Старинные шахматы

Хочется начать с рассказа о старинных деревянных шахматах, которые достались мне во время одного из путешествий в самом начале духовного поиска. Я тогда только окончил эстонский университет и начал путешествовать по миру, собирая разные сведения о магии, которые меня занимали. Начал понемногу практиковать, гадать на картах Таро. Относился к этому занятию с иронией, потому что интересовался больше тайнами археологии и этнографии. Да и относясь серьезно, можно было нажить врагов, которым проще было подурачиться за небольшим сеансом гадания, чем выслушивать умника, пытающегося расписать подноготную той или иной проблемы.

Меня занимали люди. Мне было интересно помогать, наблюдать, как они ведут себя в той или иной ситуации, работало психологическое образование. Не скрою, иногда я подталкивал их к какой-то мысли, но как только становилось ясно, что человек очень внушаем, я моментально прекращал воздействие и давал ему свободу. Иногда было даже забавно смотреть, как ведомый, вдруг лишающийся проводника, растерянно смотрел на меня, не понимая, в чем дело, и нехотя принимался вновь думать собственной головой, принимая осторожные неуверенные решения, все равно посматривая на меня в поисках советчика.

У меня все чаще спрашивали совета насчет необычных вещей. Кому-то снились кошмары, и они сразу бежали ко мне. Кто-то узнавал про амулеты разных народов, потому что я активно интересовался этой темой. Кто-то просил избавить от болячки, которую вроде как наслал бывший возлюбленный, обозлившийся после расставания, или любовница, которая его увела.

Одним из таких клиентов был молодой человек из зажиточной семьи, мигрировавшей из Африки в Бразилию, где я тогда и оказался. Тангот — так звали юношу — перенял от родителей увлечение антиквариатом, но делал он это неумело, по молодости неразборчиво, покупая только супер-дорогие вещи, которыми мог потом похвастаться среди друзей. Он пригласил меня к себе погадать, и я с удовольствием принял предложение, не без эгоизма подумав, что не прочь был бы посетить красивый дом, о котором столько слышал.

Дом действительно поражал воображение. Двухэтажный европейский особняк с мебелью из красного дерева. Антикварные фигурки в вестибюле, в гостиной на камине, в коридорах в вырезанных специально для них нишах. Честно говоря, большинство антиквариата было собрано сумбурно, и я начал понимать, откуда у моего молодого клиента страсть к покупкам абы чего. На одной полке стояли японские нэцке (не спорю — довольно интересные) и резной лакированный медведь примерно в 30 сантиметров высотой, стоящий на задних лапах и поворачивающийся спиралью в устрашающей позе. Они мешали друг другу, лишний раз давая понять, что ты находишься в доме людей, которые всего-то хотят показать, насколько они состоятельны.

Мы с Танготом сели в кабинете отца. Тяжелые темные деревянные стены немного давили на меня, а картины на стене в массивных рамах будто загромождали пространство. Рубленый стол со стандартным набором письменных принадлежностей на красивой мраморной подставке, бумаги, папки на втором столе поменьше в другом конце кабинета. Стало казаться, что вот-вот начнется приступ клаустрофобии.

Тангот усадил меня на черный кожаный диван, который поглотил меня, как будто я сел в пастилу, а сам юноша сел напротив. Его интересовали финансовые вопросы, а также, как отец относится к нему, и что делать, чтобы он гордился сыном еще больше. Я ответил на все, что ни спрашивал Тангот, но чувствовал, что гадание не настоящая причина моего приглашения. И карты тоже стали отводить нас в сторону. В конце концов, я решил спросить в лоб.

— Колода не дает мне спокойно работать, она указывают на то, что ты хочешь узнать еще о чем-то, но боишься спросить. По правде сказать, я и сам чувствую, что тебя что-то беспокоит.

Тангот замолчал, сжав губы и напряженно думая. Он определенно хотел что-то выпалить, но думал, с чего начать. А может, сомневался, насколько безопасны будут его слова. Наконец, он решился. Тангот придвинулся ближе и начал рассказ в полголоса.

— Пару месяцев назад я приобрел старинные шахматы. Это ручная работа, очень качественная, из дерева. Я никогда не видел таких красивых шахмат. И меня удивило еще, что нашел их на местном рынке у какого-то старика. Он продавал их почти за бесценок. Но я так захотел эти шахматы, что не мог не купить. Я только их увидел, так уже не мог оторвать взгляд. Я купил. Старик с радостью отдал их мне и только потом я понял, чему он так обрадовался. Тому, что избавился от них.

Я невольно нахмурился.

— Они прокляты. Я уверен, они плохо влияют на владельца, — нервно говорил Тангот. — Как только я их купил, стали происходить странные вещи. Я стал агрессивнее. Друзья стали сторониться меня. Иногда появляются даже мысли о том, чтобы причинить кому-то вред, хотя я всегда был миролюбив. А иной раз накатывает апатия, во время которой возникают совсем неожиданные желания.

И только тут я задался вопросом, как раньше не заметил странность собеседника, ведь он казался абсолютно нормальным. А Тангот продолжал рассказ.

— Как-то я попытался сопротивляться накатившей апатии, решил переключиться на первое попавшееся привычное занятие, но сразу поднялась температура, я еле дополз до кровати, такая ломота была во всем теле, и болезнь отступила только, когда я вырезал свою первую фигурку из дерева. Это я-то и вдруг вырезать что-то из дерева! Ножом! Из стоящей на столе солонки! Сидя на лестнице, как какой-нибудь ремесленник! Я понимаю, это звучит смешно, но уверяю, это все шахматы. Они будто нашептывают, путают, гипнотизируют, а владельцу ничего не остается, как подчиняться и медленно сходить с ума. Шахматы заставляют играть по своим правилам. Я пытался их продать, но никто не берет, будто вовсе не видит. Я нашел того старика, у которого их купил и умолял забрать, но он только открещивался, объясняя, что и так всю жизнь потратил на эти проклятые фигуры.

— В каком смысле?

— Он рассказал мне, что их создали во время страшного голода в Китае в XIX веке, когда люди настолько отчаивались, что нападали на путешественников, убивая их прямо на дорогах. И только этот деревщик, отдавая себя вырезанию шахматных фигур, не поддавался всеобщему отчаянию. Он хотел продать шахматы случайному богачу и купить столько еды, сколько захочется. Тот старик, который продал их мне, нашел своего богача, и теперь все по новой. Только как мне избавиться от влияния проклятых фигур, которые видели столько смертей, пока их создавали? Ведь богач — это я!

И тут мой взгляд упал на один из шкафов. За стеклянными створками стояли самые разные шахматы, но сделанные топорно, за пару часов. Все полки шкафа были заполнены деревянными необработанными фигурами в той же стилистике, что и китайские, почетно занимающие место на широкой полке снизу. Старинные шахматы были педантично расставлены на терракотовой доске-шкатулке примерно 2 сантиметра высотой. Цветочный желтоватый узор с перламутровой инкрустацией обрамлял шкатулку со всех сторон.

Детализированные фигурки приковывали взгляд. На каждую ушло не менее суток, а то и несколько дней. С одной стороны доски стояли фигуры из слоновой кости, с другой — темно-коричневые с красным отливом из дерева. Ладьи были сделаны в форме китайского домика с характерной крышей в форме шатра с загнутыми вверх уголками и элементами Китайской Стены ниже. Тучный император важно завел руки за спину, а миниатюрная жена скромно встала рядом на место шахматной королевы. Роль пешек играли готовые к бою самураи, одетые в доспехи.

Тангот смотрел на меня дикими глазами, сложно было угадать, вцепится он мне в горло или кинется в ноги и начнет умолять забрать проклятые шахматы себе.

Я не знал, что делать. Казалось, впервые я растерялся.

— Забери их! — проревел Тангот сквозь зубы, будто что-то мешало ему говорить. — Забери! Быстрее! Пока я не убил тебя! — Тангот сжал кулаки и зажмурился. — Они не позволят мне!

Я быстро встал, открыл шкаф, смахнул фигуры в полу своей рубашки, наспех выдернутой из брюк, шкатулку сунул подмышку и побежал к выходу, пообещав себе, что обязательно что-нибудь сделаю для Тангота. Нельзя было оставлять его в таком состоянии.

В гостинице я внимательнее рассмотрел доставшееся мне сокровище. С одной стороны мне казалось, что я приобрел действительно ценную особенную вещь, которую просто обязан подчинить себе, но с другой — передо мной было мощное по энергетике создание человека, способное навредить. Мне не хотелось также сидеть и вырезать шахматные фигуры до умопомрачения. Я видел лишь один выход — раз тот деревщик заложил в шахматы подобную магию, значит, снять ее сможет только он. Я не знал, в каком состоянии сейчас Тангот, но чем скорее я сниму проклятье с шахмат, тем скорее избавлю парня от напасти.

Я быстро подготовил комнату к обряду. Не буду описывать его тонкости, так как прекрасно понимаю, что большинство обязательно захочет его повторить, а последствия будут на моей совести. Скажу только, что тогда я собрал воедино два обряда, о которых много читал. Я посчитал, что вместе они окажут более сильное воздействие, поскольку собирался вызвать мало того, что давно умершего человека, но еще и абсолютно незнакомого. Даже абстрактного. Я не знал его имени, и единственной ниточкой к нему были шахматы. Впервые в жизни я внедрял в жизнь то, что долгое время изучал только теоретически. Это был мой первый серьезный и довольно амбициозный мистический опыт.

Я выключил свет и начал ритуал.

Постепенно я почувствовал изменения в пространстве, я стал ощущать чье-то присутствие. Я никого не видел, но вдруг услышал чей-то голос.

— Кто… кто это? Я не вижу тебя… — говорящий был явно не очень доволен, что ему помешали. Ворчливая манера, тембр голоса мужчины лет 60.

— Простите… Вы деревщик, что вырезал эти шахматы? — глупое начало, но мне нужно было как-то узнать, тот ли человек откликнулся на призыв.

Комнату наполнила дымка. Вероятно, в ней витал призрак старого китайца, потому что дымка была неравномерной, а сгустками.

— Подожди-ка… Ааа, — протянул он. — Давно я их не видел. Лучшая моя работа. Доставила, правда, немало хлопот, — и я услышал, как китаец извлек из себя крякающий звук, напоминающий смех, распространившийся глухим коротким эхом по комнате.

— Вы знаете, что наложили на них проклятье? Только вы можете снять его, потому что могут погибнуть люди.

Я начал различать в дымке очертания китайца в кимоно. Полноватый, невысокого роста с ужимками бережливого человека. Он явно был в недоумении от сказанного.

— Как я мог создать проклятье? — наконец выдал он.

Только сейчас я начал осознавать, что говорю с настоящим призраком. Первым своим призраком в жизни. Но почему-то я не чувствовал страха, скорее, ощущал себя по-деловому, решительно настроенным. Возможно, это было неправильно.

Призраки представлялись мне не слишком разговорчивыми, но китаец был явно настроен на беседу и не гнушался фамильярным общением.

— Подумайте. Что вы закладывали, вырезая каждую фигурку? О чем думали?

— Хотел продать, чтобы купить еду.

— Вы хотели продать ее богатому незнакомцу? Вы продали их?

— Нет, — на лице китайца резко обозначились складки скорби. Мне даже показалось, что он злится. — К сожалению, я умер от голода сразу, как окончил вырезать эти проклятые фигуры.

Вот оно! Вот откуда пришло проклятие. «Проклятые фигуры». Деревщик, сам того не ведая, вложил в шахматы свою душу, которая до сих пор болела из-за того, что не выполнила задуманное. Частица души, заключенная в фигуры, изощренным способом продолжала стремиться к цели.

— А как они оказались у тебя? — с вызовом обратился ко мне китаец.

Настал тот самый момент — я собирался исполнить мечту, которая пронеслась сквозь века.

— Я купил твои шахматы. Я — твой богач-незнакомец. И многие другие люди, которые покупали их после твоей смерти до меня.

Я не думал, что призрак может быть настолько эмоциональным. Мне всегда казалось, что они медлительнее живых людей. А в проявлении чувств тем более. Едва я произнес последние слова, лицо китайца напомнило мне личико ребенка, которому подарили вожделенную игрушку. Это было осознание, завершение важного этапа. Я чувствовал, что нити, связывающие проклятьем шахматы и их создателя, только что натянулись до предела и порвались.

Китаец улыбнулся.

— Мои шахматы. Выходит, не зря я мучился.

— Выходит, не зря.

Китаец что-то еще говорил, но начал постепенно исчезать. Сначала исчез силуэт, остались сгустки дымки, витающие по комнате, но потом исчезли и они. Ничего не указывало на то, что я только что общался с потусторонним.

Голова закружилась, и я потерял сознание.

Очнулся часа через четыре лежа на полу. С непривычки я потерял очень много энергии, и тело восполняло ее внезапно накатившим глубоким сном. Я не рассчитал свои силы и совершил пару ошибок во время ритуала, но меня грело, что задача была выполнена. Значит, я могу больше.

Я видел Тангота спустя два дня. Его состояние меня полностью удовлетворило. Никаких отклонений или посторонних мыслей, навязанных извне, я не почувствовал, хотя тщательно прощупал его энергетически. Он ничего не заметил, но побоялся со мной заговорить. Возможно, он меня не помнил, а, может, стеснялся завести разговор после случившегося, опасаясь, что он передал мне проклятье, и я не захочу с ним общаться.

А старинные шахматы по сей день стоят у меня на видном месте и напоминают о разговорчивом призраке-китайце, который, наконец, исполнил мечту.