Глава 17. Маскарад

Снег перестал укрывать землю.

Ударил колючий мороз.

Солнце всходило багряное, в тусклой дымчатой мари. Казалось, само небо смёрзлось в прозрачную ледяную глыбу, а солнечный диск кто-то прилепил к нему тусклым кругляшком цветной бумаги и медленно катает пальцем. Ели стояли все в наледи, будто их иголки намертво приклеились друг к другу. Достаточно было малейшего усилия, чтобы даже самая толстая ветка с сухим треском разломилась. Снег хрустел под ногами, как откусываемое наливное яблоко, а прозрачный воздух был настолько холодным, что жёг лёгкие, и, идя по улице, я дышала в перчатку.

Сегодня суббота, которую ждали многие. Сегодня традиционный зимний бал-маскарад. Судя по приготовлениям в «Согинее», действо ожидается грандиозное.

Идти я не собиралась. Влад должен был присутствовать, и очень просил меня прийти тоже. Грозил, что по «быту разных эпох» у меня будут проблемы, обещал, что не отдаст никому не одного танца со мной и, в конце концов, просто сказал, что хочет меня видеть.

Я отказалась. Во-первых, потому что так и не разжилась нарядом. А во-вторых, сегодня мне почему-то совершенно не хотелось видеть глаза Влада. И танцевать с ним все танцы подряд. А уж с «бытом разных эпох» я как-нибудь вопрос решу.

В старом центре города я оказалась по работе. Вот уже час искала здесь книжную базу «Буквица». Туда пришли новые книги для библиотеки, которые мне надо срочно сегодня забрать.

Узкие улочки, розоватые, зеленоватые и синеватые двухэтажные дома, на верхних этажах которых квартиры, а на нижних — магазины. Названия магазинов соответствующие: «Будылинъ», «ЛевашовЪ», «Бакалея», «Универсальный магазинъ», «Аптекарская», «Готовое платье». Электрические столбы с восемью перекладинами поперёк… Водонапорная башня (стоит здесь исключительно для красоты)…

Кусочек старого города с идеально воссозданной дореволюционной атмосферой, любимый и горячо оберегаемый горожанами. Здесь чувствуется неповторимый, ни с чем не сравнимый дух. Тут даже иногда извозчик разъезжает на коляске, а владельцы магазинов нанимают актёров в старинных платьях, чтобы привлекали внимание к товару.

Ясно, что сегодня ни извозчика, ни тем более актёров на улочках не было.

Холод. Собачий холод.

Я толкнула первую попавшуюся дверь, даже не взглянув на вывеску, и сразу ощутила запах лежалой одежды, висящей в огромных количествах на стенах и сложенной в коробках.

Занесло меня в секонд-хенд. Отношусь я к ним спокойно, но самой покупать там вещи не доводилось. Я немного покопалась на одной из вешалок (разумеется, с платьями), но как-то без интереса, скорее, чтобы руки согреть. Найти уж бы поскорее эту чёртову базу и отправиться в библиотеку. Хочется согреться, хочется обжигающего чая с лимоном.

— Ничего не подобрала?

Продавец выехал на инвалидном кресле откуда-то из-за крайних вешалок. Оказалось, там был ещё один зал. Мужчина лет сорока пяти, в модных рваных джинсах, клетчатой рубашке и чёрной безрукавке. Клетчатые рубашки у меня прочно ассоциируются с Америкой, но американского в его лице было мало. Никакой тебе белозубой улыбки и протянутой руки. И надо же, очки с зелёными стёклами. Первый раз вижу. Готова поспорить, это хозяин магазина собственной персоной.

— Что-то конкретное ищешь, девушка?

— Книжную базу «Буквица».

— Ну, это тебе на другую улицу надо. Через два дома повернёшь налево, а там ориентируйся на магазин «Умелец». База рядом.

Он смотрел на меня слегка заинтересованно. Я поблагодарила и собралась удалиться.

— Холодно на улице?

— Очень, — ответила я с содроганием.

— Лет двадцать такого мороза не было.

— Да? — заинтересовалась я. — Вы помните, что было двадцать лет назад?

— Раньше помнил, а сейчас что-то забывать стал, — усмехнулся мужчина. — Может, оно и к лучшему… Померяй одно платье, девушка!

Довольно резкий переход. Я пожала плечами. Больше из вежливости.

Мужчина развернул свое кресло и поехал в соседний зал. Я пошла за ним. Здесь уже вперемешку была свалена причудливая обувь, бельё, шляпы, ремни, бижутерия. Я покрутила в руках выуженный из коробки женский полусапожок тридцать шестого размера на небольшом каблуке непривычной формы. Обшитый парчой и отороченный мехом, выглядел он старомодно, но очаровательно.

Хозяин магазина рылся в пыльных картонных коробках под столом. Вряд ли он достанет оттуда что-то стоящее. Я только время теряю.

— А почему вы считаете, что это платье мне подойдет? — поинтересовалась я, разглядывая в окно витрину магазина напротив.

— Ты только взгляни, девушка.

Я приняла от мужчины большой свёрток, завязанный верёвкой. Судя по виду, ничего кроме изъеденного молью тряпья там быть в принципе не может. Я развязала верёвку и очам моим предстала какая-то странная хламида, больше напоминающая монашескую рясу и пахнущая так, как пахнет ткань, пролежавшая долгое время на антресолях. На удивление, этот запах не вызывал отвращения. Мужчина предложил мне это одеяние примерить. Я засомневалась, и согласилась лишь из любопытства. Гай бы, конечно, этот опрометчивый поступок не одобрил.

Расправляла хламиду я на себе долго, она состояла из двух каким-то непостижимым образом сшитых между собой слоёв и оказалась довольно тяжёлой, да ещё и с корсетом, который я при всём желании затянуть не смогла бы. Помог хозяин магазина, справившийся с этим делом так мастерски, будто каждый день корсеты затягивал.

Когда я вышла из примерочной на свет божий (вернее к большому зеркалу), то первым делом подумала, что Гай не только одобрил, но и был бы просто счастлив. Хозяин магазина дал мне платье в лучших традициях средневековой Европы: с узким лифом, широкой юбкой, длинным шлейфом и очень скромным вырезом. Иссиня-чёрное, лишь по рукавам и вырезу шел золотистый орнамент, а шнурок корсета был алым. Концы пояса, украшенного тем же орнаментом, свободно свисали до пола.

— Это довольно… необычно, — произнесла я, удивлённо разглядывая себя в зеркале.

Простое. И этим прекрасно. Платье уже не казалось мне неудобным, скорее наоборот, его тяжесть была приятна. Поразительно, даже снимать не хотелось. Мужчина разглядывал меня. На мгновение мне показалось, что за стёклами зелёных очков мелькнула опаска. Сам он, как я и думала, оказался хозяином магазина и представился польским именем Анджей.

— Платье действительно старинное, девушка, — сообщил он, любуясь мной с разных сторон. — Обрати внимание на ткань, на вязь орнамента. Чудо, а не платье!

— Но не шестнадцатого же века, — произнесла я, перебирая пальцами тяжёлую, приятную на ощупь ткань. — Оно с тех пор в пыль бы рассыпалось.

— Есть вещи, которые не разрушит даже время, — сказал Анджей, видимо, подумав о чём-то своём, и подъехал к другому столу.

Порывшись там, он извлёк предмет, в котором я узнала обруч для волос. Витой, лёгкий, он венчался узором, похожим на три лепестка. Какое-то смутное беспокойство закралось ко мне в душу. Раздвоенное ощущение того, что мне стоит попрощаться с хозяином и уйти, потому что эта сфера, сфера одежды, опасна, и одновременное желание обладать платьем.

Даже не для того, чтобы посетить бал-маскарад и получить зачет по «быту разных эпох».

Для себя.

«И для Гая», — добавил внутренний голос.

— Так обычно про духовные ценности говорят, — отозвалась я, распуская волосы и надевая обруч. — Про дружбу. Про любовь.

— А про страх? — поинтересовался Анджей, наклонив голову вбок. Зелёные стёкла очков блеснули. — Про страх так не говорят?

— Страх не разрушит даже время… — произнесла я, вслушиваясь в слова. — Странновато звучит.

— Я могу подписаться под этими словами, — произнёс мужчина в инвалидном кресле и сделал правой рукой такой жест, будто действительно расписывается. — Его можно загнать куда-то вглубь, думая, что избавился, мол, позабыл. Но всё равно через двадцать лет он вернётся к тебе: тот липкий страх с привкусом бреда. А не к тебе, так к твоим детям. Или внукам. Если они у тебя, конечно, есть…

Он смотрел через стекло на улицу, по которой внезапно поднявшийся ветер взметнул снежную крупу до самых небес.

— Анджей Зайко? — я сделала шаг вперёд, и юбка издала при движении приятный шелест.

— Ведь не случайно зашла сюда, девушка?

— Самое смешное, что именно случайно, — криво усмехнулась я.

— Откуда тогда мою фамилию знаешь?

— Недавно мне на глаза попалась статья о том, как вы организовали при психиатрическом интернате кружок «Золотые руки».

— Забавно, где же тебе могла попасться на глаза статья двадцатилетней давности?

Мужчина круто развернул своё кресло и заинтересованно глядел на меня в ожидании ответа. Я объяснила, где видела статью.

— Да, я работал воспитателем в интернате. В том здании, где сейчас находится академия «Согинея».

— Я там учусь, — вставила я. — И когда мне захотелось узнать, что же там было раньше, я, знаете ли, столкнулась с некоторыми трудностями.

— Роспуск интерната был связан со скандалом, к которому постарались привлечь как можно меньше внимания.

Я спросила, с каким скандалом, чувствуя, как замирает сердце. Тут явно без Миткальщика не обошлось…

— Директор проворовался, а тут неожиданная проверка, — ответил Анджей, усмехнувшись. — Но это было не при мне. К тому моменту я уже попал в аварию и уволился.

Совершенно забыв, какой длины на мне платье, я сделала шаг вбок, чтобы прислониться к столу, и чуть не упала.

— Эй, осторожнее!

— Да, я осторожна, — произнесла я, выровнявшись и отряхивая подол. — Очень очень осторожна. Я слышала, тогда какая-то страшная история приключилась, мальчика в лесу нашли рядом с трупом какой-то девушки?

— Принц Миткаль, конечно… — помолчав, произнёс Анджей, разглядывая свои руки, и неожиданно добавил, — Ты спросила. Ты и должна была. Официально ему дали имя Ванечка, хотя он был такой же Ванечка, как я балерина. Не поворачивался язык называть этого странного отрока Иваном. Он сам иногда звал себя Принцем Миткалем Третьим. Так же звали его и мы.

— Почему именно Миткаль?

Ноги отказывались меня держать. Хотелось сесть.

Только сейчас я осознала, что тот парень в спортивной ветровке не мой кошмар, что он не менее реален, чем Влад, Гай, или, скажем, я сама.

Анджей, угадав моё желание, освободил один из стульев от коробок и придвинул мне.

— А вот ты знаешь, не почему…

— Как так?

— Так. Очень просто. Ему нравилось это слово. О какой вообще логике может идти речь, когда имеешь дело с шизофреником? Я, конечно, не врач, а всего лишь воспитатель, но с диагнозом его лечащего врача был полностью согласен.

— Кто был лечащим врачом Принца?

— Мишель Яковлевич Сахаров. Его уже тринадцать лет нет в живых. Напоролся на зонт. Представляешь, несчастный случай, — произнёс Анджей будто бы через силу. — Очень многие из людей, с которыми я работал тогда, ушли из жизни. И всё несчастные случаи, несчастные случаи… Мы все долго к нему присматривались, к этому странному мальчику. Его действительно нашли в лесу рядом с трупом девушки и привезли в интернат. Сначала мы думали, что ребёнок стал свидетелем преступления, и искали его родителей. Но время шло, родители так и не объявились. Он оставался у нас. Первое время мы с ним даже подружились. Если можно это так назвать, — он усмехнулся. — Я старался сблизиться с ним, старался, чтобы он почувствовал, что не один, что о нём заботятся. Я ведь свой кружок в честь Принца Миткаля назвал. Руки у него были действительно золотые. По дереву резал, мог железяку какую-нибудь согнуть, камушек, найденный у реки, вставить — и вот тебе, пожалуйста, брошка. Да ещё красивая какая! Но больше всего он любил шить. Ни размеров ему не надо, ни выкроек — только посмотрит. Из самого убогонького кусочка ткани наш Принц мог сотворить такое… Мне галстук сшил. Тогда ведь какие галстуки были: тряпочки на резинке. Преимущественно цвета обивки мебели. А мальчишка скроил мне настоящий, как импортный. Даже лучше импортного, с золотой вышивкой. Где он достал шёлк цвета шампанского, ума не приложу. Я тогда обрадовался не знаю как, у меня ж свадьба через неделю. Хотел щегольнуть.

— Щегольнули? — переспросила я, потому что мужчина замолчал минут на десять.

— Нет, — спокойно покачал головой Анджей. — Если только перед врачами. Утром за матерью в деревню поехал и попал в аварию. Перелом позвоночника в двух местах… С тех пор я не разу не надел на себя ни один галстук. А свадьба так и не состоялась, да.

На улице резко потемнело, будто собиралась гроза. Ветер гнал по небу огромные тёмные облака.

— Он сомкнулся на моей шее, как удавка, этот чудесный шелковый галстук, — произнёс Анджей, глядя на улицу, но, кажется, не видя, что там происходит. — Авария спасла мне жизнь: ещё несколько минут и я задохнулся бы. Парадокс, не правда ли?

— Как такое может быть?

— Не знаю, — последовал ответ. — Может, всё это мне приснилось. Но галстук я на всякий случай сжег. Уже потом, через долгое время. С чем был связан суеверный страх вокруг этого мальчишки? Эта его странная манера речи… Ведь все его боялись, даже врачи. И он был-то не агрессивный, нет. Порой казалось, что он совершенно нормален. Прочие дети не боялись его, не сторонились. Наоборот, любили — ведь он раздаривал им подарки, которые сделал собственными руками. Но бывало и такое, когда Принц Миткаль пугал. С выпученными глазами он начинал рассказывать о мертвецах, которые гниют в могилах и о прочем… И всё так проникновенно противно у него получалось. Всякие гнусности он обожал. Вначале я списывал это на ужас от пережитого в лесу. А потом…

За окном жалобно и злобно взвыл ветер.

— После того, как я уволился, Принц Миткаль пробыл недолго. Сбежал в одну из ночей. Хотя мне было и не до того, но я знаю, что все нянечки перекрестились. А потом произошла эта история с директором.

Я молчала, теребя в руках пояс платья. Ужасающая безнадёжность охватила меня. Будто впереди — никакого просвета.

— Я понимаю, что ты расспрашиваешь меня не просто так.

Безуспешно попытавшись сказать что-то вразумительное, я замолкла.

— Договаривай, договаривай, девушка.

— А что договаривать? — через силу вымолвила я. — Вы все прекрасно понимаете.

Анджей негромко рассмеялся, будто сказанное мной было очень смешной шуткой или бредом воспалённого воображения. Однако смех прозвучал скорее испуганно, чем весело или даже издевательски. Какая-то жуть сгустилась в комнате.

Господи, хоть бы Анджей свет зажёг, что ли…

— Никогда бы не подумал, что буду говорить о том, о чём думаю бессонными ночами, с молоденькой девушкой в средневековом костюме. Да… ты похожа. Зло, зло… В маске кого оно явится? Алкоголика, в белой горячке перерезавшего всю свою семью, или сексуального маньяка, насилующего молодых девушек в парке… А может быть, безумца, в руках которого сосредоточились силы, неподвластные обычным людям? Что у него на уме, что им движет?

Я проследила за взглядом Анджея, да так и обмерла. У витрины напротив торчала неясная фигура мужчины в низко надвинутом капюшоне спортивной ветровки. Удивительно, как буйствующий ветер не сорвал капюшон. Казалось, взгляд из-под него направлен прямо на нас.

— У Принца Миткаля рано развилась сексуальность, — проговорил Анджей дрогнувшим голосом, переведя взгляд с неподвижного силуэта за стеклом на меня. — Одна из его образных обсессий — навязчивая идея-грёза о какой-то принцессе. Постоянно её рисовал: профиль, анфас, полуоборот, по пояс и целиком, в лесу и в городе, в одежде и без. Большинство рисунков были довольно… откровенные...

— Рисунки?

— Ну да, мальчик любил рисовать, и у него было множество альбомов со всяческими эскизами, набросками… Обложки для них он, кстати, обтягивал различными тканями. Так вот я помню и этот альбомчик с принцессой. Обтянут он был… да, зелёным шёлком. Ты уже девушка большая, не будешь делать удивленные глаза, если я скажу, что некоторые порно сайты отдыхают в сравнении с этим альбомом. Когда я попытался его изъять, мальчишка принялся орать, как резанный. Пришлось вернуть.

Мы говорили так, будто ничего не произошло, будто и не было той вселяющей жуть фигуры за окном.

Принц Миткаль явился собственной персоной. Я видела, как дрожат на подлокотниках кресла руки Анджея, и сама чувствовала внизу живота какой-то омерзительный ледяной комок.

А если это существо захочет войти и закрыть за собой все двери?

— Я не знаю твоего имени, девушка, да и, пожалуй, нет смысла его узнавать. Но я уверен, что на роль своей принцессы Принц Миткаль выбрал тебя. Ты похожа на ту, из его альбомов. Очень похожа, — произнёс Анджей, изо всей силы сжимая подлокотники. — И я не завидую тебе, девушка. Если, конечно, шизофреники с ярко выраженной сексуальностью не в твоём вкусе.

Мне стало дурно. Идиотка несчастная!

Почему я не послушала Гая?

Человек, к которому были прикованы мой и Анджея взгляды, высунул лиловый язык из-под капюшона, сделал им толкательные движения, отвернулся и пошел прочь.

Анджей судорожно задёрнул шторы.

— Кто он? Откуда он явился? Как он заставляет вещи повиноваться? Я столько ночей думал об этом… — произнёс Анджей осипшим голосом, подъехав ко мне вплотную. — В наш мир вторглось зло, рассыпающее направо и налево шмотки и цацки, которые хуже диких зверей способны порвать в клочья не только наши тела, но и души. Возможно я лишь полубезумный старик, но мне кажется, Ссудный день уже наступил. Вот так буднично и совершенно незаметно. В образе дьявола — безумец Принц Миткаль. Смотрите во всех городах страны.

На улице уже не метель, а настоящая вьюга. Я, даже не переодевшись в своё платье, а только накинув шубу, кое-как добрела до кафе, и бессильно опустилась на красный пластиковый стул. Хотя ничего брать в рот не хотелось, купила творожный десерт и кофе.

Десерт оказался таким приторным, что, поковырявшись в нем, я отбросила ложечку. Глядела в окно, где разыгралась метель. Я представила, как возвращаюсь в темную пустую библиотеку, и меня передёрнуло.

Все, я исчерпала лимит глупости. Пусть кто-то назовёт меня слабой, но я больше так не могу. Я хочу почувствовать защиту. Мужскую защиту. Она нужна мне, как воздух.

У него есть деньги и власть. Он единственный, кто сможет тебя защитить. Уезжай с ним. Иначе попадёшь в большую беду.

Жанна права. Амина права. Анджей прав.

«Ну, наконец-то» — выдохнул внутренний голос. «Гай — вот мужчина всей твоей жизни. Я тебе даже больше скажу, ты его до сих пор любишь, просто сказывается обида за то, что он оставил тебя тогда, два года назад. А почему он тебя оставил? Помнишь ваш последний разговор?»

Я смотрела за окно, но там уже не было метели, а была лавочка в осеннем сквере, продуваемом всеми ветрами.

— Гай, ты правда зря купил эти цветы.

— Они тебе не нравятся?

— Они мне очень, очень нравятся, — поспешно произнесла я, ладонями стараясь защитить три потрёпанные красные гвоздички от порывов ветра. — Но я ведь знаю, что ты купил их на последние деньги. Как же ты поедешь домой? Маршрутки уже не ходят, а на такси у тебя нет.

— Пешком дойду, — произнёс Гай, поднимая воротник изношенной куртки. — Я очень хотел подарить тебе цветы, Ева.

— Но не на последние деньги, — разозлилась я. — В такую погоду хозяин собаку не выгонит, а ты пойдёшь от меня через целый город. Давай я дам тебе денег на такси.

— Я никогда в жизни не возьму от тебя ни рубля, — отчеканил Гай.

Он держал голову очень прямо и казался в этот момент чужим и далёким.

— Я люблю тебя, — прошептала я ему на ухо.

Больше тема цветов и денег не поднималась. А на следующий день он пропал.

«Нынче не до обид. Бежать, бежать отсюда, если ты не хочешь стать принцессой для этого полоумного идиота, переевшего капусты».

А как же Влад? Как же глаза цвета тёплого моря?

«Этот слизняк?» — не на шутку разозлился внутренний голос. «Хватит себя обманывать, в хорошую героиню играть. Да ты смотаешь удочки от него через три дня. Глаза цвета тёплого моря… Придумала же! Оленьи у него глаза, когда он на тебя смотрит, вот что. И не знаю, как тебе, а мне лично от этого противно. В конце концов, я твой внутренний голос. Ты должна слушать меня. Я испытываю к нему нечто другое, чем жалость… Тьфу! Да жалость это, жалость, идиотка! Гай твой. Только Гай».

Странно, но, наверное, впервые в жизни я вообще не колебалась, отыскивая в сотовом номер Гая, и сказав «Привет», как только гудки в трубке сменились началом приёма.

— Твоё предложение всё ещё в силе? — спросила я и, даже не дав ему ответить, выпалила, — Я надумала. Я хочу уехать, Гай. С тобой.

— Хвала небесам, дошло наконец-то, — бросил Гай и на мгновение умолк, после чего принялся меня ошарашивать, — Сейчас полпятого… В шесть пятнадцать от Третьей Городской отходит автобус. Ты должна на него сесть. Он идёт до ближайшего районного центра. Там один единственный отель, возьмёшь номер. Через три дня я заберу тебя.

— А как же «Согинея»? И работа?

— Бросай все, — Гай не давал мне и слова вставить. — Уезжай из города, слышишь? Куда угодно, — его голос звучал на низких нотах. — Если не сядешь на тот автобус, садись на другой. Ни к кому не заходи, прямо сейчас и езжай на Третью Городскую. Подождёшь автобус на остановке. Ты поняла меня?

Поняла ли я его? Конечно же, поняла. Мне нужно снова всё бросить и начинать сначала где-то в другом месте.

— А вещи?

— Ева, — позвал Гай таким голосом, точно обращался к умалишенной. — Ты соображаешь, о чём ты? Какие вещи? Беги оттуда.

Мы когда-то все замешкались на старте…

Беги, беги, без меня…

— Хорошо, Гай. Я сделаю всё, как ты сказал.

«Как же я счастлив!», — пропел внутренний голос. А я собралась повесить трубку.

— Ева? — позвал Гай.

— Что?

Он молчал с минуту прежде, чем произнести:

— Ничего

Я сказала в ответ дурацкое «Ясно», и нажала кнопку отбоя.

Щёки горели. Я чувствовала себя последней сволочью перед Владом Змейским.

«Конечно, дала пареньку надежду, а сама свинтить собираешься», — посвистывая, будто ему всё равно, произнёс внутренний голос. «Даже не попрощавшись. Жестоко…»

Снег, снег, снег…

Если снег пойдёт чуть сильнее, то сориентироваться в пространстве будет уже невозможно. Ветер швырял колючие острые снежинки в лицо и залеплял глаза. Свет фар проезжающих мимо машин высвечивал беспорядочное мельтешение мельчайших крупинок снега. Где-то в этой метели бродит Принц Миткаль…

«Эй, эй, ты что делаешь? Это же не тот троллейбус! Ты куда села!» — всполошился внутренний голос. — «Тебе Гай что сказал? Делай, как он велел! Господи, ну что ты за человек такой? Я с ума от тебя сойду!».

Я должна попрощаться с Владом. Я не могу уехать просто так, хотя сделать это легче всего. Я должна попрощаться, глядя ему в глаза.

«Дура!» — плюнул внутренний голос и затих.

Пока я ехала в троллейбусе, метель немного улеглась. Академия «Согинея» сверкала почти всеми своими окнами, а за ней чёрной непроглядной стеной начинался лес. На ветки заснеженных деревьев вокруг академии были наброшены гирлянды-паутинки.

Почему мне так тяжело идти? Ах да, конечно, я так и не сняла чёрное платье, длинный подол мешает шагать по рыхлому снегу… Надо же, как всё совпало. Я всё-таки иду на этот бал в наряде средневековой принцессы. Хотя это уже не важно.

На минуту я замерла под окнами актового зала, расположенного на втором этаже. Оттуда слышались звуки вальса. Влад должен быть здесь. Чтобы успеть на автобус, про который говорил Гай, у меня есть полчаса. Поговорю с Владом и сразу уйду.

Шубу пришлось сдать в гардероб. Пустая трата драгоценного времени, но ничего не попишешь — в верхней одежде не пускали. Придерживая руками подол, я, ни на кого не глядя, торопливо поднималась по ступенькам.

В актовом зале, украшенном в золотистых и тёмно-зелёных тонах, было многолюдно. В центре зала, освобождённом от кресел, пары танцевали вальс. Все до единого в масках. Без маски была лишь я одна.

Я отступила к стене, высматривая Чумного доктора. Влад не раз говорил, что собирается надеть именно этот костюм. Я тогда рассеяно отозвалась, что выбор зловещий, а сейчас в этом убедилась. Правда сначала я заметила Эльвиру, безошибочно узнав её по фигуре. На ней было пышное платье насыщенного оранжевого цвета. Бархатная оранжевая маска закрывала половину лица, но не могла закрыть счастливой улыбки, игравшей у неё на губах. Эльвира танцевала с Чумным доктором, обратившись к нему всем своим существом.

Влад по-настоящему расстарался, одеваясь на бал-маскарад. Чёрный балахон до пят плавно перетекал в чёрную широкополую шляпу, из-под которой свешивался длинный блестящий вороний клюв. Довершали образ очки с овальными стёклами и чёрные резиновые перчатки на руках. Единственное цветовое пятно: бутон алой карликовой розы, из тех, что стояли у него подоконнике, был приколот к балахону и придавал страшному образу романтический ореол.

Пара — Эльвира в оранжевом и Влад в чёрном — напоминала о венецианском карнавале и смотрелась причудливо, но органично. Никого вокруг они не замечали. Из огромных колонок по краям сцены, лилась ария Каварадосси в исполнении Ванессы Мэй. Эта музыка внушала какую-то смутную тревогу.

Когда же они закончат свой танец? Я, нервничая, глянула на часы на дисплее телефона, а когда подняла глаза, то ничего не поняла. Чумного доктора и дамы в оранжевом среди танцующих не было. Лишь у противоположного выхода в толпе ярко одетых людей мелькнуло оранжевое и чёрное.

Я оказалась в некотором замешательстве. Однако, словно ведомая какой-то силой, стала пробираться к выходу, в котором скрылись Эльвира и Влад. В тёмном коридоре на границе видимости мелькнули две фигуры. Ария Каварадосси доносилась из актового зала приглушенно, и поэтому приобретала какое-то зловещее звучание.

Он вёл её в отдалённую часть здания, а я, держась на некотором расстоянии, кралась следом. Заметить меня можно было очень легко, но никто из них не оглядывался.

Может, я вообще зря пришла на этот бал, и Влад вполне обойдется без разговора со мной? А он между тем привёл Эльвиру в один из тех дальних коридоров, где вообще не было аудиторий. Приглушенно мерцали лимонным светом тусклые лампы. Влад толкнул одну из неприметных серых дверок, и, галантно пропустив Эльвиру вперёд, скрылся.

Я бессильно прижалась к шелкографии на стене.

А потом скользнула в предусмотрительно прикрытую дверь.

За ней оказалась небольшая пустая комнатка. Не совсем, правда, пустая: к потолку была прикреплена вертикальная железная лесенка, ведущая на чердак — обширное помещение, заваленное всяким хламом. Я брела по этому чердаку к хлипкой стремянке, приставленной к зияющему провалу в потолке. На чердаке вовсю гулял сквозняк, и я передёрнула плечами от холода.

Пожалуй, это мой последний шанс уйти.

Но я не ушла. В голове звучали аккорды арии Каварадосси. Лесенка стояла на удивление прочно. Подобрав подол платья, я взобралась по ней и оказалась на крыше «Согинеи».

В этом месте крыша образовывала ровную площадку. Однако черепица была очень скользкой и неустойчивой, поэтому я сразу же схватилась за столбик непонятного предназначения. Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. В воздухе кружилось лишь несколько мелких снежинок. Сильный пронизывающий до костей ветер разметал мои волосы.

Внизу, сверкая огнями супермаркетов, магазинов и жилых домов, лежал город.

Они стояли на фоне чёрного бархатного неба с маленькими капельками звёзд и целовались, не снимая масок.

Я вздохнула и сделала шаг назад. Ему не нужны никакие мои объяснения. Я зря боялась, что мой отъезд вместе с Гаем разобьёт ему сердце. Зря я хотела в последний раз убедиться, что приняла правильное решение. Тень облегчения скользнула у меня в душе. Даже думать не хочу о том, как можно признаваться в любви одной, а целовать другую…

Я напишу ему письмо… После… а сейчас я могу уехать…

— Владик, Владичек… — простонала Эльвира, прижавшись к нему всем телом. — Меня словно током ударило, как только я тебя увидела: он. Веришь? Всем нравятся брутальные красавцы, а мне нет. Я хочу быть с тобой, оберегать тебя. Хотя бы от Евы. Я сразу поняла, что ты влюбился в неё. Что ты в ней нашел? Гадкая девка! Она плюнет на тебя, растопчет, а потом с улыбочкой пройдёт мимо, скажет «Ой, извини, я не нарочно». А ты такой хороший, такой нежный в душе. Я видела, как тебя всё это ранит. Так хотелось подойти к тебе, прижать твою головку к груди, пожалеть. Прости меня, конечно, за загадку, но я считаю, что тогда была права, потому что вы оба меня достали! Зато сейчас-то ты понял, кто с тобой. Владик! Ты — моя принцесса с глазами оленёнка!

Человек в чёрной широкополой шляпе стоял неподвижно, вороний нос полностью закрывал лицо, а ветерок шевелил полы балахона. Он положил Эльвире руку в перчатке на грудь, так, что она охнула, и провёл по корсажу платья.

— Эльвира, отойди от него, — мрачно сказала я.

— Явилась, — процедила она, обернувшись. — Всё тебе лишь бы чужое счастье разрушить. Я не отдам тебе Владика, слышишь!

Её крику вторило эхо.

— Это Принц Миткаль, — я пыталась загнать поднимающийся животный ужас вглубь себя. — Он хочет тебя убить.

— Чушь какую-то порешь, Ранг. Впрочем, как всегда, — пожала плечами Эльвира и сделала шаг к Чумному доктору.

Обнять его хотела. Но он отступил.

Её платье наливалось неприятным тыквенным цветом. Эльвира в замешательстве помяла ткань в ладони и перевела взгляд на меня.

— Раздевайся! — заорала я. — Снимай маску и платье!

Поздно. Нижняя половина лица девушки исказилась от боли. Рот зашелся в крике. Платье жгло её, точно было живым огнём, точно всё насквозь было пропитано ядом. За считанные секунды Эльвира покрылась страшными ожогами, при этом непрерывно и жутко крича. Этот крик летел над городом.

Единственное, что я успела — сдёрнуть с неё маску, под которой уже не было лица. Я не смогла смотреть, я отвернулась. Пальцы, которыми я прикоснулась к маске, нестерпимо жгло. Мне не хватало воздуха. Я пыталась вдохнуть, не могла. Три секунды — и крик затих. Всё было кончено. Жуткие, будто разъеденные кислотой останки в блестящей оранжевой ткани ничуть не пострадавшего платья словно были словно насмешкой над самой жизнью. Я задыхалась, а перед глазами продолжало стоять лицо Эльвиры со скрученной в гармошку кожей, вытекшими глазами, лицо, которое я помнила не обезображенным дьявольской маской, сделанной руками Принца Миткаля.

Бежать… Бежать от Чумного доктора, с любовью поглаживающего рукой в чёрной перчатке оранжевую ткань платья.

Какое там бежать… Я даже шага сделать не могла.

— Она тебе не нравилась, верно? — раздался из-под острого клюва знакомый голос. — Или ты ей не нравилась? Ладно, неважно. Главное, что эта корова получила по заслугам.

— Влад… — прошептала я.

Он приблизился, положив руки мне на талию. Я чувствовала, как резина липнет к моему платью. Чёрный загнутый клюв висел прямо над моим лицом. Из-под него ударила волна смрада.

Я задержала дыхание.

— Ты моя. Ты только моя пйинцесса.

— А ты мерзкий психопат! — прошипела я.

— Я? Психопат? Да что ты! Я понормальнее всех в этом городе буду. Я красивый, умный и богатый. Чем не хорошая партия, милая?

Я попыталась отпрянуть, но не смогла. Он крепко обнял меня, а я скрючилась от омерзения и дёрнула маску за изогнутый клюв. Маска слетела с него вместе со шляпой.

Замерев, я глядела в это лицо, и истеричный смех рвался наружу.

В наказание на мой затылок обрушился хлёсткий удар ребром ладони. Мир померк, и под глаза начала вливаться тугая свинцовая боль. Странно, ведь он ударил меня по затылку, а болит почему-то под глазами. Уже где-то на границе яви и забытья, в которое я падала, я услышала:

— Я ведь юбью тебя… моя богиня… моя звезда… И никому не отдам.