб был мил им белый свет!

Чтоб лелеяли друг друга!

Чтоб любовь им и совет!

— Ну, и мне налейте тоже! —

Слышат голос за спиной.

Повернулись. Быть не может,

Чтоб скелет ходил живой,

Чтобы бряцал он костями,

Чтоб кистями шевелил,

Чтоб, как с равными, с людями,

Как живой бы, говорил!

Может, это чья-то шутка?

Кто тот выдумщик, ответь?

— Да глядите, братцы! Ну-тко!

Это ж, братцы, наш Медведь!

Сел Медведь меж мужиками,

Отодвинул их локтями.

— Ну, а мне найдется чарка?

Так налейте, коль не жалко!

А кому тут наливать?

Ноги в руки — и бежать!

Протрезвившись, мужики

Мчатся наперегонки

И вопят, как дураки:

— Ой! Беда! Скорей бежим!

Чудеса! Медведь ожил!

7

А скелет из-за стола

Встал.

— Да что случилось?

Мужики? Что за дела?

Что вы всполошились?

Да куда ж вы побежали? —

Им кричит Медведь вослед.

— Посидели б! Погуляли!

Возвращайтесь!

— Нет! Нет! Нет!

— Вот досада! Так досада!

Поплясать бы да попеть!

И чего им только надо? —

Сокрушается Медведь.

Кто-то выскочил с ружьем.

— Ох, сейчас в него пальнем!

— Для чего ж, дурак, палить?

Ведь скелет же не убить!

— Ты, Медведь, иди отсюда!

Ты не сват нам и не брат!

Мужики, сплотившись грудой,

Дрекольем ему грозят.

— Ты чего в деревне трешься?

Нам такой не нужен гость!

Если ты не уберешься,

То узнаешь нашу злость!

Ты ж, Медведь, таежный житель.

Здесь же будешь не у дел.

Там в тайге твоя обитель,

Твое царство, твой удел!

— Так давайте породнимся! —

Отвечает им Медведь.

— Мы друг другу пригодимся,

Стоит только захотеть.

8

— Не хотите раз родниться,

Что ж пойду-ка я в тайгу!

Распевают песни птицы.

И деревьев слышен гул.

— Это что же за чудо-юдо такое? Сколько лет и зим живем на этом свете, ничего не видели подобного! Ой-ой-ой! Да вы только посмотрите!

— Нет, птица-молодица! Однажды я видела такое. Правда, это было не здесь и далеко отсюда. Ты тоже в тех краях побываешь. Я летела с юга, с жаркого благословенного юга, где никогда не бывает морозов, колючего снега и обжигающих метелей. Там, конечно, очень хорошо жить! Там много пищи! Там яркие краски! Такие, каких у нас не увидишь. И почти всегда голубое безоблачное небо. Солнце стоит прямо над головой, а не сбоку, как у нас. И оно такое жаркое-прежаркое. Там очень хорошо. Но вот наступает день, когда на птичью стаю наваливается тоска, вязкая и непреодолимая. Никто не знает, почему это происходит. Но тоска становится невыносимой. И тогда мы уже не поем. Все птицы собираются в огромную стаю. Стая такая большая, что когда она поднимается в небо, то, как туча, закрывает солнце. И самая сильная и опытная птица становится нашим вожаком. И все слушаются ее беспрекословно. И вот вся стая поднимается, и мы делаем прощальный круг над этими прекрасными, но ставшими теперь для нас немилыми местами. И местные птицы провожают нас громкими криками.

Вожак поднимается всё выше и выше. И вся стая поднимается следом за ним. Радость наполняет наши сердца. И мы летим на север. Внизу проплывают вечно-зеленые леса, золотые пески, такие же великие, как и наша тайга. Но пустынные и безжизненные. Синей змеей блестит внизу река, в которой водятся большие зубастые существа, которые способны разорвать даже быка. Стая летит день и ночь. Потом мы опускаемся на отдых, насыщаемся, спим и насыщаемся. И когда пища перестает отяжелять наши тела, мы вновь взмываем вверх. Всё выше и выше. Теперь под нами бескрайнее море, оно блестит на солнце, на него больно смотреть нашим глазам. А впрочем, я отвлекаюсь… Что же я хотела сказать? Совсем заболталась!.. Ах, вспомнила! В очередной раз возвращаясь на север, мы опустились, чтобы отдохнуть, как раз на краю великой тайги. Перед нами темной стеной возвышался лесной океан. Вот тогда мне и довелось увидеть это страшное зрелище. И я никогда не забуду его. На земле, в траве еще не густой, белел огромный скелет. Была весна, трава была еще не высокой, поэтому мы сразу увидели его. Когда мы приблизились к нему, то увидели, что это скелет медведя. Большого медведя, скончавшегося, вероятно, от старости. Но тот скелет лежал на земле неподвижно. И только муравьи бегали по костям туда-сюда. Нам было неприятно, но мы не боялись, ведь это всего лишь были мертвые кости.

— А этот скелет идет и как-то странно рычит. У меня сердце сжимается от его рычания.

— Почему-то мне это рычание больше напоминает плач. Ходячий плачущий скелет! Скажи кому — не поверят в такое! И с какой это стати скелету плакать?

— Постой! Постой! Такой огромный скелет может принадлежать только одному Медведю. Такой огромный Медведь в тайге один.

— Да! Да! Я тоже подумала об этом. Это Хозяин тайги, царь зверей. Здесь не может быть никаких сомнений! Я слышала, что он ушел несколько дней назад и больше никто его не видел в тайге. А ушел он в те края, где живут люди.

— Но что же могло случиться?

— Не знаю! Не знаю! Но я никогда ничего подобного не слышала! Это невероятно! Полетим и расскажем об этом другим зверям!

— Слышь, брат Волк, чего это так расщебетались птицы? Они, словно, что-то хотят рассказать нам. И так низко кружатся! Они всю дорогу летят впереди нас и не умолкают.

— Не знаю, братец Волк! Откуда мне знать птичий язык. Одно мне только ясно, что они, действительно, что-то хотят сказать нам. И очень важное! И это что-то им очень не по нраву.

— Я думаю, что, братец Волк, и нам это не понравится. Уж слишком тревожно кричат они.

— Стой! Стой! Слышишь громкий хруст? Такой хруст может производить только что-то большое и очень тяжелое.

— Медведь?

— Да! Только Медведь! Но мы бы почувствовали запах Медведя. Не бывает медведей без запаха. Его шкура сильно пахнет и изо рта у него исходит резкий медвежий запах. Его не перепутаешь ни с каким другим. И судя по хрусту, он совсем рядом. Но никакого запаха я не чувствую. Я не могу понять, что же это такое.

— И я ничего не чувствую.

— Давай спрячем вон в той ямке, что под кустом, и посмотрим, что это такое.

— Мне страшно. Но любопытство сильнее страха. Прячемся, братец!

— Не может быть! Не может быть!

— Тише! Чего ты раскричался? Я вижу! Это ходячий скелет. Это скелет Медведя.

— Это скелет Хозяина тайги! Видишь, какой он огромный!

— Да замолчи же ты! А вдруг он нас услышит и ему не понравится это. Ты подумай только, что от нас тогда останется. Тогда уж нам точно несдобровать. Сильнее Медведя нет никого в тайге. А Хозяин тайги самый сильный из всех медведей. Даже если это и не совсем Медведь, а его скелет.

— Прячьтесь! Прячьтесь, лесные звери! Идет скелет! Живой скелет! Идет скелет Хозяина тайги! Царя зверей!

— Не может быть такого! Скелеты не ходят! Что вы болтаете?

— Да как же не ходят? Раскройте глаза!

— Не может быть! Не может быть! Ходячий скелет!

9

По тайге идет скелет

И хрустит валежником.

Никого в округе нет

Перед ним по-прежнему.

Не узнать никак тайгу.

Взвоешь поневоле.

Где же звери-то? Ау!

Вымерли все что ли?

На пенек присел скелет.

«Ну, скажи на милость,

Что за ребус? Где ответ?

Что в тайге случилось?»

Под ногою что-то вдруг

Тихо шевельнулось.

Поглядел он: бурундук!

Всё в нем встрепенулось.

— Бурундук! Любезный друг!

Отлегло на сердце.

У того ж в глазах испуг

И дрожит всем тельцем.

— Ты скажи мне, милый мой,

Что случилось? Что с тайгой?

Или мор прошел какой?

Или в край ушли другой?

Ничего я не пойму!

Где все звери? Что к чему?

Бурундук, умерив дрожь,

Пропищал:

— Зачем идешь

Ты в тайгу? Ведь ты скелет!

А скелет не ходит. Нет!

Все ходячего скелета испугались

И от страха кто куда разбежались.

Мы, поверь, тебе, Медведь, не враги.

Но ушел бы ты от нас из тайги!

10

К людям пойдет,

Гонит народ,

Машет кольем,

Тычет огнем.

— Прочь уходи!

Нам не вреди!

Прочь! Прочь! Прочь!

Бродит день и ночь.

Ни сна, ни покоя.

Что же это такое?

Пойдет в тайгу,

Все бегут,

Как от чумного

Какого!

Присядет скелет,

Ищет ответ.

— Что ж я несчастный такой?

Ой-ё-ёй!

Не делал зла никому.

И не пойму,

Почему от меня

Бегут, как от огня.

Что же с того, что нет плоти

И шерсти на мне?

Я ж, между прочим,

Живой вполне.

Я люблю, вижу свет,

Значит, есть душа.

Я такой же, как все,

Кто живет дыша.

На колени встал,

Завыл, как волк:

— Не могу я! Устал!

Я, как вы, живой!

А шипенье всё злей

Со всех сторон:

— Ты мертвец! Ты скелет!

Уходи вон!

На него шипят,

Зубами скрипят:

— Мы не примем тебя!

Мы боимся тебя!

Проклятый скелет!

Не ходи по земле!

Уходи, чудо-юдо,

Навсегда отсюда!

Встал скелет на ноги.

Уходить надобно.

Пошел, куда ноги несут.

Нет ему места в лесу.

11

Пришел он к берегу крутому.

Внизу шумливая струя

Несется к морю ледяному

Через таежные края,

Бурлит меж черными камнями,

Их снежной пеной окружив,

И меж большими валунами

Выводит грозный свой мотив.

В ней вечный дух непокоримый,

Зажат с обеих он сторон,

Тысячелетьями гонимый,

Не ведает покоя он.

12

Шагнул скелет. Через мгновенье

Уже не соберешь костей:

Схватило жадное теченье

И в бездне погребло своей.

В тайге опять и шум, и пенье,

Снует зверье туда-сюда.

Забыта, словно наважденье,

Зверьем недавняя беда.

В тайге хозяин новый правит.

Ему и слава и почет.

Не любит тех он, кто лукавит;

И добр к тому, кто честь блюдет.

Однажды вечером стирала

Белье Роксана на реке.

И, обернувшись, увидала

Вдруг что-то белое в песке.

Подходит, ковырнула гребнем.

И села на песок без сил.

Вот почему Медведь к деревне

Уже давно не приходил.

И гладит кость она рукою,

И шевелит ее слегка.

Такой живою теплотою

Ее наполнилась рука.

Ведь после свадьбы постоянно

Она все думала о том,

Что лишь Медведь любил Роксану,

Как не любил ее никто.

Его нисколько не задели

Дурные страсти. Был он прост

И непосредствен. И в злодее

Он видел лишь одно добро.

Злость не могла в нем поселиться.

Его душа была светла.

Его убили, но к убийцам

Он не питал и капли зла.

Мир прекрасен, если в нем

Есть любовь.

Звезды светят даже днем

Над тобой.

И готов ты обнимать

Каждый ствол,

О любви своей сказать

И без слов.

ПРИМЕЧАНИЕ

ТОТЕМИЗМ

Памятники первобытного искусства могут много рассказать о верованиях древних людей. К фантастическим представлениям людей каменного века относится прежде всего обожествление сил природы и прежде всего культ зверей.

Зарождение культа зверей было связано с той огромной ролью, которая играла охота в жизни человека. Необходимо отметить, что звери заняли очень важное место в сознании древнего человека и в его религии. Человек на мир зверей переносил те отношения, которые существовали в общине, и этот звериный мир был параллелен общинному миру. Само слово «тотем» заимствовано из языка индейского племени алгонкинов, где оно означает «его род». Согласно тотемическим представлениям звери и люди имели общих предков. Звери, как только им захочется, могли снять шкуру и превратиться в людей.

Давая людям мясо, звери умирали. Но если люди не выбрасывали кости, складывали их в определенное место, звери снова оживали, давая пищу людям. Первые такие представления о зверях были обнаружены в Тешик-Таше и в пещерах мустьерского периода. Об этом свидетельствуют многочисленные изображения, оставшиеся на стенах пещер, где можно увидеть носорогов, медведей, оленей и других животных.

Рисунки, как правило, расположены на значительном расстоянии от входа. Например, в Нио во Франции на расстоянии 800 м. Постоянная жизнь людей в таких местах, где царит темнота, холод и сырость, конечно же, была невозможна. Для того, чтобы добраться до подземных галерей, приходится очень долго пробираться через узкие проходы, тесные щели, порой преодолевать подземные реки и озера.

Большой интерес для ученых представляют находки, обнаруженные в пещере Монтеспан во Франции; здесь нашли лепные скульптурки зверей; а возле изображения медведя видны многочисленные следы человеческих ног. Голова у медведя отсутствовала, а на ее месте находилось только довольно глубокое отверстие. Между лапами лежал череп медвежонка, по-видимому, прикрепленный при помощи деревянного стержня, вставленного в отверстие.

Очень похожей оказалась картина, обнаруженная археологами в пещере Тюк д’Одюбер во Франции. В ней были обнаружены две глиняные фигурки бизонов, а вокруг них также множество следов человеческих ног, местами вся ступня, а местами только часть подошвы. Скорее всего это были следы первобытных охотников, которые совершали ритуальный танец вокруг фигурок для того, чтобы заколдовать настоящих бизонов и сделать их легкой добычей на охоте.

Какие мысли и чувства овладевали художниками древнекаменного века, хорошо показывают их рисунки. На них изображены бизоны с вонзенными дротиками или гарпунами, раненые животных, звери, из пасти которых хлещет кровь.

На фигурках мамонтов можно обнаружить рисунки, которые изображают ловчие ямы, служившие для ловли этих гигантских животных.

В пещере Ласко найдены фигурки зверей, в которых торчат по 7 — 12 дротиков. Рядом с животными находятся изображения копьеметалок, охотничьих изгородей, а также сетей.

О специфическом предназначении этих рисунков говорит их наложение друг на друга, которое свидетельствует о том, что рисунок делался не навсегда, а только для одного раза.

Особенно это хорошо видно на гладких плитках, где огромное количество рисунков, наложенных друг на друга, образуют сплошную сетку. Такие гальки, видимо, каждый раз покрывались красной краской, по которой и процарапывался новый рисунок. Таким образом, эти рисунки жили как бы «один раз», делались только для определенного момента.

Многие ученые считают, что с охотничьими обрядами были связаны и женские статуэтки, созданные в эпоху верхнего палеолита.

Значение таких статуэток определялось представлениями древних охотников о разделении труда: мужчины-охотники убивают зверя, а женщины своим колдовством очаровывают его, подставляют под удары мужчин.

Кстати, роды людей того времени носили имена животных, поскольку основные занятия людей были связаны с охотой. В основе выбора того или иного животного стоял такой фактор, как обилие этого животного в данной местности. Например, в Австралии людьми кенгуру называли те группы, на территории которых было много кенгуру, в то время как на территории других племен их не было.

Тотемное животное почиталось. На ранней стадии тотемизма нельзя было убивать и есть мясо животного-тотема. Священное животное убивали и съедали только во время обрядовых церемоний. Так стали возникать табу, развившиеся в религиозную систему запретов и ограничений. Многие из них известны и сегодня. Например, христианам нельзя употреблять продукты животного происхождения в постные дни.