Запасной

"В очередь, сукины дети, в очередь!"

М. А. Булгаков

Глава 1

— Слышь, Рома, а такое вот слышал? — Саня слегка приосанился, принял позу рассказчика, небрежно принимающего из рук восторженных поклонников бурные аплодисменты, — Приходит Рабинович домой и говорит своей жене:

— Сара, золотце, я тут таки подумал, — начал он, старательно картавя и зачем-то морща лоб, — Я много старше тебя и, видимо, умру первым. Ты для приличия погорюешь какое-то время и вскоре выскочишь замуж за этого проходимца Яшу. Потом вы разорите мой магазин, продадите его за бесценок и укатите в Штаты кутить на оставшиеся деньги.

— Ой, что ты такое фантазируешь? — отвечает ему Сара, — Ты сначала умри, а мы там дальше посмотрим. Понял, да? Потом посмотрим! — он заржал непостижимо заразительным смехом, от чего даже этот анекдот с длиннющей окладистой бородой показался образцом остроумия. Вообще-то для приличия надо было бы улыбнуться, кивнуть головой, мол, неплохо у вас с чувством юмора, батенька, но это никому не пришло в голову, потому что эти анекдоты сыпались нам в уши весь божий день. С утра, когда идешь на работу и случайно встречаешься с ним, в раздевалке, на рабочем месте, за обедом, вечером, когда идешь с работы домой, — один сплошной нескончаемых анекдот. И всегда только про евреев.

Почему про евреев? Да чёрт его знает, про евреев и все тут. Ладно бы он сам был одним из них, или наоборот, палестинцем, в крайнем случае — немцем, все-таки они прирожденные антисемиты, так ведь нет, обычный русский парень, родом откуда-то из под то ли Воронежа, то ли Рязани, я уже точно не помню, с обыкновенным русским именем и фамилией — Саша Волков. И рассказывал он эти анекдоты без издевки и презрения, как обычно принято говорить о евреях, а просто так, весело и беззаботно, улыбаясь во весь рот. Ну ладно, евреи так евреи, что ж теперь делать? В конце концов, мы его так и прозвали — Рабинович.

С другой стороны, что ещё делать на кирпичном заводе? На самом что ни на есть старом кирпичном заводе, оставшимся с незапамятных советских времён. Нет, я не настаиваю, может быть, где-то есть современные кирпичные заводы, автоматизированные, напичканные электроникой, с образованными рабочими, одетыми в красивую разноцветные одежду, с уютными бытовками, оборудованными кондиционерами, микроволновками и прочими благами цивилизации. Но это был явно не тот случай. Настоящий хардкор, бессмысленный и беспощадный, что-то среднее между дантовским адом и языческим пеплом, всепожирающим и неутомимым.

Мрачные, полуразрушенные помещения с плохим освещением, с едким запахом горячего воздуха, наполненного углекислым газом, металлический скрип конвейера, сама печь, опоясывающая длинным тоннелем внутренние цеха — все было в стадии мистического полураспада, романтики одиночества и смерти, столь любимыми нынешней интеллигенцией. Всегда было интересно — почему? Может этот полураспад внутри? Но ведь это только пока он не коснется вас по настоящему. Поверьте, тут уж не до романтики. Не будет никаких таинств в нежных сумерках, никакого торжества бесконечной ночи, изначальной как само время, никакого бессмертия души, окрыленной взмахом перепончатые крыльев, нет, блять, будет обычный кирпичный завод и этот проклятый русский вопрос в голове, пожирающий мозг — как же можно было вляпаться в это говно? Что же это за необоримая сила, которая носит людские судьбы по земле, словно скомканный чек из супермаркета, занося их в такие места, о существовании которых они не могли даже помыслить? В самом деле, если уж есть места силы, то есть и места полного бессилия, бессмысленности и безнадеги. И когда мне говорят, что кто-то там вдруг ни с того ни с сего возлюбил род человеческий, взял на себя все грехи и терпит нас исключительно из-за того, что уважает нашу свободу выбора — мне становится смешно. Потому что надо быть или полным идиотом, или прожженным циником, чтобы разглагольствовать о наличии свободной воли у человека. Особенно если этот человек работает на кирпичном заводе.

Люди так сюда и попадали, не в силу своего хотения, а в силу разных причин, преодолеть которые они были не в силах. Большинство рабочих находилось на заводе по решению суда — кто отрабатывал алименты, кто административные штрафы, принудительные работы и все такое прочее, я в этом не особо разбираюсь. Другая группа, численносъть которой была намного меньше первой, ходила на работу только из-за комнат в общежитии, которые администрация завода давала лишь своим рабочим. Это были те, кто хоть что-то понимал в производственном процессе, люди в общем грамотные, не глупые, но в силу различных причин бывшие не в состоянии бросить все к чертовой материи и поискать счастья в других местах. Кто-то из них провел значительную часть своей жизни в местах не столь отдаленных, как Сергей Геннадьевич, по виду типичный сельский интеллигент в камуфляже и с иссиня-черными наколками по всему телу, или например, Витя-Два-Пальца, алкоголик и пройдоха, единственный кто мог починить старый конвейер, постоянно ломающийся и разваливающийся прямо на глазах. Женька-летёха, бывший лейтенант, отказавшийся воевать в Чечне, за что получил срок, и, отмотав от звонка до звонка, коротавший время вместе с нами на заводе. Андрюха по прозвищу Компот, Сашка Цыган, который был совсем не цыган, а украинец, Игорь Мореман, в недавнем прошлом штурман подводной лодки, по крайней мере он сам так представлялся, Лёша Самара, родом откуда-то с Алтая, с непередаваемым тамошним говором — все были персонажи весьма колоритные, с придурью и с полным отсутствием чувства меры.

Платили им немного больше, чем нам, но тоже не ахти как, однако в совокупности с бесплатным жильем получалось довольно сносно, и люди оставались на заводе, продолжая надеяться на лучшее в каком-нибудь отдаленном будущем. Все-таки лучше уж синица в руках, чем дятел в жопе. В общем, среди всей этой разномастной компании было всего два человека, которые пришли на кирпичный завод по доброй воле, без каких-либо обязательств перед государством и администрацией завода, собственно я и Рабинович.

Глава 2

Трудоустроились мы с ним тоже почти в одно время, сначала я, потом дня через два-три он. Таскали кирпич с утра до вечера, сначала сырец на сушку, потом из сушки в печку, потом из печки на погрузку. Сказать что было трудно — слукавить, потому что был просто пиздец, с непривычки руки, спина, плечи и ноги отказывались работать уже на следующий день, и если бы не Саня, можно было бы просто пасть духом и потерять даже эти, весьма небольшие, деньги. Он никогда не унывал. Работал как вол, с каким-то веселым остервенением, ни от чего не отлынивал и ничего ни на кого не перекладывал, от самого начала и до конца, без жалоб и без какого бы то ни было нытья, и все это с шутками-прибаутками, и конечно же с анекдотами про Рабиновича.

При этом Сашка постоянно что-то напевал, разные песни, из кинофильмов разных лет, пел эстраду, рок, шансон, словом все подряд, мог петь разными голосами от фальцета до густого баса. Всемирно известные звезды или герой мультфильма — ему было без разницы что петь, и эта музыкальная всеядность удивляла и притягивала одновременно. При всем этом он никогда не учился вокалу, даже не посещал музыкальную школу.

— Ну, так, на гитаре брынчать умею, — отшучивался он обычно, — Для баб этого хватает.

Вообще в людях иногда сочетаются такие вещи, какие обычно в жизни не сочетаются, что-то вроде молока и селедки. Или к примеру провинциальные музыканты. Врождённый здравый смысл, который ещё силён и крепок в провинции, не даёт развернуться их так называемой артистической натуре, отсюда жуткие комплексы неполноценности, переходящие в манию величия и постоянное желание ехать в Москву, где базовые представления о том, что такое хорошо и что такое плохо уже основательно размыты. Карету мне, карету! Впрочем, думаю и это не всегда помогает.

Однажды, уже поздней осенью, под самый конец рабочего дня, Рабинович вдруг спросил:

— Слышь, Рома, у тебя какие планы на вечер?

Что за идиотский вопрос? Какие могут быть планы после рабочего дня, тем более в пятницу, перед двумя выходными?

— Попасть домой побыстрее конечно! О чем разговор?

Саня слегка замялся, насколько это вообще возможно, учитывая буйный темперамент и язык без костей:

— Тут такое дело, пойдём сходим в одно место, а то мне одному как-то неудобно.

— Куда? — не понял я, идти туда, неизвестно куда, после работы, не было никакого желания. Хотелось просто скорей дойти до дома, рухнуть на диван и включить телевизор.

— Да тут рядом, нам по пути. Пацаны знакомые, у них своя группа, играют по вечерам, барабанщик мой знакомый. Они ищут солиста. Вот хочу сходить к ним, поиграть. Так как, Рома? Пошли, не выпендривайся! Ненадолго, на полчаса самое большее. С меня пиво!

Не скрою, последний аргумент сразил меня наповал. В конце концов — тварь ли я дрожащая или пиво имею?

— Ну ладно, пошли.

Идти было и правда недалеко. Мы с Саней жили в одном районе, и с работы шли вместе, только он жил подальше чем я, и каждый раз проходили мимо этого дома. Большой частный дом из хорошего красного кирпича, ни чета тому, который делали на нашем заводе. Рядом во дворе стоял большой гараж, машины на две, из которого всегда слышалась музыка. Раньше-то я думал, что это магнитофон, а как оказалось живой звук. Рабинович как и обещал купил пива, бутылок десять, сложил их в чёрный целлофановый пакет и вручил его мне:

— На, держи, вдруг потом некогда будет.

Во дворе маячили пару ребят, то ли курили, то ли говорили по телефону, совсем ещё молодых, может школьники, может чуть постарше. Саня о чем— то поговорил с ними, они открыли нам дверь и мы зашли внутрь. Помещение показалось мне ещё более просторным, чем выглядело снаружи. На гараж оно было совсем не похоже, везде стояли музыкальные инструменты, усилители, куча проводов и стойки с микрофонами. Народу было человек пятнадцать, кто из них был начинающими музыкантами, а кто просто зеваками, понять не представлялось возможным, лишь один парень, как потом выяснилось сын хозяина этого дома, сидел за барабанами и что-то то ли ремонтировал, то ли настраивал.

— Здорово, Илья! — поздоровался с ним Рабинович.

— Саня, привет, — обрадовался он, — Блин, я думал что ты прикалываешься, не придешь! Эй, чуваки, вот тот самый человек, про которого я рассказывал.

Молодые люди с нескрываемым интересом уставились на Саню, уж не знаю, что там такого этот барабанщик наговорил, но пацаны по очереди уважительно поздоровались с нами. Я поставил на небольшой столик пакет с пивом:

— Угощайтесь!

Парни взяли несколько бутылок, скорее из мужского приличия, дабы не прослыть уже откровенными молокососами, хотя, как позже я узнал, хозяин дома снисходительно относился к увлечению сына, скрепя сердце терпел курево, но люто гонял молодежь за спиртное. Саня даже не притронулся к бутылке, хотя выпить был не дурак, а очень даже большой умник, все его внимание было приковано к музыкальным инструментам. Глаза его заблестели и он, потирая руки, стоял посреди всего этого рок-н-рольного великолепия, видимо в такой же эйфории находится лиса, попавшая в курятник, в середине долгой полуголодной зимы.

— Может уже начнём? — он благоговейно взял в руки электрогитару, взял пару риффов, подтянул колки, сыграл ещё, посмотрел на барабанщика, — Вот это знаешь?

Он начал наигрывать что-то очень знакомое, я никак не мог понять что.

— Обижаешь, Саня! — весело крикнул тот и ударил в барабаны, — Моя любимая! Будущей жене скажу, чтобы на моих поминках хоть пару куплетов спела!

Твою ж мать, как я мог не узнать такое? Непостижимые, фантастические АС/DC и их хит на все времена “Thunderstruck”. И тут Саня запел, да не просто запел, а так как будто это был сам Брайан Джонсон с его неповторимым вокалом:

— I was caught

In the middlle of a railroad track — Thunder!

I looked round…

Через некоторое время к ним присоединился басист, он видимо не знал как играется эта песня, стал лицом к барабанами и на ходу подстраивался под ритм. Рабиновича было не узнать, от рабочего кирпичного завода не осталось и следа, в джинсовой куртке, в кепке, сдвинутой на затылок, он слегка смахивал на Дженсена Эклза, только что шагнувшего прямо из киноэкрана. Вскоре песня закончилась под одобрительные свист всех, кто находился в гараже и был свидетелем этого удивительного события.

— Ну вот это точно знаете! — Саня снова заиграл и тут уже ошибиться было невозможно, потому что надо быть полным идиотом, чтобы не узнать ''Дым над водой'' другой не менее легендарной группы '' Deep Purple''.

— Smoke on the water, — на этот раз голос был самый что ни на есть голос Иена Гиллана. Сашка явно поймал кураж, было видно невооруженным глазом, что он находится в своей стихии. Народу в гараже постепенно становилось все больше, постепенно и другие пацаны, видимо те, кто играл в этой молодежной группе, взяли в руки инструменты и веселье продолжилось уже на новом уровне. Следом пошли ''Беги через джунгли'' несравненных ''Creedence'', ''Ветер перемен'' ''Scorpions'' и ''Satisfaction'' умопомрачительных ''Роллингов''.

— А теперь специально для присутствующих здесь дам! — Саня склонился в неуклюжем реверансе, чем рассмешил всех, засмеялся сам и понеслось дальше, знаменитый и, видимо уже неповторимый хит ''Shockinq Blue'':

— She's got it yeah

Baby, she's qot it…

На счёт голоса Маришки Вереш я дипломатично промолчу. Девчонки, находившиеся в гараже, пустились в пляс под неодобрительные взгляды их кавалеров и после окончания песни устроили настоящую овацию, чем Рабинович не преминул воспользоваться, и, обращаясь к молодым людям, сверг их в окончательный ступор:

— Пацаны, учитесь!

Молодежь смотрела на него почти с нескрываемым восхищением, и я даже начал думать, что нахожусь в самом начале чего-то очень значительного, случайным свидетелем которого я стал. И тут, совсем как в одном известном мультфильме, Саня вдруг вспомнил об одном важном деле, как-то засуетился, засобирался:

— Слушайте, надо, видимо, уже закругляться, и напоследок я хочу спеть одну из самых любимых своих песен. Он слегка тронул струны и тихо запел:

— People are stranqe…

Клянусь, это была настоящая магия и я до сих пор, а прошло уже много лет, не понимаю как он это делал. Старина Джим обязательно пожал бы ему руку и выпил бы с ним в небольшом парижском бистро. Помню, что тогда я подумал — если все люди в конце последних времён действительно снова вернуться к жизни, то это не будут люди в нашем нынешнем представлении, нет, это будет музыка. Самая настоящая музыка.

Прозвучали последние аккорды, Саня поставил гитару, нехотя, словно расставался с любимой игрушкой. Было немного жаль, то ли того, что все так быстро закончилось, то ли его самого, то ли себя, что остался на этом празднике лишним, просто прохожим, который идёт мимо по своим делам.

— А что-нибудь своё есть? — вдруг спросил кто— то, — Своим голосом?

— Ну вот, началось, — Саня как-то вздрогнул, поморщился, вопрос ему явно не понравился, — Остальное как-нибудь в другой раз. Как говорится — хорошего понемножку.

Он второпях попрощался со всеми, в суматохе даже и со мной, натянуто рассмеялся, забрал пакет с пивом, и начал подталкивали меня к выходу.

— Саша! Ты не пропадай! Мы тут подумаем и сообщил, если что! Будь на связи! — крикнул барабанщик нам вслед.

— Да, да, Илья! Хорошо! Телефон знаешь! Давайте, всем счастливо! — почти скороговоркой ответил Саня и мы вышли на улицу, закрыв за собой дверь. В лицо пахнуло прохладной свежестью, осенью и почему-то бензином, словно бы где-то рядом стоял автомобиль, у которого подтекает бензобак.

Глава 3

Честно говоря, я никак не мог прийти в себя от увиденного и не заметил, как мы подошли к моему дому. Сели на скамейку, Саня закурил, открыл пакет:

— Пиво хоть осталось?

В пакете, позвякивая, было ещё бутылок пять, Рабинович широко улыбнулся и картинно развел руками:

— Смотрите как все удачно складывается! Все одно к одному! Будешь? — он протянул мне одну бутылку, поежился, жмурясь от света фонарей.

— Слушай, — спросил его я, — А что ты так быстро ретировался, посидели бы еще, вроде неплохо все получалось. Или боялся, что понравиться?

— Чего? — он чуть не поперхнулся пивом, — Ты же сам мне на нервы капал, давай недолго, полчаса и по домам, впереди выходные и все такое! Я по быстрому и управился. Как говорится: мужик сказал — мужик сделал.

В принципе, он был прав, да и спорить по пустякам не хотелось, в конце концов, если не хочет человек говорить на данную тему, то бог ему судья. Мы посидели немного в тишине, сделали еще по паре глотков. Было уже темно, но не поздно, честно говоря, идти домой не особо хотелось, здесь, на обшарпанной скамейке под тусклым светом фонаря было как-то особенно уютно.

— Что теперь будешь делать? — спросил я, — Станешь с ними играть?

— Кто, я? — он непонимающим взглядом посмотрел на меня, — Зачем?

— Как это — зачем? Мне показалось, все было очень даже недурственно, на уровне. Ну и играл бы с ними на здоровье, тебе же самому нравится?

— Рома, дружище, этим пацанам по шестнадцать-восемнадцать лет, они жизни ещё не нюхали, а мне скоро тридцать, понимаешь? Я на своём веку уже все повидал, и ромашки до какашки, о чем мне с ними говорить? Они ещё живут в своих глупых фантазиях, и я не хочу нырять в их детскую неожиданность, мне уже по сроку службы не положено. Сечешь тему?

— Тогда к чему весь этот цирк? — не понял я, — Сидел бы дома и не напрягался.

— Как это к чему? Надо форму поддерживать, — ответил он, наклонился ко мне и, понизив голос, важно произнёс, — Я же Запасной.

Я вообще люблю юмор, особенно черный, тем более когда ситуацию доводят до абсурда, люблю остроумные анекдоты, артистизм, с которым их рассказывают. Люблю розыгрыши, фразы с двойным смыслом, недосказанности, когда надо додумывать за рассказчиком. Но когда с важным видом несут полную околесицу, меня слегка подбешивает:

— Что ты мелишь, какой ещё запасной?

— Ладно, расскажу, — Рабинович покровительственно кивнул головой, сделал глубокий глоток из горлышка и продолжил, — Вот смотри что у нас получается. Один — умный, талантливый, в консерватории учился, играет как бог и поёт так же, но его никто не знает. А второй — балбес, алкоголик, тунеядец, ни играть нормально не умеет, ни петь, но он всемирно известная личность. Почему так, знаешь? Ведь это не справедливо! А я тебе скажу — потому что он Избранный. Как Киану Ривз в ''Матрице''. И ничего тут не попишешь. Просто ему надо донести определённую информацию и все. Поэтому у него все в цвет, все в его жизни само собой происходит, надо просто жить, пока весь объём информации не сольешь.

Саня замолчал, на секунду показалось, что он спит. Я толкнул его легонько в бок:

— Так что там с запасными?

Он вздрогнул, открыл новую бутылку, снова отхлебнул:

— Да все просто. Если этот Избранный помирает раньше времени, от водки или от наркоты, просто кончает жизнь самоубийством или лезет на рожон так, что его вперёд ногами выносят, оставшийся объём информации доносит за него уже другой человек, который и есть Запасной. Ну вот сам посуди — скажем, появляется в семье, ничем не связанной с театром, мальчик, который становится известным артистом, кроме того пишет песни, собственноручно их исполняет и сходит от него с ума вся страна. Потом — бац! Двухкилометровая очередь за гробом. И сразу же где-то молодой журналист начинает учиться играть на гитаре, или паренек вырезает фигурки из дерева, а у него в голове такой рок-н-ролл что мама не горюй!

Плохо одно — у Запасных срок небольшой, потому что им приходиться ''донашивать'' информацию, как говориться, за старших своих братьев, которые уже почти все сказали. Им остаётся всего по нескольку лет, а потом хоть в петлю, хоть в прорубь. Хорошо, конечно, когда раз и навсегда, как начинал играть на танцах где-нибудь в Красногорске, так и прешь до сих пор, только теперь уже по стадионам. Но это у Них, у нас все не так.

— То есть ты сейчас в очереди стоишь? — съязвил я.

— Вроде того, — он кивнул головой и вздохнул.

Я ошалело смотрел на него, не понимая, что это — изощренный юмор, пьяный бред человека, которого развезло от двух бутылок пива на пустой желудок или просто неудачная шутка. Но прерывать его не хотелось. Было как-то грустно от такого расклада, слишком уж все просто и очень не справедливо. Он вдруг посмотрел на меня и заржал в полный голос:

— Ты чего так загрузился? Юмора что-либо не понимаешь? Слышь, Рома, а знаешь такое — приходит Рабинович на работу устраиваться…

— Да пошёл ты на хрен со своим Рабиновичем! Придурок.

Послесловие

Через некоторое время он уволился с завода и пропал. Много позже я узнал что Саня плотно сидел на игле. Однажды соседи застукали его у себя дома, он собирался украсть телевизор. Ментов вызывать не стали, бить тоже, но сказали, что если ещё хоть раз увидят его, то будет и первое и второе. Вот такая музыка.