Табурет. П.Кот

Я сидел на жестком табурете, когда оно вошло ко мне в комнату. Рядом было нарисовано еще какое-то мягкое кресло и даже диван, и, возможно, в темноте даже таились какие-то подушки. Но я сидел на табуретке. Жесткой табуретке. У моей табуретки была одна нога короче всех остальных, поэтому я сидел осторожно.

Всю свою никчёмную собачью жизнь я только и учился, как сидеть на жёстком табурете и не корчиться, придумывать, что мне это нравится. Чёрт возьми, да я очень профессионально это делаю! Я король Жесткого Табурета.

Я живу в стране Жесткости. Диваны у нас всё равно, конечно, производят, и по блату можно даже найти какие-то мягкие подушки. Но всё это делается с единственной целью. Смысл сего в том, что когда ты смотришь на диван, когда знаешь, что кругом подушки, то твой личный табурет кажется тебе еще более жестким. И ты от этого, чёрт бы тебя подрал, кайфуешь. Наука самоистязания — самая приятная в постижении. Мучиться, страдать, блевать кровью, плакать.

Оно вошло медленно. Вечные существа не любят спешки. Сначала оно было похоже просто на огромное чёрное пятно, но когда оно пролетело над комнатой и зависло около моего уха, чтобы я почувствовал его холодное и медленное дыхание, в отражении на зеркале я сумел разглядеть его получше. Мешковидное чёрное тело парило на расстоянии полуметра над землёй, испуская в темноту длинные полоски чёрного огня. Голова была белая, большая, туго обтянутая бледной кожей. Глаз у него не было, был только рот.

Мне захотелось ему улыбнуться. Моё лицо исказила дикая гримаса, я улыбнулся так сильно, что кожа на моих щеках захрустела, а глаза стали очень-очень маленькими. Оно улыбнулось мне в ответ огромной чёрной улыбкой, края которой терялись в темноте моей комнаты. Мне на плечо что-то капнуло. Я понял, что это была его слюна. Тёплая, вязкая капля стало медленно спускаться вниз к моему локтю.

Сумасшедшие стены глядели на меня изумлёнными глазами. Я с ними поругался и давно не разговаривал. Дверь в комнату была заколочена, если верить солнечным часам, где-то три дня назад. С балкона в комнату ветер задувал комки снега, которые ложились на мой диван и ковёр.

И тут я сошёл с ума. Оно было единственным, что держало меня в настоящем мире, что указывало мне дорогу и говорило, что мягкость — это плохо. Мягкость портит душу. Мягкость убивает маленьких детей или, что еще хуже, превращает их во взрослых. Мягкость — плохо. Табурет — хорошо.

За окном послышались мягкие звуки фейерверка. Я медленно встал и лёг на припорошенный снегом мягкий диван. До чего необычное ощущение.

Медленно моё белое тело топило снежинки на мягком диване, погружая меня во влажную обитель сна. Сон пришёл мгновенно.

Во сне мне обычно является бородатый мужчина и женщина, завёрнутая в пододеяльник, которые говорят мне, что делать. Дед меня обычно хвалит, но может и толкнуть, если я буду смотреть на женщину или слушать его невнимательно, женщина стоит смирно и глядит исподлобья грустными пустыми глазами. Я им верю, они хорошие и мне помогают. Они не заставляют меня говорить, и очень любят, когда я их слушаю, и мне это нравится. Порой дед говорит очень интересные вещи, про солнце, вомбатов и эффект сурка, заслушаешься. Он мне рассказывает, что делается в соседнем мире, и я как будто подглядываю в глазок за переодевающейся женщиной.

Сплю я быстро. Я занятой человек — я должен сидеть на табурете.

Оно покружило по комнате и громко хлопнуло форточкой. Я встал и подошёл к окну — там Люди праздновали новый год, кидали снежки и забывали в это время о всех проблемах. Представляете, как обидно, наверное, умереть на Новый Год? Хотя я бы, наверное, был бы даже непротив, если бы не было всё равно. На новый год никто не будет над тобой плакать, тебя аккуратно завернут в пакет и положат в пустую комнату, чтобы ты не мешал праздновать. Только после праздников люди будут плакать над тобой. Если, конечно, это не мешает им сидеть на табуретах. Табурет — основа.

За окном был сильный ветер. Я вышел на скользкий балкон девятого этажа и посмотрел вверх. Звёзды. Тысячи. Миллионы. Миллиарды. Что там дальше?.. Ну, ладно. Обернувшись, я посмотрел на него. Оно больше не улыбалось.

Теперь оно смотрело строго. Пучок чёрных языков пламени сформировался в длинную тонкую руку, которая указывала на ночную темноту.

Вы ведь были маленькие, да? Я тоже. Когда мой табурет был совсем крошечный, на трёх ножках, я был большой экспериментатор. Я очень любил перепрыгивать через перила, меня это очень веселило. Прислоняешься ногами и животом к холодному металлу, потом резким движением руки даёшь себе начальный толчок и прыгаешь вперёд, как лихой дядя из боевиков. Всем твои друзьям нравится, родители просят быть осторожнее, мальчики соревнуются друг с другом, на секунду без разрешения встав с табуретки, девочки сидят в углу и отламывают головы куклам барби.

Оно улыбалось. Оно знало, что искушение слишком велико, что мне даже легче откусить и прожевать собственный язык, запив всё лимонным соком.

Лётя вниз, я понял, что навык остался. И тут меня осенило. Это случилось где-то в районе 2 этажа, и если бы жители второго этажа вышли покурить на балкон, то могли бы наблюдать мою умиротворённую улыбку, летящую вниз в эту новогоднюю ночь.