Одно свидание на миллион

Алис медленно брёл по опустевшей дороге. Идя по двойной сплошной линии, и не обращая внимания на проезжающие машины, он нас­лаждался мгновениями свободы.

Остановившись, допил коньяк и швырнул пустую бутылку под ноги, что разлетелась в дребезги, усеев асфальт острыми осколками.

Вскинув голову, Алис взглянул на светлеющее небо. Ненавистный, но столь желанный рассвет.

Он прождал всю ночь, но так и не дождался. Хотел увидеть ещё раз си­яние чистейшей и несравнимой ни с чем красоты. Жестоко оставить его одного в такой момент.

Заметно похолодало, всю ночь сыпал снег, но он таял, стоило ему кос­нуться земли. Жаль, что чувства не могут так же бесследно исчезнуть.

— Эй, придурок!

Сзади взвизгнули шины проезжающей машины, которая резко затормо­зила, перегородив дорогу.

Трое молодых крепких парней, выбравшись из салона здоровущего джипа, подошли к Алис, что остановившись, смотрел на падающие с не­ба кружевные снежинки. Они ложились на лицо, но не таяли, превра­щая его в леденяще отчужденную маску.

— Ты обдолбался что ли? — высокий блондин, идущий впереди, хмыкнул, подошёл ближе и схватил Алис за отвороты черной мантии с кровавыми рунами, похожую на длинное черное пальто.

— На косплей собрался? — гыгыкнул второй подступая ближе. Третий встал со спины.

— Я к тебе обращаюсь, пидар! — Блондин взглянул на друзей, будто ища поддержки. Те громко заржали. — Разрядился, как баба.

— Да ты посмотри только, — тот, что был позади, намотал на руку длин­ную рыжую косу, — Неужто настоящая?

— А ты проверь!

Человек не успел ни дернуть за волосы, ни осознать, что уже мертв. Упал как подкошенный к ногам Алиса, а в тускнеющих глазах — отблеск неподдельного ужаса.

— Что страшно? Да…я чудовище, которому даже в этом мире нет места, — он усмехнулся, медленно поднимая голову и встречаясь глазами с блон­дином.

— Какого хера! — тот отпустил Алис и, отступив, вытащил из кармана кур­тки пистолет и направил на него.

— Лоти?! Проверь, что с Гарри!

Тот, кого звали Лоти, огляделся по сторонам, потом подошёл к упавше­му на асфальт другу и прощупал пульс.

— О-он мёртв! — Отскочив от трупа, он побежал к машине, оставив друга самому разбираться во всём.

— Стой! Не бросай меня здесь, ублюдок! — кричал парень ему в след, по-прежнему не опуская пистолета.

Вот и цена мнимой дружбы. В людях никогда не было ничего святого с самого их создания.

— Если хочешь стрелять — стреляй, — в глазах человека мелькнул живот­ный страх. — У тебя будет только один шанс.

Рука парня дрожала и он, поддерживал её другой. Пистолет в его тря­сущихся руках придавал ему смелости. Трус!

Алис разведя руки в стороны, ждал. Люди слабы. Их действия так лег­ко предсказать, ими так легко манипулировать.

— Стреляй! — выкрикнул Алис. Парень вздрогнув, взвел курок, но выс­трелить всё не решался, — Слабак. Ты что боишься меня? Я совершенно безоружен. Свидетелей нет.

Парень, мотая головой из стороны в сторону, бил себя ладонью в рай­он виска:

— Прекрати! Уйди из меня, уйди!!!

Ну же, нажимай на курок. И я уйду, навсегда, ты меня больше не уви­дишь, — подначивал человека Алис, забравшись в его подсознание.

— А-а-а!!! — заорал парень, и снова схватив пистолет двумя руками, на­жал на спусковой курок.

Звук выстрела, расщепил тишину, обращая её в ни что, распространяя оглушающее эхо по окружающим кварталам ночного города.

Алис, как подкошенный рухнул на спину. Пуля вошла точно в середину лба. Боли не было, что не удивительно, он уже давно ничего не чувс­твовал. Темные очки лежали на асфальте отброшенные при падении.

Красивый вид. Много-много ярких, но уже гаснувших звездочек на тем­ном небе. Прелесть…

Парень кажется, убежал? Проверять не хотелось. Пусть катиться к чер­тям. Хватило же придурку смелости на выстрел.

— Ты снова за старое?

Какой знакомый голос. Галлюцинации? Так притворюсь мертвецом. Не хочется ни с кем разговаривать.

— Алисиэль?!

Кажись галлюцинация взбесилась, иначе, зачем ей садиться ему на жи­вот и орать со всей дури в его лицо? Он не глухой, просто мертвый, а мертвые умеют слышать.

Алис неохотно приоткрыл один глаз, и яркий свет ослепил его. Зажму­рившись, он недовольно поморщился. На нем восседал длинноволосый блондин. Пришёл значит.

— Так ты настоящий?

— Вот возьму сейчас и обижусь, — блондин хотел встать, но Алис схватил его за руки и, притянув к груди, заставил положить голову на свою грудь, вдохнул аромат светлых волос.

— Прости, Сефи.

— За что ты просишь прощенье?

А действительно за что можно просить прощенье у брата, которого не видел очень-очень долго?

— За всё.

Действительно. Слишком много было совершенно и невозможно вот так легко всё перечеркнуть одним только прощением.

— Взгляни на меня, — Сефи приподнялся и заглянул в лицо Алис.

Красивый с россыпью алебастрово-белых волос укрывающих их от ос­тального мира плотной завесой, глубоким взглядом холодно-бесцвет­ных глаз и чуть заметной улыбкой на чувственных губах: — Отдай мне себя до рассвета.

Этот тихий шепот сказал ему о многом. Сефи никогда и ничего не про­сил. И так трудно отказать в столь ничтожно— маленькой просьбе.

— Я давно принадлежу только тебе, Сефирот, — ответил Алис, запуская

пальцы в серебро волос и притягивая его для первого за многие ты­сячелетия затворничества — поцелуя. И как только губы соприкосну­лись, окружающий мир перестал существовать.

Вспышка света перенесла их на далекий остров, где свидетелями свя­щенного союза стали морские волны, игривый теплый бриз и одинокая луна, что с завистью наблюдала за влюбленными.

Алис до сих пор не верящий в то, что Сефирот целует его, гладит кожу дрожащими руками, прикасается с такой бережностью, будто он рас­сыплется под ним, пылко отвечал, притягивая его для поцелуя, впи­тывал губами тихие вздохи, заставлял выгибаться от ласк и стонать в исступлении.

Два часа, слишком мало времени до рассвета и вот, когда первый луч, жадно пробивающий горизонт коснулся неба, по щеке Алис скатилась одинокая слезинка, упавшая в расслабленную руку безмятежно спя­щего Сефирота.

— Я люблю тебя, — прошептал Алисиэль, прежде чем его бренное тело растворилось в животворящих солнечных лучах.

Сефирот ещё долгое время приходил на этот пляж, чтобы помнить о том, чья кровавая слеза на длинной цепочке, поблескивала в мочке правого уха.

Миллион дней одиночества в одуряющей пустоте, ради нескольких ча­сов с любимым. И это только их свидание — одно на миллион.

16.04.2014