Я не обязан любить дождь (Дождь должен идти)

Не люблю дождь. Холодно и хмуро. Иногда — очень холодно и — всегда — сыро до омерзения. Противно от холодной промозглости.

Но мой дождь не такой. Он сер и скучен, как и все осенние собратья, — только могут ли дать цвет карандаш и уголь? Да и я не хочу предавать их ради яркости акварели или строгости масла. Я уже пробовал, и чуть не потерял ту, что последний год прячется в моем дожде.

Вот и сейчас — я только сделал последний штрих, приводя в порядок карандашный рисунок залитой косыми струями улицы, как уже знакомое лицо появилось в витрине закрытого магазинчика, а я как всегда готов был поклясться чем угодно, что не выводил эти плавные черты скул и подбородка, этот маленький носик и дуги бровей. Наверное, покажи я рисунок кому постороннему, то он ни за что не отыщет Ее.

Папа без помощи находит ее в готовых рисунках. Просто долго — для меня, минуты четыре — пристально разглядывает мои художества и молча тычет пальцем. Говорит, что лучше бы я немного передохнул со своей дождливой темой и даже не думал давать имя этой незнакомке, постоянно появляющейся из моего дождя.

Мой папа не суеверный, нет. Скорее, "хуже" — он просто общается с миром призраков и прочей нечисти. Что таить? — У нас вся семья такая "интересная". Ну, наверное, кроме моей мачехи, Ларисы. Она не так реагирует на них всех, кто так или иначе попадает к нам. Она добрая. Духи рядом с ней успокаиваются, особенно когда она заваривает свой фирменный чай и печет яблочный пирог. Я так не умею. Как говорит Аля, я острый и колючий как мой карандаш, и сухой, как кипы бумаги для рисования. Тоже мне нашлась мягкая и пушистая!

Святые предки! — Резкая головная боль и неосторожный штрих из-за нее, чуть не перечеркнувший все мои старания, заставили меня сжать зубы. Я трясущимися пальцами еле-еле сжал выскользнувший уголек и на куске ватмана вывел несколько защитных рун. Связка амулетов на стене зазвенела от сильных, хоть и более хрупких собратьев, но по крайней мере по голове перестало барабанить. Зато из соседней комнаты послышался голос.

— Слав! Перестань! Больно же! — недовольная Аля чуть было не долбала в разделяющую комнаты стену.

— Ты первая начала! — возмутился я, приходя в себя — тряхнул головой и сфокусировал взгляд на одной точке. Из чистого любопытства я вышел в коридор и встал на пороге сестринской обители. Там было на что глянуть: моя сестрица сидела на полу со своим знакомым, Ромкой. Перед ребятами лежала крупная, "рабочая" — как иногда говорят «наши», доска — ровный кусок ДСП, — на которой одиноко темнел самый обыкновенный зонтик.

— Хозяина ищем, — пояснил парень, хотя я и сам это понял, взглянув лишь раз на ряд символов на одном крае доски. Вздохнув, я откопал в ящике сестринского стола кусок мела, подправил один из знаков и с мысленным вопросом коснулся вещи пальцем. Не прошло и секунды, как мне что-то невидимое щелкнуло по носу. Переводя на человеческое наречие, мне покрутили пальцем у виска.

— Нет у него хозяина, — я, морщась, потер ладошкой кончик носа, зазудевший от неестественной боли. — По крайней мере месяц-два. А если подумать — вещь не хочет видеть его.

— Как это? — иронично усмехнулся Ромка, изучая символы, которые нарисовала Аля, а потом подправил я.

— Ну, все просто, — за «дело», как «эксперт», взялась Алена, чья комната с пола до потолка была заставлена всякими вещицами, каждую из которых по той или иной причине облюбовал какой-нибудь необычный дух. Я больше интересовался различными рисунками и писаниной на древних или замолчавших языках, так что предпочел не вмешиваться. — Энергетика есть у всего. Всех существ мира поделим на три вида — живое, неживое и пограничное. Живое — это мы, животные, растения… Ну, ты понял, я думаю. Неживое — различные вещи или то, что, будучи живым, потеряло само свойство жить и развиваться. Пограничное — все наши духи, нежить, нечисть… То, что жило или каким-либо образом ожило, но не стало неживым или не перешло на стадию реинкарнации. Все питается — все во всех категориях. Мы употребляем пищу, пограничное же и неживое довольствуется нашей энергетикой, но неживое, в отличие от пограничного, может лишь накапливать энергию и лишь изредка становиться пограничным. С вещей можно считать энергетику — и по ней найти хозяина энергии, которая индивидуальна, как отпечатки пальцев. Но энергетика бывает разной. Все стремится существовать. Даже вещи. И если они поглотили много отрицательного — это медленно разрушит его целостность, тем самым уничтожит саму вещь. Как-то так. Видимо, зонт получил очень много неприятного. Ну, тогда остается утащить его к маме в магазинчик.

— Он из «Потеряшек»? — теплая улыбка сама собой наползла на лицо. Теперь зонтик представился мне брошенным или потерявшимся котенком, который ко всему прочему будет царапаться, если найдет своего владельца.

— Ага. С дерева сняли. Думала, найдем кому отдать… — Аля грустно вздохнула, поглядывая, как я тянусь к зонту и изучаю его каркас.

Спицы были целые, тканевый материал тоже. Ручка вообще выглядела новой — ни пятнышка грязи, ни царапины, ни скола. Правда, зонт необычный — зонт-трость, такие сейчас все равно редкость, ибо им предпочли складной вариант, при желании умещающийся в любой сумке.

— Я и сам смогу его отнести, — я крепко вцепился в рукоять из пластика, поспешив в свою комнату, будто у меня могли отобрать неожиданное приобретение.

— Тогда я пойду маме приготовлю обед. Отнесешь и его, — вдогонку бросила мне Аленка.

— Отнесу, отнесу! — моментально согласился я, находясь уже в комнате.

Из ящика стола на свет показались сборники символов, остро заточенные карандаши и полоски бумаги. Немного подумав, я убрал бумагу обратно, заменив ее более удачным вариантом — медицинским пластырем.

— Вот проветримся с тобой немного, погуляем — вмиг все простишь. Вот увидишь! — я говорил с зонтиком как с действительно потерявшейся зверушкой. На ручку только наклеил квадратик пластыря с единственным символом — «Дружба», после чего пошел переодеваться для прогулки.

Алена выпроводила меня за порог с несколькими контейнерами с едой в пластиковом пакете для Ларисы довольно упрямо. Сослалась она на то, что они с Ромой хотят узнать что там завелось через дом от парня, а для этого надо до туда еще добраться, а я «только время отнимаю». В принципе, я был рад отвязаться от детишек. Как-то кампания зонтика стала мне милее — беря его в руку, я уже почувствовал, как он изменился. Я каким-то неизвестным чувством ощущал щекочущее тепло, исходившее от предмета. Оно походило на молчание рядом с давно знакомым другом, с которым и говорить не надо — мы и так понимаем друг друга без слов. А этот еще и радуется молчанию.

— Ты, это, не слишком радуйся. Я хочу тебе помочь вернуться домой. Становиться твоим хозяином я не хочу, — шепнул я, повесив зонт на одну руку. Мой молчаливый собеседник с обидой ударил меня по ногам.

Молча, я прошел вверх по улице. В самом ее истоке, где, как реки, на небольшой городской площади, брали начало еще несколько улиц, мой отец и Лариса держали замечательную чайную бакалею. Не смотря на это, из магазинчика чаще тянуло свежесваренным кофе, за которым в обеденный перерыв порой встречались «соседки» моей мачехи. Вот и тогда, когда я уже стоял на пороге бакалеи, мой организм наслаждался бодрящим ароматом. Не таким пробивающим как в самый «пик», но тем не менее…

— В обед лучше чаевничать! — встретившая меня из-за прилавка Лариса улыбалась, и ее улыбка действовала на меня как и ее кофе. Я даже не успел задать вопроса, как на него ответили. Уже открыв рот чтобы поинтересоваться с чего это мне важен кофе, я был заткнут коротким смехом. — Когда здесь пахнет свежим кофе, ты глубоко вдыхаешь и наслаждаешься запахом. Ты немного опоздал. Но скоро будет готов травяной чай. Мелисса и шиповник. Будешь?

— Не откажусь! — пожал плечами я, глядя в сторону запасной комнаты. Лариса, видимо, проследила за моим взглядом.

— Потерлось что-то? — я слышал, как она выходит из-за прилавка и идет ко мне. Я молча снял с руки зонтик и показал куда-то за спину, откуда, как я тогда подумал, Ларисе будет хорошо видно зонт.

— Аля с Ромой нашли. Вредный какой-то зонт. Нам с Аленкой от него по хорошему подзатыльнику успело достаться. Рома в этом не сильно шарит, поэтому его не тронуло.

— В этом мы с ним похожи, — Лариса задумчиво улыбнулась, опустив глаза. Темно-рыжую косу она откинула за спину, погладив нижнюю губу большим и указательным пальцем. — Дедуля Степа сказал, что он больше на него с Толей похож. Говорит, Гром к нему часто убегает.

— О!.. — я удивился, но больше — восхитился, почувствовав, как мурашки пробежали от затылка до поясницы. Я был наслышан о давно умершем псе своего деда, огромной дворняге-пастухе. Сильная была псина и бесстрашная. И добродушная. Дед пытался мне как-то его показать, но я ничего не увидел кроме тени гигантской собаки на стене. Частенько я замечал эту тень рядом с дедом, иногда она гуляла по дому. В такие ночи вдали слышался собачий лай, а иногда — вой. Но дедушка говорил, что Гром остался прежним, только стал полупрозрачным и менее энергичным.

— Странный мальчик, — закончила мысль Лариса. — Але полезно с похожими на нее ребятами общаться.

Заглядывать в «общежитие Потеряшек», соседнюю с магазином комнату, я не стал — только повесил зонт на дверную ручку. Решил, что место новому жильцу я найду попозже, после чашки чая, такой замечательной в этот солнечный осенний денек.

Отдельно стоит рассказать об этом «общежитии». Все началось с того, как еще моей бабушке, первой хозяйке бакалеи, как-то принесли найденную у магазинчика варежку. Видать, спешила ее хозяйка, впопыхах потерявшая вещицу. Варежка несколько дней лежала за стеклом, в тепле магазина, пока наконец ее владелица, проходящая мимо, не увидела ее. Именно после этой варежки и стала пополняться витрина. Сначала побывали там различные ручки и заколки, ключи и пуговицы — находившие их люди просто заносили в магазин, а моя бабушка оставляла их за стеклом на виду. Кто-то возвращался к хозяевам через день или неделю, что-то задерживалось на месяца… Но потом люди стали приносить из дома вещи, которые не хотели выбрасывать, но и оставлять мешали какие-либо обстоятельства. Переезд, например, или просто воспоминания. Так в углу бакалеи появился самое настоящее кукольное кресло и кукольный столик. На нем — чем Лариса часто восхищалась — примостился маленький самовар. Сами по себе магазин украсили старые турки с резными боками, ручные кофемолки и банки из-под чая и кофе, остатки сервизов и сувенирные тарелочки. Непривычному к такому окружению человеку могло показаться, что он попал не в чайную, а какой-то музей или мастерскую алхимика. Мне же больше нравилось это называть «комнаткой прошлого столетия». В принципе, ей стала наша кладовка, уместившая все то, чему не хватило место в зале магазинчика.

Когда звякнули чашки, а в дальней коморке засвистел чайник, я, перестав разглядывать старинные фотографии в рамках на стенах, умастился на трехногом табурете, приняв в руки одну из чашек коллекции. В свое время бабуля провела много времени, очищая посуду от ее «следов прошлого», так что особой энергетики времени не чувствовалось. Одними глазами я проследил как Лариса ставит небольшую чашечку горячего чая на кукольный столик, а рядом — вазочку с пастилой.

— Сегодня пастила? Не мармелад? — ухмыльнулся я, прекрасно осведомленный о семейной традиции магазинчика — «чай для Домовенка». Вся семья не по рассказам знала как сильно местный дух любит пить чай со сладеньким. Когда об этом в делах «забывали», здешний хозяюшка шумел, топал и бурчал из разных углов.

— Захотелось! — довольно пожала плечами Лариса, доставая из под прилавка небольшой блокнот. Аня, моя младшая сестричка, как-то, слушая домовенка, записала по слову в своей новой записной книжке. На каждой страничке значилось — «печенье», «вафли», «кекс», «пряник»… Ну и далее самые разные радости сладкоежки. Как мне было известно, Деян, как назвался Анютке дух, больше любит мармелад и пряники, но Лариса, закрывая магазин, все равно оставляла на столике блокнот, чтобы утром обнаружить его открытым на одной из страниц с «меню» на новый день.

Увидев знакомую вещь, я кивнул. С духами браниться — это не мое. Сложно спорить с теми, кого я даже не всегда вижу.

— Хозяин — барин, — хмыкнул я, пригубив чай. Приятный аромат приободрил меня. Я стащил с вазочки кусок пряника и почти разом сунул его в рот, когда услышал, что позади меня что-то упало на пол. Не отрываясь от процесса поглощения, я крутанулся на стуле — зонтик, оказавшийся на полу, продолжал катиться, но это не единственное, что я увидел — на стене был четко различим силуэт-тень маленького человечка, который спешил в сторону кукольного столика. Миг — и креслице затряслось, словно с ним столкнулись, хотя тень просто-напросто забежала за него.

— Он плохой! — тут же донеслось громкое бурчание из угла. Ощущение было такое, словно работает старый-престарый приемник. — Унеси его отсюда!

— Страшно! — голос намного звонче, но все равно приглушенный, зазвучал из-под шкафа. Как подтверждение ему, из соседнего — дальнего от зонта — угла послышались всхлипы и плаксивые бормотания.

— Деян, что не так с ним? — первой отреагировала на такие выходки домового Лариса. Я судорожно давился пряником, поглядывая то в угол, где стоял столик, то на одинокий зонтик. То, что кроме домовенка магазинчик приютил еще домовят, мы втайне догадывались, но это было первое подтверждение догадки. Хотя Аня давненько говорила, что тут маленькие человечки есть.

— Унеси его!.. — повторил скрипучий голос из-за креслица. Я как раз справился с пряником, вставая с места. Поскуливания позади стали тише, а когда мои пальцы сжали потерявшийся зонтик, мне показалось, что домовой облегченно перевел дыхание.

Желания оставаться в магазинчике как ни бывало. Поспешно накинув куртку, я вышел на улицу. Старый колокольчик на двери жалобно звякнул, а я, не оглядываясь, пошел домой.

Раз уж Домовому не нравится вещь, то это совсем что-то странное! Тогда — это уже к папе. Или дедушке. Пусть чистят и шаманят над этим хулиганом. Обычные вещи сами предупреждают о своей опасности, а раз этот не захотел — значит, вещь начинает переход к Пограничному, теряя часть своей сущности — стремление к покою, отторжению как позитивной энергии, так и негативной. Вот, значит, каким оказался этот котенок! Настоящим котярой, диким и опасным!

Иронично поглядывая на вновь висевший на моей руке зонт, я покачал головой. Не получилось у меня спокойно отдохнуть и прогуляться! Выгуливаю без году неделя опасное пограничное существо! Мда…

— Мда… — уже вслух произнес я, поглядывая на посеревшее за какие-то полчаса небо. Солнце, прежде радостно освещавшее улицу, играющее в окнах домов и магазинов, спряталось за тучами. По носу ударила первая холодная капелька, заставившая меня поежиться и поднять воротник куртки. Звонкая капля по затылку убедила, что дождик намечается приличный.

… Как же я все-таки не люблю дождь! Слякоть, сырость!.. — нехотя я раскрыл над головой зонт и прибавил шагу, прислушиваясь к непогоде. Промозглый ветер все равно бросил в меня целую пригоршню водяной пыли и ударил в ткань единственного спасителя от воды.

Быстрее и быстрее! — я с трудом шел, обходя образующиеся лужи, пока меня не остановили ноги, которые я увидел из-под козырька зонта. И увиденное сразу бросило меня в жар.

Лакированные ботинки, на них блестит вода. Длинные брюки, чей размытый силуэт я видел уже не так отчетливо как ботинки. Взгляд поднимался все выше, а дрожь, которую я принял как попытку согреться, перешла к рукам. Лицо остановившегося передо мной не разобрал бы никто — оно словно было слеплено из грязи, которая продолжала течь, все время меняя черты.

Издав звук, больше походящий на то, что мне дали под дых, я отшатнулся. Почти следом нечто протянуло ко мне свою руку, показывая размытые пальцы, все равно длинные и гибкие, как какой-то хлыст. Я не сразу понял как эта рука обхватила ручку зонта и потянула на себя. Что-то во мне отрицательно отбирало зонт, но страх начал свою работу. С недоумением я наблюдал как мои собственные пальцы проходят сквозь рукоятку, как все вокруг становится мутным, как фигура неизвестного забирается под темный купол, разворачивается и уходит куда-то в дождь, ставший невероятно сильным. Я с каждым мгновением становился все больше похожим на вылезшего из реки, но продолжал смотреть вслед возникшему из непогоды нечто.

Вода текла по лицу, куртка промокла насквозь. Я уже не видел незнакомца. Меня волновало другое. Я стоял под проливным дождем посреди безлюдной улицы не своего города.

Мне казалось, что теперь я не промок, а стекаю вместе с водой, струящейся по мне, словно я был центром потока всей существующей воды идущего дождя. Холод пропал, было просто ощущение сырости и тяжести, особенно на плечах, оставляемой накидкой из воды. Шаг — чувства не изменились. Вздох — я будто вдохнул свежего морозного воздуха, а не пытался утонуть. Еще шаг — ничего не собиралось пропадать. Я оглянулся, но увидел все ту же чужую мне улицу. Еще вздох — и вместе с водой по ушам ударил шум непогоды — падающие капли, гул струй, стекающих по мощеной камнем улице, барабанная дробь по стеклу, крыше… Но появились люди. И они спешили от меня, пробегали сквозь, прикрываясь то газетой, то курткой, то зонтом. Я поднял руку, чтобы хоть как-то получше разглядеть происходящее впереди, но дождь только стал сильнее, попытался спрятаться от потока под козырьком какого-то здания, а вода и там меня доставала. Я даже разозлился… но тогда небо рассекла короткая молния и ударил гром.

Святые предки!, неужели я стал частью ненавистного мне дождя? Почему? Как это могло произойти? Ведь тогда получается, что я скакнул на место Пограничного! Без предварительной процедуры?, так сразу? Ведь даже зонт не был еще Пограничным!, но, не смотря на это, я все же хожу неизвестно где… и скорее всего неизвестно сколько времени, ведь Пограничное не разделяет минуты и года.

Мысли о новой, нечеловеческой жизни не покидали меня. Я бродил по новым и новым улицам, не глядя ни на что и ни на кого, раздираемый яростью и отчаянием. Силы то бурлили во мне потоком, то покидали до последней капли до такой степени, что я и ноги не мог поднять. Наверное, я плакал от вгрызшегося в меня горя, не знаю — чувство тепла покинуло меня как и чувство физической боли, но невыносимая боль терзала меня внутри и изнутри. Слезы же мог смыть любой окутывающий меня поток. Я думал о родных, которые остались на своем месте, которые не знают, что приключилось со мной и переживал больше всего за них. Мне ужасно было жаль отца, и деда… да о чем я!? — Я прекрасно знал, что вся семья будет в ужасе от моей пропажи… но я сам ничего не могу с этим поделать.

Остановившись после долгой ходьбы, я вдруг взглянул на окно одного из домов. Сквозь слабую стену воды я видел, что за стеклом горит свет, а улицу, по которой меня несло, разглядывал кто-то. Тоска, царапнувшая меня, толкнула подойти поближе, почти вплотную к стеклу, заглянуть внутрь.

Из окна детской за погодой наблюдал мальчик лет десяти. Со скукой, словно я — и мой дождь — не дали ему пробежаться с друзьями под ярким и теплым солнцем с мячом или просто-напросто прогуляться за рожком мороженого.

«Зато ты — это ты! Человек!» — я скакнул на стекло со всей яростью, на которую был способен, ударив по преграде. И увидел, с каким испугом ребенок шарахнулся назад. Я увидел его глаза, полные страха и ужаса. Я понял, что он видит меня!, понял, но это новое знание только добавило мне силы и ненависти к этому мальчишке. Мне захотелось ворваться к нему в комнату, сметая водой все, до чего смогу добраться, обвить мокрыми пальцами его горло и обрушить на него весь поток, чтобы он захлебывался, чтобы вода заливала ему в глаза и уши, мешала двигаться и дышать. Я хотел чтобы кто-то еще испытал то, что и я, но чтобы ему было хуже, намного хуже. Я хотел смерти, но чужой, полной страданий и горькой от отчаяния.

В предвкушении убийства я ударил ладонью по стеклу, царапнул его ногтями, даже почувствовал как крошится материал, как вдруг меня потянуло назад, да еще и так треснуло по затылку, что в глазах помутнело. Я, как и раньше, не почувствовал боли, но вот неудобно было ой как! Особенно когда передо мной появилась незнакомая девушка, мокрая до последней нитки, но яркоглазая и энергичная.

— Не надо их трогать. Они живые. Но они убивают быстрей. Нельзя подходить к ним близко, если хочешь уйти… — она потянула меня от окна, хотя я только потом заметил, что зависал в воздухе на уровне третьего этажа, а уж смысл ее слов дошел только когда мы укрылись в какой-то подворотне, подальше от снующих людей и манящих огней окон.

— А возможно? Ведь это возможно, вернуться? — я присел на какой-то ящик, оглядывая черно-серые с зеленью плесени стены кирпичного здания, а заодно приглядываясь к своей собеседнице. И обомлел — на меня смотрела та самая, что появлялась на моих рисунках. Я не мог не узнать эти дуги бровей и пухлые щеки. Вот только теперь все было в цвете — темно-синие глаза и бледно-розовые губы, смольные волосы и нежно-розовая кожа. Я раньше и не обращал внимания, что у моей невольной модели азиатская внешность.

— Я тебя знаю, — девушка шмыгнула носом, но не сводила с меня взгляда. — Я как-то видела тебя в доме, сквозь дождь. Ты рисовал что-то.

— И я знаю тебя, — мой голос тоже был удивленным, и, видимо, это и рассмешило девушку. — Я последнее время часто рисовал дождь… и тебя. Но ты там появлялась случайно, честно!

— И я случайно увидела тебя, — она опустила глаза, убрав влажную прядь волос от лица. — А что если из-за меня ты попал сюда?

— Вот ерунда! — возмутился я, стараясь ее приободрить. — Это все зонт...

— Ты нашел Его зонт? — она испуганно отшатнулась. — Это плохо, очень плохо. Иногда кто-то приходит сюда сам, но с зонтом...

— Насколько все плохо? — выдохнул я, сцепив пальцы в замок.

— Я тоже нашла зонт. Я не знаю сколько я хожу под дождем, но в дождь приходило и уходило очень много людей, и я их больше не видела. И ни один из них не находил зонта.

— Темный такой, тростью?.. — уточнил я, хмурясь. Девушка, задумавшись, кивнула, а я выругался сквозь зубы. С минуту помолчав, вздохнул.

— Пойдем, — грустно улыбнулась она мне. Оглядев приютивший нас тупик улицы, она кивнула на выход, а потом медленным шагом двинулась к нему. — Нельзя надолго останавливаться, потом плохо будет, тяжело. Нужно идти.

— А куда? — я поспешил встать, боясь потерять ее из виду — оставаться одному среди вечно текучей воды снова я не хотел.

— Не знаю, — незнакомка неопределенно пожала плечами, а потом скривила губы. — Да и какая разница? Дождь ведь просто должен идти.

Подождав пока я догоню ее, девушка в очередной раз оглядела меня с ног до головы.

— Мне жаль, что и с тобой так все получилось, — она подняла на меня взгляд. — Я — Ю Кин.

— Слава, — просто представился я, и мы уже вместе вышли на очередную улицу, совсем не ту, с которой убегали. Так начался наш общий путь.

Долгое время мы шли молча, думая каждый о своем, но я заметил, что Ю Кин время от времени поглядывает на меня и снова грустно отводит глаза. А мимо все плыли разные улицы, словно мы ходили по какому-то невиданному городу — переходили самые разнообразные мосты через реки и речушки, обрушивались спасительным ливнем на какие-то грязные закоулки, противной моросью проходили по громадным площадям.

— Не люблю дождь, — пробормотал я. Сгорбившись, я шел и шел, не зная устали. Идущая сбоку Ю хихикнула, и, словно в ответ, облака, скрывшие проспект с аллеей, разорвались, осветив почти черный от влаги асфальт ярким солнечным светом. И даже дождь вроде бы стал смирнее.

— Ирония, да? — она подняла лицо к небу и убрала влажные пряди за ухо. — знаешь, Сла Ва, — в этот момент ухмыльнулся я, — я, кажется, была заранее рождена для вечной прогулки под дождем. Мое имя ведь именно это и значит — Дождь.

— Ирония, — согласился я, продолжая ухмыляться. Забавно звучало мое имя на ее лад. Да и пейзаж был приятным за все то время сколько мы уже успели походить с моей спутницей. Серость окружения сменилась редкими пятнами зелени, яркими кляксами машин и цветных стен домов. Мы стояли на перекрестке двух крупных городских проспектов. Я от удивления рот открыл, оглядываясь по сторонам, да и Ю выглядела куда веселее. На миг мне даже показалось, что солнечные блики заиграли в ее глазах.

— А знаешь что?.. — начал я, подмигнув девушке.

— Что?.. — недоуменно воззрилась на меня она.

— А у тебя, — я чуть было не брякнул «ус отклеился», но вовремя смолчал, сохраняя интригу. Дав ей еще пару секунд погадать в молчании, я добавил. — Голова мокрая.

Недоумение продолжалось еще несколько миг, после чего Ю Кин громко расхохоталась. Расчесав пальцами влажные пряди, она собрала их в пучок в ладони.

— Ах, так! Голова мокрая? — она отпустила волосы и брызнула своим водяным покрывалом в меня. Не будь у меня похожей накидки из сплошных потоков воды, я бы наверняка захлебнулся. — А ты…будь у тебя бассейн, то ты, желая его наполнить, утопил бы весь город!

Наверное, я на ее бы фразу тоже рассмеялся, не будь я так шокирован тем, что увидел в проступивших лучах солнца.

— Сла Ва!?.. — окликнула меня Ю, и только тогда я ответил ей.

— Я был тут, — я, не рискуя быть сбитым машиной, перешел на одну из сторон улицы. — Я был тут. Это соседний город с моим. Я гулял с сестрами по этому проспекту. Мы сидели как-то вон в том кафе… — я указал на небольшой навес над крылечком впереди нас, скрытый под сильно поредевшими струями дождя.

— Если мне удастся выйти...

— Не пытайся! — испуганный голос Ю будто вновь позвал за собой серость и воду. Я обернулся к ней, желая найти понимание и поддержку, но встретил лишь ужас. И он начал захватывать меня.

— Не пытайся, — уже спокойнее повторила девушка. — Я говорила, что многие выходили из Дождя, то те, кто окрылялся надеждой, те, кто намеренно ждал, что он выйдет...

— Мой город совсем рядом! Я выйду!

— Думаешь, ты один так думал? "Я выйду", "я вернусь"! Сколько раз я слышала это! Сколько раз позволяла остаться! А все заканчивалось одинаково! — Ю плакала, я видел это даже сквозь дождевую вуаль. — Дождь поглощал всех! Он не оставлял никого, всех смывало и я раз за разом оставалась одна!

Теплый летний ливень сменился холодными режущими струями. Я не сводил глаз с Ю, чувствуя, что разрываю себя пополам. Дождь смывал все ее слезы, но легче от этого не было.

— Ю, перестань, — я осторожно подошел к ней, приобняв за плечи. Начинающаяся истерика все еще трясла ее, но, как мне показалось, сильнее она не становилась. — Пойдем отсюда, Ю. Нельзя задерживаться. Дождь должен идти.

Я силой потянул ее за собой, дальше по проспекту. Мне было больно не смотреть на знакомые места, понимая, что я вряд ли когда их увижу снова. Ю еле переставляла ноги, опустив глаза, но я продолжал идти с ней, пока что-то не повело меня в сторону от оживленной улицы в очередной закоулок, после чего наш общий дождь обрушился на разогретую солнцем проселочную дорогу какой-то деревушки.

Ю Кин хлюпала носом даже под своим покрывалом из капель. Я все равно не отнимал руки, помогая идти ей. Ноги сделали попытку завязть в грязи, но именно тогда мы перешли на новую улицу, а потом еще на одну и снова на другую. Мало-помалу Ю пришла в себя, но все равно молчала. Люди, попадающиеся на пути, проходили мимо, машины порой целой вереницей проходили просто сквозь нас. Да и ливень над головой постепенно перешел в мелкую морось.

Мы двигались по шоссе недалеко от побережья, когда Ю, наконец, хоть как-то оживилась — подняла голову чтобы хотя бы смотреть куда она идет. По своим делам пролетело несколько машин, впереди показался небольшой тоннель и цепочка фонарей, освещающих мокрый асфальт. Между парой фонарных столбов застесалась небольшая автобусная остановка. Ю прибавила шагу, всматриваясь в пейзаж, а потом вообще стала еле плестись. Мне это было отлично видно, ведь я остался позади нее.

— Прости меня. Я была не права, — сквозь легкое покрывало дождя услышал я. Девушка медленно прошла под свет фонарей и села на скамейку у знака остановки автобусов. Я догнал ее, поглядывая на дорогу. Встретить людей вблизи мне не улыбалось.

— Пойдем, нам идти надо, — я присел на краешек скамейки, готовый сорваться и бежать дальше в любой момент.

— Иди один. Я остаюсь, — резко бросила Ю, сжав кулаки. Я непонимающе усмехнулся, пододвигаясь к ней.

— Ты чего? — я потряс ее за плечо, заметив вдали огни приближающейся машины. Ю Кин нервно дернулась от моей руки, отодвигаясь.

— Я остаюсь, — повторила она, обняв себя руками. Вздрогнув, она обернулась. — Сла Ва, я здесь ушла в Дождь. Он забрал у меня тут свой зонт. Прости, я не знала насколько может быть больно — быть рядом со знакомым местом без шанса остаться. Я устала. Я хочу чтобы мой кошмар...

Автобус, вынырнувший из полумрака дождливого вечера, остановился прямо перед нами, но никто из него не торопился выходить. Лишь через полминуты выглянул, видимо, водитель. То, что он произнес, я бы не повторил и с пятого раза, хоть и люблю заниматься различными иностранными языками, но зато его очень хорошо поняла Ю — она подскочила с места, вяло шагнув навстречу дружелюбно распахнутым дверям.

Со стороны я видел как девушка словно избавляется от кокона — водяная пелена отделилась от нее, лопнув, как мыльный пузырь. Ноги, свободные от долгой ноши, несли ее как какую-то бабочку. Впрыгнув на ступеньки входа, она обернулась. Я бросился следом, сам не зная что я хочу и что еще могу сделать. Двери автобуса закрылись прямо у меня перед носом. Автобус тронулся, через несколько секунд скрывшись в небольшом тоннеле.

Мой крик ярости низвергся вместе с громом невероятной силы. Несколько молний сверкнуло на горизонте. Однако, на этом мой гнев исчерпал себя — я бросился бегом в темноту тоннеля, но на свет выбежал на какую-то мощеную европейскую улочку. С воем бросился назад, но меня выбросило на какие-то заводские городушки. Обойдя лабиринт контейнеров и механики, попал в какой-то просторный парк.

Словно увидев меня, с визгом под навесы бросилась группа подростков. Я же, вздохнув, сошел с тропинки и уселся на зеленую траву. Оставшись один, я и не знал что мне делать. Идти куда глаза глядят-то это понятно, но одному? Да только очутившись среди дождя я чуть с ума не сошел. Теперь-то до этого недолго осталось. Все равно!..

… Еле ощутимый аромат кофе защекотал нос. Я, почти отвыкший от всех запахов, кроме сырости, вскинул голову как заправская ищейка. Ноги еще не начало тянуть, поэтому я двигался быстро, как мог — пробежался по аллейке, выбежал за ворота парка. Запах вывел на новую улочку, но и ее я пролетел моментально, уйдя с нее не дальше, на какой-то проспект, а в незаметный со стороны тупичок.

Я оказался посреди небольшой площади. Запах кофе был настолько сильным, что кружил голову. Его источник был очень сильным, и находился невероятно близко. Не глядя по сторонам, я шел по следу, пока не оказался на пороге до боли знакомой бакалеи. С нервным смехом я взялся за дверную ручку и попытался толкнуть ее. Дверь легко поддалась, но сделать шаг через порог было намного сложнее. Если до этого я шел без труда, то теперь мне казалось, будто я увяз в густой грязи, но еще и кто-то невидимый тянет, не желая отпускать. Рывок, еще рывок, медленно, миллиметр за миллиметром я перевалился через порог и распластался на полу. На фоне рассыпанных по полу кофейных зерен я перед тем, как уснуть от невероятной тяжести и бессилия, услышал голоса отца и Ларисы. И, кажется, еще целый хор скрипуче-шепчущих, донесшихся из-под шкафчиков.

Я отсутствовал немногим меньше года, уйдя осенью и вернувшись в начале лета. Все это время родные пытались меня найти, думая даже о самом страшном, но результат поисков был почти нулевым. И не удивительно — меня искали среди людей, в то время как я был среди Пограничного. Искали среди людей, но духи-ищейки твердили "жив". Искали среди людей, пока домовик в бакалее впервые не попросил себе кофе. А потом еще… Вот кому я обязан своим возвращением.

…А вернулась ли Ю? Этим я задавался больше недели, приходя в себя, отвыкая от вечного фона льющейся воды, раскатов грома и сырости. Я просматривал свои старые рисунки, но прячущаяся в дожде девушка куда-то с них исчезла. Ведомый любопытством, я залез в соцсеть, введя в поиске все, что только знал о ней — «Yu Kin». Поисковик выдал мне более пятисот результатов, поэтому мне пришлось постараться чтобы выловить нужный адрес в сети. После нескольких часов поиска я разглядывал фотографию улыбающейся девчонки-китаянки. Замявшись, я даже не знал что такого ей написать, чтобы сообщить и о своей радости. Да и как? Мы же теперь не поймем друг друга!

Погрешив на знания английского, я все-таки мало-мальски поздоровался и задал, наверное, наиглупейший вопрос: «Как ты?». Увидев, что пользователь страницы находится в сети, я испытал короткий шок и даже стыд. Адресат не заставил себя ждать.

«У меня голова мокрая,» — с улыбающимся смайлом ответили мне. Меня пробрал озноб, но Ю уточнила фразу быстрее, чем мои руки опустились на клавиатуру. — «На работу скоро идти. Утро же!»