Поросята визжат, а бойня работает

5

Я много каялся. Усердно молится утром и вечером, обращался к Небу и дрожащими губами целовал икону. Сейчас я знал, что Она стоит позади, чувствовал, как Она смотрит на меня и придирчиво кривит улыбку. Сухим поцелуем вытянет из меня душу и задаром отдаст Якши. Она, сокрытая туманом городских легенд, — ожившая тварь из детских кошмаров, пожирающая человеческую плоть. На самом деле, я действительно волновался, челюсть нервно сводило, а ноги будто попали в зыбучий песок лишившийся разом воды — окаменели. После того случая с восставшим народом Синтезиса, нам удалось выбраться из злополучного особняка Бишопов, но больше об Оливии я не слышал ничего. Она не заходила ко мне как раньше, я не встречал её в городе. Я даже не знаю, кем мы были друг другу, возможно, между нами была какая-то привязанность, я хотел её защитить, она была такой беззащитной и слабой, и её образ совсем не вязался с той самой девушкой, что когда-то меня предала. В любом случае, я пытался её найти, но попытки были тщетны. И сегодня, в воскресную службу, я решил, что еще раз вернусь в тот самый дом, который стал той самой точкой отсчета.

Я мысленно прервал обращения к Христу, когда стоя на загнивших досках и проваливаясь в свои самые страшные, но забытые поутру сны, почувствовал, как Она довольно щурится. С её возвращением мрамор дает трещины, из раскрытых ран хлещет кровь, заливая глаза, нос и рот. Вера оборачивает против меня самого, когда оборачиваясь я вижу её лицо с змеевидными глазами. Я больше не слышал своего Бога и черепная коробка полнилась молитвами на варварском языке. В горле все заболело и сжалось, будто при одном лишь взгляде на неё я подхватил дифтерит и забыл, как дышать. Горгона с миловидным лицом. Нет пределов отчаянию, и мои воплощение — жалкие попытки оправдаться перед тем, кого уже десять лет как считают сгнившим в джунглях далекого континента.

— Здравствуй, — слово сорвалось с моих губ подобно умирающей бабочке и попыталось взмыть вверх, но холодное, небесное светило оказалось неумолимо, и бабочка потерпела крах. Вдох, выдох. Дышать осторожно, медленно, не растрачивая понапрасну такой ценный кислород, не поддаваясь панике и успокаивая себя. Я уже и не знал, сколько продолжается эта пытка взглядов, не знаю и не помню, как оказался здесь с ней. Мир вокруг пошел трещинами, затягиваясь мутной пеленой непогоды, лопаясь ослепительными, беззвучными стрелами молний, хлынул дождь, мгновенно окатив водопадом воды, не оставив ни одной сухой нитки. Ночь наступает незаметно — дождь смазывает картину, гудит мощной струной, заглушая все остальные звуки. Темно. Темно так, что не видно вытянутой руки и лишь молнии дарят краткие мгновенья света. Ветер беснуется, сметает сказанные девушкой слова, перемешивает их дождевыми струями, втаптывает в расколотые плиты холла. Он заливает мне глаза, толкает прочь, вглубь старого поместья, в темноту. В висках и в груди отдается ритмичная пульсация, и начинает казаться, что это просто обратный отсчет. Сколько еще секунд, минут, часов осталось жить?

— Ах, здравствуй! Здравствуй!, — словно птаха защебетала Оливия и, не видя бы я её; эти чернильные волосы, небрежно раскиданные на лице с резкими чертами, готовым вот-вот накрыть тебя солёной морской волной и словно ракушкой ранить лодыжку, засомневался бы, что это и есть она.

6

Его голос слаще любых молитв и за это я благодарю Другого Бога. Вдох раздирал грудь от вылетевших слов, словно меткая стрела, целенаправленная, верно пролетевшая из легких прям в гортань, задевая все голосовые складки, хрящи. Даже спустя десять лет на сером лице благочестивого можно было заметить содрогающиеся уголки губ, будто его создали из множества частей, прокололи миллионы раз иглами, толстыми и тонкими, большими и маленькими, пропустили через катки, раздавили, вытянули, но он всё ещё был жив.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. В ПРОЦЕССЕ