Театр маленьких теней

Театр маленьких теней

Представьте себе театр, в котором есть занавес, но нет сцены. В котором актёры и есть зрители. Оркестр играет на пустых стаканах и давно разбитой посуде, а пьёт из скрипок и виолончелей. Никто не курит, но всё заполнено едким, прожигающим нутро дымом. Каждый занят своим делом, а сценарий давно пущен на костры. И каждый, случайно попавший сюда критик, не может сказать ни слова о пьесе, под названием: «Жизнь цветов в период смерти юных». Декорации здесь фальшивые, а эмоции картонные Главную роль в этой постановке играет бесхвостый пёс, который мечется от одного места к другому и пытается найти утерянную часть своего бренного тела. Все остальные просто хохочут над ним и давятся слюной.

Громкий звон оркестровых стаканов даёт сигнал к началу и призывает всех прилечь.

В первом акте, двое мужчин сидят за маленьким столом и молча, рассуждают о собственных жизнях, играя в русскую рулетку. Один думает о прекрасной юности, второй о несмышлёном детстве. Раздаётся треск вращающегося барабана револьвера. Их мысли переплетаются танцем прекрасной индианки, от которой пахнет виски и дешёвыми духами. Она пытается петь колыбельную, но выдаёт лишь бессмысленные звуки. Танцуя, индианка ускоряет ритм, и начинает спотыкаться, но продолжает танцевать. Падает. Встаёт. Снова падает. Потом лежит на полу и уже не встаёт. Из темноты выходят двое в синей форме, хватают «прекрасную Елену» за руки, и тащат к краю «бытия». Ещё раз треск, прощальное прости, щелчок, и мысли продолжают разливаться, подобно свету от костра, бегущего по стенам и рукам.

Дальше их беседа без слов заходит в русло женщин и любви. Они молчат, но слышно, как их сердца бьются всё чаще, а дыхание становится громче. Здесь в дело вступает морячок, больше похожий на шахтёра. Он ходит вокруг мужчин и стряхивает пепел им в карманы. Он курит очень много, долго и без остановки. Затем снимает туфли и бросает их на стол. Снимает брюки, разрывает напополам и разбрасывает в стороны. Та же участь постигает и фланку, и тельняшку, и трусы. После чего моряк, вышагивая новый круг, вокруг мужчин, выкуривает ещё одну папиросу, тушит её об револьвер, вновь надевает ботинки и уходит прочь. Треск, щелчок, всё как раньше.

В конце концов, их мысли сходятся в раздумья о смерти. Один толкует, что смерть есть лишь начало, другой, что смерть является концом. На фоне их безмолвных разногласий, бесхвостый пёс, садится рядом с ними, и воет на луну, которой нет. Быть может, он слепой, а может просто видит больше нас. Но, так или иначе, всё идёт к концу. Один мудрец, взяв в руки пистолет, проводит барабаном по плечу. Приставляет ствол ко лбу соседа, жмёт на спусковой крючок. Но вопреки канонам жанра не происходит ничего. Пес, улыбаясь, уходит от стола, а поседевшие от страха, старцы-мудрецы, обнявшись, улетают за кулисы.

И вновь наш верный, милый и бесхвостый друг метается по залу в поисках отсутствующей части. Тем самым он ознаменовывает продолжение спектакля и переход ко второму акту.

Действие начинает пышная певица, с жирной ножкой куры Рябы, которую не так давно работники театра поймали за углом. Платье толстой дивы больше походит на передник, измазанный всевозможными приправами и соусами и похоже, что под ним у неё ничего нет.

И вот оркестр разбивает последнюю тарелку, ускоряя звон стаканов. Протяжный кашель певицы сотрясает невидимые стены, взмах куриной ножкой, и дива являет свой голос:

«Московская барыня,

Слишком много друзей,

Московская барыня,

Слишком много хлопот,

Телефонов, тусовки,

Валюты и бывших мужей,

Слишком много для счастья,

Чтобы двинуть от этих щедрот».

Низкий и хриплый бас, заставляет всех заткнуть уши и закрыть глаза.

«Московская барыня,

Слишком много машин,

Рулей, тормозов,

Пушистых подруг и котов.

Я привык к классицизму,

Я потерялся средь этих вершин,

Неизвестной породы героев и новых домов».

После этих строк, вытянутых на пределе возможностей «колобок» начинает двигаться по сцене, пытаясь изобразить фигуры из лебединого озера. Весь мир сотрясается от этих прыжков, и даже демоны в аду, хватаясь за рога, разбегаются по норам и щелям, в страхе от этих ужасающих вибраций. Главный герой тоже прильнул к полу, поджал уши и нервно скулит, щурясь на певицу.

«Московская барыня,

Слишком много всего,

Хайдеггер, Макена,

Плюс тайны иного ума.

Я не жлоб, я очкарик,

Я читал, но не знал одного,

Что всё это Вы, прелесть,

Вчера написали сама».

Жизнь проносится перед глазами дирижёра, когда дива слишком близко подберется к оркестровой яме. Но он невозмутимо продолжает махать половником.

«Московская барыня,

На ужин банкиры в вине,

Московская барыня,

Мир не то, что вам видно в окне.

А вдали за горами

В уездном городе N

Меня ждёт догорая,

Закат и прекрасная N».

В один из таких прыжков у певицы вылетает из рук куриная ножка и отлетает в сторону зала. Бросив всё: пение, танцы и вообще весь спектакль, дива несётся за ней. Зрители же разбегаются в стороны. Подбежав к недоеденному обеду «пышка» поворачивается к залу спиной и наклоняется за ножкой. Здесь падает занавес, а оркестр, выдохнув, перестаёт молотить по инструментам, в попытке хоть как-то заглушить бас несравненной солистки театра. Раздаётся вой сирены, а это значит, что пришло время антракта.

В антракте, театр словно вымирает. Никто не двигается с места, и даже тараканы перестают ползать под ногами. Кто-то лежит, кто-то сидит, а кто-то снова тянется за бутылкой. Жизнь вне спектакля здесь не идёт. Всё замирает, свет гаснет, и, кажется, будто бы все умерли. Но это всё же немного не так. Изредка проблёскивает свет от зажигалки, откуда-то раздаётся кашель или чавканье. А иногда уставший от безделья музыкант упадёт на инструменты.

Но стоит прозвучать сирене дважды, как всё наполняется светом от костров, гулом толпы и шуршанием ног. Это значит, что пора вернуться в реальность и продолжить спектакль.

Занавес уже не поднимается, а просто падает вниз, расстилаясь ковром, и перед нами бесхвостый пёс, который стоя на задних лапах, а передние, сложив вместе перед носом, молится своим собачьим богам, что бы те вернули ему хвост.

«Забыть ушедшее, всплакнуть о настоящем, усмехнуться в лицо бедующему или просто покорится течению времени, усевшись в кресле как Обломов, глазеть на этот мир.» — эти слова пробирают оркестр до слёз. Пёс, немного качнувшись и вдохнув поглубже, продолжает: «Если бы я родился птицей, у меня бы, наверное, не было крыльев, если бы я родился человеком, у меня бы не было ног, но я родился собакой, и у меня нет хвоста». Это мало походит на мольбы, но пёс неугомонно продолжает читать свой монолог, выдавливая фальшивые слёзы из глаз зрителей. Кто-то пытается встать и подойти к нему, но тот, поворачивает злобный взгляд и начинает рычать.

Он уже никогда не продолжит свою молитву, и никто никогда не будет молиться. Все вокруг начинают рычать. Любые попытки сказать хоть слово, оборачиваются громким рыком. И получается, что весь театр замер на месте и рычит. Кто друг на друга, кто на себя, а кто на бога.

Среди этого нестерпимого шума, под упавшим занавесом, что-то происходит. Сквозь толстую чёрную тряпку пробивается свет. Яркий, белый и очень живой свет. Все замирают, уставившись на происходящее, наступает полная тишина. Бесхвостый пёс побегает к тому месту, откуда бьётся свет и начинает усердно копать. Он капает и капает, но никак не может докопаться до истины. Тут остальные подбегают и начинают помогать нашему герою. Они подхватывают занавес и тянут на себя. Тот нехотя, но сдвигается с места, пес, быстро перебирая лапами, по движущейся тряпке, пытается остаться на месте. И вот занавес сдёрнут.

Перед всеми предстаёт цветок. Маленький, едва заметный в пучке белого света. Он растёт из ниоткуда и никуда. Он светит для всех и ни для кого. Он просто растёт и всё. Весь театр собирается вокруг этого чуда, и заворожёно смотрит. Цветок растёт прямо на глазах. Тянется всё выше, разливая вокруг себя всё больше света. И вот он уже озаряет весь зал, всех людей, все декорации и даже больше. Его прелестный запах распространяется повсюду, и заползает в каждое сердце. И, кажется, что вот-вот произойдёт что-то чудесное, как пёс одним укусом, избавляет мир от чуда.

Гаснет свет, вновь раздаётся голоса, звон посуды, шарканье ботинок, звук открывающейся бутылки. Всё возвращается на круги своя. Где то в глубине чиркается зажигалка, и лишь красный уголёк даёт понять нам то, что спектакль окончен.

Жизнь идёт своим чередом, как и поезда в метро. Каждый стремиться лишь к тому, к чему хочет стремиться. И главное, это не растерять веру в чудеса, хотя и кажется порой, что они невозможны.