Жерар

Жерар

 Сны — бывают похожи на реальность,

как, впрочем, реальность — бывает похожа на сон.

Мой сон похож на явь и я благословляю небеса,

за то, что снова смотрю в его глаза, летая в облаках.

Мне хочется продлить этот рай, но в пробуждении

сон ускользает, испаряясь как туман.

Автор.

В жизни каждого публичного человека — политика, бизнесмена, артиста, имеются свои секреты, тщательно оберегаемые. Было бы несправедливо во имя истории, умалчивать об этих тайнах жизни знаменитостей, тем более, если эти тайны выходят за привычные рамки осознания и соприкасаются с неординарными событиями, которые в обществе принято называть — таинственными.

Но рано или поздно все секреты раскрываются — одни после смерти человека, другие — в телевизионных ток-шоу, за большие гонорары, рассказывают родственники или знакомые знаменитости. Признаться честно, от этих секретов, становится не по себе. Между тем, многие публичные люди, из тех кого мы знаем по газетам, телевизионным передачам, кинофильмам, хранят в своём "шкафу" события из своей жизни, которые никогда не будут извлечены на поверхность для общественного внимания. Заглянуть в таинственный "шкаф" сокровенных тайн известной личности, вы — уважаемые читатели, сможете, прочитав мой рассказ.

Вступление.

Дорогой читатель, ты прекрасно знаешь, что много еще есть в жизни вещей, до сих пор, не получивших достаточного объяснения, а в особенности трудным и темным является вопрос о природе человеческого сознания. По этому вопросу учёными мужами в своё время были высказаны столь различные и столь противоречивые мнения, выданы научные концепции, созданы логические теории, которые способны удовлетворить интерес лишь пассивно "дышащий" человеческий разум. Преобладающее большинство исторического общества людей когда — либо присутствующих в жизни нашей планеты, твёрдо и без лишних предубеждений, совершенно одинаково аргументировали обывательскую точку зрения об окружающей их действительности, подкрепляя её доводами — "учёные сказали, или учёные установили" и т.п. Между тем, ссылки на конкретных учёных и тем более на их научные труды по конкретной теме, никто не называет. В современном обществе считается, что вопрос природы человеческого сознания почти изучен и эта тема уже сама по себе должна служить сильным аргументом в споре о процессах, которые случаются в нашей жизни и носят нетрадиционный, паранормальный характер. Возможно, я поступил опрометчиво, решив однажды посвятить себя изучению данных процессов, потому что совершенно справедливо полагаю о том, что — недомыслие и недосказанность о причинах и процессах сомнительных может быть постыднее и безрассуднее, чем банальное невежество умов несовершенных. Что может быть презрительнее и недостойнее логической твёрдости и постоянства человеческого разума, чем придерживаться ложного или ничуть не сомневаясь, защищать то, что недостаточно исследовано и продумано? Пусть рьяные приверженцы материалистической теории строят свои доводы на пустопорожних изменчивых измышлениях, которые не в состоянии всецело и полно объяснить все мировые процессы. Между тем, прошлые и нынешние телесные умствования материалистов не могут отвергать тайну, коренящуюся в недрах каждой разумной человеческой души. Мир вокруг нас постепенно открывается, открываются тайны земли и человеческой жизни. Но тайна мира в своей большей части в пределах земли, тайна, которая творится в нас, возле нас, на улице, повсюду, остаётся. Слишком легко отрицать невидимое, сверхчеловеческое, объяснять случаем, который сам есть нечто непостижимое, отрицать непредвиденные события, несчастье или удачу.

Часть первая. Озеро Комо.

… По приглашению одного моего итальянского знакомого я отправился в путь, который привёл меня на берега озера Комо. Озеро Комо расположено в северной части Италии в регионе Ломбардия. Берега Комо стали излюбленным местом отдыха аристократов еще во времена Римской империи. Приятную традицию продолжили и сегодняшние итальянские и зарубежные знаменитости. Я решил следовать до пункта своего назначения, поездом, который прямым рейсом шёл из Вены в Милан. В Милане я пересаживался в другой поезд и уже этим поездом через один час я прибывал в небольшой итальянский город, который, как и озеро носит название Комо.

Глядя в окно вагона, мысленно уйдя в прошлое, я оглядывался на свою жизнь, которая запечатлела в моей памяти огромный пласт воспоминаний. Моё увлечение психологией, психологическими процессами в обществе, появилось лет двадцать назад. До этого было увлечение историей различных религий и верований, изучение эзотерики и оккультизма. Постепенно я переходил к более глубинным и серьёзным сферам знаний в области человеческого сознания, а также постигал смысл других процессов, которые сегодня принято называть — паранормальными. Научное течение периода средних веков оставило весомый след познания в моём разуме и отпечаталось в памяти как яркий источник света архаических эпох, в которых рождались сакральные знания о природе, человеческой сущности и о смысле процессов бытия. Помню как при переводе и изучении текстов написанных в XII и XV веках и повествующих о герметическом учении, я впервые ощутил эйфорию от полученных знаний, которые раскрывали секреты о высших законах природы, подчиняющихся как принципу причинности, так и принципу аналогии. Окружающую нас действительность, наш ощутимый мир, можно назвать "пластической природой" — информационной, бестелесной субстанцией, которая управляет и организует материю и все процессы, таким образом производит природные явления, выступая в качестве божественного инструмента изменения и развития. Постепенно, долгие годы я учился постигать знания о взаимосвязи и взаимной определённости всех явлений и процессов. Доктрина герметического учения о всеобщей причинности заключается в том, что всё происходящее в мире, включая ход человеческой жизни и человеческой истории, предопределяется в своём последующем развитии поступками человека, его волей, а также процессами, происходящими в природе, т.е., через первооснову всего сущего — вселенский разум, который принято называть Богом. В определенном смысле вся деятельность в разделе психологических процессов касается и мистической области. Я, словно ремесленник, изготавливающий нечто, углубляясь в процесс труда, подчиняя себе материал, поднимался до уровня мастера и сливался с духом той тайны, которую нужно было открыть и постичь её смысл. Всякий ученый, желая познать некую сущность, пытается "вслушаться" в нее, проникнуть в её атомы и заставить подчиняться своей воле. Мистическое простого рода присуще так называемой — магии, а мистика высшего порядка — это умение понять тайный, закодированный шифр события, а затем иметь возможность и способ расшифровать информационное послание, направленное в наш мир и таким образом понять все причины и смысл происходящего. Школа герметического учения учит способности и умению прочтения сакрального, которое не проявляется явно, а является неизречённым, скрытым в иных формах и проявлениях, которые присутствуют в жизни человеческого общества. Мистик как бы прозревает действительность и видит единство там, где обычный взгляд усматривает лишь многообразие и разобщенность обычных форм. Скрытый смысл информационных посланий от всеобщего вселенского разума предполагает постижение глубинной сути вещей в их целостности. Мистическое восприятие позволяет ощущать мир как органическое целое, а в хаосе бытия видеть смысл и сакральную основу сущего.

Думая об этом под шум колёс поезда, я весьма глубоко погрузился в свои внутренние рассуждения о той науке, которая для преобладающего большинства людей является белым пятном в информационной базе их сознательного разума. Поэтому, далее я буду более справедливым к требованиям читателя и расскажу подробно в привычных для его восприятия образах о том, как работает тот самый "деятельный механизм" который позволяет исправлять человеческие ошибки, корректировать жизненные сюжеты и возвращать заблудшие человеческие души в мир присутствующей реальности. Полагаю о том, что я уже достаточно рассказал о предмете и принципах своей деятельности, поэтому настало время вернуться к продолжению моего рассказа о случае происшедшем в 2016 году. Итак, сидя в вагонном купе поезда, который вёз меня по просторам Итальянской земли через красоты незабываемой Ломбардии, я, глядя в окно, любовался встающими перед моим взором красотами.

Изящный уголок Ломбардии хранит в себе таинства красоты природы, где величественные альпийские горы соприкасаются с водной гладью изумительного озера Комо. Альпы защищают берега Комо от холодных ветров с севера, поэтому климат здесь мягче, чем в других уголках Ломбардии. Дно озера Комо лежит на двести метров ниже уровня моря. Максимальная глубина водоёма достигает четырёхсот метров. Привлекательность озера Комо, это — роскошные виды: скалистые берега покрытые лесами, старинные виллы и замки, цветущие сады. На мысе Оссуччо, прямо на берегу, у подножия покрытой лесом горы возвышается вилла Бальбьянелло, которая была построена ещё в XVIII веке на руинах францисканского монастыря. Эта вилла стала живой декорацией для многих известных кинофильмов как итальянской. так и мировой классики. Здесь снималась эпизоды из серий про Джеймса Бонда, "Звёздных войн", " Трёх мушкетёров", "Двенадцать друзей Оушена", " Казино Рояль" и др. Грациозные виллы, высокие горы, утончённая природа делает регион озера Комо одним из самых красивых мест на земле. Созерцая раскинувшиеся дали вокруг озера Комо, разгорячённое воображение может представить себе, что это прекрасное место на земле создано для святых угодников, которые ожили и спустились туда с карнизов небесного храма для того, чтобы поселиться в этом "райском месте". Да, грёзы и фантазии захватывают человеческий разум, когда перед взглядом открываются пейзажи этого живописного уголка природы. Открывающиеся виды этого земного великолепия я счёл бы сейчас, спустя время, бессвязной игрой фантазии своего разума. Случается, что с виду бесформенные приметы окружающего ландшафта, при пристальном внимании, открывают тайный и совершенный вид. Мы обычно именуем эти грёзы и фантазии — символическими откровениями сущностей таинственных нитей, которые тянутся через всю человеческую жизнь и связывают воедино все её проявления.

Прибыв поездом в город Комо, я пересел в такси и направился к месту назначения. Автомобиль такси ехал по дороге вдоль побережья, где рукав озера тянется к югу между двумя непрерывными цепями гор, которые, то выдвигались, то отступали, а между ними покоилась синяя озёрная гладь с множеством бухт и заливов. Автомобиль, в котором я находился, направлялся по заданному маршруту, проезжая между высоким мысом с правой стороны и обширным низменным побережьем с левой, проехав по мосту, соединяющим в этом месте оба берега. Далее такси проследовало вдоль побережья, образованного наносами трёх мощных потоков, которые постепенно поднимались, примыкая к двум смежным горам. Наконец-то машина остановилась возле центральных ворот виллы, адрес которой я указал водителю. Я вышел из автомобиля и осмотрелся. Вилла располагалась под горным склоном, зажатая нависшими скалами. Вдоль виллы — от скалистой стороны к озеру, с горных высот к берегу, с холма вниз вилась более или менее крутая тропинка. Подняв глаза можно было видеть с этого места лишь полоску неба да какую-нибудь верхушку горы. Глядя отсюда на озеро, взор охватывает более или менее далёкие пространства водного зеркала, замкнутого на горизонте или, лучше сказать, теряющиеся в нагромождении гор, которые одна за другой открываются взору, отражаясь в воде в перевёрнутом виде со всеми прибрежными деревушками. Расплатившись с водителем, я отпустил такси и направился к центральному входу виллы — там, меня уже ждали. Нажав кнопку звонка и подождав минуту, я услышал, как щёлкнул электронный замок на входной двери. Войдя во двор, я проследовал к зданию виллы. Осматриваясь по сторонам, я заметил достаточно обширный парк, где можно было гулять среди величественных итальянских садов, богатых экзотическими растениями и цветами, посреди которых на тихих аллеях стояли великолепные скульптуры древнеримского эпоса. Здание виллы было построено в XIX веке в неоклассическом стиле и отражало стабильность и благосостояние хозяина дома. Когда я уже приблизился к зданию — одному из тех угрюмых, но сказочных и пышных зданий которые возвышаются над водами Комо по соседству с альпийскими горными склонами и мне оставалось пройти несколько метров до входа в здание виллы, вдруг центральная дверь здания широко распахнулась, и на порог вышел аккуратно одетый, не молодой мужчина. Выглядел он весьма презентабельно и по всем признакам его внешнего вида, с полной очевидностью можно было заключить, что этот человек является слугой хозяина дома. Легкий, почти хрупкий облик слуги обещал преданность и пунктуальность, какую он проявлял на своей службе. Узкие губы и тонкий подбородок, удивительные, карие, большие, влажные глаза, густые и совершенно седые волосы, из-под которых сверкал ослепительно белый лоб необычайной ширины, — такова была его наружность. Такого классически правильного лица я не видывал, — разве только на изваяниях императора Коммода. Тем не менее, наружность его была из тех, какие каждому случалось встречать хоть раз в жизни и затем уже не видеть более. Она не отличалась каким-либо особенным, преобладающим, бьющим в глаза выражением, которое врезается в память; увидев это лицо, вы тотчас забывали о нем, но, забыв, не могли отделаться от смутного неотвязного желания восстановить его в своей памяти.

Я приблизился к встречавшему меня мужчине и поздоровался с ним.

— Синьор Раскин, добро пожаловать! — проговорил слуга и услужливым жестом предложил мне войти внутрь здания.

Внутренняя архитектура здания виллы вступала в гармоничный симбиоз с окружающей обстановкой благодаря пластичности и динамизму конструктивных элементов. Дом состоял из двух объемов, которые умело были вписаны в натуральный перепад стилей. Прихожая в форме эллипса, была покрыта белой штукатуркой и, казалось, парила в воздухе над мраморным полом такой же формы. Холл виллы заканчивался широкой мраморной лестницей, ведущей на второй этаж.

В здании, на первом этаже располагались несколько гостиных с окнами во всю стену и шесть спален на втором этаже. Ещё на первом этаже в одном крыле в трапециевидной комнате находилась библиотека, рядом с библиотекой — кабинет хозяина дома. В другом крыле здания на первом этаже расположились кухня, подсобные помещения и гараж. Дизайн интерьеров не являлся экзотическим, но зато был очень утонченный. В фойе потолок был покрыт золотом, а на стенах в золотых рамах висели картины. Потолки и стены в гостиных комнатах были покрыты пробковым дубом с черной мраморной плиткой на полу. На стенах гостиных комнат было развешено историческое холодное оружие разных эпох.

— Синьор Раскин, — обратился ко мне слуга, после того как я вошёл в прихожую виллы, — меня зовут Костас, представился он, изъясняясь на немецком языке. Очевидно слуга был заранее предупреждён хозяином о том, что со мной можно говорить на немецком или на русском языках.

— Я управляющий дома, — с беспристрастным лицом отрекомендовался слуга.

— Вы позволите? — обратился ко мне Костас, протягивая свою руку к моей дорожной сумке.

— Благодарю вас, Костас, — ответил я по-немецки, — со своим багажом я справлюсь сам.

— В таком случае прошу вас следовать за мной, для вас приготовлена комната, — сказал Костас и жестом пригласил идти за ним к лестнице, ведущей на второй этаж здания. Когда мы поднялись с ним на второй этаж виллы и едва продвинулись по коридору, Костас остановился перед одной из комнат. Я следовал за ним. Управляющий распахнул дверь комнаты и пригласил меня внутрь. Комната была довольно просторна и прекрасно обставлена. Она была в светлых тонах и с прозрачными занавесками. Посреди комнаты располагалась большая деревянная кровать, уголки покрывала, покрывающие кровать были аккуратно отогнуты. Возле каждого изголовья кровати стояли ночники, в углу располагался деревянный шкаф. Прямо перед раскрытым окном, из которого приятно веяло прохладой, стояли два стула, обтянутые ситцем и рядом с ними стоял небольшой журнальный столик. Напротив кровати была дверь, которая вела в ванную и туалетную комнаты. Было заметно, что апартаменты подготовили для гостей. Свежевыстиранное и отглаженное постельное белье говорило об этом.

Я прошёл через всю комнату, подошёл к открытому окну и затем повернулся лицом к управляющему.

— Благодарю вас, Костас за старания! Комната мне очень нравится, — проговорил я приветливым тоном.

— Синьор Раскин, ужин подают в семь часов. Хозяин распорядился о том, чтобы вам было предоставлено время для отдыха после дороги. За ужином он увидится с вами. Если вы желаете немедленно встретиться с хозяином, тогда я сообщу ему о вашем намерении, — сдержанным и холодным тоном слуги произнёс Костас.

Я вскинул руку и посмотрел на часы — до ужина оставалось полтора часа.

— Нет… спасибо. Думаю, не стоит до ужина беспокоить хозяина — ответил я.

— Если вам, что нибудь понадобиться, я буду на первом этаже в правом крыле здания, — уже более мягким голосом проговорил управляющий. После этого он медленно повернулся и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Я вдохнул полной грудью, созерцая живописный пейзаж водной глади озера из окна своей комнаты. Сейчас, в лучах опускающегося солнца, озеро казалось красным.

— Боже мой, какая красота! — подумал я про себя, глядя на озеро. Оно обладает просто колдовской силой, невозможно глаз оторвать, — с восторгом повторял я про себя.

Часть вторая. Таинственный старик.

Ровно в семь часов вечера я покинул свою комнату и с усладительным интересом направился в одну из гостиных комнат, где должен был проходить ужин. Распахнув дверь в гостиную, я шагнул внутрь помещения и остановился. Огромная красивая люстра в виде оленя, выполненная из бронзы бросалась в глаза своим великолепием и необычностью на фоне старинных картин и предметов старинного оружия, которые были развешены на стенах гостиной комнаты. Бело-голубые вазы из коллекции восточного фарфора располагались по всему периметру гостиной. Также вазы стояли возле большого мраморного камина. Огромное до пола окно гостиной комнаты являлось визуальной точкой, через которое можно было видеть, где сходятся все лучевидные аллеи примыкающего к зданию виллы, парка. В комнате располагалась кое-какая мебель в стиле классицизма, характерная для северной Италии. Посреди комнаты стоял большой, массивный, отделанный резьбой прямоугольный стол, покрытый белой скатертью. Приставленные к столу массивные стулья в стиле классицизма являлись подлинными образцами из дворца одного итальянского герцога, который проживал в Ломбардии в средние века. В комнате, недалеко от камина стояли два кожаных кресла, которые также ранее служили предметами интерьера во дворце вышеназванного герцога. Перед креслами был расположен небольшой круглый столик, на котором стояла открытая бутылка вина

— "Kювe Cиpaнo". В одном из кресел сидел хозяин дома — Антонио. Да, для меня он был всего лишь приятелем, который позволил мне называть его просто по имени. Но для всех остальных, кроме его друзей, он носил почётный титул — дон. Старинная итальянская фамилия, к которой принадлежал Антонио, была достаточно известна в Италии. Я не могу называть Антонио другом, поскольку у нас не было продолжительного времени для того, чтобы наше приятное знакомство переросло в дружбу. Однажды я был представлен Антонио в обществе известных нам обоим людей, после чего я оказал ему одну услугу, которая для него имела немаловажное значение. С тех пор Антонио стал моим поклонником и проявлял по отношению ко мне товарищеские чувства. Антонио выглядел как типичный итальянец. Ему было на вид лет шестьдесят. Он имел чрезвычайно густые черные волосы (по-видимому, крашенные) без всякого блеска, впалые, черные глаза, низкий выпуклый лоб, орлиный нос, бледную зеленоватую кожу, которую имеют представители южной части Европы. Трагические черты около тонких губ и в слегка углубленных щеках делали его вид степенным и сигнализировали о том, что эта личность отличается основательностью поступков. На Антонио был надет домашний смокинг из мягкого тёмно — коричневого бархата. Вокруг шеи Антонио был повязан платок из тонкого синего шёлка. Когда я вошёл в зал, хозяин дома Антонио сидел в кресле с бокалом вина в руке. Напротив него в другом кресле сидел мужчина, которого я не мог сразу рассмотреть, поскольку кресло, в котором он сидел было повёрнуто ко мне спинкой. Между Антонио и незнакомцем шёл разговор, который тотчас был прерван после моего внезапного появления в гостиной. С моим появлением, взгляд Антонио в ту же секунду устремился в мою сторону, его черные глаза заблестели, моментально потеплев, а меня бросило в жар. Антонио поставил бокал с вином на стол, неторопливо поднялся и подошёл ко мне. Всем своим образом Антонио выражал полное радушие. Он приблизился ко мне и приветливо обнял меня за плечи, при этом словесно излагая нескончаемый поток приветствий. Я старался с той же приветливостью отвечать ему. После церемонии приветствий Антонио пригласил меня занять место за большим столом, на котором уже всё было готово к ужину. Затем, хозяин дома обратился в сторону, где сидел его собеседник и громко позвав его по имени, также пригласил занять место за трапезным столом. Мужчина встал со своего места повернулся и шаткой походкой не выпуская из рук бокал с вином, медленно, раскачиваясь из стороны в сторону подошёл к столу и опустил своё грузное тело на стул. Антонио с лёгкой улыбкой, поглядывая то на своего гостя, то на меня стал говорить по-французски. Я догадался о том, что он представляет меня своему гостю. Между тем, гость, которому Антонио меня представил, в свою очередь в своём представлении мне совершенно не нуждался. В ту минуту вся окружающая обстановка — высокий зал, картины, голос Антонио и облик человека которому меня только, что представили — всё это так подействовало на меня, что я затрепетал от какого-то безотчётного страха. Я смотрел стеклянным взглядом на человека, который минуту назад впустил меня в свою жизнь, в свою историю. Он смотрел на меня совершенно равнодушным взглядом, исполненным презрительного недоверия. Где-то на краю своего сознания я улавливал едва ощущаемый сигнал, который доносил до моего разума — осознание того, что между мной и этим человеком лежит глубокая мысленная пропасть. В моём присутствии он держал себя замкнуто, вежливо, обдавая меня ледяной холодностью. Его высокомерное и принужденное обращение согласовывалось с его бесцветными эмоциями и отрывистой речью. С первого взгляда он возбуждал серьезное чувство неприязни, которое потом крепло от его презрительного молчания. Однако, спустя время, узнав его ближе, можно было убедиться, что под этим внешним покровом таилась неподдельная доброта, склонность к дружбе и откровению. С каждым новым часом общения с ним, я стал замечать в его образе — человека с печальной душой. Очевидно, он испытывал по временам потребность освежиться в атмосфере менее удушливой, менее нагретой, поэтому его поступки или точнее будет назвать — эпатажные выходки, вызывающее, шокирующее поведение, противоречащее принятым в обществе правовым, нравственным, социальным и другим нормам, были лишь средством уйти от фальшивой атмосферы созданной в современном обществе, где умышленно создавали показушные формы благочестия и толерантности при тайной или явной неверности исповедуемым идеям. Но, пожалуй, самым глубоким чувством, которое охватило меня в тот момент, было чувство восторга. Я ощущал как очень мощное, внезапное, чувство счастья завладело моим рассудком. В памяти сразу же стали возникать картины из моего детства, когда ещё подростком с упоением я смотрел в кинотеатрах замечательные французские фильмы в которых главные роли исполнял ОН — тот, кто сейчас сидит передо мной и спокойно пьёт вино из своего бокала. В моей душе воскресли во всей своей юной свежести чувства из прошлого и мысленно перенесли меня в ту блаженную, так быстро пролетевшую пору. Этот постаревший, толстый человек, почти не походил на образ того далёкого героя кинофильмов, которыми я восхищался сорок лет назад. Он изрядно постарел, морщины тонкими линиями изрезывали его высокий лоб, казавшийся еще более высоким от поредевших русых, седеющих около висков волос. Его красное лицо с припухлостями возле глаз, по-видимому создавало ему эстетический дискомфорт, однако, несмотря на припухлость и красный цвет кожи на лице, он казался сильным и к тому же степенным человеком. Некогда продолговатое, худощавое лицо с мощным подбородком теперь сливалось с толстой шеей. Физиономист, увидевший его мясистый раздвоенный кончик носа, сказал бы, что людям с такой формой кончика носа всегда сопутствует удача. Но, пожалуй, во внешнем облике этого человека присутствовал неизменным один фрагмент, который оставался прежним — его глаза, оттенок которых менялся от чистого коричневого до блестящего болотного цвета, озарённые непонятным ясным светом. Когда он говорил, то голос его был тих и слова медленно стекали с его редко улыбавшихся уст. Его нельзя было назвать грустным; напротив, он казался только спокойным и довольным. В то же время линии его рта, взгляд и движения выражали скрытую способностьи умение трезво и рационально воспринимать все происходящие события и оценивать окружающих людей. Его взбалмошный характер, скорее всего был ширмой, за которой скрывался — прагматичный ум и твёрдая воля.

За столом установилась немного неловкая тишина — так бывает, когда малознакомые люди не могут найти повод для начала назревшего не слишком приятного откровенного разговора, который в их обществе просился наружу. Нарушил молчание Антонио. Хмыкнув какую — то фразу, после чего лицо его приняло вид отрешённости, а затем в один миг стало — жёстким и серьёзным. Когда ужин закончился, Антонио начал хвалить отменный вкус вина "Kювe Cиpaнo". Он рассказала, что ящик этого вина из Франции привёз его гость, который сидел рядом и молча слушал лестные отзывы хозяина дома о привезённом из Франции напитке. Антонио говорил, что это вино изготовляют из винограда, который выращен на плантациях принадлежащих присутствующему здесь его другу. К сожалению, месье не говорил по-немецки, поэтому Антонио приходилось каждый раз дублировать свои фразы на французском языке. Месье молча слушал речи Антонио и на его губах застыла — не то дружелюбная, не то насмешливая улыбка, когда по временам он сжимал свои губы и его глаза принимали угрюмое выражение. При этом мне казалось, что месье сдерживал внутреннюю боль и злость, упрекая в душе Антонио, который никак не мог перейти к главной теме, по поводу которой мы все собрались на его вилле. На загорелых щеках месье медленно выступал румянец точно отражение кровавого облака, которое осталось на небе после закатившегося за горный склон солнца. Вдруг, в какой-то момент румянец, который прежде выступил на щеках месье, хлынул ему на лоб, а глаза, обыкновенно спокойные, потемнели и загорелись почти мрачным блеском. Месье обернулся и пристально посмотрел на Антонио своими, вспыхнувшими глазами. Антонио заметил эти изменения на лице месье и решил, что настало время переходить к главной теме разговора. Последний обмен репликами между месье и Антонио произнесённые на французском языке подтверждал эти выводы полностью.

— Видите ли, мой друг, — обратился Антонио ко мне, — есть столь экзотичная история, как бы сказать…

В этот момент месье что-то сказал по-французски Антонио.

— Да..., — продолжал вежливо Антонио после реплики своего друга, — есть острая необходимость в вашей помощи мой друг. — Произнес Антонио, подготавливая себя к изложению логического построения вполне очевидного расклада проблемы, о которой он спешил рассказать.

— Не беспокойтесь мой друг, — произнёс Антонио, замечая сосредоточенность и напряжение в моём взгляде.

— Проблема не имеет ничего общего с делами государства или делами спецслужб. Это всего лишь вопрос жизни или смерти моего друга. — При этих словах Антонио указал взглядом на месье.

Слушать оказалось легче, чем говорить. Может, еще и потому, что Антонио где-то недоговаривал, а где-то перескакивал на сопутствующие дела, которые он знал лучше месье. Мне приходилось слушать внимательно, запоминать, сопоставлять и при этом изображать услужливый вид.

— Знаете, Павел, наверное, в этом есть что-то абсурдное, но я верю в ваши невероятные возможности потому, что они слишком невероятны для простого ума, — сдержанным тоном говорил Антонио.

— Нет причин выдумывать столь запутанные небылицы дорогой Павел. У меня и фантазии не хватило бы, — усмехнулся Антонио. — Итак, вы третий человек, посвященный в тайну моего друга. Полагаю, нет нужды говорить, что мы рассчитываем на ваше молчание. — Пробормотал Антонио.

— Да, именно. Ваши знания, возможно, помогут разрешить проблему моего друга.

Месье, со смиренным, но открытым взором, во время рассказа Антонио смотрел на меня изучающе — задумчиво и пил вино.

Вдруг месье оживился, нарушив своим голосом благовонную, сладостную атмосферу покоя, которая создавалась монотонной речью Антонио. Прервав на полуслове хозяина дома, месье стал так быстро говорить по — французски, что Антонио едва успевал переводить его речь.

— Поль, — обратился ко мне месье, произнося моё имя на французский манер, — я никогда не верил во всякую мистическую чепуху. Я привык верить здравому рассудку и в то, что сам увижу. Все мистические истории, которые взяты якобы, из реальной жизни, меня только смешили. Но в последнее время со мной происходит что-то странное, до боли ощутимое чувство тревоги захватило меня и не отпускает и над этим, уж точно не стал бы я смеяться, — понизив голос, говорил месье.

— Я с головы до ног объят ужасом, — произнёс месье. — Понимаешь, Поль, моя жизнь превратилась в ужас. В моей жизни появился огромный белый червь с человеческим лицом, который точит мою жизнь и приближает меня к неминуемому концу. Посмотрев в глаза месье, я сразу понял, что, несмотря на кажущееся безразличие, он сильно возбужден.

— Если бы, — продолжал месье, — ты согласился помочь мне… но ничего смущающего. Если моя просьба покажется тебе нескромной — не отвечай.

Я был предельно сосредоточен и с глубоким вниманием слушал месье. Моей мыслью в тот момент было — когда же он начнёт излагать суть той ситуации, которая довела его до ужаса? Это чувство ожидания стало для меня откровенно утомительным.

— Не хочу быть навязчивым, — произнёс я после паузы -, однако, я чувствовал бы себя лучше, если бы вы что-то сказали конкретное по вашему делу.

— За мной следят! Мне некуда бежать, — отрывисто произнёс месье. За последний год со мной происходят максимально странные вещи.

В разговоре возникла пауза, словно месье пытался отбросить в сторону раздражение, накопившееся к этому времени нашей беседы.

— Давайте начнем с общих моментов, — нарушив паузу, предложил я.

— Последний год был годом ужасов и годом, полным чувств, более сильных, чем чувство страха, — с трепетом в голосе продолжал говорить месье и звук его голоса был слаб и неровен и, казалось, не выходил из его груди, а доносился откуда-то издалека, словно залетел случайно в комнату.

— Очень может быть, что ты Поль меня не поймёшь, и я боюсь, что не буду в состоянии дать тебе точного понятия той нервной напряженности, с какой мысль углубляется в созерцание самых обыденных в мире вещей, — прибавил месье, обращаясь ко мне.

— Это проклятие как будто висит надо мной густым тяжелым слоем. Мои тревоги и опасения можно было отнести к расстройству моего сознания, если бы не с часу на час, с минуты на минуту, в моей жизни всё энергичнее и энергичнее не нарастал ком неведомых мне мистических случайностей, которые наконец, совершенно подчинили меня своей власти. — Месье весь затрясся то ли от страха, то ли от гнева, схватил стоявшую на столе бутылку вина, наполнил половину своего бокала хмельным напитком, после чего выпил его залпом.

— Однажды, — продолжал месье, — после обеда я сидел в своём доме в центре Парижа на улице Шерш — Миди, в Сен-Жермен де — Пре и был занят прочтением сценария к новому фильму. Да, я пил вино и читал скучную и невыразительную писанину, которую мне навязал один мой приятель режиссёр. Я был страшно раздражён, потому как мне не нравился сценарий, который я был обязан прочитать. Мне не хотелось вообще думать по целым часам над фразами, напечатанными в сценарии. Я встал с дивана и подошёл к окну. Выглянув на улицу, я молчаливо стал присматриваться ко всему окружающему и повторял про себя обыкновенные слова до тех пор, пока звук от повторения заглушит мои размышления о том неинтересном тексте, что я только что прочитал и который настойчиво занимал мои мысли и не хотел уходить из моей памяти. В полном, упорно сохраняемом покое, я стал постепенно забывать текст сценария и полностью отдался ощущениям своего физического существования. Вид из окна моей квартиры был для меня привычным и знакомым. Но, что-то в этом внешнем пейзаже парижского квартала, в этом насыщенном камнем, тенью, светом и человеческими телами коллаже, было нечто необычное. На серо-голубом пространстве улицы, казалось, горели какие-то мелкие, светлые огоньки, пробивающиеся сквозь тончайшую, почти коричневую атмосферу квартала. В этой картине было что-то безнадежное и придавленное. Это был человеческий взгляд, который своим взором обращался в мою сторону, ко мне. Тусклая, почти неокрашенная фигура человека находилась на противоположной стороне улицы, напротив моих окон. Этот замеченный мной образ казался каким-то призрачным и высоким. Лучше бы мне никогда не видеть его. Худоба человека была ужасна. Мой взор упал не его лицо. Длинные, седые волосы, необыкновенно белая кожа с бледными губами и бесцветный взгляд, который застыл в глубоком обессиленном молчании. Едва ли я смог оторвать свой взгляд от этого старика. Я отошёл от окна, налил в бокал вино и выпил. Необыкновенно бледный образ старика стоял у меня перед глазами и не желал никуда уходить из моего сознания. В этот вечер образ старика являлся мне повсюду; но далее происходило совсем крайне странное — я стал замечать старика в бесконечном числе предметов внешнего мира, я только и думал об этом видении его образа. Дни проходили, а я не мог его забыть. Один раз, спустя несколько дней после того как я увидел этот жуткий образ старика, я возвращался поздно вечером на такси. Автомобиль подвёз меня к дому, я вышел и хотел уже открыть входную дверь в парадную как, что-то меня остановило. Невидимая сила заставила меня повернуть голову в сторону и тут я обомлел увидев снова этого старика. Он стоял на углу моего дома и смотрел пристально своими бесцветными глазами прямо на меня.

Месье судорожно налил себе в бокал вина и выпил его. Я был немного поражен от этого откровения месье как никогда в жизни, ибо не знал, что с ним происходит, и вначале решил, что месье просто не в себе от поглощенного вина и прочих напитков. Изъяснялся он, однако, вполне здраво и заявил, что я, конечно, считаю его пьяным, но на самом деле он трезв как ребёнок. После этого месье продолжил свой рассказ.

— Вы мыслящий и вдумчивый человек, — говорил мне месье, — при всякой обстановке вы можете находить успокоение для самого себя. Но как поступить мне? Моё мышление стремится к уразумению того, что сейчас происходит со мной, — проговорил месье и потёр себе лоб.

— Этот старик стал появляться передо мной постоянно, где бы я не находился и с кем бы не был. Я наблюдал его из окна моего дома в Париже, я пытался скрыться от него в Шато де Тинье, но он везде меня преследовал. Он находил меня в каждой стране, куда я направлялся и где пребывал. Когда я видел образ этого старика, у меня не было сил шевельнуться, у меня начинали трястись колени и возникли ощущения, что я точно прирастаю к полу. Я не мог отвести свой пристальный взгляд от него, словно я смотрел на покойника и ждал, когда он пошевелится. Господи! может ли это быть? Неужели у меня помутилась голова? Физические страдания, которые я стал ощущать от этого видения, почти лишили меня способности предпринять что-либо для полноценной жизни, мозг почти отказывался работать, а головная боль усиливалась с каждой минутой.

Во время рассказа месье, слушая его витиеватую речь о своих переживаниях, я невольно подумал:

— а не относятся ли целиком эти эпизоды из жизни месье к области вымыслов, или скажем самообмана. Невозможно предположить, чтобы кто-нибудь столь известный публике, как этот человек, рассказ которого я слушаю, мог пройти по жизни незамеченным и остаться вне поля зрения многих поклонников, или просто любопытных граждан Франции, которые посвятили свою жизнь слежению за жизнью своего кумира.

— Вы думаете, что алкоголь похитил мой рассудок? — глядя прямо мне в глаза, проговорил затем месье.

— Мне трудно сейчас наверняка что-либо сказать об этом — возможно, дело в распалённом воображении, — спокойным голосом ответил я.

— Вы не пытались получить ответ у профессионалов относительно этих моментов вашей слабости, во время которых вы поддались отчаянию? — преодолев смущение, спросил я у месье, и затем пожалел, что задал ему такой вопрос. Но джинн уже был выпущен из бутылки.

— Консультироваться с кем-либо без подготовки, не в моих правилах Поль, — взгляд месье вспыхнул и он отвечал довольно резко:

— едва был бы я замечен у кабинета психолога, как все таблоиды бросились бы обсуждать эту тему, колумнисты стали бы ставить знак равенства между словосочетаниями " Месье..." и "помешательство на почве алкоголизма", на интернет — форумах обнаружились бы инсайдеры, знакомые с медсестрами которые были бы готовы поделиться подробностями за достойное вознаграждение.

В то мгновение я думал, что подобные случаи вызывающие суеверные бредни, могли обнаруживать не совсем здоровое состояние рассудка рассказчика. Приступы пьяной грусти могли навеять разуму всевозможные подозрения и сформировать разные фобии.

— Поль, я также как и вы мог бы подумать о том, что это начало моего сумасшествия или просто суеверная чепуха навеянная вином, — вдруг, словно читая мои мысли, проговорил месье.

— Поверьте, это не сумасшествие, — и с этими словами месье принялся далее рассказывать свою историю:

— в моей жизни стали происходить события, которые убедили меня в том, что я не схожу с ума, — едва дрожащим голосом говорил месье, — этот случай превратился в симфонию случайностей и совпадений.

В ритмичной речи месье было некое очарование, даже если смысл его слов оставался до сих пор для меня загадкой. Он дрожал от неизъяснимого волнения и глаза его выражали откровенное смятение.

— Поль, — задумчиво проговорил месье, — может, это глупо, но мне раньше никогда не снились кошмары. Это настоящие кошмары, которые выворачиваю наружу мою душу и грызут мой рассудок. Это страшно, Поль… — вдруг месье умолк на полуслове, у него перехватило дыхание. Он взял со стола бутылку, налил себе в бокал вина и почти залпом выпил. Я кинул взгляд на Антонио. Он зябко поёжился, словно его охватил суеверный трепет.

— У меня дурные предчувствия, — оправившись, продолжал говорить месье.

— Буд-то какая-то сила меня увлекает вниз, словно что-то затягивает меня в темноту, в сырую, клубящуюся мглу. Когда я засыпаю, то каждый раз оказываюсь в каком-то подземелье, где меня пытают раскалёнными щипцами. — Глаза месье расширились, словно от страха, как будто перед его глазами снова встала картина ночных ужасов.

Месье взглянул мне в глаза и нетерпеливо спросил:

— Ты знаешь, что это может быть?

Я выжидающе смотрел на месье, ничего не говоря в ответ.

— Я и сам не знаю, — вздохнул месье и отвёл свой взгляд в сторону.

— Иногда реальность намного чудовищнее, чем фантазия, — произнёс месье, и его губы искривила саркастическая улыбка, — драматургия самой жизни может быть страшнее вымышленного ужаса. Страх — это что-то субъективное, а трагедия, связанная с реальной жизнью, может быть такой жуткой, что сложно сформулировать. Каждую ночь я встречаю с ужасом. Ложась в постель, меня охватывает страх, что я снова увижу тот же кошмар, — на лице месье мелькнуло странное выражение — на губах слабая улыбка, во взгляде — горечь.

Однажды ночью я проснулся от своего кошмара, — продолжал говорить месье, — я вскочил с кровати в порыве ужаса и стал метаться по комнате, не понимая, где я нахожусь и, что со мной происходит. Когда рассудок вернулся ко мне я подошёл к окну, отдёрнул штору и посмотрел на улицу, — месье продолжал поникшим голосом, — в черном вихрящемся тумане, там внизу возле угла дома, бледнело размытое розовое пятно. Это было лицо того самого старика, который меня преследовал. Я чувствовал на себе пронзительный взгляд его чёрных глаз и едва мог различать улыбку на его лице. Высокий, с тощими прядями длинных седых волос старик стоял, прислонившись к ближайшей стене здания, и наблюдал за мной. Контуры его фигуры были странно расплывчаты, словно я видел его сквозь мутноватое стекло, однако ошибиться было невозможно. Сразу же мне пришла в голову мысль о том, что этот clochard (бродяга.фр) создаёт и напускает на меня эти ночные кошмары. Это ощущение возникло внезапно, словно перед глазами пробежала черная рябь, — продолжал прерывающимся голосом говорить месье.

Я больше не мог сдерживать рвавшийся наружу вопрос:

— Месье, вы обращались в полицию с заявлением о преследовании вас? — деловым тоном спросил я.

На лице месье застыло мрачное выражение. Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Вероятно, я выразился как-нибудь неловко или, быть может, высказал мысль, несогласную с вашими убеждениями? — попытался оправдаться я за свой вопрос, интуитивно понимая, что вопрос не понравился месье.

— Мне не нравятся методы работы полиции, поэтому я предпочёл обратиться к частным детективам. Я нанял двоих детективов, которым поручил расследовать это странное дело.

Месье прочистил горло, выпив очередной бокал вина, и в упор посмотрел на меня, будто пытаясь пробуравить насквозь своим взглядом мою голову, чтобы понять — что же я думаю о том, что он рассказывает?

— Детективы ничего не обнаружили, они были крайне удивлены тем, что я рассказал о странном старике, который не переставал меня преследовать и шёл за мной по пятам, где бы я не находился. Сыщики стали меня уверять в том, что они в течение месяца, отслеживали всех персон, которые появлялись на моей орбите жизни, но никакого старика они не обнаружили. После этого я уволил детективов к чёртовой матери.

— Дальше было ещё хуже, — продолжал рассказывать месье поникшим голосом, — стало происходить что-то ужасное внутри меня, что-то смутное терзало мой организм изнутри. Я стал ощущать слабость тела. Раньше со мной такого не случалось. Между тем, по временам в ушах моих стал раздаваться звук, похожий на пронзительный крик. Я не знаю, кому мог принадлежать этот крик. Возможно, это был крик моего сердца, которое почувствовав запах смерти, с замирающим страхом и отвращением перед ужасным недугом, стало издавать этот чудовищный вопль.

Месье прикрыл свои глаза ладонью и тихо застонал.

— Это всё походит на смутную, ужасную страницу из моего существования. Я сойду с ума, если так пойдёт дальше, — тихо пробормотал месье.

— Мои финансовые дела идут очень плохо, — добавил он. Все пытаются оторвать от меня кусок с миллионной начинкой. Оказывается, я всем должен в этом мире, — с иронией заметил месье, — должен Франции, должен банкам и различным департаментам, должен судам и даже церкви. Такого кризиса в моей жизни не было никогда.

Месье на минуту задумался, словно осмысливая сложившуюся ситуацию, а затем продолжил говорить:

— Когда вся надежда потеряна, разум начинает порождать неестественные мысли. Мои мысли, Поль, они словно разбегаются. Не знаю, что это значит? Тебе когда — нибудь казалось, что разум ополчился против тебя? — при этих словах месье пристально посмотрел мне в глаза.

— Мне кажется, что вот что-то вдруг откроется и затянет меня туда, откуда нет возврата.

— Месье, вы расстроены, угнетаемы своими подозрениями, это вполне ожидаемо. По-видимому, вы просто устали, — сказал я.

— Поль, если бы это не было так серьёзно, то я не был бы сейчас здесь. Я с каждым днём чувствую приближение конца, я очень слаб Поль и эта слабость усиливается с каждым новым днём. Я сгораю изнутри, меня охватывает адское пламя, которое испепеляет мои внутренности.

Месье смотрел на меня зелёными, влажными, вдруг вспыхнувшими глазами, которые своим красноречивым молчанием выражали просьбу о помощи.

— Поль, я не знаю, кто те люди, которые затеяли против меня эту игру, но я абсолютно уверен в том, что они хотят довести меня до конца. Причина этого влияния мне неизвестна. Я бы отдал многое, чтобы бежать от этого страшного влияния смерти, чтобы спокойно дышать воздухом под чистым небом.

Часть третья. Ночь.

Ровно в десять часов вечера мы разошлись по своим комнатам. Спать мне не хотелось, по-видимому, странный рассказ моего нового знакомого взбудоражил моё сознание и суета мыслей очертила свой круг. Я подошёл к окну и отдёрнул штору. Погода была ужасная: ветер выл, моросил мелкий дождь; фонари в парке светились однообразно тускло. Итак: — месье поведал мне свою историю, которая выглядела как трагедия и попросил исследовать эту ситуацию и спасти его. Хм.., — внутри меня чувства издали лёгкий смешок: — легко сказать — помочь ему.

Я попытался проанализировать ситуацию и собрать пазл этого запутанного дела:

Вначале я отметил, что передо мной находился человек высокой культуры и личного обаяния, с хорошо поставленной, беглой речью, с воображением, чувством юмора и мировой известностью. Его история наталкивает на мысль о том, что его неприятные нервные ощущения, есть симптом давних психологических проблем, о которых месье не подозревал. Однако легкость, с какой у меня возникали эти различные предположения, и их правдоподобность свидетельствовали о том, что правильное заключение о причинах случившегося найти будет не только не просто, но, очень трудно. Я не раз замечал, что в поисках истины логика нащупывает свой путь по отклонениям от обычного и заурядного и что в случаях, подобных этому, следует спрашивать не "что произошло?", а "что произошло необыкновенного, такого, чего не случалось прежде?". Я продолжал рассуждать далее: — месье сказал о том, что все его болезненные переживания, утрата хорошего самочувствия и материального благополучия возникли именно тогда, когда ему перед взором стал являться седой старик. Тем не менее, он настойчиво подчеркивает, что с той минуты, когда старик появился, вся жизнь месье пошла под откос. Месье чувствует жар внутри, который по его словам испепеляет его душу, ночные кошмары в виде пыток огнём, кредиторы… Между тем, месье употребляет много алкоголя, из этого вытекает, что у него могли возникнуть осложнения с психикой. Безусловно, чрезмерное пристрастие к вину не может пройти без отсутствия неких последствий, а последствия неминуемо возникли бы. Я продолжал мысленно обсуждать события, служившие темой беседы, которую мы вели в начале вечера. Собственно говоря, все обстоятельства данного дела выглядели как результат психического расстройства. А как же финансовые проблемы месье… — совпадение? Или банальное стечение обстоятельств? Это дело на редкость не простое, и оно ставит меня в совершенный тупик. Быть может, именно простота суждения о том, что болезненные ощущения месье кроются в чрезмерном употреблении алкоголя и сбивает меня с толку? Практикующий психолог усмотрел бы в этом случае глубоко засевший в человеческой психике, невроз. А вдруг, сделанные месье эти странные зарисовки из жизни не могут быть поводом для диагноза учёных мужей — психологов, психоаналитиков, сидящих со своими нормами да прогнозами на берегу неукротимой стихии — человеческой психики, и от своих клиентов их отделяет лишь шаг. Очень тонка грань между психологом и психбольным. Кто успел надеть белый халат, тот психолог. Привыкшие в первую очередь доверять своей интуитивной мудрости, а во вторую очередь, уже полагаться на науку, светилом коей считает себя каждый из психологов, исследующих несуразную историю пациента и одновременно примеряя свою собственную психологическую форму к каждому диагнозу. Как бы они отреагировали, если все сказанное их пациентами, соответствовало бы действительности?

Мне приходилось иметь дело с людьми, которые проснувшись поутру, обнаруживали стоящее у постели существо в чёрном плаще с зелёными щупальцами вместо рук, которое утверждало, что явилось к нему прямо из преисподней. Но у этих людей, которые рассказывали о том, что чётко видели и ощущали присутствие демона, был совершенно иной взгляд, другая речь и манера изложения события. Месье не походил на этих людей. А может быть, его мистифицируют? Но кто и зачем?

Я почувствовал себя утомлённым и прилёг, не раздеваясь, на кровать. Я думал, что мне вовсе не удастся заснуть в эту ночь и что я до утра буду ворочаться с боку на бок, поэтому я решил лучше не снимать одежду, чтобы потом хоть немного утомить себя однообразной ходьбой по комнате. В какой-то момент мне показалось, что я только на минутку закрыл глаза; когда же я раскрыл их, то в окно тянулся длинный яркий свет от луны. Не знаю, почему, но, при мысли о месье, невыносимая тоска проникла мне в душу. Мысленно я сравнил историю месье с тем грустным, удручающим чувством, которое вызывают самые безнадёжные картины природы. Горький, леденящий осадок оставался в моём сознании, после рассказа месье. Странная тревога в сердце, безотрадная пустота в мыслях, полное бессилие воображения настроить разум на определённую волну, которая приведёт к разгадке истории месье, захватывала мои чувства и удручало рассудок. — Что же именно? — подумал я, — что именно заключается в этом кошмарном коллаже событий, который будоражат жизнь месье? Я не мог разрешить этой тайны; не мог разобраться в тумане смутных впечатлений. В голову лезли ничего не объясняющие заключения. — Могут ли? — рассуждал я, — известные сочетания весьма естественных процессов влиять на психику человека таким образом, как они повлияли на месье? Исследовать это влияние — задача сложная для ума. Возможно, — думал я, — что простое наблюдение за месье, оценка расположений всех мелочей, подробностей картины его жизни даст ключ к пониманию ситуации и уничтожит все сомнения. Под влиянием этой мысли я не заметил, как поднялся с кровати и стал медленно, из стороны в сторону ходить по комнате. Тем не менее, я намеревался провести несколько дней, а если придётся то и больше на этой вилле. Владелец дома, Антонио, был знаком со мной и считал себя моим товарищем; но виделись мы редко. И вот, недавно, я получил от него сообщение, очень странное; настойчивое, требовавшее личной встречи. В сообщении указывалось о сильном нервном возбуждении у очень близкого ему человека. Антонио сообщал о жестоких физических страданиях, угнетавшем душевном расстройстве его друга и хотел непременно видеть меня у себя на вилле в Комо. По убеждению Антонио, зная своего друга, он полагал, что я смогу помочь ему справиться с его проблемами. Сам тон сообщения от Антонио, его очевидная сердечность — заставили меня принять приглашение без всяких колебаний, хотя оно показалось мне несколько странным. Несмотря на наше знакомство, тесной дружбы у меня с Антонио не было. Я знал его как сдержанного человека. Мне было известно, что он принадлежал к древней итальянской фамилии, представители которой с незапамятных времен отличались особенным характером, выражавшимся в течение многих веков в увлечении различными произведениями искусства. Антонио также, имел отпечаток своего древнего рода, что выражалось в коллекционировании предметов искусства. Но больший знак восторженности, который носил Антонио, была его любовь к киноискусству. Его страсть к кино и всему, что с ним было связано, воодушевляли Антонио. Эта приверженность к киноискусству заставляла его заводить дружбу с различными актёрам и актрисами — знаменитостями художественного киноэкрана со всего мира.

Я решил пройтись по дому и ознакомиться поближе с его внутренним убранством и разумеется, отметить для себя все его достопримечательности. Я покинул свою комнату и тихим, беззвучным шагом направился к центральной лестнице, чтобы спуститься на первый этаж особняка. Странные фантазии являлись у меня, когда я переводил взгляд от тусклых изображений картин и скульптур, которые присутствовали повсюду в доме. Глядя на выдающиеся из полумрака изображения картин, в мою голову приходили всевозможные фантазии. Череда смешных представлений так будоражили мой рассудок, что и упоминать бы о них не стоило, если бы они не показывали силу осаждавших меня впечатлений. Мне показалось, будто дом и вся прилегающая к вилле территория, окутаны совершенно особенной им только присущей атмосферой, совсем не похожей на окружающую. Особой чистоты воздух исходил от деревьев, росших в парке, стен дома, молчаливого пруда. И всё это заряжало какой-то непонятной таинственностью. Стряхнув с души впечатление, которое отдавало фантазией, я спустился по центральной лестнице на первый этаж здания. С одной стороны находилась гостиная, где мы провели вечер за ужином, слушая рассказ месье, с другой стороны начинался тёмный извилистый коридор. Неслышными шагами я побрёл по этому коридору. Многое из того, что встречалось мне по пути, усиливало моё впечатление. В начале коридора на стене висела большая картина в массивной позолоченной раме. Полный свет от луны проникал через окно дома и озарял всё помещение, где я находился. Все детали интерьера выступали с необыкновенной отчётливостью. В этом прекрасном просвете, ясной, глубокой ночной синевы я отчётливо рассмотрел изображение на картине: Рыцари — крестоносцы сражались с мамлюками. Задержавшись ненадолго у картины, затем я прошёл вглубь коридора. Сквозь пелену сумерек я рассмотрел резьбу на потолке, темные обои на стенах, полы покрытые мрамором и усланные ковровой дорожкой, необычайные воинские доспехи, стоявшие и висевшие на стенах по обе стороны коридора, звеневшие, когда я проходил мимо. Дойдя до конца коридора, я повернулся, решив идти обратно, как перед моими глазами вдруг возник дворецкий — Костас.

— Вам, что-то угодно синьор Раскин? — поинтересовался дворецкий. Лицо его, как мне показалось, выражало смесь смущения и особого любопытства.

— Нет, — спокойным тоном не показывая свой внезапный испуг, ответил я дворецкому, — мне ничего не надо, я хотел посмотреть дом. — Сообразил я первое, что пришло мне в голову.

— Возможно, вас разбудил этот странный звук, который доносился из библиотеки? — осторожно с неизменной обстоятельностью, коей отличался во всём, поинтересовался Костас.

Услышав эти слова дворецкого я ощутил благоговейный трепет, лёгкого страха и восторга, охвативших меня.

— Откуда, доносился этот звук? — осторожно спросил я у дворецкого.

— Из библиотеки, синьор. — ответил Костас и показал жестом вглубь коридора, указывая место расположения библиотеки.

Сердце мое снова неистово заколотилось, но причиной этому был не страх, а смутное предчувствие надежды увидеть что-то необычное.

— Давайте пойдём в библиотеку и всё выясним, — предложил я дворецкому. Костас на секунду замешкался, но затем, выпрямившись, кивнул головой в знак согласия. Мы, медленно ступая, прошли в библиотеку, Костас шёл впереди, показывая путь. Подойдя к двери, Костас остановился и знаком показал мне на дверь.

— Это библиотека, синьор, шёпотом сказал Костас.

Я дёрнул ручку и дверь бесшумно отворилась, пропуская нас внутрь помещения библиотеки. Войдя туда я очутился в высокой и просторной комнате с длинными, стрельчатыми окнами, покрытый мрамором пол, на который струился свет луны, проникающий сквозь решетчатые окна. Глаз тщетно старался проникнуть в отдаленные углы комнаты и сводчатого расписного потолка. Темные завесы свешивались по стенам. Мебель в библиотеке была старинная. По периметру комнаты стоявшие стеллажи с книгами, ничуть не оживляли помещение. Воздух в библиотеке был наполнен тоскою и угрюмостью. Посреди комнаты возле стола стояло массивное кресло и напротив небольшая кушетка. На кушетке покоилось что-то напоминающее живой объект. Когда я подошёл ближе, то смог разглядеть в этом объекте месье. Он спал одетый в верхнюю одежду, вытянувшись во всю длину. Я осторожно приблизился к спящему, стараясь не создавать шум своими шагами. С минуту я глядел на него со смешанным чувством тревоги и жалости. Я всматривался в лицо месье и отмечал для себя то, что он страшно изменился. Чувства страданий и мук было запечатлено в его облике. Никогда еще человек не изменялся так страшно в такой короткий срок. Я едва мог признать в его изможденном лице человека, с которым несколько часов назад сидел за одним столом и беседовал. Его лицо покрывал трупный цвет, глаза месье впадали глубоко в глазницы, а веки вздрагивали. Его губы выглядели тонкими и влажными и были бледные и не живые, словно вылитые из белого воска. На его удивительно очерченный лоб, словно паутина спадали мягкие, тонкие волосы. Такую наружность было трудно забыть. Особенные черты лица его и свойственное им выражение теперь выступили еще резче, — но именно это обстоятельство изменяло его до неузнаваемости. Больше всего поразила меня, призрачная бледность кожи лица, которая придавала ему нездешний вид. С долей испуга я приблизился ещё ближе к спящему и хотел потрогать руку, ощутив его пульс. В этот момент из недр тела спящего вырвался стон. Это был жуткий, протяжный стон, который сопровождался бессознательными взмахами верхних конечностей. В хаотичных движениях рук месье, мне, прежде всего, бросилась в глаза какая-то сумбурная неровность — следствие слабой и тщетной борьбы с крайним нервным возбуждением. Дрожащий стон вырывался наружу все громче и громче, что походило на процесс, когда жизненные силы человека начинают покидать его тело. Дрожащий стон сменялся звуком стремительной протяжности, затем звук становился отрывистым, резким, грубоватым. Месье что-то произнёс горловым говором, какой бывает у горького пьяницы или заядлого курильщика в минуты сильнейшего возбуждения. Эта картина отчётливо давала понять о том, что месье был захвачен тяжёлым нервным недугом. — Чисто нервное расстройство, которое, вероятно, пройдет само собою, — думал я в тот момент. Месье жестоко страдал от чрезмерной остроты чувств, которые навеяли ему ряд подозрений, превратившихся в букет неестественного страха. Я подметил это также в его неясном и двусмысленном рассказе, который со всей очевидностью указывал на болезненное душевное состояние. Месье преследовали суеверные представления о старике, который следит за ним и напускает на него различные недуги, мысли о каком-то влиянии, сущность которого трудно было понять из его неясных слов.

Вдруг человеческий стон стал усиливаться и уже был похож скорее на рычание животного. Я смотрел на месье с удивлением, к которому примешивалось чувство страха. В этот момент что-то давило меня изнутри, пока я следил за месье. Взглянув невольно, украдкой на дворецкого, который стоял поодаль от меня, я заметил на его лице ужасающую гримасу, сквозь которую блестели его глаза. Чем громче становилось рычание, тем глубже оно проникало в душу, тем очевиднее становилась для меня безнадежность всяких попыток исцелить этот скорбный дух, мрачная тень которого падала на все явления духовного и вещественного мира. Я приблизился вплотную к месье и тронул его за руку. Словно электрический ток пронзил моё тело, перед глазами поплыли круги, озаряя все каким-то фосфорическим светом. Этот момент мне показался мрачной импровизацией общения неизлечимо больного пациента с доктором. Какой-то дикий мотив странной вариации пронзил мне душу и врезался в сознание. Я ощущал руку месье, которая, казалось полыхала огнём и была раскалена до предела. Волнение в этот промежуток времени, конечно, владело мной и подгоняло меня. Я наклонился к месье, схватил его рукой за плечо и сильно потряс.

— Проснитесь, месье! — громко произнёс я. Костас, стоявший всё время рядом со мной, повторил эту фразу на французском языке.

Месье открыл глаза и посмотрел на меня туманным взглядом. Я оставался в нерешительности, но затем мне быстро удалось овладеть собой и без страха смотреть в лицо месье. Через минуту взгляд месье приобрёл черты трезвости рассудка и показал слабый проблеск ясного понимания. Я различал на нём запоздалый свет какой-то мысли, которая была темна мне самому.

— Там — совсем другое… — произнёс месье тихим голосом и посмотрел куда-то в сторону. Костас перевёл мне фразу сказанную месье.

— Я погибну, — продолжал шёпотом говорить месье. — Я погибну от этого ужасного безумия… мне суждено погибнуть, — твердил месье. Меня охватила лёгкая дрожь при мысли об этом происшествии, которое мне пришлось увидеть. Какое-то невыносимое возбуждение пронеслось у меня внутри в предчувствии неизбежного следствия — ужаса. Мне было страшно от того, что я совершенно очевидно в тот момент предчувствовал, что рано или поздно это жалкое состояние месье кончится потерей рассудка и жизни в борьбе с его зловещим призраком под названием — страх.

Мне понадобилось гораздо больше времени, чем несколько минут, для того, чтобы совладать с моей ужасной восприимчивостью, слишком явно подтвердившейся в данном эпизоде.

Месье пристально смотрел на меня, пока я собирался с мыслями. Затем я помог ему встать, после чего он сел на кушетку и замер, отдаваясь своим мыслям которые покоились во внутренней темнице его страха. Я и Костас, объятые жгучим томлением, смотрели на него в ожидании.

— Поль, я страшусь будущих событий, — произнёс месье после паузы молчания. — Я дрожу при мысли о том, что эти кошмары приносят мне невыносимое возбуждение. Я боюсь не столько самой опасности, сколько ее неизбежного следствия — сумасшествия, — твердил месье.

— Я чувствую, что это полное истомы жалкое состояние, рано или поздно кончится для меня потерей рассудка и жизни в борьбе с этими необъяснимыми, зловещими кошмарами.

Месье закрыл лицо руками и я заметил ужасающую дрожь его пальцев, сквозь которые блестели слезы. На меня, по крайней мере, при обстоятельствах, в которых я находился, этот сломленный человек набрасывал на полотно действительности, впечатление невыносимого страдания, какого я никогда не видел.

Месье опустил руки, откинулся на спинку кушетки и замер в неподвижности. Казалось, что он, уставившись в пространство комнаты, прислушивался к какому-то воображаемому звуку. Затем месье встал и медленно на цыпочках приблизился к окну. Это поведение месье пугало меня. Я чувствовал, что влияние его суеверных грез и фантазий сказывается медленно и на мне. Я старался стряхнуть с себя это болезненное настроение. Старался убедить себя в том, что оно в значительной степени зависит от мрачной обстановки: ночного времени суток, ярко светившей полной луны, темных, ветхих занавесей, которые колебались и шелестели по стенам. В этот момент месье, стоявший у окна поднял руку и указательным пальцем показал куда-то вдаль. Неодолимый страх глубже проникал мне в душу при виде этой картины и, наконец, демон внезапной тревоги сжал мне сердце.

— Он здесь! — произнёс месье. Его голос звучал невнятно, и казалось, утратил решительные резкие звуки. В голосе месье звучала дрожь страха.

Я с усилием стряхнул с себя внутреннее беспокойство и подошёл к месье, вглядываясь в ночную темноту за окном, прислушиваясь, сам не знаю, зачем, к тихим неясным звукам, доносившимся неведомо откуда.

— Он здесь..! — в бешенстве крикнул месье таким ужасным голосом, как будто бы душа его улетала вместе с этим криком. Месье обратил свой лик ко мне, продолжая указывать в сторону окна пальцем. Его наружность, напоминала извергающийся вулкан. Вид его поразил меня. На этот раз безумная меланхолия уже не светилась в его глазах, было очевидно, что подавленное состояние сменилось припадком истерии. Затем месье рванулся с места, чуть было не сбив с ног Костаса, выбежал в коридор. Я моментально с той же стремительностью последовал за ним. Оказавшись в коридоре, месье сорвал со стены рыцарский меч, схватив его двумя руками, и устремился к выходу, ведущему в парк. Выбив ногой дверь так, что глухой треск ломающегося дерева отдался по всей округе, месье выскочил из дома в парк и побежал к зарослям можжевельника. Я бросилась вон из коридора к входной двери, которую выбил месье и в одно мгновение очутился на дорожке, ведущей в парк. Затем промчавшись по аллее парка, обогнул угол дома и окинул взглядом всё парковое пространство. Сегодня я не могу, в сущности, говорить о длительности всего события. Чувство меры, должно быть, тогда покинуло меня. Там были кустарники, и большие деревья, но я помню свою твердую уверенность, что ни за одним из них никто не скрывался. Ночь была великолепная в своем мрачном величии. Ветер то и дело менялся; густые тучи, нависшие над виллой, скрыли под собой жёлтый свет луны. Проходя посреди парка, я вдруг вздрогнул и остановился. Мне почудилось, будто из какой-то отдаленной части парка раздалось глухое, неясное эхо приглушённого, странного звука. Без сомнения, только это остановило мое внимание. В темноте я наткнулся взглядом на фигуру с рыцарским мечом в руках, которая в неистовстве, потеряв всякое самообладание, рубил куст можжевельника направо и налево — это был месье. В темноте сверкало серебристое лезвие — меч со свистом разрезал воздух.

В этот момент сила ветра стала усиливаться и порыв прохладного воздуха превратился уже в рёв и свист бури, среди звуков которой можно было едва разобрать грозные крики месье. Сверкнула молния и на землю обрушился проливной дождь. Сквозь сумерки я видел, как месье в очередной раз замахнулся мечом и ударил по кустистой заросли растения, при этом испуская такой ужасный и пронзительный визг, что мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого адского звука.

Я наблюдал эту картину с чувством изумления и ужаса. Жуткий визг месье, его крики, сопровождавшиеся отчаянными взмахами меча, создавали картину неестественного действия, которая поражала моё воображение. Было видно как при очередном взмахе тяжёлым рыцарским мечом, месье стал терять силы. Наконец он остановился, воткнул клинок меча в землю и в изнеможении опустился перед ним на колени. Подавленный при этом видении внезапным взрывом эмоций от самых разнородных ощущений и утомлённый необычайным наплывом огненной страсти, над которыми господствовал ужас, я, тем не менее, сохранил присутствие духа настолько, что удержался от всяких действий, которые могли бы успокоить нервное возбуждение месье. Он стоял на коленях, держась за перекрестие меча. Губы его дрожали, как будто шептали что-то беззвучно. Голова опустилась на грудь. Я видел, что глаза месье широко раскрыты. Он стоял на коленях почти неподвижно, тихонько покачивался из стороны в сторону, дождь и ветер пронизывали его плоть, покрывая всю одежду и тело потоком падающей воды. Меч воткнутый в землю выглядел как сакральный символ распятия, перед которым человек произносит молитву преклонив колени. Эта картина напоминала таинство молитвы, которое совершали крестоносцы во время похода в Иерусалим. Я невольно для себя отметил сходство месье в этот момент с тамплиером, который молится своему Господу, в надежде разрушить дьявольские чары, тяготевшие над ним. Я и Костас осторожно приблизились к месье, взяли его под руки и помогли ему встать. Совершенно обессиленный, он повиновался нашим действиям и не проронил ни слова. Держа его под руки, мы сопроводили месье в его комнату и уложили в постель. Он как будто окоченел, лёжа на кровати неподвижно уставившись в пространство. Когда я дотронулся до его плеча, сильная дрожь пробежала по телу его, жалобная улыбка появилась на губах, и он забормотал тихим, торопливым, дрожащим голосом. Костас всё это время находился рядом, помогая мне понимать безумную речь месье.

— Я видел его снова, — шептал месье.

— Этот старик настиг меня даже здесь. О, куда мне бежать? — причитал месье. Затем месье немного оправился после своего ночного кошмара и попросил, чтобы Костас принес ему вина. Когда я и Костас вышли из комнаты месье, оставив его наедине с бутылкой "CYRANO Cuvee", чтобы как то отвлечь себя от пережитого стресса я начал разговор с дворецким:

— Костас, — обратился я к управляющему, — у вас не итальянское имя.

— Вы правы, — ответил Костас. Мои родители, — отвечал он, — родились на греческом острове Закинф. Они были евреями. Это было, пожалуй, единственное место, где евреи уцелели во время оккупации фашистами.

— Еврейский остров.., — повторил я вслух.

— Да, пожалуй, можно так назвать этот остров, — согласился Костас.

— Затем, мои родители бежали с острова в надежде добраться до Швейцарии. Они пробирались через Италию и в этот момент окончилась война. Таким образом, мои родители остались в Италии.

Часть четвёртая. Утро.

Сноп света врезался в извивы ночи и медленно рассеял темноту. Начинался рассвет. Усталый, я отправился в свою комнату в надежде отдохнуть от ночной суматохи и переживаний.

К завтраку месье не вышел и поэтому мы вдвоём с Антонио разделили утреннюю трапезу. За завтраком я рассказал ему о ночном кошмаре, который случился в его доме ночью. Антонио пытливо расспрашивал меня о месье и о том, что с ним происходило.

— Павел, ты полагаешь, что наш друг имеет проблемы с психикой или это бесспорное влияние сверхъестественных явлений? — спросил Антонио.

— Я полагаю, что в этом случае есть несколько различных объяснений, — отвечал я, — возможно, это результат психического расстройства, но и не исключено, что здесь присутствует влияние сверхъестественных процессов. Мне не совсем нравится определение " "сверхъестественное", — продолжил я, — традиционно в психологии подобные процессы называются — "бессознательное" т.е. психические процессы и явления, не входящие в сферу сознания человека. Эти явления слагаются из тончайших субстанций, источаемых в определённых, энерго — информационных условиях. В атмосфере, которая окружает нас, присутствуют так называемые энерго— информационные сущности, которые могут выявляться при определённых условиях. У каждого "бессознательного" имеются свои функции влияния на наш мир и имеется свой язык, при котором они общаются с человеком. Центральным явлением исследования бессознательного являются насыщенные энергией образы — знаки внутренней эволюции или так сказать — ключи, с помощью которых мы можем понимать информационные послания, направленные к нам от центра сознания. В религии этот центр сознания обозначается словом Бог. Правильное понимание посланий от центра сознания, расшифровка этих посланий, есть основная идея аналитической психологии. Вселенная что-то шепчет нам каждую секунду. Нам дают послания, в которых заключена великая мудрость. Даже обычные жизненные события несут в себе вести из мира непознанного, бессознательного. Эти знамения приходят к нам ночью во время сна, но не менее яркие знаки окружают нас во время бодрствования. Знаки или как можно выразиться более точно — знамения, помогают понять нам самих себя, чтобы в дальнейшем мы могли изменять свою жизнь. В далёком прошлом люди знали, как толковать знамения и приметы. Судьбы целых народов часто решались на основании толкования этих знамений. Сегодня, большинство из нас утратили способность прислушиваться к подобным сообщениям. Мы лишились видеть возможные указатели, подсказывающие нам нужное направление при каждом нашем шаге. Существует тонкая грань между мистикой и психическим расстройством. Поэтому, говорить о психическом расстройстве нашего друга, пока преждевременно. Если мне удастся проскользнуть за покров его реальности, и проанализировать его иллюзорный мир, тогда я смогу помочь месье.

Антонио выслушал меня с особым вниманием и сосредоточенностью, а затем спросил:

— Павел, скажи — что тебе нужно для твоей работы? — услужливо прозвучал голос Антонио.

— Я должен проанализировать данную ситуацию и поразмыслить над деталями этого дела, — ответил я.

— Ещё мне нужен компьютер для получения некоторой общей информации о нашем друге. Весь день я провёл, изучая в интернете информацию, связанную с жизнью месье. Сопоставив события и детали, я почувствовал как сложенный пазл дающий разгадку события в тусклом свете, замерещился в моём сознании. Мне показалось, что я наткнулся на одно обстоятельство, которое подкрепляло мои наблюдения, оно-то главным образом и побудило меня воспользоваться ими для спасения месье.

Я выскочил в коридор и направился к тому месту, где в доме висела картина, которая привлекла моё внимание более чем остальные. Подойдя к картине, я с замиранием сердца стал рассматривать её фрагменты.

— Костас!, — громким голосом позвал я дворецкого.

Через минуту Костас уже стоял рядом со мной.

— Скажите Костас, по вашему, что изображено на этом полотне? — спросил я дворецкого указывая на картину.

Костас обратил свой взгляд к картине, затем, повернувшись ко мне сказал:

— синьор, это картина Тинторетто — "Битва тамплиеров с мамлюками".

— Вы сказали — "тамплиеры"? — переспросил я у Костаса.

— Да, синьор, именно тамплиеры. Этот характерный признак указан на их одежде: красный крест на белом фоне — это символика ордена тамплиеров. — Уточнил Костас.

— Да… да, именно так, — в задумчивости подтвердил я.

— Невозможно передать, что почувствовал я в эту минуту. Я затрясся с головы до ног, точно в каком-то нервном лихорадочном ознобе. Внезапный просвет чистой, ясной, глубокой мысли засиял в моём рассудке ярким светом. Догадка озарила всю мою душу, и ключ к разгадке выступил с необыкновенной отчетливостью.

Часть пятая. Развязка.

Вечером, Антонио я и месье собрались за ужином в гостиной. —

— Пора кончать с этим ужасом, — подумал я про себя, с тревогой глядя на измученный вид месье.

По внешнему облику месье было очень заметно как расточаются его душевные силы, истомленные в лихорадочной пляске нервного потрясения.

Месье за ужином почти ничего не ел, пил вино и молча смотрел в одну точку, словно не замечания меня и Антонио. Костас прислуживал, поднося блюда, и убирал со стола пустую посуду. Месье тихо встал из-за стола, и переместился в кресло, которое стояло рядом с камином. Глядя на Месье, я думал — до какого исступления может довести человека нервный срыв. Человеческий организм — это очень тонкий и хрупкий механизм, который очень легко привести в неисправность. Психические переживания, расстройство рассудка, оглушают и слепят человеческую душу, не давая вздохнуть, лишают человека всякой способности действовать и соображать. Эта невидимая заря тревоги и страха, пришедшая невесть откуда, разгоралась в душе месье и всё ближе и ближе подвигала его к страшному концу. Месье, сидя в кресле, продолжал пить вино, Костас тем временем возился у камина пытаясь разжечь поленья, поскольку в это осеннее время по вечерам, в доме уже становилось прохладно. Если говорить о моём состоянии души в тот момент, нельзя сказать, чтобы я нервничала сверх меры, скорее, я боялся до крайности, что нервы у месье не выдержат. Но мне нужно было ещё немного времени, чтобы окончательно убедиться в том, что мои выводы о недуге месье, правильные. Мне следовало обдумать то — была ли моя догадка, несомненно той правдой, с которой было неразрывно связано помешательство рассудка у месье. Ночное потрясение, испытанное мною, должно быть, обострило все мои чувства и в результате активировало с большей силой мои мыслительные процессы и интуицию. Наконец, после того как я несколько раз приходил то к одной, то к другой теории и всякий раз ошибался, сам этот факт происшедший с месье с неизменной ошибочностью моих догадок натолкнул меня на мысль, от которой я весь задрожал с головы до ног. Действительно, самое странное в этом деле, как и все остальное, — было то, что стало мне ясно при разговоре с Костасом и видом картины в холле дома. И вот мы снова сидим в гостиной — я, Антонио и месье. Вот снова меня и месье разделяет близость пространства. Он сидит в двух шагах от меня и эта близость заставляет меня чувствовать лёгкую нервную дрожь. Месье был всё тот же — он находился в досягаемой протяжённости. Его лицо странным образом выражало боль и угрюмость. Мне казалось, что я смотрел на месье целые годы и знал его целую жизнь. Он смотрел мне в лицо всё тем же пристальным и жестким взглядом, как и вчера тут же в этой гостиной. Его взгляд оставил меня на секунду и я мог видеть, как он переходит с предмета на предмет. Меня поразила уверенность в том, что не для меня он явился сюда. Он явился ради кого-то другого, невидимого и скрытого за гранью реальности. Это была догадка среди страха и мрака, которая вызвала во мне внезапный прилив чувств и смелости. Глядя на месье, мне казалось, что процесс жизни стал для него механическим, и он потерял счет времени.

В этом время Костас разжёг огонь в камине. Вся комната озарилась мерцающим светом. В этом свете лицо месье казалось ещё более угрюмым и изнеможенным. Месье проговорил сдавленным трепещущим голосом:

— Это дьявол ...

— Простите, кто? — Переспросил я месье и Антонио перевел мой вопрос на французский язык.

— Это дьявол в образе кошмаров явился за мной, — пробормотал месье.

— Как робки наши души, — продолжал говорить месье, — они достойны сожаления, когда встречаются лицом к лицу с неизвестностью, которая может свести их с ума. Я уже не уверен, что кто-то поможет мне возвратить рассудок. — Медленно выговаривал слова месье.

— Точно я совершил что-то, за что меня наказал Бог. Затем месье приподнялся в кресле, его взгляд запылал и он громко произнёс, обращаясь ко мне и Антонио:

— Что такое? — и эхо комнаты отвечало: "что такое?".

— Точно я совершил чудовищное злодеяние, за которое Бог меня наказывает.

Затем задумавшись, месье продолжил:

— Эта презренная суета мира, которую человек считает за благо выше всех остальных, — с удручённым взглядом говорил месье.

Я и Антонио, молча смотрели на месье, не в силах вымолвить ни слова. Я посмотрел на Антонио, который имел напряжённый рассеянный взгляд и не знал, надо ли что-то говорить в эту минуту. Ко мне вновь вернулось неприятное предчувствие. В гостиную хлынул бледный свет луны, и откуда-то потянуло осенним ветерком.

— Трудно представить меру моего ужаса, — продолжал говорить месье, — мои мысли наряду с массой других, столь же пугающих, с поразительной быстротой мелькают у меня в сознании и парализуют мою волю к действиям. Я устал от этих кошмаров, — продолжал месье, — как же я устал, — грустным голосом добавил он.

— Я стал отчётливо слушать стук своего сердца и мне кажется, что оно может остановиться в каждую минуту. — затем с полной досадой произнёс месье.

— Поль, — затем обратился ко мне месье, — сегодня ночью я отчётливо видел через окно, старика, который следит за мной повсюду. Я отчётливо его видел и хотел, наконец, его убить, продолжал месье прерывающимся голосом.

— Старик пронизывал меня своим взглядом, который я ощущал через окно при свете луны, — говорил месье с испытующим выражением лица, словно оценивая моё отношение к его рассказу.

— Он стоял в парке, возле дерева, в самом отдаленном от дома месте, стоял очень прямо, и протягивал в мою сторону руки, что поразило меня. До этого, он никогда так не делал. Таким я видел его сегодня ночью, как вижу сейчас тебя перед собой. Потом, ровно через секунду, он переменил место и медленно прошел в противоположный угол парка, не отрывая от меня взгляда. — монотонным голосом, всматриваясь в одну точку говорил месье.

— Я остро ощущал, что в продолжении этого перехода он все время не сводит с меня глаз, и даже сейчас я вижу, как он протягивает ко мне свои руки. Я хотел его убить, взяв оружие и выбежав в парк, а он все также упорно смотрел на меня. Затем он повернулся — и это все, что я помню. — на этом месье замолчал.

— Я поражен вашим рассказом, — проговорил я, — ей-богу, поражен и нисколько не сомневаюсь в том, что нечто подобное случилось с вами и сегодняшней ночью. Теперь я хочу сказать очень простую вещь, — я медленно подбирал выражения для того, чтобы найти нужное начало для своих объяснений, которые я готов был представить.

— Теперь, когда ваша история до конца изложена и находит безусловное понимание, остается надеяться на одно.

— На что? — с любопытством во взгляде спросил месье.

— На то, что вы правы. — Ответил я.

— Теперь, когда тайник вашей души открыт, я не намерен пытаться эти странные события объяснять болезнью человеческого рассудка.

Месье сидел, пораженный моими словами. На несколько мгновений он как будто онемел и был не в силах сделать ни одного движения — он только недоверчиво глядел на меня и на Антонио.

— Поль, мне нужно знать хоть что-то. Хотя бы что-то, понимаешь? — в словах месье звучало отчаяние.

— Мне нужно выпить, — произнёс месье и стал глазами искать бутылку с вином. В этот момент месье оглянулся в поисках заветного напитка и его взгляд уставился на горящие в камине поленья. Несколько секунд он молча смотрел на мерцающий огонь, который острыми языками пламени превращал куски сухой древесины в чёрные угли. Вдруг месье разинул рот и схватился рукой за грудь, его глаза так широко раскрылись, что казалось вот, вот вылезут на лоб; глотая ртом воздух месье наклонился и рухнул на пол, ударившись головой о деревянный подлокотник кресла. Лицо месье исказила гримаса боли, рот искривился в безмолвном крике. Внутри у меня всё похолодело от вида происходящего. Вдруг, в доли секунды, глядя на месье, мне показалось, что передо мной на полу лежит совершенно другой человек. Вместо лица месье я видел бледное, напряжённое лицо старца с расширенными от ужаса глазами. Лоб его был изборождён морщинами, и кажется будто над ним отяготели мириады лет. Колени его тряслись, длинные седые волосы словно летопись прошлого были разбросаны по полу. Я смотрел на него со смешанным чувством удивления и страха, который возбуждал во мне неизъяснимое чувство. Старец обращал свой взгляд на меня удивительными, дикими, влажными глазами и мне показалось с виду, что этот человек — существо из другого мира. Губы старика задрожали и несмотря на все усилия он не смог удержать слабого, вырвавшегося из его груди стона. Овладев собой и стряхнув с себя это наваждение, я смотрел на месье который лежал на полу и стонал. В это мгновение я ощутил прилив восставшего в моей душе чувства. Я чувствовал, что какое-то другое, чуждое существо насильно становилось между месье и его жизнью, наполняя его грудь адской болью и ужасом. Существо с яростью разжигало внутренний пожар в душе месье и вело его к окончательному безумию, сопровождая невыразимыми муками.

— Костас..! — крикнул я громко.

В ответ на мой дикий крик испуганный Костас вбежал в гостиную.

— Костас, быстрее ведро воды… немедленно, слышите! — скомандовал я.

Костас мгновенно исчез за дверью, следуя моему приказу.

Уже через минуту Костас снова появился в гостиной, держа в руке небольшое пластиковое ведро наполненное водой. Я мгновенно выхватил ведро и вылил воду в пылающий камин. Огонь тот час погас, выдувая белый дым.

Месье лежал недвижим и лишь слабый стон выдавал в нём признаки жизни.

Я отвёл взгляд от месье и посмотрел на хозяина дома. У Антонио, от страха увиденного, исказились черты его лица. Он решительно в этот момент не мог отдавать себе отчёта, чтобы это могло быть. Было заметно, как лицо Антонио побледнело, а руки стали дрожать так, что он едва удерживал их.

— Давайте поможем нашему другу подняться, — обратился я к Антонио.

После этого мы подняли с пола месье и усадили его в кресло.

— Выслушайте меня, — обратился я к месье, — я не пытаюсь играть с вами или произвести впечатление. Вообще я никого не хочу поразить. У меня есть теория, которая объясняет всё происходящее с вами.

— Сколько у меня еще времени? Хотелось бы мне знать, — слабым голосом произнёс месье.

— Пока просто невозможно что-то сказать наверняка, — ответил я.

— Но должен же я знать хоть приблизительно! — настаивал месье.

— Что вы там нагадали Поль?

— Гадание непродуктивно, — ответил я.

— Я прошу вас действовать, Поль, — взмолился месье.

— Для нас важно действовать быстро. В любом случае как можно быстро и вполне возможно, что я смогу вам помочь, — решительным тоном произнёс я.

— Я только хочу, чтобы мы лучше понимали друг друга. Я знаю, вы по натуре человек активный, но лучше, чтобы вы прислушались ко мне и к тому, что я вам сейчас скажу.

Согласны..? — после этих слов я пристально посмотрел на месье.

Месье вдруг напрягся. Во взгляде его не было ни враждебности, ни даже раздражения. Месье просто не мигая смотрел на меня, а затем кивнул головой в знак согласия.

— После того как я услышал вашу историю, я уяснил для себя вначале то, что причина всего происходящего с вами не исходит от людей. Вы в своём рассказе упомянули о том, что нанимали нескольких детективов для того, чтобы они занимались расследованием и установлением личности следившего за вами человека. Однако, после месяца работы, детективы не смогли установить факт слежения за вами, а также тайного влияния на вас посторонних лиц. Признаки человеческого вторжения в вашу жизнь отсутствовали. Поэтому я делаю вывод о том, что никакой слежки за вами не было.

— Звучит разумно, — произнёс месье.

— Вы согласны с этими доводами? — спросил я у месье. Тот на секунду задумался, потом сказал:

— А как же старик, которого я постоянно наблюдал?

— Прошлой ночью, — продолжал я, — я увидел, что с вами случилось. Я видел как вы выбежали с рыцарским мечом в парк желая убить этого старика, который по-вашему разумению припёрся сюда и продолжал за вами следить. Однако, последовав за вами в парк, я никого там не обнаружил, скажу вам более того — утром я исследовал весь парк с целью обнаружить следы человеческих ног, но ничего там не нашёл. Из этого я делаю вывод о том, что старик — это всего лишь привидение которое настроено только на вашу волну, поэтому другие не видят его и не слышат.

— Чудовищная теория, — резко сказал месье. — Его лицо вспыхнуло и от вина, и от адреналина.

— Этого просто не может быть, — вспылил месье. — У тебя на уме что-то еще? — тем же прерывистым тоном спросил у меня месье.

Мы обменялись долгими взглядами, словно каждый ждал, что другой скажет, будто месье идиот и сошёл с ума.

— Я уверен в том, что нам следует подумать о происшедшем в свете истории вашей профессии, уважаемый месье, — после паузы проговорил я.

— А, что не так в моей профессии? — с искренним удивлением спросил месье.

— Пару минут месье молчал, слепо уставившись на пустой бокал. по внешнему виду месье можно было определить, что у этого человека все внутренности стянуло в узел. Наконец он заговорил снова, хотя на этот раз уже не так уверенно:

— Говорите Поль, я вас внимательно слушаю.

— Благодарю вас, месье за возможность высказаться, — твёрдым тоном проговорил я.

— Мою работу делает труднее обстоятельство, при котором люди верят в то, что доказывается только потому, что все так думают. Очень трудно переубедить человека, если он привык жить умом общества, а не своим личным.

— К чему вы клоните, Поль?

— К тому, что в обществе сложились парадигмы суждений, основанные на мнении большинства. Между тем, это большинство по инерции пропитано избитыми стереотипами — верю или не верю. Между тем, для того, чтобы в чём-то досконально и объективно разобраться, следует не принимать на веру, а чётко знать. Для преобладающего большинства людей более убедительной реальности, чем тот мир, в котором они живут, нет. Основываясь на информации, полученной с помощью зрения и слуха, люди, невзирая на предельную несуразность факта, вынуждены согласиться, что все происходящее на свете заключено в рамки их кругозора и подчас узкого знания.

Месье слушал молча, опустив голову.

— С давних времён было сложено множество легенд о "нечистом ремесле" актёрства. Самое распространённое это — смертельные роли. Случается такое, что казалось бы обычная роль приводит к психическому расстройству актёра, и дальнейшему его неадекватному поведению. Есть роли, которые в актёрской среде считаются настолько неблагоприятными, что некоторые особо суеверные актёры отказываются от них, а погружения в них влекут за собой необъяснимые последствия.

Вы, уважаемый месье, однажды сыграли в кино роль Жака де Моле — последнего магистра ордена тамплиеров, которого сожгли на костре, а до этого жестоко пытали. Жак де Моле был казнён в Париже на еврейском острове, когда ему было шестьдесят восемь лет. В первой экранизации фильма по роману Мориса Дрюона "Проклятые короли" роль Жака де Моле была сыграна французским актёром, которого звали Ксавье Депра. После этой роли он стал болеть, и скончался от горячки в возрасте шестидесяти восьми лет, как и его прототип Жак де Моле. В последствии, вы повторили эту же роль магистра ордена тамплиеров в новом фильме "Проклятые короли", проникновенно и убедительно сыграв роль Жака де Моле, которого сожгли на костре. Аура этой роли, а именно магистра ордена тамплиеров оказала на вас неизгладимое влияние. Вам стали являться видения, одно из которых тот седой старик, о котором вы рассказывали. Этот старик, есть ни что иное, как призрак, рождённый в вашем воображении. Призрак Жака де Моле, который стал являться вам. После этого история Жака де Моле стала накладываться на вашу жизнь. Вам стали сниться по ночам сны в которых вас пытают, вы ощутили все мучения того образа в который некогда воплотились на экране. Всё происходящее с вами являлось цепью неразрывно связанных звеньев: у вас случились финансовые неудачи, что характерно для магистра ордена тамплиеров, у которого требовали отдать все сокровища ордена, пытки, смерть на костре. Через несколько месяцев вам исполнится шестьдесят восемь лет и тот пожар, который вы ощущаете внутри себя, испепелит вас, как некогда огонь превратил в угли тело Жака де Моле. Ваша жизнь приобрела новое значение, многие факторы ведут вас к определённому событию — испытать всё, что испытал Жак де Моле. Тайные измерения наложили свой отпечаток на вас и ввергли в русло жизни того образа, который вы изобразили некогда в кино. Как бы драматически это не звучало, но вы месье, находитесь на пороге смерти. Поверьте, у меня достаточно опыта, чтобы иметь возможность и способность читать знаки в окружающем мире.

Месье молча слушал мою речь и черты лица его становились суровыми и мрачными.

— Поль, — слабым прерывающимся голосом, — проговорил месье, — после сказанного вами я испытываю чувство, которому нет объяснения. Это ощущение, которое не поддаётся исследованию. Я встретился с подобной безысходностью и не знаю, как мне поступить дальше. Ваша констатация — это реальный страх для человека с моим складом ума. Я никогда бы сам не нашёл удовлетворительного объяснения моим теперешним переживаниям. — Удручённым голосом заключил месье.

Все замолчали. Антонио заинтригованно поднял бровь и бросал взгляд то на месье, то на меня. Месье какое-то время размышлял, нахмурившись. Ему нужно было поразмыслить о столь многом, о событиях столь мрачных, что разум поначалу отказался их касаться. Казалось, что куда бы он ни взглянул, он видел знаки этого чудовищного провидения. Взгляд месье был настолько пристальным, что казалось, он снова видит призрак магистра, этот бесплотный и мерцающий облик старика с длинными и белыми как снег волосами.

— Я смутно чувствую душой, точно во сне, будто бы этот, привиденный мне старик уже оказывал на меня где-то и когда-то тяжелое, непонятное влияние, — произнёс месье.

— Не знаю почему, но мне все кажется, что там, где он появлялся, со мной случалось непременно какое-нибудь несчастье, вызванное им из недр темного, потустороннего мира. — При этих словах невольный румянец то вспыхивал, то исчезал у месье на щеках.

— Но, возможно, мне еще можно как-то помочь? — потрясённый, но не растерявший прежней уверенности, спросил месье, поджав губы и посмотрев на меня с надеждой.

— Вам следует взойти на костёр, — ответил я.

Месье почувствовал лёгкое раздражение.

— В каком смысле? — настороженно спросил месье.

— Ваш образ должен взойти на костёр, как это сделал Жак де Моле и этим закончится его история в вашей жизни.

Месье слушал сказанное со странным выражением лица. Поразительная, резкая, бьющая в глаза печать страшной, злополучной участи, которая ослепляла его рассудок, засела в его душе.

— Для того, чтобы избавиться от этого энерго — информационного влияния, следует сжечь ваш образ на костре, после чего все кошмары прекратятся.

До следующего утра месье не сомкнул глаз. Он всю ночь провёл в гостиной с бутылкой вина, размышляя о своей участи и перебирая в памяти все последние события.

На следующее утро, в парке, примыкающем к вилле Антонио мы соорудили нечто похожее на помост для совершения смертной казни. Чучело месье, одетое в его одежду, с его портретом (благо в интернете имеется много его фотографий), было привязано к столбу в центре эшафота и под ним был разложены поленья. Я взял красный маркер, подошёл к импровизированному образу месье и на белой рубахе, в которую была облачена кукла, написал слово — Жерар. Затем поднеся зажжённый факел к импровизированному месту Аутодафе и моментально костёр воспылал, поглощая языками пламени сухие брёвна. Воздух был невыносимо душен и поднимался спиральными струями, как от раскаленного железа. Ветер упал, и наступило глубокое, совершенное затишье. Я всматривался в горящее чучело, которое изображало образ месье, и в какой-то момент мне показалось, что я вижу перед собой того старика, о котором рассказывал месье. Вдруг взгляд старика отделился от тела и его глаза стали приближаться ко мне. Они всё приближались и приближались ко мне и, наконец, остановились совсем рядом со мной. Белая как снег, призрачная рука, появившись внезапно ниоткуда, стала обводить вокруг меня огненные круги все теснее и уже, так что, стесненный ими точно оковами, я не мог пошевелиться. Вместе с тем взгляд ужасных глаз, проникая все дальше и дальше в мою душу, точно охватывал и подчинял себе все мое существо. Чувство смертельного страха становилось во мне самостоятельным существом. Крик ужаса, замерев в моей стесненной груди, разрешился одним тяжелым, подавленным вздохом. Несказанно сладостная скорбь, сменялась мертвящей огненной мукой на жертвенном алтаре и превращала образ великого магистра в сизый дым. Вот он взывает о чём то, кричит и замирает охваченный раскалённым жаром огня. Кожа на его лице вздувается, пузырится и кровь закипает и превращается в застывшие сгустки опаленной плоти. Исчезла тень скорби и мучения, пламя огня иссушило тело и обратило его в прах. Миссия была завершена.

Заключение.

В тот день после импровизированного аутодафе, внутри меня случилась внезапная перемена. Осталось какое-то страшно мучительное чувство, которое хранит моя память до сих пор. Можно ли сомневаться, что человеческий дух, может внятно говорить с разумом, во сне или наяву? Можете представить себе, какие мучения пережил месье, какой ад поднялся в его душе, сковывая металлическими оковами его дух и не давая разуму с ним воссоединиться. После моей импровизации с образом месье я почувствовал как холодный, адский призрак ушёл из его души. Человеческая жизнь — это жестокая мать. Тем, кто думает дерзкой рукой сорвать все прелести жизни, открыть завесу тайн и превратить своё земное существование в блестящую забаву полную счастья и удовольствий — играют с жизнью в опасные игры, которые сначала очаровывают их, а затем против них же самих обращают свою губительную силу.

В эту ночь беспокойство не позволило мне уснуть. Несмотря на то, что свинцовая тяжесть скатилась с моего сердца, всё-таки некоторое напряжение в душе ещё оставалось. Я просидел в гостиной до самого утра с мыслями о превратностях жизни и вдохновенных грезах со смутными призраками, которые она посылает человеку.

Благородное шампанское искрилось в хрустальных фужерах, в которых отражался свет утреннего дня. Между тем солнце, проглянув в эту минуту сквозь белые шелковые оконные занавески, осветило расставленные на столе хрустальные бокалы золотым отблеском. Месье непременно потребовал в это утро принести шампанское вино, поскольку повод у него был для этого торжества. Месье первый раз за много месяцев провёл ночь в спокойном и глубоком сне. Он проснулся бодрым и отдохнувшим. Все страхи и нервные переживания рассеялись как дым от костра. Чтобы подкрепить себя за завтраком, месье выпил сразу два бокала шампанского вина, при этом бросая косвенный взгляд на меня и Антонио. Осушив вслед затем ещё бокал любимого им шампанского вина, месье сказал:

— Я чувствую, что я пробуждаюсь из совершенно бессознательного, мёртвого состояния. — Бодрым голосом заявил месье.

— Мы победили разрушительные силы, — прибавил он, — я рад, что пережил этот кошмар, который так долго длился в моей жизни, продолжал месье.

— Должен признаться в том, что страх очень неприятное ощущение, — сказал месье, — между тем я благодарен судьбе за то, что она позволила мне заглянуть в какой-то странный, фантастический мир.

Было видно как по телу месье пробежал лёгкий озноб при упоминании того мира, откуда он вернулся, или вернее будет сказать — откуда его достали. Мы с Антонио слушали месье и молчали. В этот момент в гостиной появился Костас. Месье прервался на секунду и взглянул на Костаса.

— Любезный, — обратился месье к дворецкому, — если ты хочешь доставить мне удовольствие, то, пожалуйста, не зажигай огня!

— Возможно, я родился под странной звездой, — с иронией продолжал говорить месье, обратившись ко мне и Антонио, — последнее время мой рассудок странствовал по каким-то мистическим местам, переживая невероятные вещи. Поль, я чувствую, как сила снова входит в меня. Странные картины моей жизни переписаны. Будем считать, что эта ужасная, гневная полоса моей жизни была для меня как порицание за прошлую невоздержанность, — с едва заметной улыбкой произнёс месье.

— Поль, — приглушённым голосом обратился ко мне месье, — признаюсь тебе, что ты заставил меня поверить в те вещи, против которых возмущается всё моё существо.

Затем с каким-то вдохновением месье воскликнул:

— Я ничего в жизни не видел подобного, — с жаром и всеми признаками глубокой признательности клялся месье, — я благодарен тебе за моё спасение и возвращение к жизни, если так можно это назвать.

Месье далее говорил о том, что никогда в жизни не мог подумать о том, что с ним может случиться подобное, и тем более, что этот недуг мог быть излечен подобным, нетрадиционным способом. Медицина с грехом пополам относит эту нечистую жажду похоти в темную область нервных недугов. Она права, так как никто не знает истинной природы этой болезни, от которой страдает весь мир. В конце концов, может, это и впрямь был длительный приступ безумия. И вот, наконец, от него не осталось и следа.

Месье слегка задумался и взгляд его стал немного напряжённым.

— Эти странные ощущения прошлых месяцев, сегодня кажутся мне просто смешными, я не в состоянии их понять, — месье едва улыбнулся.

— Сегодня я прекрасно вписываюсь в окружающий мир. Моё самочувствие отменное. Несомненно одно: нервы человека надрываются в наше время от малейших толчков. Мистицизм пробуждается, и начинает торжественное восхождение над материализмом.

Я с улыбкой наблюдал оживление месье и думал о том, что человеческая жизнь шатается и полна смятений.

Если говорить честно, меня глубоко взволновало происшествие с месье. Я тщетно старался отделаться от мыслей об этой истории. Надеялся, что они рассеются при моём возвращении в Вену. Но мысли о месье и моей поездке в Комо, остались сидеть во мне. Это они продиктовала мне предшествующие страницы этого рассказа о Жераре.