Жувачка /часть первая/

Часть первая

1

Дегтярные ознобистые осенние сумерки опустились на южную станицу, мороком усыпили селян, что даже собаки перестали брехать, а только ворчливо возились в своих будах. Цикадный стрёкот, так раздражающий летом, после первых утренников перестал монотонной серенадой убаюкивать обитателей. Всё оглохло от наступающей желтизны.

В этот поздний час Игорь сидел за столом на колченогом табурете и пил остывший чёрный чай вприкуску с розоватыми кубиками рафинада. Брал пальцами сладкое, макал в тёмную жидкость с маслянистой плёнкой и отправлял в рот рассыпающийся кусок «белой смерти».

— Или, это про соль так говорят? — мысли лениво ворочались в его голове. — Одна хрен разница — соль или сахар, всё равно смерть.

Если речь уж зашла о смерти, то её в просторной сельской хате хватало предостаточно. На полу комнаты неряшливо застыли три тела: два женских и одно мужское. От внимания опытного криминалиста не ускользнуло бы, да что опытного, любому был бы понятен насильственный характер смерти, как минимум, у двух жертв.

В дальнем углу, куда слабо добивал свет от абажура, в луже мочи спал пьяным сном по-домашнему одетый пожилой мужчина. По крайней мере, так могло показаться. Ну, выпил человек, заснул, расслабился, что тут такого? Но при детальном изучении его позы, сразу бросалось в глаза противоестественное положение головы — мужчина, лёжа на животе, удивлённо смотрел в потолок. В стиснутых предсмертной судорогой зубах виднелась жевачка.

В комнате все следы указывали на яростную борьбу, которая не так давно тут происходила: перевёрнутые стулья, разбросанные вещи, усыпанный битой посудой пол. Для места преступления было весьма несвойственно то, что вокруг в великом множестве валялись жевательные резинки в разноцветных обёртках.

От сморщенного во многих местах напольного ковра в больших свежих тёмных пятнах сильно пахло кровью. На нём покоился труп грузной женщины в халате с множеством ран на теле. Особенно досталось рукам, которыми она пыталась закрываться от нападающего. Предплечья и кисти были ужасно изуродованы. По всей видимости, фатальным для неё стал именно последний размашистый, рубящий удар, направленный между шеей и ключицей.

Игорь опустил печальный взгляд на третье тело — молодую девушку, лицо которой было скрыто спутанными и липкими от крови волосами. От удара чем-то тупым её голова от темени до затылка лопнула перезрелым арбузом, разметав по сторонам содержимое. Она лежала на боку, подол платья задрался, обнажив холодный белый мрамор бедра. Игорь посмотрел на неё и сразу отвернулся, противный собственным мыслям, настолько та, даже в таком виде, пробуждала в нём желание.

Его сильно подташнивало от тяжёлого запаха и отвратительного окружения. Он сглотнул подступающий к горлу комок и медленно отодвинул от себя в сторону окровавленный топор, пока тот с глухим звуком не упал на пол.

Красные капли столь причудливым узором забрызгали светлую скатерть стола, точно художник-авангардист творил здесь свою очередную абстракцию. На ней в нескольких местах лежали фрагменты мозгового вещества.

Игорь не удержался и потрогал пальцем один из них. На ощупь тот оказался студенистым, как желе, хотя нет, это больше походило на мутный от жира кусок свиного холодца.

Он совершенно не к месту поразился тому, что, лежащая возле него девушка, до этого не отличавшаяся образованностью и особым умом, могла носить в черепной коробке такой массивный орган, настолько всё было им перепачкано. Почему-то вспомнилось о двухкилограммовом мозге Тургенева, как доказательстве его гениальности.

В хате до рези в ушах было тихо. Из радиоточки угнетающе молчал «Маяк», затих, поражённый летальным ударом в кинескоп, вечно громкий телевизионный ящик. Даже, тикающие часики, что стояли на серванте, теперь валялись на полу в россыпи стеклянных брызг, сметённые человеческим торнадо.

Игорь, оглушительно чиркнув спичкой, закурил папиросу. После первой же затяжки рот заполнило горечью, зато дрожь, невидимо сотрясавшая его, отступила и схоронилась за грудиной. Стряхнул пепел на пол и горько усмехнулся про себя — прежде так сорить, не говоря уже о курении в комнате, было категорически запрещено, чтобы не навлечь на себя гнев Марины Сергеевны.

Очень хотелось выпить водки. Нажраться в хлам, упасть, забыться в тяжёлой ядовитой дрёме, чтобы хоть на миг стало легче. Чтобы на следующий день проснуться, как ничего не бывало, зевнуть, протереть глаза и самому себе удивиться, что за страшный сон привиделся, настолько произошедшее не укладывалось в человеческое сознание. Хотелось упиться дешёвым пойлом, отравить себя и злую росомаху, которая сидела у него внутри. Чтобы зверь совести перестал рвать сердце, выворачивать наизнанку душу, наматывая на когтистые лапы потроха.

— Убийца! Убийца! Убийца! — стучало в голове.

Как ни странно, но Игорю в прошлом уже случалось лишать человека жизни. Два раза. Но сейчас, всё вышло по-другому и не шло ни в какое сравнение с предыдущими случаями. То были убийства неосознанные, нечаянные, будто он был пилотом бомбардировщика, который не видит смертельные последствия дел своих.

Первый раз, года четыре назад, произошла разборка с дагестанцами в шашлычной "Мираж". Зацепились серьёзно. Все повскакивали из-за столов и начали махаться. Тогда очень кстати пришлись пивные бокалы на их столе, советские толстостенные с ручкой, которыми, как кастетами, начали отбиваться пацаны. Он хорошо помнил бледное и чуть живое лицо официантки, которая по стене пыталась выбраться из зала. Потом «Князь» достал ствол.

Все стреляли и он стрелял. Стрелял, как удалой ковбой, в яростную бородатую толпу, матерясь, не задумываясь и целясь. Уже потом он узнал, что завалил самого Мухтара, того, кто костью поперёк горла стоял на их пути. Надо признать, но после этого выстрела авторитет у Игоря среди своих значительно вырос. Позже, неловко отшучиваясь по этому поводу, он всегда смущался и грустил, будто он не «чёрного» завалил, а овчарку с умными глазами из старого монохромного кино про милицию.

Вторая же кровь на его руках вынудила всё бросить и пуститься в бега. Обычная драка, не первая в его жизни. Молодые задиристые щенки пристали в парке. Трое на одного. Вначале толкались, нарывались, потом Игорь держал дистанцию, зная силу своего поставленного удара. Те начали борзеть, расценив это за слабость. Пришлось одного вырубить, остальные разбежались.

На следующий день стало известно, что, упавший парень, умер на месте, не приходя в сознание. Толи перелом шеи, толи кровоизлияние в мозг. Кто-то указал на Игоря. И всё можно было бы решить деньгами, отмазаться, если бы не родственная связь мёртвого мальчишки с главным ментом города…

В какой-то момент Игорь сосредоточил свой взгляд на кончике папиросы, — Кто-кого? Белое или чёрное, добро или зло? — думал он, разглядывая тлеющий огонёк, который, то разгорался, то затухал, необратимо пожирая тонкую бумагу. В конце концов, белое уступило, обратившись в табачный пепел. Этот наглядный пример тщетности и обречённости бытия вместо того, чтобы деморализовать его, подействовал противоположным образом.

Он шумно вздохнул, встал из-за стола и, перешагивая через трупы, направился к выходу. Напоследок огляделся. Внезапно ему подумалось, что было бы неплохо взять и спалить дом со следами бойни, уничтожить улики, но здравомыслие взяло верх — на пожар все обязательно сбегутся, а если оставить, как есть, то соседи, в лучшем случае, хватятся дня через два.

Игорь вышел во двор и осторожно, чтобы не скрипнула и не потревожила мёртвых, затворил за собой дверь. В том месте, где был вырван клок волос, сильно саднила голова. Начал сыпать мелкий дождь.

2

Больше года минуло, как хорошо одетый ростовский парень крепкого телосложения решил осесть в этом некогда цветущем, а ныне вымирающем селе хлеборобов. Выбор Игоря пал на это место не случайно. Перед тем, как принять решение, он долго корпел над картой области, с усердием немецкого танкового генерала водил ногтем по начерченным символам, оставляя бороздки на бумаге, пока не обнаружил равноудалённую от крупных населённых пунктов и дорог точку с жизнеутверждающим названием Старая могила.

Игорь бежал из города в глухомань. Бежал от себя, от старой жизни, но основной причиной для такого спонтанного решения стала протокольная формулировка — «нанесение тяжких телесных повреждений, повлёкших смерть потерпевшего».

Просто в один день он сошёл из «пазика» на грунтовую дорогу вдоль поля, зашвырнул подальше пейджер и пропал для родственников, пацанов, ментов, растворив прежнюю личность в чистом степном воздухе.

Догорали девяностые. Старая могила так и не пережила разруху, связанную с развалом некогда великой страны. И хотя на обломках колхоза выросло акционерное общество, прежний достаток в село не вернулся. Кадры необратимо утекли в город. Хозяйство было запущено и разорено, из некогда работающих двух десятков комбайнов теперь в страду своим ходом могли выйти только четыре. Ветер носил по главной улице обрывки развеянных надежд, да пыль безнадёги.

Прямо на въезде в село Игорь присмотрел старенькую саманную хату с облезлой во многих местах, как шкура шелудивого пса, побелкой. Если бы не крытая шифером крыша, то жилище можно было бы смело использовать для съёмок «Вия» или фильмов про гражданскую войну на Кубани.

Убогая мазанка, как больной лепрой, отверженный и обречённый, стояла изгоем на приличном расстоянии от ближайших построек. Такое некомфортное расположение на окраине было выбрано Игорем не случайно, а руководствуясь исключительно осторожностью, чтобы лишний раз не светиться, и всегда иметь возможность из окон просматривать дорогу, ведущую в населённый пункт.

Внешняя ветхость соответствовала внутреннему содержанию — в доме проживала бойкая старушка. Не Баба Яга, как он в шутку вначале представлял себе хозяйку, а заслуженная труженица сельского хозяйства баба Вера. В штопаном перештопанном халате, в обязательном платке на голове, морщинистая, как курага, согбённая от непосильной работы, с изувеченными артритом заскорузлыми руками, на которых раздувшимися змеями, словно они наглотались лягушек, переплелись тёмно-синие вены варикоза. Сточенные передние зубы указывали на пристрастие к семечкам популярной масличной культуры.

К хате примыкал небольшой запущенный огородик, где среди бурьяна и картофельной ботвы качались «триффидами» высокие стебли неприхотливого топинамбура. Плодовые деревья без должного присмотра разрослись и уже много лет как выродились. По участку бесцельно шаталось с десяток тощих кур красной южной породы.

За постой брать деньги пенсионерка категорически отказалась, определив его в небольшую пахнущую пылью и мышами комнату. От нового жильца требовалась только помощь по хозяйству, чем Игорь и занялся, натаскал воды, наколол дров, поправил забор. За что тотчас заслужил её расположение.

Новый примитивный быт для Игоря был в диковинку. Дверь в комнатушку заменял кусок марли серого цвета, как парус, то раздуваемый сквозняком, то безвольно провисающий в штиль. Своё предназначение — ограничить пространство от назойливых насекомых, занавеска не выполняла, чему свидетельствовали гудящие под низким потолком мухи, с периодичными щелчками бьющиеся о мутные стёкла окна.

Из мебели в комнате был стул с разными пятнами на ветхой обивке, платяной шкаф с кособокими дверцами, дубовый шифоньер, времён «покоренья Крыма», застеленный выцветшим рушником, на котором грустно замерла процессия фарфоровых слоников-инвалидов с отломанными хоботами. В одном из выдвижных ящиков он обнаружил огарок свечи и стопку истлевших журналов «Крестьянка» за семьдесят четвёртый год, целомудренные персонажи которых, на крайний случай, могли сойти для эротического вдохновения.

Самая важная часть интерьера — панцирная кровать, и та расстроила Игоря, провиснув под тяжестью тела до пола пузырём, а перьевыми подушками из-за их веса и плотности можно было оглушить человека.

С чёрно-белых фотографий, висящих на стенах, на незваного гостя укоризненно смотрели мужчины и женщины с суровыми лицами военных фотохроник. Только одна из них могла рассказать о некогда царившей в этом доме радости, — запечатлённые на фоне застолья, жених с невестой соединились в робком поцелуе.

Зато развеселил и немного развеял депрессию, грубо приколоченный к стене гвоздями, с целью прикрыть глубокую трещину, кумачовый флаг пионерской организации с надписью крупными буквами «Будь готов!», как бы в насмешку над предстоящими ему тяготами.

Уже вечером в увитой виноградом пристройке, уплетая с бабой Верой молодую картошку с яичницей, он получил доскональную информацию об обитателях Старой могилы, сдобренную сплетнями и наговорами.

Предвосхищая любопытные вопросы, о себе он рассказал, что, мол, сам ростовский, жена с ребёнком на смерть разбились в аварии, горевал, пил, уволили с работы, что обрыдло так жить, что решил всё бросить и поехать, куда глаза глядят, за новой жизнью, — еще по дороге он придумал легенду, сказаться вдовцом.

Вечерело. Запищали комары. Старуха, обретя нового немногословного слушателя, всё продолжала тараторить и тараторить про убежавшую козу, про вражду семьи Лазаренко с Перминовыми из-за перенесённого на метр забора. Скрип её голоса, усталость от дороги и свежий воздух так усыпили Игоря, что он еле сидел за столом, свесив на грудь голову и периодически вздрагивая сквозь дрёму …

3

Деньги на прокорм на продолжительное время у Игоря были, но чтобы не вызывать среди местных кривотолков, он через неделю устроился в ремонтную мастерскую на месте бывшей Машинно-тракторной станции, благо что руки росли из нужного места, да и в автомобильных потрохах немного разбирался.

Коллектив был небольшой, спитый. Мужики вначале косились на городского, но после пары дельных советов и традиционной проставы, таки признали за своего.

На новой работе Игорь не кичился своим городским происхождением и был прост в общении. Всегда подскажет, поможет, выручит до получки. Находясь в хорошей физической форме, в дальнейшем он всегда старался мирно разрешать конфликты на производстве, которые по «синьке» случались среди работяг.

Надо заметить, что Игорь не был хрестоматийным злодеем и отморозком, образ которого привычно рисует воображение, напротив, среди братвы он выделялся рассудительностью и беззлобием.

Безотцовщина, он рос слабым и болезненным мальчиком, зачастую выбирающим чтение книг дворовой возне. В пятнадцать лет мать по совету записала его на бокс, надеясь, что спорт закалит его здоровье и характер. Но, даже занимаясь боксом, он не утратил любознательность и всегда находил время для любимого занятия.

Потом была неудачная попытка поступления в ВУЗ, два бесполезных года армии, невозможность трудоустроиться на гражданке и как следствие этого — безденежье. В те годы не спиться или сторчаться, что случилось с многими его школьными товарищами, ему помогли спорт и книги.

Всё переменилось после того, как к ним в зал стали наведываться два бритоголовых подозрительных мужика. Сами в спортивных костюмах, но по виду люди далёкие от физических упражнений. Они подолгу разговаривали с тренером и парнями постарше, оценивающе наблюдали за спаррингами.

Однажды после тренировки к Игорю подошёл Серёга «Жила» и предложил вечером подзаработать. Дело было плёвое, ничего серьёзного — хозяин одного ларька должен был денег хорошему человеку, нужно было рядом постоять, пока пацаны с ним базарят. Он без разговоров согласился, сделав, таким образом, первый шаг в грядущую трясину…

В мастерской Игорь о своём прошлом помалкивал, старался держать язык за зубами, чтобы не сболтнуть лишнего, особенно, когда мужики начинали травить истории, обычно похожие одна на одну, как тот-то и тогда-то напился, подрался, гонял на тракторе и въехал в забор или эротические похождения со смачными подробностями. То были истории другого рода, в них половые Аустерлицы, как правило, превалировали над половыми Ватерлоо.

Одно не мог удержать Игорь в себе — знания. Как человек начитанный и эрудированный, он выделялся на работе среди тёмного и недалёкого окружения старомогильцев, или, как их там называют. Сам того не замечая, сыпал научными терминами и умными словечками. Как-то раз на перекуре он провёл лекцию по вопросу технологии переработки сырой нефти, в другой — перечислил все крупные пустыни мира.

— Игорь, а правда, что царица Екатерина с конём кувыркалась? — с таким вопросом во время обеда как-то пристал к нему Лёня Кокорин.

Заслушав, что сейчас будет интересно, мужики обступали Игоря, который, прожевав, начинал свой исторический экскурс «на пальцах», как он про себя называл такие обучения. Оперируя знакомыми простому человеку понятиям, он в максимально упрощённой и разжёванной форме рассказывал про внешнюю черноморскую политику России тех лет, про графа Орлова и Гришу Потёмкина, и что такое дворцовый фаворитизм, объяснял, почему запад боялся роста и могущества молодой восточной империи.

— Вот поэтому, по возвращению от нас, английский и французские послы и дипломаты злонамеренно у себя распускали слухи и лепили небылицы про какого-то коня и про прочие дикие забавы императрицы, чтобы очернить нашу великую Родину, — патетически заканчивал Игорь с историей.

В такие минуты молчаливых собравшихся слушателей душила гордость за державу и обида за напраслину, пока Егорыч не откалывал что-то смешное.

— Это ж надо быть такими хуеплётами, чтобы в такое верить! Где это видано? Да конь, при таком раскладе, любую бабу вмиг порвёт.

Все начинали реготать и кто во что горазд развивать эту тему.

— Ну, возьмите, придумайте хоть козла тогда или хряка — всё сподручней. А эти сказочники жеребца на Катьке оженили!

— А сами-то, падлы нерусские, голубых у себя за границей попридумали!

— Жоповеды! Заднепроходцы! Глиномесы! — и только ха-ха-ха со всех сторон.

В конце концов, все успокаивались и сходились во мнении, что Екатерина и правда была великой бабой, и каждый готов ей «присунуть по самое не балуй».

Свой окончательный статус всезнайки и новое прозвище Игорь заработал случайно. Однажды он увидел, как по седой шевелюре Егорыча, полз, перебирая лапками, паук. Он снял с головы насекомое и показал тому.

— Убери, убери, убери его от меня! — задёргался в приступе арахнофобии механик, — раздави эту тварь! — Егорыч одно время служил в Средней Азии, где помимо неприязни заработал страх перед восьминогими, после того, как солдата срочника укусил каракурт.

Игорь улыбался и бесстрашно наблюдал, как паук бегал по кисте руки, которую он поворачивал из стороны в сторону, чтобы тот не свалился вниз.

— Христом богом прошу, убей ты этого ядовитого кровососа! (как позже выяснилось, местное поверье по незнанию приписывало несвойственные этому виду опасные черты всем паукам)

— Не сцы, он не кусачий. Это обычный паук-сенокосец, который при опасности отбрасывает ноги, — возьми да и брякни Игорь, — лапка потом некоторое время дёргается, «косит», — показал он свою энтомологическую осведомлённость и осторожно пересадил долгоножку с руки на голую кирпичную стену.

— Я смотрю, ты прям учёный какой-то, энциклопедия, бл.дь, ходячая — истерическая паника у Егорыча сменилась на прежнюю весёлость.

— Товарищи трудящиеся! — громко обратился он к рабочим, подражая голосу Левитана, — а вы знаете, что с нами всамделишный профессор ебашит!

Так с лёгкой руки хохмача Игорь стал «Профессором». Подумать только, бывший бандит, спортсмен-боксёр, а прозвали «Профессором», смех, да и только. В его прежнем кругу иметь такое погоняло было бы западло, но сейчас, на удивление, это его просто развеселило, а позднее даже начало нравиться, будто и не было уголовного прошлого, а просто исполнилась юношеская мечта стать учёным натуралистом.

С другой стороны, размышлял он, это даже и к лучшему. Если кто-то начнёт вынюхивать и справки про него наводить, то ему с таким прозвищем спокойней будет. Кто ещё на «Профессора» дурное подумает?

4

Шло время, у новоявленного селянина началась тихая, размеренная и однообразная жизнь среди бескрайних полей вдали от ростовской суеты и прежних дел. Игорь, как змея во время линьки, начал не только сбрасывать прежнюю кожу воспоминаний и понятий, но и перерождаться, если можно так выразиться, духовно, избавившись от поводов к агрессии, в этом, пока еще новом для него мире, где «homo homini lupus est» перестало быть аксиомой.

Читатель может со всем основанием упрекнуть автора в излишней симпатии к Игорю, которая и в дальнейшем будет прослеживаться в повествовании, дескать, участник ОПГ, криминальная личность с кровью на руках, в портфолио которого значатся рэкет, разбой и прочее, и он главный герой рассказа — не комильфо получается.

В своё оправдание замечу, что в историческом контексте того времени, в преступном прошлом моего протагониста не было ничего удивительного и разрывающего шаблоны. Да и по сей день среди уважаемых и успешных людей немало «бывших», умело прячущих своё грязное прошлое, как говориться, «поскреби бизнесмена — найдёшь бандита».

5

— Молодой человек, угостите девушку сигаретой! — неожиданно, как будто из-под земли, раздался молодой женский голос. Игорь завертел головой, пристально всматриваясь в вечерний сумрак и пытаясь определить, откуда он доносится.

Слева от пыльной дороги, по которой он после работы возвращался домой, среди бурой от солнца травы и тёмных силуэтов колючих будяков что-то белело. Он сделал несколько шагов вперёд.

Перед ним на расстоянии плевка на корточках, покачиваясь, сидела девушка, одной рукой для равновесия опираясь в землю, другой — приподняв сзади подол сарафана. Светлые трусы были спущены на разведённые колена и растянуты тетивой. В остывающую утомлённую зноем землю в практически полной тишине шумно с задором молодости била тугая струя мочи.

— Чего подсекаешь? Извращенец, что ли? — ни сколько не смущаясь, игриво спросила незнакомка, продолжая с азартом фонтанировать продуктами жизнедеятельности.

— Да, я это…просто…извините, — Игорь замямлил, как застигнутый врасплох мальчишка, и хотел было развернуться и уйти, но застыл как вкопанный, не в силах отвести взгляд от контрастирующих с окружением широких молочных ляжек. Он прямо впился глазами в волнительную темную женскую бездну между ними, утопающую в девственной сельве, ни разу не потревоженной, ни остротой ножниц, ни беспощадностью бритвенного станка.

От вынужденного безбабья он даже слегка одурел от натуралистичности, представшей перед ним картины. Низменные инстинкты, до этого подавляемые физическим трудом и аскетическим существования, сейчас вострубили медью, напоминая о его мужской природе. Мочи нет, как в тот момент захотелось и сладко засвербело под лобковой костью, бросив одновременно в жар.

Очнувшись от генитального гипнотизма, но стыдливо отвернул голову в сторону, но не сдвинулся с места, а дождался, пока девушка закончит. Та выпрямилась, ловко натянула трусы и, оправив одежду, близко подошла к нему.

— Здрасте, меня зовут Зоя! — улыбаясь, протянула руку.

— Зоя — сосёт стоя! — Про себя ответил Игорь, вспомнив глупую вульгарную рифму, неожиданно извлечённую из забытого кластера дворовых воспоминаний.

— Зоя и стоя? — усмехнулся он, и, находясь под впечатлением от увиденного бесстыдства, представил каков же должен быть рост у мужика, чтобы это было выполнимо.

— Это вообще возможно? Кто это придумал? — в затянувшейся паузе полезли мысли.

— Первый вариант, — Зоя большеголовый карлик-проститутка.

— Второй — она дылда-волейболистка, которая может дотянуться до пассажира, лежащего на верхней полке плацкарта. Или для этой цели достаточно стоять на стуле?

— Чего язык проглотил? Укуренный, что ли? — вернула она его из мира порнографических сцен и фантазий.

— Я — Игорь, — выдавил он, всё еще не придя в себя, пожимая с брезгливостью узкую полную ладонь с влажными пальцами.

— А я вас знаю. Вы недавно к нам из города приехали, — от неё сильно несло алкоголем. — Бедный, это ж надо всю семью враз потерять, — жалостливо сказала она и практически вплотную приблизилась.

В тот час уже сильно стемнело, но это не мешало Игорю с близкого расстояния подробно изучить новую знакомую.

Перед ним стояла и лыбилась слегка полная девушка среднего роста. Молодая. Лет эдак двадцать пять. Загорелое невыразительное темноволосое лицо с утиным носиком. Скуластенькая. Озорные чуть раскосые глаза выдавали в крови разбавленное семя кочевников. Не богиня с обложки журнала, но и не страхолюдина, — в прежней жизни на такую он даже не обратил бы внимания. Тут вспомнилось, что он несколько раз уже видел её возле конторы, когда приходил за зарплатой, вероятней всего, она там работала, а значит девушка местная, не приезжая.

Тем временем, пока, робкий, но склонный к пошлым умозаключениям, Игорь бездействовал, Зоя взяла инициативу в свои руки, в прямом и переносном смысле. Со словами, — Дай-ка я ружжо твоё прочищу! — она одной рукой повисла у него на шее, жадно впившись ему в губы, а другой принялась хаотично шарить внизу его, сразу отвердевшей на левую сторону спецовки, тщетно пытаясь проникнуть через брезентовый барьер комбинезона.

Прижавшись всем телом, вероломная обольстительница, шумно дыша через нос перегаром, начала с мокрыми звуками всасывать в себя вакуумом рта губы мужчины и слюнявить толстым языком лицо, оставляя скользкие следы, как от садового слизня, на щеках и подбородке.

Игорь не решался обнять девушку. Медлил. Вернее, хотел распустить руки, но боялся замарать её светлое платье своими, вымазанными в солидоле и машинном масле, ладонями, которые получалось отмыть только дома, тщательно орудуя щёткой с мылом.

В конце концов, не в силах больше себя сдерживать, он крепко прижал её к себе. Хрустнули рёбра, Зоя пискнула и часто задышала. Пружина с металлическим звоном распрямилась.

Обезумевший от напряжения Игорь с остервенением мацал женскую плоть, с бестактностью гончара мял упругую глину молодого тела, изучая пальцами округлости, проникая во все складки и потаённые ложбинки. Хлопковое светлое платье превратилось в техническую ветошь, и было безвозвратно испорчено.

Стареющий месяц скудно делился отражённым светом с двумя фигурами, стоящими на серой безлюдной просёлочной дороге, отчего те выглядели торжественно неживыми. Придирчивый холодный фотофильтр ночи так обработал цвет лиц, что их физиономии осунулись, побледнели и постарели на несколько лет. Небесный осветитель, как будто намеренно, сделал акцент на дефектах кожи: морщинах и надбровном шраме у одного и россыпях островерхих пупырышков на щеках другого человека.

Если бы летучие мыши, что рассекали шуршащими тенями в тот час ночной воздух, не спешили по своим делам, заботясь о пропитании, если бы кожистые рукокрылые были вооружены острым зрением, и им было не наплевать на возню на дороге, то они под собой могли наблюдать увлекательную картину.

Мужчина среднего роста стоял с закрытыми глазами и ритмично с усилием сталкивался нижней частью своего тела с женщиной, которая, подавшись вперёд и согнувшись буквой «Г», в полуприсяде опиралась руками на колена. Сталкивался громко, созвучно шлепкам ладони о тыльную сторону руки.

Странная пара не стояла на месте, а крайне медленно двигалась. После особо сильного толчка женщина теряла равновесие и, чтобы не упасть, делала небольшой шаг вперёд, такой же шаг делал, будто приклеенный к ней мужчина.

Инопланетному наблюдателю, непосвященному в человеческую физиологию, могло показаться, что женщина страдает и ей причиняют боль, настолько громко и обречённо она издавала заунывные стоны, которые иногда доносятся из операционной ортопедического отделения, где мускулистые врачи, орудуя молотком, мастерски вгоняют стальные штыри в мясо конечностей.

Широкоплечий мучитель, напротив, молчал и, стиснув зубы, продолжал свою экзекуцию. От напряжения на искажённом гримасой лице проступил росой пот и, как у буйвола, тянущего ярмо на рисовом поле, вздулась височная вена.

6

На селе с нормальными, а значит работящими мужиками, способными поднять не только увесистую оглоблю, но и собственный кавернозный инструмент, было негусто, да и те, в своём большинстве ходили в женатых. Популяция холостяков в основном была представлена особями с крайней степенью развития алкогольной зависимости, когда пациент уже перестаёт задаваться вопросами: когда, где, что и с кем пить.

Остальные свободные претенденты на бабью любовь и заботу были или увечны головой и телом от рождения, или принесли свои глаза, пальцы и прочие части тела в дар кровавым механическом богам, чьи скрытые от глаз жертвенные алтари и идолища можно наблюдать на лесопилке или возле сепаратора элеватора, в ремонтных мастерских, а то и просто в поле, возле внезапно заглохших от козней неведомой «ебической» силы комбайнов, тракторов, жаток.

Чем большим количеством подвижных частей и острых граней обладало родственное богине Кали и намоленное ампутантами ненасытное устройство, тем с большим благоговением оно почиталось в народе.

В результате частых теологических дрязг и расколов одни течения механопоклонников прогнулись под систему и перестали существовать, другие еретики трансформировались в самодостаточные культы с клиром и атрибутикой, например, печально известные «Свидетели Вала Отбора Мощности», поныне здравствующие.

По сей день, каждый случай таких языческих подношений скрупулёзно собирается и хранится в памяти сказителей, вписанный багровыми чернилами в фольклорные аналлы. Из уст в уста передаются эти назидательные истории, обычно, зимними вечерами под треск поленьев в печи и звон многогранных стаканов — время, когда душа крестьянина особо располагает к пугающим переживаниям.

Вот некоторые из них, записанные автором со слов рассказчиков во время этнографической экспедиции «Русский мат, как элемент экстенсивного земледелия»:

«…Это еще при «Мишке Меченом» было. Гнида, бл.дь, такую страну просрал…(далее следуют, не относящийся к теме, нецензурный анализ политической обстановки в стране конца восьмидесятых годов прошлого столетия)… Как-то Витька Караваев, он тогда еще не пил, на «Ниве» в поле зерно убирал. Ну, и видать от жары перегрелся. Почудилось ему, что в мотовило заяц попал. Захотел полудурок мех на воротник жене добыть, а машину не заглушил. Пока солому разгребал, рукав зацепило и на ось руку стало наматывать. Когда на матерные вопли другие комбайнеры сбежались и движок выключили, того уже ниху.во затянуло. А косого, так и не нашли…»

«…А вот, как Васька «Цыганок» «Кутузовым» стал. Факт, но дури у парня было столько, что хоть в цирке показывай. То арматурину в узел завяжет, то на танцах соседским из Михайловки пиз.ы вломит, так что хоть штабелями укладывай. В охотку мог ведро молока выдуть за присест. Икнёт и огурцами закусит. Любит, мол, в сортире чувствовать себя ракетным двигателем. Циолковский, ебёна мать! В тот раз он тоже отличился. Грит, что молотком с одного удара вышибет палец из прицепной серьги у «детешки». Заспорили на поллитра. Как хватил наш муромец ху.в кувалдой по железяке, так и окривел на один глаз. Доктор сказал — кусок металла откололся…»

«…Тогда еще председателем Селиванов был, покойничек. В тот вечер Федор М. работал на соломорезке. Ну, как бывало, поддал слегонца, чтоб работа спорилась. Вдруг солома перестала поступать, будто застряло там что-то, и звук такой нехороший раздался. Парень он неопытный был, и заместо того, чтоб, как знающий, пальцем потыкать, начал всей рукой пихать в агрегат солому…(пауза в повествовании вызвана тем, что рассказчик несколько минут пытался извлечь, застрявшие между пожелтевших зубов, волокна животного происхождения)…Из-за шума он не услышал, как к нему сзади подошёл бригадир. Пора было заканчивать, дёрнуть по стаканчику и по хатам. Тимофеич возьми, да и похлопай Федьке по плечу, а тот, еблы.ь, с переляку дёрнулся и всю руку под нож сунул, только пальцы белыми червяками по бункеру расползлись, да майка красной стала. Мужики ему для беспалой руки в мастерской из жести перчатку смастерили. И стал он Федей «Крюгером». Ещё, за руку все с ним боялись здороваться…»

Увы, в последнее время можно с прискорбием констатировать, что многие старые боги оказались незаслуженно забыты из-за искусственно насаждаемого сверху культа «Техники безопасности», хотя нет, да нет…

7

Вот такая для бабского племени безрадостная перспектива наблюдалась в те годы на селе. Достойных мужчин катастрофически не хватало и Зоя в свои двадцать три годка, мягко говоря, уже порядком заветрилась.

Встреча с Игорем вдохнула в неё надежду, ведь ещё при первой пальпации она открыла для себя недюжий потенциал кавалера. А спустя несколько дней после вышеописанного спонтанного дорожного соития она решила застолбить парня и продемонстрировать всей округе серьёзность намерений в отношении его — пару раз прогулялась с ним под ручку на виду у селян.

Некоторое время страстная парочка предавалась похоти вдали от людских глаз, используя естественный ландшафт и преимущество складок местности: в полдень в испарине задыхались в тропиках кукурузного поля или, рискуя напороться на столбнячный гвоздь, скрывались в заброшенных колхозных постройках, а с наступлением темноты под сенью орешника тревожили спящих птиц.

У Зои из-за родителей этим заниматься на её территории было не с руки, по понятным всем причинам приличия, а к себе Игорь её не звал, чтобы не травмировать благородную старость бабы Веры. Но, всему бывает конец.

Однажды, после очередной встречи на лоне природы любовники отдыхали на куске брезента, загодя припрятанном в кустах для такой цели. Игорь, весь в любовной неге расслаблено курил, обнимая раскинувшееся дрожжевое тело подруги, достойное, воистину, кисти Рубенса. Зоя, напротив, в этот вечер была сосредоточена и в дурном настроении. Когда Игорь приподнял её голову, чтобы вытянуть затёкшую руку, она решилась завести следующий разговор:

— Игорь, вот скажи, я похожа на шалашовку или шаболду подзаборную?

— Что, за херь ты несёшь? — от неожиданности вопроса тот изменился в лице и приподнялся на локоть.

— Сколько можно уже по буеракам возиться? — продолжала она.

— Как звери бездомные ебём.я, её богу. Ну, нет сил моих больше, юбки от земли отстирывать, да репей из волос выбирать, вон, как в прошлый раз муравьи жопу искусали, — для придания словам правдоподобности, Зоя почесала пятерней сферу ягодиц.

— Тебе то, что — кончил влево, гуляй смело, а мне половая гигиена нужна, молофью подмыть, например — с этим доводом Игорь, как человек образованный, не мог не согласиться, тем более, что неоднократно умудрялся изгваздать одежду и волосы своей дамы.

— Давай я водичку тёплую в термосе буду приносить и тряпочку?

— Тряпочку?! Хуяпочку! — вмиг вспыхнула она, но справилась с гневом.

— Пойми, сладкий мой. Да, про нас уже все знают. Мы что, партизаны, какие, что так долго прячемся? — в её голосе появились притворные хныкающие нотки.

— А когда задождит или зима наступит, что будем делать? Мокрыми у костра любиться хочешь? Я так себе по-женски всё застужу.

Так далеко Игорь не заглядывал. Девушка безусловна была права.

— Зая, знаешь, что я сделаю, — заговорил он решительно, — завтра же пойду к Кириллу Мезанову, чтобы он дал ключ от своего сарая. Я видел — там сухо и чисто. Хочешь, раскладушечку поставим, а хочешь, я из сена кровать замастырю?

— Игорёша, миленький, — она прижалась к нему и начала нежно гладить грудь, плавно спускаясь к животу, — перебирайся ко мне. С мамкой я поговорила, батька точно против не будет, да и комната моя в нашем распоряжении.

— Представь, как ладно будет: со смены домой придёшь, а на столе уже горячее, водочки сербанёшь и в люлю на чистую простынку. Палочку кинешь и баиньки. Всё по-людски, как в фильмах показывают, — видя, что Игорь начинает сдаваться, продолжала она уже с придыханием.

— Зацелую, с ног до головы оближу, всё позволю.

Игорю на дальнейшие уговоры уже было невмочь сопротивляться. — Будь, что будет, — рассудил он, тем паче, что к этому моменту его вовсю умасливали губами.

8

На следующий день он сообщил бабе Вере, что съезжает по причине личного характера, собрал в спортивную сумку пожитки, попрощался, оставив расстроенной и причитающей старухе немного денег, и обещал наведываться.

По сравнению с прошлым местом обитания Игоря, жилище Зои выглядело по местным меркам вполне прилично, если не сказать зажиточно. Высокий прочный забор, добротный кирпичный дом на много комнат, с ползущей по стене жёлтой газовой трубой, большое приусадебное хозяйство, то ли гараж, то ли сарай из известняка. В саду, что был за домом, виднелись еще несколько строений. Небольшой порыв ветра принёс тяжёлый запах домашней живности. Всё было чисто и по своему респектабельно, даже собака на цепи имелась.

Мать Зои была тучной и крепкой женщиной за пятьдесят, тот тип домовитой и шумной южнорусской хозяйки, который советские карикатуристы использовали, чтобы предать общественному порицанию крестьянскую прижимистость, не вытравленную у станичников за годы коллективизации.

Нельзя сказать, что визиту Игоря были несказанно рады, в чём он убедился еще с порога.

— Так вот, кто нашу Зойку всё это время топчет! — подбоченясь молвила матрона, поедая недобрым взглядом его небритую физиономию.

— Мама, мы же с тобой это уже обсуждали, — вступилась за Игоря девушка, не дав тому открыть рот, — ты сама сказала, что пусть заселяется, если любовь у нас. К тому же…

— Да знаю эту твою любовь, — повысив тон, прервала её мать на полуслове, — как зачешется между ног, так сразу любовь у неё!

— Зачем мне такое наказанье? Все подруги уже замужние, а эта, глядишь, не сегодня, так завтра в подоле принесёт. (В защиту порицаемой грешницы стоит отметить, что у немногочисленных семейных Зоиных подруг всё было не так гладко, как пыталась представить суровая мать — у Светы муж пил и бил, у Инны гулял, а у Наташи, но только между нами, страдал скорострельностью.)

— Что ж ты меня позоришь при чужом человеке, будто я и не родная!

— Молчи, дура, всё не натаскаешься никак? Что ни «хахель», — то или пьянь, или рвань голожопая. Сколько уже таких кобелей было. Хоть бы один путёвый был! — начала она, по всей видимости, знакомую песню.

Игорь угрюмо молчал и чтобы отвлечься от неприятной сцены, принялся изучать дородные формы Марины Сергеевны. Это его порядком расстроило, так как женщина собой наглядно демонстрировала все предстоящие метаморфозы тела её дочери, задатки которые он успел для себя отметить еще при первых свиданиях. Решив пошалить, он с чувством брезгливости мысленно раздел хозяйку, та предстала ему в образе половецкой каменной бабы приморских степей, которую он видел в краеведческом музее еще школьником. Безголовое бочкообразное каменное женское изваяние полное символизма. Истинный символ плодородия, а не лингам какой-нибудь заморский, с нарочито увеличенными древним скульптором органами деторождения, с внушительными бёдрами, ягодицами и свисающим животом…

— Ладно, по кустам юбку задирала, а теперь в дом проходимца тянешь, — Марина Сергеевна вернула Игоря в реальность, — Нищего, нездешнего, а вдруг из дома что пропадёт?

За всё время перепалки он начал понемногу улавливать общий тон претензий. Стяжательная женщина беспокоилась, прежде всего, о том, что очередной выбор дочери пал на небогатого человека. Будь он старым хрычём, лилипутом потешным или негром эфиопским — это её не волновало, лишь бы он при деньгах был, чтобы соответствовать куркульим стандартам.

— И в качестве моего первого вклада в благополучие этого достопочтенного семейства, позвольте внести эту скромную лепту, — внезапно громко продекламировал Игорь и полез в задний карман.

Ошалевшие женщины, открыв рот, разом уставились на него. Признаться, он сам был потрясён такими высокопарными фразами, которые до этого не водились в его лексиконе. Пользуясь эффектным моментом, он как герой Марка Твена, который выдал солнечное затмение за свою магию, торжественно извлёк тугой кошелёк, отсчитал, демонстрируя содержимое, три тысячи рублей (по тем временам солидную сумму) и вручил хозяйке.

Та, всё ещё удивлённая, обретя вновь дар речи и подобострастно улыбаясь, зачастила, — Игорёк, миленький, ну зачем же? Как-то, вроде, неприлично получается. Мы же не гостиница, какая. Комбикорм в этом году, ой, как в цене подрос. Да не разувайся, я всё равно сегодня пол мыть собиралась.

— Доченька, чего стоишь, как засватанная! Иди, покажи вашу комнату, — а сама пальцами-сосисками ловко отправила денежку в карман цветастого халата.

Игорь, удовлетворённый своей находчивостью, вдохнул полной грудью незнакомый запах нового дома. Проверку на годность прошёл.

В семье Самохиных однозначно царил матриархат. Отец семейства был на много лет старше супруги. В противоположность ей невысокий, плюгавенький он несколько лет назад пережил инсульт, подорвавший итак слабое здоровье. Григорий Викторович целыми днями лежал у себя в комнате и смотрел телевизор. Наблюдать его можно было лишь в случае, когда он по нужде выходил во двор. Пошатывающийся, с дрожащей головой он бледной тенью семенил к выходу, постоянно натыкаясь о мебель и стены.

Марина Сергеевна не только следила по дому, но и продолжала работать в сельской администрации, куда, как выяснилось, пристроила дочь. Достаток в семействе и стабильность дохода были связаны с её важной должностью — Игорь понял это по её гонору. Другие подробности выяснять он отказался.

Для Игоря это сожительство начало складываться так, как Зоя и обещала. Сытно ел, мягко спал, всласть обладал за закрытой на крючок дверью своей темпераментной пассией, что приходилось на максимум выкручивать громкость радио.

Чтобы поддерживать сложившийся образ серьёзного человека и оставаться в любимчиках у Марины Сергеевны, он регулярно делал взносы в общий бюджет семью, формулировку, которую он сам же и предложил. В первые дни проживания, не имея причин ей доверять, он разделил свои деньги на несколько частей и, как конспиратор, припрятал. Что-то в подкладку сумки, что-то в скрытый карман кожаной куртки, а самую значительную часть незаметно схоронил за отстающим от пола плинтусом.

9

Всем очевидно, что большинство любовных лодок когда-нибудь да разобьются в щепу о скрытые рифы житейского быта, какими прочными на первый взгляд они не казались. Будь судно испанской каравеллой или индейским каноэ, всё одно — когда заканчивается конфетно-букетный период и начинается, говоря простым языком, жизнь «butt to butt», жди крушений.

Возможно от того, что у Игоря и Зои при первых встречах не было традиционных ухаживаний и положенных сантиментов, а взаимный интерес руководствовался исключительно природной потребностью, эта лодочка, миновав течения и острые камни, оказалась сразу в тихой лагуне.

Практичность и ещё раз практичность, вот что всегда скрепляло отношения наших пращуров, а не хрустальные замки рафинированных отношений, которые рисует в воображении нынешнее поколение, взяв за пример любовные мелодрамы кинематографа.

Пока для Игоря всё складывалось настолько удачно, что впору заговорить о счастливой звезде, которая вела нашего героя. Сами посудите: на новом месте обустроился, сошёлся с молодой женщиной, опасности миновали.

Не смотря, на неброскую и простоватую Зоину внешность, которая, как вы уже поняли из её описания, не соответствовала глянцевым стандартам, Игорь прикипел к ней из-за её покладистого характера. Умиляла открытость и простодушие, если можно так выразиться, естественность без всех этих заковырок и недомолвок, свойственных кокетливым и жеманным девчонкам из города. О его прошлой жизни вопросы она не задавала, с глупостями в душу не лезла, почём зря не пилила.

Хотя, надо признать, опыта общения с нежным полом до его вступления в преступное сообщество у парня было крайне мало, если загибать пальцы, то все претендентки на его сердце и пенис могли бы уместиться на одной руке. Отчасти, это объяснялось его загруженным спортивным графиком, к тому же всякие дискотеки он старательно избегал. Ну, не в библиотеку же ходить за порядочными девицами?

Не везло ему с личной жизнью и, когда он состоял в «бригаде». Тогда все оттягивались по одному и тому же сценарию: начинали в ресторане, заканчивали в сауне или на съёмной квартире, где на рукомойнике на видном месте всегда стоял флакон мирамистина. Многих проституток Игорь даже знал по имени. Что тут говорить, никакой души — одни фрикции. Тошнотворности такой любви добавляло обстоятельство, что ему пришлось один раз посетить венеролога, по всей вероятности, после анорексичной нимфы Альбины.

Попадались и дамы, которые давали без товарно-денежных отношений. Эти вечно норовили подсесть за столик к накачанным парням с «капустой», задаром поесть, выпить и повеселиться.

История одной такой шлюхи-нимфоманки в своё время потрясла и поколебала нравственные устои Игоря в отношении женщин. Свидетелем этого грехопадения он не был, но и не доверять участникам оргии, отказывался.

А дело было так… Пацаны подсняли эту, по их словам, «высшую мразь» в кафе «Тысяча и одна ночь» (в их циничной иерархии она по праву сразу заняла главенствующее место). Привезли её в пригородный двухэтажный дом в частном секторе. По звонку подтянулись еще охочие. Больше суток семеро мужчин и одна женщина гудели, попирая все мыслимые и немыслимые нормы морали, на зависть древнеримским развратникам.

Вначале стеснялись, водили её по очереди в разные комнаты, потом осмелев, как в немецких фильмах, навалились на неё всем гуртом в гостиной. День и ночь пили, курили «голландку», отрубались, просыпались, опохмелялись и дальше продолжали терзать её тело, подзадоривая друг друга. Презервативы быстро кончились, но их это не остановило. Всем было уже глубоко наплевать на риск подцепить «залупную» хворь, зато пацаны хвалились, что они теперь по-настоящему побратались друг с другом.

Уместно заметить, что королева зверинца вообще не сопротивлялась, наоборот, когда была не в забытье, с огоньком подмахивала и по всем фронтам держала круговую оборону, стоически перенося все эти бесконечные, — «А давай я её в голову, ты в лузу, а «Сын» в дупло!» и т.д. С последним вариантом проникновения, в конце концов, приключился конфуз, — многофункциональная и ненасытная дама испачкала на полу ковёр, за что была выпорота проводом от удлинителя.

В перерывах, когда рефрактерный период у самцов особенно затягивался, компания развлекалась, как могла. Например, под музыку «Rednex» устраивали ковбойские родео, где потные и голые ковбои в кожаных кепках катались на спине человекообразной лошади, которой для антуража в зад был вставлен побитый молью лисий хвост из чулана. Женщина на четвереньках бегала по комнате и брыкалась, пытаясь сбросить, сидящего сверху наездника. Тот, вцепившись одной рукой в её растрёпанные волосы, другой пил из бокала пиво, стараясь не расплескать содержимое и не выбить о стекло передние зубы.

Когда фантазия заканчивалась, в ход шли горлышка бутылок, в избытке разбросанных повсюду. Напоследок они для куража позвали соседских вонючих забулдыг — не жалко, пусть мужики тоже пар выпустят.

Не обошлось без травм, кто-то бухой неудачно упал и неопасно разбил голову вместе с журнальным столиком, а, вечно притягивающий неприятности, Коля «Тайсон» и в этот раз отличился — порвал уздечку.

Только под утро следующего дня неудержимые «ебаки» отпустили измочаленную женскую оболочку на волю, дав напутственного пинка под зад.

Ровно через неделю в железные ворота Содома и Гомморы под номером двадцать шесть, что на улице Дачной, постучала нежная ручка нашей знакомой. В прошлый раз она забыла шарфик, вот и решила вернуться за ним…

«Есть женщины в русских селеньях…», — закончу эту удивительную историю словами классика. Ну, хватит уже о гадостях!

Нелегко вот так взять и шиворот навыворот все поменять в жизни. Дольше всего переменам сопротивляется сознание, будь оно неладно. В моменты бессонницы, правда с каждым месяцем всё реже и реже, воспоминания и прочий сор, так и норовили залезть Игорю в голову. Где протиснется в лазейку одна, там и другая сможет. Глядь, а сон как рукой сняло. Время идёт, часики раздражающе тикают и утро подленько наступает.

Тогда, чтобы успокоиться, он начинал думать про Зою, очертание которой грядою сопок соседствовало с ним и мерно посапывало под одеялом. Им овладевало умиротворение и незнакомое доселе чувство нежности. Тревоги отступали, а на сердце становилось радостно. В общем, Игорь, сам того не осознавая, переживал всю ту гамму чувств, что люди называют любовью. Иногда в своих мыслях он заходил столь далеко, что воображение рисовало даже свадьбу и детишек…

Беда пришла в Старую могилу, когда в конце зимы в сельпо завезли иностранную жевательную резинку.

Продолжение следует