Синий огонёк

Однажды я встретил человека.

Забавно! Мы ведь видим людей каждый день. Особенно учитывая то, где я нахожусь сейчас. Но этот человек смог удивить меня и зацепить настолько, что я не забуду его, наверное, никогда.

А, может, это был и не человек вовсе?..

Звучит как бред. Но обо всём по порядку.

А начать всё надо с крайне печального и пугающего события, вполне заслуживающего слова «катастрофа».

Нет, не так.

КА-ТА-СТРО-ФА!!!

Я потерял телефон! Но убивался я совсем не из-за несчастной дешёвенькой мобилки, что-б она провалилась (хотя уже), а из-за того, сколько на ней было важной для меня информации. Ладно бы только фотографии — номера друзей, с которыми можно связаться только по телефону и никак иначе, запарный проект на двадцать пять страниц в школу, прочие записки с важными данными…

Мы с ребятами ползали по асфальту, лазили под лавочки, ползали по полу в холле (а там была дискотека, потому все на нас орали и ругались), приставали к людям по нескольку раз, спрашивая одно и то же. Начинало темнеть, и поиски в разы усложнились — попробуйте найти чёрный телефон в темноте под тенью какого-нибудь куста!

На суету набежало ещё достаточно людей, в том числе и вожатые. На все попытки на телефон позвонить, он отвечал, что «абонент не абонент, отвалите». Не так дословно, конечно, однако звучало оно именно так.

Я мысленно перебирал места, где ещё не был. Корпус, столовая, дискотека… Площадка с качелями. Хм… Сам я там не искал, и вряд ли кто-то ещё туда заглядывал…

— Я пойду, поищу у качелей! — крикнул я одному из вожатых. Он вылез из-под крыльца и кивнул, что понял и не потеряет.

А я же побежал туда, сломя голову. Справа шла дорожка, но шла она в обход, вокруг кустов. Медлить не хотелось. Казалось, что ещё несколько минут возьни, и я просто с ума сойду от неизвестности. И, была не была, ломанулся сквозь кусты.

В обычное время я бы получил за такое хорошего пенделя от вожатых, ведь эти насаждения должны были придавать лагерю красивый вид, а их все мнут и топчут. Да и сейчас, может, получу…

Да, скорее всего. Но это всё не так страшно. Почти что ерунда.

Кусты прилагали все силы, чтобы остановить меня, и, кажется, я прорвался сквозь них только силой испуга. В отместку они оставили мне дыру на футболке и несколько царапин на руках.

Но, когда я наконец вырвался к качелям, я остолбенел. Это случилось больше скорее от неожиданности, нежели от реального удивления. Просто на качелях сидел мальчик. По возрасту — нечто среднее между ребёнком и подростком, светло-русые кудрявые волосы легко летают над головой. Ярко-красный спортивный костюм и такого же цвета кроссовки делали его более выделяющимися на фоне всего остального. В общем, обычный воспитанник эдак четвёртого или пятого отряда, судя по возрасту. Только вот здесь нельзя сидеть, пока дискотека, это слишком далеко. Ох, ругаться будут на это чудо, у них же правила строже…

Но мальчика это совершенно не волновало. Он сидел спиной ко мне, подталкивая качелю ногой. Но до земли не совсем доставал, поэтому делал это буквально носочком.

Повисла тишина, которую страшно было нарушать. Но пришлось, конечно…

— Прости… — мальчик обернулся и взглянул на меня очень внимательным серыми глазами. Его взгляд показался даже несколько пронизывающим. — Прости, ты не находил телефон тут?

Мальчик молча кивнул головой, приглашая подойти. Неужели нашёл! Вот это да.

Я подошёл к качелям, и он глянул на меня снизу вверх, так же серьёзно. Потом вдруг задал очень странный вопрос:

— Как ты его помнишь?

— Что? — я машинально вспомнил. Да самый обычный телефон, чёрный, со сколом на углу крышки.

— Вот он. — мальчик махнул рукой, и я даже не успел заметить, откуда взялся мой телефон. Точно мой!

— Ого, вот это фокус… Спасибо тебе.

— Это не фокус. — мальчик вернул мне телефон. — Это я так… Умею немного.

— Ну да… — я постарался согласиться, не выдавая особого скепсиса. Дети часто что-то придумывают, какие-нибудь сказки, а потом сами же в них верят.

— Ты не веришь. А я правда могу! Вот, смотри! — ребёнок сдвинул ладони чашечкой, внимательно посмотрел на них. Показалось, что в воздухе пахнуло озоном. Но это только на секунду. А в следующую секунду в его ладошках горел мерцающий белым шарик.

— Что это? Неужто магия? — я всё хотел узнать, что это за фокус, и надеялся таким вопросом расшевелить мальчишку. Однако понятнее не стало:

— Пространство. Я захотел и изменил его таким образом. Ведь его всякого менять можно… — и, на моих глазах, шарик превратился в капельку воды и вытек сквозь его пальцы. — Это же легко!

— Разве? — я искренне удивился. — Такого не бывает. И либо ты мне мерещишься, либо это какой-нибудь очень крутой фокус. Так?

— Нет! — я, похоже, обидел его. — Все вы верите, что это невозможно… — его голос зазвенел от слёз. — Но оно же настоящее! Я же настоящий! Настоящий, да?

Он схватил меня за руку своей тёплой и живой ладошкой.

— Настоящий, конечно настоящий… — я благоразумно решил не спорить. Да и отрицать очевидное было глупо.

— Мама говорила, что мне будет хорошо здесь… В этом лагере. А на самом деле здесь меня все только ругают за то, что я могу делать такое. Или пугаются и убегают. Ведь это невозможно… — в его голосе уже не было слёз. Просто огромная тяжесть и тоска. Он опустил голову обречённо. — Мама говорит, что почти все не могут это делать просто потому, что не верят. А как можно изучать то, к чему относишься, как к бреду? А ведь на самом деле это очень легко. Хочешь попробовать?

Я побоялся обидеть его отказом, потому, не раздумывая, сказал:

— Да. Это, наверное, интересно.

— Очень. Дай руки. — мальчик взял мои ладони в свои и сложил их лодочкой. Его руки были очень горячими. И мне пришлось пригнуться, чтобы нормально доставать до них. — А теперь поверь, что в них горит огонь. Только холодный, а то обожгёшься. А я тебе помогу.

Почему-то уже не казалось, что это игра, пусть даже самая серьёзная. И я, поддавшись этому неожиданному интересу, действительно представил, как у меня в руке горит маленький огонёк. Я не видел его, но чувствовал, как он, пока неоформленный, неясный, повис над моими ладонями. Осталось просто вложить в него немного силы, как зажечь спичку. Очень легко.

— Смотри, получилось!

Я приоткрыл глаза, которые, оказывается, закрыл. И увидел маленький синий огонёк. Мой огонёк. Вздрогнул от неожиданности, чуть было не затушив его случайно.

— Какой странный цвет… Наверное, ты — потомок Аморклов, да?

— Кого-кого? — это странное слово было похоже на птичье курлыкание и ассоциировалось с чем-то птичьим. И вроде бы знакомым…

— Ну, Аморклов. — сказал он таким тоном, будто поясняет нечто крайне очевидное. — Это очень древний род, в котором у всех дар синего огня. Они немного люди, и немного птицы. И у них почти всегда чёрные волосы и синие глаза. О них было написано в маминой книге. В ней вообще было много чего написано. Только её ребята чуть не отобрали и не порвали, потому что они мне не верят… — Он убрал свои руки от моих. Огонёк тут же начал гаснуть. Я постарался его удержать, но ничего не получилось. Выпрямился.

— Ну… Я же верю. — я всеми силами хотел поддержать этого отчаявшегося маленького человека, что стоял передо мной и не понимал, что с ним не так, почему его не принимают. — Хочешь, будем общаться?

— Ничего не получится… — его голос не сменил тональности. Он не сердится и не обижался, просто констатировал факт.

— Почему же? Ты не веришь мне? Я понимаю, что это трудно, но не стоит же так категорично… — я затараторил, но он меня перебил.

— Нет. Ты в каком лагере?

Опять странный вопрос…

— В том же, что и ты.

— Название. — он поднял голову и спокойно посмотрел мне в глаза.

— Солнышко.

— Орёл.

— Где? — я посмотрел на небо, но никакого орла не увидел.

— Мой лагерь — орёл. У нас многие лагеря называют птичьими именами. Ох, зовут!

Я не успел удивиться, но прислушался. И различил еле слышный непонятный протяжный сигнал.

Где это — «у нас»? Нет и не было тут такого лагеря — Орёл.

— Ты ещё придёшь?

— Не знаю… Я не знаю, смогу ли вернуться сюда. Но ты просто помни, что я был, хорошо?

— Хорошо. — я отвернулся на некоторую секунду, что бы скрыть печаль расставания. — А как тебя зовут?

Обернулся. Качеля была пуста. На секунду даже показалось, что опустело что-то внутри. Только ветер раскачивал её немного. И была примята трава в том месте, где мальчик толкался ногой, когда раскачивался.

Почему-то печаль расставания была сильной. Я сел на качелю и попытался вызвать огонёк. И, конечно, у меня ничего не получилось.

На улице стало совсем темно. Мне не хотелось выходить из этой грустной задумчивости. Я просто сидел и раскачивал качелю ногой.

Пока сквозь это состояние не прорвался крик. Кого-то звали. Похоже, потеряли кого-то. Только… А это не меня ли потеряли?

Я встрепенулся, прислушался и услышал, как один из вожатых действительно зовёт меня по фамилии. О, даже не один!

Печаль моментально схлопнулась, как проткнутый шарик. И моментально навалилось осознание…

Осознание грандиозности той нахлобучки, которая меня ожидает!

Я подорвался и выбежал с площадки, как ошпаренный. Чтобы не усугублять ситуацию, даже по дорожке. Хотя они наверняка и кусты мне припомнят…

И с размаху врезался в вожатого. Того самого, которому крикнул, что на площадке с качелями. Но он, казалось, даже не заметил удара.

— Где тебя носит?! Мы обыскали весь лагерь!

— Я был на площадке с качелями. Ну, я сказал же!

— Не было тебя там! Наши туда три раза забегали. До отбоя час, дискотека заканчивается, а ты как в воду канул!

— Извините! — я решил не оправдываться, всё равно бесполезно. — Я забрёл далековато, к прачечной. И нашёл там телефон! — врать, конечно, нехорошо, но правде же не поверят…

— Поздравляю. — вожатый произнёс это с некой долей скепсиса. Сердился, но уже, похоже, не сильно. А потом переспросил уже нормально: — и где ты его там обронил?

— Да за углом, пока мы с ребятами постельное относили.

— Ох уж… — вожатый покачал головой. — Иди уж. Все уже построились, только тебя ждут.

— Иду. Извините… — мне и правда было неловко, что я заставил их так волноваться, пусть даже наверняка это была не совсем моя вина. — А вы любите шоколад?

— Какой? — вожатый явно заинтересовался.

— Молочный. Со сгущёнкой и арахисом. — папа привёз мне несколько плиток недавно, прекрасно зная, как я его обожаю.

В голове всплыло фото давно умершей мамы. Давно ещё, мне не было и года. И у неё ведь были чёрные волосы и синие глаза… Может ли это что-то значить?

— Люблю… Да ладно, сам ешь.

— Нет, я вам принесу. В вожатскую. — и, не давая ему опомниться, я убежал туда, где виднелся уже порядком распавшийся строй нашего отряда.

В тот же вечер мы вместе с вожатыми съели эти шоколадки. А потом, каждый лагерный день, я ходил на ту площадку с качелями. Того мальчишку я так никогда больше и не встретил, но — хотите верьте, хотите нет — иногда у меня получается вызвать из ладоней слабый синий огонёк.