Глава 1

I. Defensor

Он метался по комнате как обезумевший, едва ли не расшвыривая скромные пожитки. Спокойствие и рассудительность не раз спасали ему жизнь, но сейчас волнение захлестнуло его, и в голове билась одна мысль: не может быть… не может быть… не может!..

Он стиснул виски руками и глубоко вдохнул. Память услужливо развернула цепочку событий.

Все началось со стука в дверь… Условный сигнал: два удара — короткая пауза — еще два удара — длинная пауза — один удар. Он выждал окончания перестука и подошел к двери.

Судя по сигналу, пришел один из его осведомителей, доносчиков, которыми он обзаводился в любом городе и деревне, куда бы ни завел его поиск. Каждому доносчику он сообщал условный сигнал — каждый раз новый. Пара обещаний и тройка якобы секретов, таинственный шепот в заросшее ухо где-нибудь в глухом переулке — и доносчик весь твой, с потрохами, искренне уверенный в своей исключительности и безопасности.

Зря.

Никто здесь не может быть уверен в безопасности. Ни сам клеветник, ни его покровитель.

Левая рука отточенным движением легла на рукоять кинжала, пока правая отодвигала железные засовы. Грязная створка со скрипом отползла в сторону, и из чернеющего проема потянулись пляшущие факельные отблески.

Вслед за отблесками вошел приземистый мужчина, чей просторный балахон не мог скрыть его тучности. Невзирая на малый рост, он все же пригнулся, протискиваясь в низкий проем, и хозяин ухмыльнулся. Кланяйся, кланяйся, пока еще можешь. Посмотрим, с чем ты пришел.

Каморка заполнилась факельным чадом и тяжелым запахом нестиранной ткани. Вошедший с видимым трудом дотянулся до кольца на стене и вставил туда факел. Хозяин молча наблюдал, не снимая руки с эфеса.

— Господин, — гость растянул губы в старательной улыбке, — я принес вам удивительную весть… На вечерней службе, кою вы, я смею надеяться, упустили по причинам достойным и несомненно связанным с искоренением всяческих зловредных козней…

— Несомненно, — кивнул хозяин.

— На службе горожане были взволнованы более, чем обычно, — продолжил вошедший, — и я услышал много интересного. К Ланце Шольц, жене мясника, приехала сестра, что живет в соседнем селении. Говорит, у них колдунья объявилась! Да такая, каких еще не было!

— Чем промышляет колдунья? И видели ее лично?

— Нет, не видели, — заторопился доносчик, вытирая пот с покрасневших от духоты щек, — а ведовство самое что ни на есть дьявольское. Сначала пропало несколько младенцев. Коровы в селении перестали доиться. А прочий скот обрел бесовские черты — у кого копыта срослись, у кого голова задом наперед повернулась. Живут, блеют, стонут, а не умирают!

— Что-то еще? — спросил хозяин, продолжая глядеть на пришедшего.

— Страшные дела, господин, — гость истово перекрестился, — бесовское отродье сделало так, что дома-то под землю ушли! Аккурат в центре селения, сразу четыре дома. Как провалились, где стояли — так и нет ничего, яма теперь там, широкая, да ровная такая. Копать пытались — не нашли и следа. Растворились дома, как были, с людьми внутри, с утварью всякой. А колдунья, поговаривают, на отшибе живет, в доме брошенном. По ночам там в окнах светится и как воет кто, а днем — дом как дом, пустой.

— То есть никто не видел колдунью?

— Да что ж там видеть, — доносчик снова осенил себя крестным знамением, — ведьма она ведьма и есть! И с дьяволом путается, оттого и дела у нее дьявольские. Люди из селенья бегут, говорят, жить стало невмочь…

— Далеко отсюда селение? — перебил пришедшего хозяин.

— В двух днях езды, господин, — гость шумно вздохнул, — там уж и мессу служили, и водой святой дом-то кропили, а только все нипочем. Чахнет скот, и люди чахнуть стали.

— Есть там надежный человек, в селении этом?

— А то как же, — обрадовался гость, — кум мой тамошним пастырем будет. Вы только скажите, что я вам все это передал, он вам как на духу все выложит!

— Хорошо, — подытожил хозяин и вынул факел гостя из стенного кольца, — я поеду туда. А вы продолжайте нести свою службу здесь, — он подошел к доносчику вплотную, так, что подол его котты [1] коснулся темного балахона пришедшего. Гость часто заморгал, его бледные, и без того небольшие глазки превратились в щелки.

— Я рассчитываю на вас, — тихо произнес хозяин. Пляшущее пламя факела дрожало в пальце от лица доносчика. Капли пота на щеках гостя казались сверкающими рубинами. — На вас и на вашу совесть.

Хозяин опустил руку и вложил факел во влажные, безвольные пальцы пришедшего.

— И помните — помогая мне…

— Я ограждаю себя, — шепнул доносчик.

Как только за гостем закрылась дверь, хозяин наконец позволил себе опуститься в тяжелое кресло — единственный роскошный предмет в аскетично обставленной комнате. Мысли лихорадочно метались, и успокоиться удалось лишь огромным усилием воли.

И сейчас, сжимая ладонями голову, он чувствовал, как бешено колотится сердце. Неужели, неужели… Нет, все это сказки, эти «родственники» слишком боятся, слишком преувеличивают… или нет? Пропадают люди, умирают младенцы, животные превращаются в чудовищ, ведьмы кружат в ночном небе, и бесы скачут средь улиц — сколько таких историй я слышал? И в скольких из них была истина?.. Но ушедшие под землю дома — кто мог бы выдумать такое? И зачем?.. Ловушка?

Он неслышно вздохнул. Глупцы, невежды, погрязшие в заблуждениях и мраке, не оставляют попыток уничтожить всякого, кто отличается от них. Их безрассудная глупость не делает разницы между колдуном и охотником на колдунов, как только охотник переходит им дорогу. Как бы он ни был силен, какой бы благоговейный ужас ни внушал этим скудным на ум крестьянам — когда речь заходит об их собственной шкуре, куда только девается страх! Они приходят, они приносят с собой огонь, они вооружаются вилами и кольями, они нападают из-за угла поодиночке и набрасываются всей толпой — как тогда, у церкви. Они ждут окончания службы, эти безбожники, и бьют его, и швыряют в него камнями, и гонят его, как собаку, прочь. Его, охотника на колдунов, «комиссара ведьм», чья слава, несмотря на все попытки оставаться в тени, далеко обогнала его, разлетевшись по всему графству Вюртемберг…

Охотник стиснул зубы, глядя, как вспыхивает и гаснет крохотный огонек в плошке с маслом на столе. По закопченным стенам двигались причудливые тени, плотно запертые ставни на окне не пропускали ни дуновения свежей летней ночи. Как всегда в такие моменты, заныл рубец на ребрах — там, куда пришелся удар мотыги, и свело бровь, рассеченную брошенным камнем. Влажные волосы черными змеями прилипли к вискам.

Безумная выдумка — исчезнувшие дома. Глупцы готовы видеть черта в папе римском, ежели тот повернется спиной. Но если это не домыслы…

Верная Ромке ждет на конюшне. Здесь больше не держит ничто — этот прогнивший город вдосталь напитал охотника своими соками. Два дня пути, и конец сомнениям. Одно из двух: либо риск и ошибка, либо желанный конец его поискам.

Не язычники, не мелкие пакостники и не одержимые — нет, я повидал их всех довольно. Мой поиск не напрасен…

— Мой поиск не напрасен, — шепотом повторил он, будто боясь спугнуть эту невероятную мысль.

Но прежде я должен выяснить, правдивы ли эти истории — и выяснить раньше, чем слухи о них дойдут до церковных нюхачей. И узнать, кто мог бы сотворить такое — кто, кроме… меня?

***

На месте пропавших домов действительно ничего не нашлось, кроме удивительно ровного круга ямы. Сопровождаемый местным священником, отцом Ульрихом, комиссар осмотрел пустырь — тот как будто всегда был здесь. Будто и не стояли на этом участке четыре дома, будто и не жили тут люди.

Селение казалось вымершим. Ближайшие к пустырю дома молчаливо глядели слепыми оконцами. Где-то протяжно и тоскливо блеяла овца.

Охотник спустился в яму. Почва оказалась совершенно ровной, никаких бугров или рытвин. Ничего — словно кто-то специально утаптывал землю. Он наклонился и попробовал почву рукой — сухая, как и везде. Жаркое лето иссушило землю, проделало в ней глубокие трещины. Повсеместно гиб урожай, воды в мелеющих речушках не хватало. Выживали лишь сорняки, да и тем приходилось туго. Листья полыни вокруг пустыря пожелтели, а сама пожухшая трава казалась совсем старой.

За пустырем зарастал сорняками огород. Ровные грядки без слов говорили о том, что за огородом еще недавно тщательно ухаживали. Сейчас же растения медленно умирали под безжалостным солнцем, а со стороны пустыря огород резко обрывался, сменяясь утоптанной истрескавшейся почвой. Так, словно кто-то отсек часть грядок — инквизитор заметил лежащие на земле беспомощные стебли с аккуратно обрезанными верхушками.

Отец Ульрих, разглядывавший огород, испуганно перекрестился.

— Господи, твоя воля!

Между грядок лежали останки какого-то животного. Желтовато-белые, неправильной формы кости валялись, слегка присыпанные землей. Охотник нагнулся и поднял одну из них — кость оказалась очень легкой, но на изломе не пористой, а плотной, чисто-белой и гладкой.

— Что это, господин? — почему-то шепотом спросил отец Ульрих. Его голос, нарушая тишину, неприятно резанул по ушам.

— Я не знаю, святой отец, — комиссар сжал обломок кости в кулаке, чувствуя, как тот впивается в ладонь острыми краями даже сквозь плотную кожаную перчатку.

Возвращаясь через пустырь обратно к улице, охотник наступил на что-то твердое и округлое. Этим оказался череп — не то щенка, не то котенка.

«Ведьмин дом» действительно стоял на отшибе. От других построек его отделяла узенькая полоска березовой рощи — чахлые деревца росли вкривь и вкось, создавая своеобразный естественный частокол.

Комиссар подошел к дому. Вокруг ног зашуршала густая, вся в сухих метелках, трава. Отец Ульрих остался в стороне, опасливо озираясь по сторонам и длинно вытягивая тощую шею.

Во дворе было пусто. На покосившемся плетне хозяйничал плющ, темные от дождей бревенчатые стены по низу обросли поганками. Настоящее ведьмино логово…

Внутри пахло пылью, лежалым тряпьем и мышами. Углы густо заплела паутина, пол покрывал слой сухих листьев — по-видимому, еще с осени. Ветер шевелил косо висящую дверь.

Комиссар прошел вглубь, отыскивая что-нибудь, что могло бы указывать на колдовские занятия. Никакой мебели, никаких следов обитания человека. На печи стоял котелок, но в нем не нашлось ничего, кроме мышиного помета, а сам котелок выглядел давно брошенным. Охотник поворошил мусор на полу. Ни костей животных, ни подозрительных пятен, ни следа начертанных знаков. Либо «ведьма» умна… либо след опять оказался ложным.

Он обернулся. Сквозь распахнутую дверь синело небо. Пахнуло травой и коровами, сквозняк донес треск кузнечика. Комиссар снова вернулся взглядом к угрюмому дому, тщательно изучил стены, простучал пол носком ледерсена [2]. Пусто.

Отец Ульрих стоял на том же месте — казалось, он не сдвинулся за это время ни на шаг, замерев и бормоча вполголоса молитву. Охотник поравнялся с ним и, не сбавляя шагу, двинулся дальше. Священник побрел следом, продолжая бормотать.

— Кто жил в этом доме? — спросил комиссар.

— Вдовушка жила, господин, — ответил отец Ульрих, прервав бормотание, — в прошлом году преставилась, да так и стоит с тех пор дом брошенным…

— Замечена в делах бесовских была?

— Не дай-то господи, набожная была женщина, каких поискать!

— Дети были у нее?

— Детишек им с мужем бог не дал, — священник перекрестился и вздохнул, — уж и молились они, и к знахарке наведывались, да без толку. Так и померли бездетными — сначала он, а потом и она.

— Знахарка? — переспросил комиссар.

— Живет здесь недалече, — тонкие, потрескавшиеся губы святого отца скривились, — травками пользует, заговоры знает.

— Отвести меня к ней сможете, святой отец?

— Отвести-то отведу, да только в дом к ней заходить не стану и знаться с нею не желаю, — забубнил отец Ульрих, — богопротивное это дело, что она делает. Говорят, жизнь людям продлевает, а это уж грех так грех. Кому господь сколько отмерил, так тому и быть, а идти поперек воли божией…

Под бубнеж священника они снова прошли мимо места, где стояли исчезнувшие дома. Из полыни метнулась к ним под ноги серая тень, скользнула и пропала в зарослях по другую сторону. Отец Ульрих застыл и истово перекрестился.

— Господи, спаси!

— Это всего лишь котенок, святой отец.

О количестве ног у котенка комиссар предпочел умолчать.