Глава 19. Полынья

Мышцы как будто изо всей силы растягивали, а потом резким движением собирали в гармошку. Боль не давала закрыть глаза, не давала забыться даже на секунду. Но я всё равно не могла до конца поверить в реальность происходящего. Я даже убедила себя, что сплю, а все вокруг мне снится, и свято верила в это целых пять минут.

Судорожные попытки проснуться ни к чему не привели.

Все по-настоящему… Я не сплю, я не сошла с ума. Это кремообразное лицо Яна мне не привиделось. Оно действительно было таким.

Оно маячило передо мной, обдавая гнилостным запахом, оно подмигивало, искривляло в похабной улыбке свой чернозубый рот.

— Моя, моя, моя, моя, моя, моя, моя… Только моя пгинцессочка! Хочешь полакомиться? Конечно, хочешь! Моя звёздочка! Я найду для тебя какую-нибудь вкуснятинку! Правда-правда! Личинки опарышей с майонезиком? Куриные потрошка с оливковым маслом? Омлетик из бычьих яичек? А не желаешь ли отведать желчный сок Владика Змейского? Я не шучу, не подумай! Если хочешь, я тебе его прямо сегодня достану! А, может, что поделикатеснее? Сердце Гая Гайлюса с кровью? Ах да, ты и так его ешь. Уже почти съела… Ням-ням! — Ян почмокал губами, так что брызги слюней разлетелись в разные стороны. — Вкусненько?

Тошнота лишь подступила к горлу, но — и только. Куда сильнее была прихлынувшая истерика — мне захотелось визжать, плеваться, дрыгать ногами и руками — в общем, делать что угодно, лишь бы забыть о Яне, который глядел на меня заботливо и очень нежно. Психи в его глазах гладили стёкла руками.

Он придвинул табуретку и взобрался на неё, принявшись расстегивать ремни на моих руках.

Снимает меня с этого крюка. Для чего? Господи боже, что? Что он собирается делать?

Звякнула цепь, и я полетела вниз, больно ударившись виском о пол. На запястьях обозначились яркие кровавые полоски. Ян ловко спрыгнул с табуретки, сомкнул мои руки и затянул их в ремни. Я встала сначала на четвереньки, а затем, пошатываясь, и на ноги. В позвоночнике взорвалась адская боль, но почти сразу отпустила, оставив после себя боль терпимую, тягучую, ноющую. Я попыталась сделать пару шагов назад, но была схвачена Яном за локоть. Он приложился губами к моей руке, оставив на кисти мокрый след.

— Пойдем, пгинцесса моя… — выговорил Ян, сдавил меня и куда-то потащил.

Куда? Куда? Куда? Куда? Куда он меня ведёт?

Лучше висеть на крюке, мучаясь от жажды, чем чувствовать, как Ян чуть ли не волоком тащит меня по тёмному коридору, заставленному странными предметами, будто попавшими сюда со свалки прошлого века. Очертания этого хлама зыбкие и пугающие, точно затянутые паутиной, но углы у него острые. Я ударилась локтём о что-то массивное, деревянное, и минуту спустя поняла, что это старинная прялка.

Ян, не церемонясь, прижимал меня к себе. Я чувствовала, как его горячее потное тело пробирает дрожь. На лицо его старалась не смотреть.

Осознание того, что все это происходит по-настоящему, упало на меня, как тяжёлая металлическая сеть. Я легонько заскулила, попыталась упереться ногами в пол, но с таким же успехом я могла бы пытаться свернуть с дороги асфальтовый каток. В тщедушном жилистом теле чувствовалось много силы. Больше, чем можно было ожидать. Когда впереди замаячила лестница, Ян принялся пихать меня в спину.

Упираюсь…

Напрасно.

В этом коридоре полно дверей. Некоторые из них заставлены утварью, так, что и не подберёшься, к другим же проход специально расчищен. Перед одной из таких дверей, обитой дерматином, Ян остановился. Он зашел первым и замер на пороге, предложив мне руку.

Пришлось опереться на неё и ступить в комнату.

В нос ударил запах помойки. Однако здесь намного теплее и светлее, чем в мастерской или в коридоре. Серая краска на стенах облупилась, кое-где даже пошла пузырями. В каждом углу по обшарпанной колонне, одна разбита и торчит из пола, точно сломанная кость из раны. Рядом валялся какой-то странный предмет, похожий на обломок деревянной скульптуры. Весь пол завален обрывками пожелтевших газет.

В центре комнаты, скрываясь ножками в мусоре, стоял стол, неопрятно заваленный горой самой разнообразной еды. Он-то и являлся причиной отвратного запаха. Бананы, персики, груши, апельсины, виноград: спелые плоды рядом с подгнившими. Тут же разбросана колбаса с лоснящимися белыми кружочками жира и сырое мясо ломтями. Из распотрошенного арбуза торчит хвост селёдки, рядом заплесневелые буханки хлеба с обкусанными корочками. Полусъеденный торт с десертной ложечкой, торчащей в нем, разные конфеты в обёртках и без, пряники, молоко, пучки зелени… Все продукты вперемешку, горой навалены друга на друга. А венчает это великолепие огромная полуобглоданная курица гриль. Посуды — за исключением маленькой десертной ложечки — не было вообще.

Этот стол напоминал картины какого-то средневекового художника, который изображал внутренности лавок и рынков. Неприятные, вызывающие отвращение картины.

Ян усадил меня за стол. Сам же сел напротив, по дороге деловито выудив из под куска мяса конфету и отправив её в рот.

Кажется, это его столовая.

Как не гадка гора продуктов, я упорно разглядывала её, лишь бы только не смотреть на Яна, который был в тысячу раз гаже. Старалась не думать о запахе и о том, что в основании кучи, кажется, что-то ползает. Странно, ко мне опять вернулась жажда. Единственной жидкостью на жутком столе было молоко в картонном пакете.

Ян обгладывал куриную ножку и рассматривал меня. Судя по его взгляду, что-то с этого стола мне всё-таки придётся съесть.

Я решила рискнуть и потянулась за молоком. Внизу коробки был слабо выбит срок годности. Я тупо глядела на него, и никак не могла сообразить, годно ещё молоко или уже нет. Такое со мной было впервые: мозг отказывался произвести простейшую операцию.

До конца не соображая, что делаю, я разорвала картон и сделала глоток.

Молоко оказалось давно прокисшим и таким мерзким на вкус, что я выплюнула его и закашлялась.

Господи, какая гадость!

Господи, что он со мной сделает?

— Скоро ты станешь моей женой, — произнёс Ян ласково, и куриные кости хрустели на его зубах, а костный мозг тёк у него по подбородку. — А пока кушай, пгинцессочка моя!

Мои скованные руки лежали на коленях. Я сжала кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней.

Господи, нет! Пожалуйста, нет!

Я повторяла про себя только одно слово: пожалуйста. Повторяла, как заклинание, как молитву, хотя знала, что вряд ли её кто-нибудь услышит.

Ян тем временем ковырялся в тортике, а психи в его глазах радостно гугукали и тоже поедали этот тортик.

Не могу, не могу, не могу!

Не могу больше смотреть на него.

Будто услышав мои мысли, Ян вскочил и подпрыгнул к единственному в комнате окну. На безумном лице расцвела жутковатая улыбка. Выудил из кармана своих спортивных штанов какую-то замусоленную тряпку и запихнул мне в рот.

— Тссс! — прошептал Ян, понеся палец к губам, и просочился за дверь.

Неужели сюда кто-то пожаловал? Господи, это же мой шанс! Я подбежала к окну.

В пейзаже за мутным толстым стеклом я без труда узнала изгиб острова, скованную льдом реку и редкий еловый пролесок.

Да, я внутри того самого дома на острове. Но как я ни приглядывалась, не увидела ни одной людской фигурки. Что ж, возможно, тот человек уже зашел в дом. Путаясь в складках платья, я подскочила к двери и толкнула её локтями сцепленных в запястьях рук.

Бесполезно. Дверь даже не шелохнулась. Наверное, Ян запер её изнутри.

Что ж, попробую разбить окно! Правда, не знаю, что мне это даст, четвёртый этаж — высоко, чтобы прыгать. Но попробовать стоит. Слава богу, Ян не привязал меня к стулу. Кое-как вытащив засаленную тряпку изо рта и лихорадочно оглядываясь в поисках какого-нибудь тяжёлого предмета, я услышала голоса. Понять, о чём они говорили, не было никакой возможности.

Я крутилась в разные стороны посредине комнаты, не зная, за что схватиться, и подол платья подметал ворох старых газет на полу. Паника усиливалась оттого, что я понимала — больше возможности сбежать у меня не будет.

«Подойди к углу» — прошелестел молчавший до сих пор внутренний голос.

Я повиновалась, и голоса зазвучали отчётливей, но всё же не так, чтобы можно было разобрать слова. Они раздавались прямо из зияющей в колонне дыры. Мне пришлось опуститься на корточки и заглянуть в пыльную черноту. Разговор, исходящий откуда-то снизу, возможно, с самого первого этажа, отталкивался от стен и доходил до меня глухо. Но всё же доходил.

— Ты должен его найти.

Я поразилась тому, как спокойно и осмысленно говорит Ян.

— Я же сказал, это невозможно, — раздраженно ответил его собеседник.

— Рум-би-ба-бом! — Ян несколько раз повторил эту мелодию и выплюнул следующие слова, — Так ведь и без прикорма остаться недолго, мой серебряный дружочек.

— Хорошо.

Чёрт, если бы обладатель второго голоса сказал более длинное предложение! Но он ограничивался короткими рублёными фразами, будто знал, что я подслушиваю.

— На работочке твоей всё в порядке? — поинтересовался Ян со странными интонациями в голосе. — Всем доволен? А то только скажи, если обидит кто…

— Давай с тем, кто попробует меня обидеть, я сам разберусь? — мягко предложил собеседник Яна.

Знакомые нотки… Я мучительно сглотнула, отказываясь верить.

— Не всегда, не всегдашеньки ты можешь разобраться сам, дружочек мой, — судя по звуку, Ян пошлёпал губами.

— Тебя никто не просил вмешиваться.

— Но ты же мой верный дружочек, — теперь голос Яна напоминал шипение змеи. — Как же я тебе не помогу! Не по-дружески как-то. Не по-братски.

— Друг? Брат? — засмеялся обладатель второго голоса, и смех его напоминал волчий лай. — Ты окончательно спятил, Ян.

— А стлался б ты передо мной, получал намного большее, да, — проронил Ян.

— Куда уж больше.

— Как насчёт твоей драгоценной малышки? — голос Яна был как обсиженный мухами засахарившийся мёд. — Хочешь, она возжелает тебя?

Молчание.

— Неужели ты можешь и это? — зачарованно произнес собеседник Яна.

— Дьявол может всё, — добавил Ян и отрывисто захихикал. — Впрочем, я не дьявол, а ты не оказываешь мне должного почтения. А то подумай, дружочек! Она ведь непоседливая такая девочка. Глядишь, к другому кому упорхнула, пока тебя не было, а? Был вроде один человечек, ежели я ничего не путаю…

— Нет! — рыкнул мужчина и осёкся.

— Так-так-так, — Ян вцепился в своего собеседника как клещ. — С этого местечка подробненько. И что ты с ним сделал, дружочек мой? Выколол ему глазки, чтобы не глядели на твою любимую? Отрезал язычок, чтобы он не говорил с твоей любимой? Отрубил пальчики, чтобы они не щупали твою любимую? А, может, вынул ему сердечко, чтоб оно не любило твою любимую?

— Перерезал горло.

Во рту — какой-то солёный привкус. Я губу прикусила до крови.

Закрываю глаза, наполняющиеся слезами, пытаюсь придумать оправдание и не могу.

Я узнала обладателя второго голоса.

— Ах бедный, бедный человечек! — дурашливо затянул Ян. — Не кого надо полюбил, и наш ревнивец его убил! Да ты мой дружок! Драма-то какая! Дай-ка я тебя обниму! Вижу, вижу твои рученьки в кровушке! Как же ты решился-то, замечательный мой человек?

— Не лезь ко мне со своими потными объятьями, Ян.

— Вот что мне в тебе нравится, — живо отозвался Ян, но чувствовалось, что он придуряется, играется словами, — так это то, что ты не исполняешь передо мной роль. Не исполняешь роль — и всё тут! Тебе нужны от меня эти смешные бумажки, которые вы называете деньгами — ты не скрываешь этого. Вот на, кстати… Тебе нужно кое-чего посерьёзнее, я даю тебе и это, а ты спокойнёхонько принимаешь. Мне мила наша спокойная честная сделка, да и тебе, я чаю, тоже. И всё же, — обманчиво добродушный тон Яна сменился пронзительно-серьёзным, — ты боишься меня. Да, ты меня боишься… Где-то в глубине души. Очень глубоко — запрятан страх перед нескладным безумцем, которому ты верно служишь вот уже без малого три года. Перед безумцем, умеющим влезать в чужие сны и так не любящим — рум-би-ба-бом — красивых людей. Признай же это, признай!

— Мне наплевать, кто ты. Абсолютно.

— За это я тебя и ценю, Гай Гайлюс. А ещё за сильный желудок.

Мне было так больно, что я, вся сжавшись, уткнулась лицом в колени, пытаясь вытереть слёзы подолом платья, но они всё текли и текли.

Этого не может быть! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Кто угодно, только не ты…

Гай, почему?

Почему ты взялся служить этому порожденью тьмы?

Почему ты убил Влада?

Ты всегда хотел денег и власти, но не таким же путём!

Гай…

Как?

— Может, покушать хочешь, гостюшка мой? — голос Яна звучал приглушеннее. — У меня там в столовой такой шикарный стол накрыт! Всё есть! Даже пэрсики!

— Жри свои червивые персики сам. Я приеду через три дня, как мы и договаривались, — произнёс Гай, и хлопнула дверь.

— А зря, а зря ты отказался… — философски посетовал Ян. — Там ведь находится блюдо, которое ты очень любишь. Самое главное блюдо в твоей жизни. Впрочем, его главный гурман я! Я и только я…

Разбить окно… Попытаться что-то крикнуть, привлечь внимание Гая. Зачем? Он ведь предатель и убийца…

Я плакала тихо, горько, и никак не могла успокоиться, выпрямиться, отнять руки от лица. В таком положении меня и застал Ян, появившийся буквально через пару минут. Первым делом он ринулся ко мне, поднял за локоть, и влепил пощёчину.

— Я же велел тебе сидеть за столом!

Это было так больно и унизительно, что я заревела ещё сильнее. Ян с минуту смотрел на меня, а потом голова его наклонилась вбок, а губы изогнулись подковкой. Он умильно взглянул страшными глазами и прижал к себе.

— Прости, прости, моя бедненькая! Я, конечно, не должен был тебя бить… Моя пгинцессочка! Какие у тебя волосики вкусненькие!

Ян нюхал мои волосы, погружая в них свой отвратительный нос, а я была неподвижна, как закоченевший труп. Мой невидящий взгляд скользил по его впалой груди, поясу спортивных штанов… и по его рукам с зажатой в них цепью.

— Ну, всё, всё! Сейчас мы вернёмся обратно в мастерскую, не бойся. Ведь нам надо дошить твоё свадебное платье. Правда? Правда! Не бойся, пгинцессочка, теперь я буду очень ласков с тобой. Дай-ка свои рученьки белые!

Для того, чтобы протянуть между наручниками цепь, их надо было расстегнуть. Не знаю, почему их конструкция предполагала это.

Я тупо вытянула руки вперёд, а Ян щелкнул маленьким ключиком в двух замках, вделанных прямо в задубевшую коричневую кожу. Придерживая наручники руками, чтобы не упали, Ян попытался вздеть цепь в колечко посредине, но промахнулся.

И тогда я подняла взгляд, увидев его глаза с расширившимися зрачками. Он стоял, перебирая в руках звенья цепи, и его хрусталики блуждали в разные стороны, блестя лихорадочно.

Я сделала резкий шаг назад, отбрасывая наручники, а Ян сделал шаг за мной, но, кажется, чисто по инерции, как будто вслепую.

Вслепую…

Я попыталась отшвырнуть его и выскользнуть из угла, но ему удалось схватить меня повыше локтя.

— Куда же ты, пгинцессочка?

Корявые пальцы с длинными ногтями вжались в мою кожу. Я вскрикнула, надеясь стряхнуть его руку.

Ян держался за меня, как за поводыря, и мы сделали вместе несколько неверных шатающихся шагов по направлению к центру комнаты. Как ни странно именно сейчас он больше всего походил на человека. На того человека, которого я когда-то встретила на лестничной площадке.

Пусть странного и отталкивающего, но всё же человека.

Перебирая по моей руке пальцами, Ян нашел плечо, и вцепился так, что затрещало платье. Я пыталась развести локти в стороны и резко присесть, чтобы освободиться от этого захвата. Какое там! Ян сжал меня ещё сильнее, и я с отчаяньем подумала, что все кончено.

Я не смогу высвободиться и упущу свой последний шанс покинуть милое общество Яна. Его приступ закончится, он снова повесит меня на крюк, дошьет платье из миткаля и сделает меня своей женой.

— Зачем вы кружите надо мной, стол, тумбочка и чашка, зачем вы зовёте меня в свой хоровод? — затянул Ян тоненьким голосом.

И я буду хозяйкой этого дома. И, возможно, рожу ему пару прекрасных…

Я прекратила вырываться и замерла на месте, бессильно свесив голову. Попыталась расслабиться, насколько это возможно, когда тебя в крепких объятиях держит отвратный, потный, погано пахнущий безумец.

— Ты моя хорошая, — прошептал мне Ян прямо в глаз, думая, наверное, что шепчет на ухо. — Ну поцелуй, поцелуй, поцелуй же меня!

И подставил губы.

Я, не глядя, шарила на столе, надеясь, что ухвачу десертную ложечку. В моих руках в этот момент она стала бы самым опасным оружием на свете.

А губы Яна все приближались и приближались. Я схватила первое, что попалось под руку, что-то мягкое, и подставила этим губам. Оказалось, персик.

Ян принялся слюняво облизывать бедный фрукт, наверное, представляя мои губы. Понимая, что это последняя попытка, я постаралась разорвать кольцо цепких рук, и пнула Яна коленом точно так же, как сделала это в одном из своих последних кошмаров.

С причмокиванием он оторвался от персика и, отлепившись, наконец, от меня, повалился прямо на стол. Стол, видимо, и так подгибался под тяжестью еды, которую Ян сваливал на него, но ещё и самого Яна выдержать не мог. Ножки стола подогнулись, и огромная гора еды, вместе с барахтающимся человеческим телом на ней, рухнула на пол, забрызгивая соком всю комнату и оседая в старых газетах.

Я брезгливо отбросила персик и разбила стекло стулом (благо опыт у меня был). В душную зловонную комнату хлынул свежий воздух. Мельком оглянувшись и увидев, что Ян лежит, запрокинув голову, в куче продуктов, я вскочила на подоконник.

Всё-таки четвёртый этаж — это очень высоко. Внизу были в беспорядке разбросаны брёвна, чуть припорошенные снегом. Если упаду на них, вряд ли мой позвоночник останется целым и невредимым. Мой мечущийся взгляд на секунду приковала чёрная машина, мелькнувшая среди стволов на берегу реки.

Вряд ли Гай меня видит.

Я перекинула ногу через подоконник и оказалась на скользком карнизе, держась руками за оконный проём. Осколки стекла вспороли кожу ладоней, но я не почувствовала. Порыв ледяного ветра ударил в лицо, приподняв и опустив подол платья.

А мне, наоборот, стало жарко. Так жарко, что пот пробрал. Заведя руки за спину, находя пальцами малейшие неровности кирпичной кладки и держась за них совершенно мокрыми от крови и пота пальцами, я сделала по карнизу маленький шажок вбок.

Сооруженный для красоты выступ шириной сантиметров десять, не больше, стал для меня самой лучшей и удобной дорогой. Не веря в это до конца, я все же продвигалась вбок, постепенно отдаляясь от зияющего проёма окна. Сил мне придавало то, что в нём не видно было Яна. Возможно, я оглушила его.

Возможно, даже убила!

На стене, там, где я прошла, на уровне пояса оставалась кровавая полоса. К чёрту!

Всё к чёрту.

Сверху ветер сильнее. И, кажется, он северный. Он развевает мои мокрые от пота волосы, полощет длинное платье, старается толкнуть, заставляет потерять равновесие и упасть на брёвна.

Что ж, если суждено упасть — пусть будет так. Но мне кажется, этого не произойдёт, потому что я уже почти дошла до козырька небольшой открытой галереи, расположенной как бы в пристрое дома этажом ниже.

Карниз кончился.

Самое страшное — завернуть за угол, чтобы попасть на козырёк. Но на моё счастье здесь в одном месте отстала штукатурка, образуя удобную впадину, держась за которую, я миновала угол, и оказалась на покатом козырьке. Он скользкий, он весь в наледи.

Господи, как же жарко!

Став на корточки и держась руками за выступы волнообразного шифера, я стала приближаться к краю козырька. Наверное, своим способом передвижения я со стороны сейчас напоминала шимпанзе.

У самого края козырька меня захлестнул сильнейший порыв ветра. Он был таким холодным, что мои слёзы заледенели в глазах.

Внизу не было брёвен. Лишь девственно чистый снег. Я не знаю, насколько глубок сугроб… Ведь третий этаж… Здесь всё зависит лишь от удачи. Повезёт — отделаюсь парой ушибов. Не повезёт — сломаю ногу. Или шею.

Вполне возможно, под тоненьким слоем снега там тоже лежат какие-нибудь брёвна…

Помедлив ещё секунды три, я зачем-то задержала дыхание и соскользнула вниз. Соскользнула неудачно, ободрав голень острым шифером.

Падать в белоснежную перину, как ни странно, оказалось даже приятно. Она приняла меня, окутала мягким покрывалом.

Я села в снегу и выдохнула, оглядываясь вокруг.

По очертаниям сугробов было понятно, что берег острова здесь — нечто вроде горки, которая спускается к замёрзшей реке. В нескольких метрах виднелась цепочка следов, которые пересекали остров и реку, и вели к противоположному берегу.

Следы Гая.

Значит, лёд на речке достаточно крепкий, чтобы по нему можно было ходить.

Я не стала подниматься. Бесполезно: снега на острове навалило по грудь. Лишь чуть приподнимаясь на ногах и отталкиваясь руками, я съехала к реке и ступила на лёд.

Снега здесь было меньше. Я встала, оглядываясь на дом, тёмной ассиметричной громадой высившийся на фоне белых сугробов. Окно пялилось на меня пустой глазницей. Возможно, Ян уже спускается по лестнице…

Куда бы я не побежала с этого острова: на тот берег, на этот… Попыталась ли спрятаться в деревьях… Неважно. Он всё равно найдёт меня.

Следы. Всё очень просто.

Мой единственный шанс — это Гай. Если побегу за машиной, догнать её у меня, конечно, не выйдет. Но чуть дальше русло реки круто изгибается, а Гай поехал именно в ту сторону. Возможно, если я потороплюсь, то смогу двинуться ему наперерез прямо по льду, и оказаться в его поле зрения.

Скорее всего, он сдаст меня обратно Яну, но…

И я сорвалась с места, утопая в снегу по колено. Я бежала так быстро, как могла, путаясь в своём длинном подоле с намёрзшим снегом на нём.

Больше не жарко. Мороз забрался под платье и вгрызается в кожу.

Иду еле-еле.

Во всей вселенной лишь я и океан снега, в котором я тону… Сапоги не греют…

Ей-богу, кажется, моим ногам не было так холодно, если бы я бежала босиком. Может, скинуть сапоги к чёрту?

«Не вздумай!» — прошелестел внутренний голос.

«Что-то ты замолчал», — вяло подумала я. — «Больше не считаешь, что Гай для меня хорошая пара?».

И расплакалась, плашмя упав на снег.

Зачем бежать?

Будущее беспросветно.

Влад мертв, Гай предатель, а самому Яну наверняка не составит особого труда догнать меня, как только он справится с приступом микропсии.

Зачем мне все это? Зачем?

Я сморгнула слёзы, которые сразу замёрзли на щеках, и ощерилась, точно волк. Как поднималась, не помню.

И вот я бегу. Не плетусь шагом, а бегу по бесконечному идеально ровному савану из миткаля.

Стынь жжет.

Река повернула, и я вместе с ней, так что и остров, и дом на нём скрылись из поля зрения. Вот и славно. Главное — бежать, несмотря на то, что ноги отказываются слушать меня.

Это место было открытое, и ветер сносил снег, так, что лишь небольшой белый слой прикрывал голубой скользкий лёд, застывший мелкими волнами. Несколько раз я поскальзывалась и падала, но каждый раз поднималась.

Плевать на то, что моё тело сковало холодом так, что я и шага ступить не могу, не то, что бежать. Плевать, что мои волосы покрыл иней, как будто я поседела за пять минут. Плевать, что за мной гонится чудовище. Плевать, что Гай убийца. Плевать, что Влад умер. Плевать, что кровь на моих ладонях смёрзлась в кровавый лёд.

Когда я увидела, как среди огромных заснеженных елей мелькнуло что-то чёрное, похожее на крыло машины, раздался какой-то треск.

Стою в самом центре реки. Где-то я читала, что лёд всегда застывает неравномерно: у берегов толще, чем в центре водоёма. По тонкому до прозрачности уже не голубому, а серому льду у меня под ногами пошла паутинка трещин.

Я застыла, не дыша, — и почти тут же провалилась. Попыталась раскинуть руки и ухватиться за кромки льда, чтобы не окунуться с головой, но лёд обламывался под моими деревянными пальцами, точно плитка шоколада. Полынья росла с необыкновенной быстротой.

Возможно, у меня ещё был бы шанс как-то удержаться на поверхности воды, если бы здесь не было быстрого течения. Оно-то и подтачивало лед, постепенно размывая его, делая тонким и хрупким.

Я сопротивлялась ещё совсем чуть-чуть — минуты две-три, а потом течение захватило меня и утянуло под лёд. Холодная вода мощным потоком хлынула в лёгкие. Здесь было черным-черно и очень страшно. Полынья представлялась слабым светлым пятном где-то далеко, метрах в пяти или даже десяти от меня. До неё не добраться.

Одна, одна в студеной пустоте… Я пыталась колотить руками лёд, но он был толстым, и от этого я только уходила на глубину, а воздуха больше не хватало.

Я понимала, что умираю.

И увидела себя висящей на крюке, втопленном в потолок мастерской Яна. Только на этот раз крюк был всажен мне в спину, и я вся извивалась от боли, чувствуя, как моя холодная кровь стекает на пол. Сам он стоял передо мной всё в том же спортивном костюме с лампасами. Лицо лоснилось от жира, а безумные в его глазах-окнах сумасшедшего дома столпились у стёкол и смотрели так, будто хоронили меня. Их было много, и я поняла, что никогда не смогу справится с ними.

И тогда, умирая от раны в спине, я заметила кое-что ещё. Рядом с Яном стоял манекен, одетый в странное платье, сшитое из грубой серовато-желтоватой ткани. На шее манекена лежало колье с чёрными бриллиантами, а в уши были вдеты серёжки — те самые, которые подарил мне Гай Гайлюс. А потом я поняла, что это не манекен, это я стою рядом с Яном в платье из миткаля и в драгоценном наборе с чёрными бриллиантами. И находимся мы вовсе не в мастерской, а в церкви.

— Теперь ты знаешь, что миткаль — это не полуфабрикат, а самая красивая ткань на свете. И я — не полуфабрикат, а самый лучший мужчина на свете, — произнёс Ян и поцеловал меня в губы.

И тогда я, стоящая рядом с ним в платье из миткаля, умерла.

И тогда я, висящая в его мастерской на крюке, умерла.

И тогда я, лежащая на снегу среди вековых елей, открыла глаза.

С трудом разлепила смёрзшиеся ресницы. В лёгкие ворвалось небо.

Гай держал меня на коленях, укутанную в своё пальто, и лицо его ничего не выражало, лишь где-то на донышке пустых глаз плескался тёмный ужас. Он прижался колючей щекой к моей щеке и на секунду закрыл глаза, а когда открыл, они стали обычными — чёрными в зелёную крапинку.

Гай превратился в себя прежнего, деловитого и собранного. И всё же не совсем. К его облику добавилась какая-то остервенелость. Он понял, что я слышала его разговор с Яном.

— Валим отсюда к чертям собачьим, — оскалился.

Я даже не шелохнулась.

— Ева! — рявкнул Гай, грубо тормоша меня. — Ты слышишь? Мы уезжаем отсюда, из этого проклятого леса, из этого проклятого города, из этой проклятой страны! Ева!

— Как скажешь, Гай, — выстучала зубами я.

Его черная машина стояла на узкой снежной дороге, правым колесом зарывшись в сугроб. Гай пихнул меня на заднее сиденье, а сам, чертыхаясь, бухнулся за руль, принявшись раскачивать машину, пытаясь выехать. Я тем временем сдирала с себя на заднем сиденье задубевшую ото льда тряпку, в которую превратилось моё платье. Закуталась в сухое пальто Гая на голое тело и поджала под себя ноги, чувствуя, как тепло работающей на всю печки медленно проникает в меня, и руки-ноги потихоньку начинают сгибаться, а зубы перестают стучать.

Место здесь было открытое: деревья расступились, и река хорошо просматривается, особенно там, где сейчас зияет огромная чёрная полынья с острыми краями. Я легко представила, как это было: Гай заметил меня на льду и от неожиданности крутанул руль, загнав машину в сугроб. Он ведь думал, что я спокойно жду его в отеле в районном центре, не зная отвратительной правды.

— Перебирайся сюда, — велел Гай. — Нет, нет, на место водителя. За рулём когда-нибудь сидела? Нет? Сейчас будешь сдавать назад. Правую ногу ставь на эту педаль — это газ. Левой ногой вдавливаешь в пол вот эту педаль — это сцепление. Плавно отпускаешь сцепление и одновременно плавно нажимаешь на газ. Поняла?

Я кивнула, судорожно вцепившись в руль.

Гай хлопнул дверцей и, по пояс утопая в снегу, обошел машину. Уперся обеими руками в капот и кивнул мне. Я сделала всё, что он велел, чувствуя, как Гай буквально выпихивает автомобиль из сугроба. С пятой попытки машина поддалась и тяжело перевалилась на проезженную колею.

Я сдала назад и переключилась на первую скорость.

Гай в сугробе. Наполовину расстёгнутая светлая рубашка стоит на нём колом, на скулах выступил румянец, тёмные волосы чуть выбелил иней, а пальцы сжались так сильно, что из кулака упала на снег маленькая капелька крови. Он глядел на меня исподлобья, и взгляд его становился почти физически тяжёлым.

— Только попробуй сделать это, — прочитала я по его губам. — Клянусь, я из-под земли достану тебя, и тогда, Ева, тогда ты пожалеешь. Очень пожалеешь. Ева… любовь моя…

Во всём его облике — открытая угроза. Гай чем-то неуловимо стал похож на зверя. А в глазах отражается тяжёлая глыба свинцовых облаков, нависших над землёй.

Я утопила педаль газа, и машина послушно тронулась. Почти сразу переключила первую скорость на вторую, а потом и на третью.

В зеркале заднего вида мелькнул силуэт Гая. Он смотрел мне вслед. Если он действительно меня найдёт, то лучше разбиться за следующим поворотом.

Стараясь не отрывать взгляда от дороги и ни о чём не думать, включила навороченную магнитолу.

Сто шагов назад, тихо на пальцах

Лети моя душа, не оставайся,

Сто шагов назад…

Притяженья больше нет.

 Больше нет!

Куда я еду?

Куда?