В объятья Мары.

Зимы в России издревле были холодные. Не зря говорили когда-то про того, кто засыпал мертвым сном в снежную пургу, что он уснул в объятиях Мары.

О Маре я узнал, когда был ещё мальчишкой, от свой старой бабушки Наташи. В тот год зима была очень холодной, а снега мели выше крыши нашей избушки. В тот год пурга унесла четырех жителей нашего посёлка, в том числе и моего молодого отца Николая.

Тогда-то бабушка Наташа сказала:

— Уснул твой батюшка и мой сынишка в холодных объятиях Мары.

Я помнил, как она горевала, смотря, как моего отца хоронят.

— Остались мы с тобой, Никитушка, одни, — горестно сказала она мне. В тот день ярко светило солнышко и был легкий мороз. Казалась, что и вовсе не было той злополучной метели. Бабушка обняла мне крепко. — Сиротинушка ты моя…

В тот день бабушка рыдала, чуть не воя как волки в нашем лесу. Больше я не видел её такой, но с тех пор бабушка Наташа стала ещё больше времени проводить у небольшой иконки в углу избушки. Я до сих пор помню, как темными вечерами и ночами смотрел на подрагивающий огонек церковной свечи, лежа на печи. Как оранжевый свет ярко освещал маленькую комнатку избы, как танцевали тени на деревянных стенах и как выл по ночам ветер, заметая снегом окна и дверь. А наутро приходилось просыпаться и вместе с бабушкой раскапывать вход, а потом с друзьями рыть огромные длинные туннели под снегом. Эта пора была одним из лучших воспоминаний моего детства.

Но, пожалуй, самое запоминающееся для меня — это ночи, проведённые холодной зимой в темной избушке во время самой сильной снежной пурги, мистические и немного пугающие. Когда свеча полностью сгорала, я оказывался один в темной комнате, слушая, как тихо сопит бабушки и яростно гоняет ветер снег за стенами нашего дома. Мне почему-то казалось, что кто-то стоит там, посередине лютого мороза, не боясь умерять от холода. Детское воображение играло со мной злую шутку: я, как и все дети моего возраста, боялся темноты.

Так тихо и мирно проходило моё детство. Весной, на прощальное воскресенье, мне исполнилось двенадцать лет, когда вся деревня праздновала последний день масленицы и зимы. Мы с бабушкой пришли на ярмарку, где по традиции сжигали чучело.

Стоя рядом с бабушкой и глядя, как горит большое чучело, я спросил у неё:

— Ба, а почему мы каждый год сжигаем чучело?

— Это очень старая и древняя традиция, — улыбаясь, сказала бабушка, — оставшаяся у нас еще с языческих времен.

— Языческих времен? — удивился я.

— Да, — кивнула бабушка. — Много столетий назад у нас, славян, были свои боги. Одна из них Мара, богиня зимы и смерти. Её чучело сжигают каждый год, уже позабыв причину. Православная вера подвела большинство языческих традиций под себя.

— Мара, богиня смерти и зимы? — задумчиво пробормотал я.

— Да, — коротко согласилась бабушка.

Внезапно мне вспомнилось, как шесть лет назад, хороня отца, бабушка сказала мне:

— Уснул твой батюшка и мой сынишка в холодных объятиях Мары.

Мне стало не по себе от осознания, что богиня Зимы забрала моего отца в свое холодное и вечное царство мертвых, а сейчас в большом костре сгорало чучело богини. Бабушка это заметила.

— Никитушка, вот возьми. — Старушка, протянула мне три копейки. — Сходи, купи себе леденец.

Я радостно поблагодарил бабушку и, взяв денежку, побежал к прилавку со сладостями. На меня смотрели сахарные леденцы в форме разных разноцветных зверушек на палочках. Я купил красного петушка. Отец часто покупал мне их, когда был жив. Довольный собой я шёл сквозь толпу, разглядывая прилавки, и, зазевавшись, случайно столкнулся с женщиной в белой шубе, обшитой белыми и синими камнями, словно узорами на замерзшем стекле.

«Барыня…» — подумал я, смотря на красивую черноволосую женщину. В нашей деревне нечасто можно было увидеть дворянских людей.

— Извините… — смущено пробормотал я под взглядом холодных синих глаз «Барыни».

— Ничего, страшного, — неземным голосом ответила она и печально улыбнулась. — Улыбнись мальчик, скора будет весна.

«Барыня» похлопала меня по плечу, и даже сквозь собачий тулуп можно было ощутить холод её рук. Пройдя мимо, она растворилась в толпе гуляк, как снег теплой зимой.

— Никита! — услышал внезапно я взволнованный голос бабушки, она приближалась ко мне. Старушка, упав на колени, крепко обняла меня. — Что же ты так…

Я виновно опустил глаза к земле, тихо попросив прощения у старой женщины.

В тот день я впервые столкнулся с богиней Марой или, как она еще известна, Мореной — к моему счастью, мне было это неизвестно.

Вторая встреча по воле судьбы произошла спустя шесть лет.

Очередной холодной зимой я возвращался через лес в деревню из города, поскольку очень спешил в родную избу из-за тревожного письма нашей соседки Нюры. В нём говорилось, что бабушка моя слегла в постель и уже как неделю не встаёт. Пробираясь сквозь сугробы, я спешил в место, где вырос, попрощаться с бабушкой, которая меня воспитала. Было очень холодно, солнце уже скрылось за горизонт, когда на полпути началась пурга. Холод проникал сквозь одежду, снег не давал ничего видеть и идти дальше. Выбившись из сил, я нашёл укрытие под ветками ели. Чтобы не заснуть, хоть сильно клонило в сон, я вспоминал, что успел выучить за несколько месяцев в архитекторском училище. Но в голову так ничего и не шло.

Вьюга тихо выла. Слипавшимися глазами я смотрел на ветви ели, под которыми скрылся от жуткой белой метели. Мои веки постепенно, как бы я ни старался, смыкались, погружая меня в темноту.

— Ну и что же ты тут сидишь? — внезапно из тягучей дремоты меня вывел холодный, но звонкий, как льдинка, голос. Под левым боком стало небывало до этого момента тепло. Раскрыв глаза, я повернул голову. Ко мне под бок присела черноволосая, молодая и очень красивая смутно знакомая «Барыня».

— Барыня… — сорвалось с моих уст.

Девушка холодно ухмыльнулась, глядя на меня.

— Да, Барыня я, — кивнула она. — Но необычная.

Я уязвлено на неё посмотрел.

— Нечего тебе здесь делать, — нахмурила черные тонкие брови Барыня. — Тебя там бабка ждет, а ты помирать здесь собрался.

Я хотел ей возразить, но не смог, попал в плен её красивых ледяных синих глаз.

— Рано мне тебя забирать. — Барыня улыбнулась. — Ступай домой, метель тебя не тронет.

Барыня поднялась и вышла из-под укрытия, я вскочил следом, ударившись об низкую ветку дерева головой, и ахнул. Лютая метель прекратилась, на небе светила яркая полная луна, отражаясь серебристым светом на снегу. Что-то мне подсказывало: надо идти не оборачиваясь.

— И запомни, Никита, — донесся вслед мне голос, столь холодный, сколь мороз, который обжигал щеки. — В следующий раз я тебя заберу.

Это было последнее, что я услышал, прежде чем скрыться в чаще леса. Желание обернуться было велико, но я не посмел, просто продолжил путь.

Мне недолго пришлось бродить по заснеженной лесной тропе. Уже через некоторое время я увидел избушку, где рос, маленькую и покосившуюся, занесённую снегом, в окне горел маленький огонек, ждущий меня. Я уже подходил к вечно открытой калитке, когда меня настигла буря, ветер завыл в ушах и попытался сбить с ног, по щекам ударил снег. Пряча лицо от льдистых снежинок, я пробирался к крыльцу через сугробы. Открыв примерзшую дверь, я вошёл в старый дом.

— Никитушка… — Не успел закрыть входную дверь, как услышал родной, немного скрипучий голос.

Бабушка лежала на соломенном матрасе рядом с печкой, в которой уже догорали последние угли, через открытую ненадолго дверь в комнату пробрался мороз.

— Здравствуй, Ба… — печально улыбнулся я, рассматривая новые морщины на осунувшемся лице бабушки. — Я вернулся.

— Я невесть бог что подумала. — Из старых потускневших глаз полились слезы. — Что Мара тебя забрала.

— Ну-ну, бабуль. — Я скинул с себя верхнюю одежду на старый стул, подкинул пару поленьев в печку и подошёл к постели бабушки Наташи. — Я жив-здоров, только замерз чуть.

— Я счастлива, — только и смогла прохрипеть старушка, взяв меня за руку своей высохшей ладонью. — Хоть попрощаться успею с тобой да поговорить напоследок.

— Ну, к чему же такие крайности, ба? — улыбнулся я, в глубине души прекрасно осознавая, что она права. Слишком уж старая и уставшая передо мной лежала женщина.

— Прости внучек, но это правда. — Бабушка улыбнулась. — Скоро увижусь с сыночком своим, мужем, родителями…

Я смотрел на старушку, которая смогла заменить мне всех: мать, умершую при родах, и отца, замерзшего в лесу зимой. И не мог поверить, что и она покидает меня. Мы разговаривали ещё долго, пока метель за стенами дома выла, а на столе продолжала гореть толстая свеча. Так я незаметно для себя уснул, продолжая держать её за руку.

Проснулся поздно днём от стука в дверь.

— Баб Натешь! — слышался настойчивый девичий голос под продолжавшийся стук. — Вы там живы?

Сонно протирая глаза, я посмотрел на бабушку и вздрогнул. Она уже не держала меня за руку. Она, закрыв глаза, навсегда уснула. Мне захотелось заплакать, но не посмел. Встав, я открыл дверь: на пороге стояла симпатичная девушка Люба, соседка.

— О, Никита! — обрадовалась мне кареглазая девушка. — Ты когда вернулся? Что там с баб Наташей?

— Вчера… — только и смог ответить я, отводя взгляд.

— А? — не поняла Люба. Я молча пригласил её войти, что девушка и сделала. И, замерев на пороге, уронила корзинку с продуктами, как я понял, для моей бабушки.

— Не может быть… — дрожащим голосом произнесла Люба и разрыдалась, что ни на грамм меня не удивило. Все деревенские дети любили мою бабушку, поскольку она частенько сидела с ними, пока те были маленькие для работы.

Позднее, успокоившись, Люба рассказала мне, что, как только бабушка Наташа слегла, девушка стала за ней ухаживать. И это меня не удивило: из всех деревенских детей Люба была самой доброй девушкой, глуповатой немного, зато всегда искренней.

Может, только из-за этих качеств я взял в будущем её в жены?

Я смутно помню похороны бабушки, но помню, как вся деревня мне помогала, а Люба всячески поддерживала. Ко времени моего отъезда я хотел пообещать писать Любе, но вспомнил, что она не умеет читать. Поэтому, уезжая, пообещал, что научу её читать.

Я приехал в деревню следующим летом и провел там месяц, обучая Любу грамоте. Когда пора было возвращаться, научив девушку, я попросил её присмотреть за избой и хозяйством, пока не вернусь обратно. К концу обучения я увлекся славянской мифологией и узнал многое о женщине, которую уже встречал дважды и смог выжить.

Мара — богиня смерти и зимы в славянской мифологии, именно её чучело мы сжигаем на весенний праздник масленицу.

Но самое странное то, что с ней я встретился вновь во время войны, на которую меня призвали сразу после учебы, как и многих других ребят.

Произошло это на границе. Наш отряд окружили и атаковали, мы бы погибли, если бы не внезапно обрушившаяся метель. Я и мои товарищи успели спрятаться в овраге по приказу командира. Немцы, не успев среагировать, затерялись в центре бурана. Нам же оставалось только радоваться привычному для нас климату и внезапной снежной метели.

Прижавшись друг к другу поближе, каждый из нас бубнил молитву богу, все кроме меня. Я сидел, думал, мечтал, что, когда смогу вновь увидеть Любу, обязательно крепко обниму её и не отпущу. А встречу ли я её?

Зимний буран напомнил мне неосознанно о ней, о богине смерти и зимы — Маре.

— Опять ты? — передо мной внезапно возник ребенок в белой шубке, с черными волосами, тонкими бровями и знакомыми холодными, как лед, синими глаза.

— Барыня? — удивился я.

— А кто же? — недовольно буркнула девочка. — Молодец, что не называешь меня по имени. — Она игриво улыбнулась по-детски и подмигнула мне.

— Ты за мной? — нахмурившись, спросил я, прекрасно помня, что она мне сказала в последнею нашу встречу.

— Нет, прости, пока не могу. — Мара поджала губы и развела руками, продолжая улыбаться. — Сейчас тебя греет огонь любви, и я не имею права заключить тебя в свои объятья.

— Что? — не понял я.

— Что слышал. — Мара радостно смотрела на меня. — Покуда человека греет огонь чей-то любви, я не могу его забрать без его согласия.

Я не очень понял её, но вспомнил Любоньку, и на сердце сразу стало горячее.

— Слушай меня внимательно, — серьезно заговорила Мара в облике маленькой девочки, серьезно смотря на меня. — Больше не попадайся мне, иначе в следующий раз заключу тебя в объятья, но по твоему согласию.

Я ухмыльнулся. Никогда ни за что не позволю ей лишить себя жизни.

— А теперь, проснись! — Мара грубо ударила меня по лбу, и я очнулся на койке в госпитале с ранением в плечо и легким обморожением ног.

До конца войны пришлось пробыть в госпитале с осложнениями.

Войну мы проиграли, а точнее её прервала революция, в которой я отказался принимать участие. Вернувшись в родной край, я женился на Любе, позабыв позже о своей профессии архитектора, занялся хозяйством. Это очень помогло нам, когда в поиске денег и работы люди подались в большие города. Я и моя семья остались в деревне заниматься скотиной.

Люба, моя драгоценная Любонька, родила мне двоих сыновей — Олега и Ярослава, а спустя десять лет и доченьку Алёну.

Я уже стал забывать о последней встрече с Марой, каждую зиму меня грела любовь моей прекрасной жены и детей.

Но вот однажды, за несколько дней до масленицы, моей маленькой дочке Алёне исполнилось десять годков. Мы с ней задержались допоздна на станции, продавая шерстяные носки. Заплутали во время метели в лесу, и, когда мое драгоценное дитя уже выбилось из сил и хотело лечь и уснуть, появилась Мара, чтобы обнять её.

— Нет! — истошно завопил я, прижав к себе Алёну. Женщина с белыми, как снег, волосами склонилась над нами. — Всё что угодно, только не её!

Но Мара будто не слышала меня вовсе, протягивая руки к моей дочери.

— Её ещё не греет огонь любви, — холодно ответила мне Мара, гладя Алёну по голове. — Что ты можешь мне предложить взамен?

— Мара, прошу, забери меня, — умоляюще воскликнул я, — взамен моей дочери!

— Ты в этом уверен? — спокойно спросила меня богиня.

— Да, — твердо ответил я, отпуская Алену на землю, и закрыл глаза, в последний раз посмотрев на лицо своей драгоценной дочери.

Мара обойдя нас, заключила меня в объятия.

Богиня сдержала обещание и оставила мою любимую маленькую Алёну в живых, проводив её до дома.

А я умер в холодных объятьях Мары.