Шанс

Гребаный дождь, льет, не переставая третий день, а может третий месяц. Я потерял счет времени. Едва различаю шум падающей с неба воды. Дождь не барабанит по крыше, нет. Не стучит крупными каплями по дорожкам. Он шуршит коварным гадом, просачиваясь во все щели. Что же за погода такая? Ни солнца, ни тепла. Лежу в кромешной темноте, скорчившись от холода и сырости. Слава Богу, хоть мать успела укрыться наверху. Теперь постоянно слушаю, как она рыдает. Вот опять.

— Мам! Мама, я в порядке, не плачь. Ты уже послала сообщение о помощи? Не слышит. Или делает вид, — не хочет меня расстраивать. Видимо, связи нет. Надо как-то выбираться отсюда, но от холода так свело конечности, что не могу пошевелиться.

— Мам! Ты ела хоть что-нибудь… Может, поговоришь со мной?

— Сынок, зачем ты все это натворил. Что мне теперь делать-то?

— Господи, мама! Я ничего не понимаю. Вместо того чтобы объяснить что происходит, опять начинаешь свои упреки! Почему я у тебя с детства кругом виноват-то?! — знакомое чувство захлестывает и раздувает давнюю обиду.

— Лерочка такая хорошая девочка. И родители с положением. Вы могли бы пожениться… — Мать, пристанывая, всхлипывает.

— Причем сейчас Лера?! И вообще, это не твое дело! Поняла? И хватит, наконец, мне выносить мозг! — тишина в ответ.

Вот так, давай уж лучше помолчим. У меня спина стынет в ледяной чавкающей жиже, а ты причитаешь по пустякам.

«Лерочка такая хорошая девочка». Мысленно передразниваю слова матери. Сучка двуличная эта твоя Лерочка. Знала бы ты, что она и с сынком твоим любимым Аркашенькой путалась. Но, как только у того деньги заканчивались, сразу ко мне передом поворачивалась. До сих пор понять не могу, откуда у этого непонятого гения деньги брались. Царапал в день по строчке, ни одного рассказа не закончил, не говорю уже о том, чтобы их издать.

— Ну, прости мам! Просто сорвался… — надо помягче с нею, ей тоже там не сладко.

— Ой, сыночек мой родной, да как же это так? Почему? Не поняньчить мне внучат!

— Мать, ты чего меня раньше времени хоронишь?! Хватит!

Достала.

Уровень воды заметно прибавился, а дождь все не прекращается. Вода погрузила плечи, подкралась к лодыжкам. Одежда совершенно промокла и стиснула тело, словно стала не по размеру.

Показалось или действительно слышны вдалеке голоса?

— Мама, ты слышишь? Сюда идут, нас спасут! Кричи, зови на помощь!

— Сыночек, вот и друг твой пришел тебя проведать, — слабый голос матери немного оживился.

— Антоха, дружище, наконец-то! Ты слышишь меня? — радость и вздох облегчения рвутся навстречу родному голосу.

— Ну, здравствуй, Женька. Как там тебе? — голос друга спокойный и горестный.

— Здорово! Антоха, вода прибывает очень быстро, ледяная, как из колодца. Меня сверху чем-то придавило, не могу пошевелиться. Поспеши, друг! Антоха, ты чего молчишь?

— Антонина Васильевна, батюшка, узнав о самоубийстве, категорически отказался отпевать. Даже разговаривать не стал, сказал, что мы только хуже сделаем.

Почему они игнорируют меня? Не слышат? Не может быть!

— Что происходит, черт подери, кто умер? Эй, вы меня слышите?!

— Ой, Антон, что же делать? — мать продолжает беседу, не реагируя на мои крики. — На девять дней такой сон страшный видела: будто Женечка мой в лодке плывет по речке. Вода в речке грязная, мутная; бурлит, на порогах перекатывается. Лодку швыряет и крутит, а сынок весь мокрый насквозь и смотрит, так грустно и жалостно, словно о помощи просит. А чем я ему помочь могу, не знаю? — снова заплакала.

— Мамочка, родная моя! Я живой! — в предчувствии чего-то страшного заныло за грудиной.

— Мне тут жена предложила кое-что, но не знаю, как вы отнесетесь к этому.

У нее есть один знакомый медиум. Женщина. Это такой человек, который может связываться и разговаривать с неуспокоенными душами умерших. Говорят, что очень сильный специалист. Она могла бы провести сеанс и поговорить с Женькой

— Да вы там все с ума посходили, что ли? Антоха, я от тебя такого бреда не ожидал! Спасателей вызывай, пока я тут от переохлаждения не окачурился! — задыхаюсь от возмущения и нарастающего страха.

— Я уже сам готов поверить, во что угодно и кому угодно, лишь бы узнать, почему он так поступил.

— Антошенька, сведи! Помоги родненький, я же чувствую, что плохо там моему сыночку.

— Антонина Васильевна, поедемте, вечереет. Заедем к нам, отдохнете, заодно все и обсудим. А потом я вас домой отвезу.

— Стой, Антон! Не бросай меня, ты же друг мне! — от нахлынувшего отчаяния и разочарования жить не хочется.

Черт, черт, черт! Я уже не чувствую холода. Очень хочется спать. Вот так, наверное, и умирают.

Вода добралась до уровня груди. Голову поддерживает отвердевшая от воды подушка. Поэтому я пока могу слышать все, что творится наверху. Но это пока. Если они всерьез считают меня погибшим, значит нужно подать им какой-то знак. Но какой? И что там за мантровое пение наверху?

— Евгений, ты слышишь меня? — голос грубый и нагловатый. Удивляет, что женский.

— Кто вы? Я вас слышу! Я живой, живой!

— Евгений, я призываю тебя. Если ты слышишь меня, — подай знак… — все тот же незнакомый женский голос театрально и вычурно обращается ко мне.

— Да вы что, издеваетесь надо мной?! Знак! Какой знак, каким образом?

Что же делать?!

— Он слышит меня! Он отвечает мне! — уверенно подтверждает женщина.

— Слава Богу! Помогите, я погибаю!

— Сыночек мой! Что, что он отвечает?

— Тихо! Я слышу его голос совсем рядом, слова все разборчивее. Он говорит… Он скучает по вас, но ему там хорошо. Как много света и любви вокруг него…

— Ты что такое говоришь? Ты, сумасшедшая баба! Мама, не слушай ее, она шарлатанка!

— Твой сын не в раю, но и не в аду. Он с теми, кто ждет Высшего решения и ему ничего не угрожает.

— Милая, спроси, зачем он убил себя? Я тебе любые деньги заплачу! — отчаянная надежда прорывается сквозь слезы.

— Мама, очнись, тебя же разводят! Антон, если ты меня слышишь, — тебе такой подставы не прощу. Если действительно сдохну в этом болоте, то и с того света достану! Слышишь меня?!

— Он говорит, что задолжал много денег своему сопернику. Его принудили…

— Ах, ты дря-я-ань лживая. Я всех вас достану. Назло вам выживу и достану!

— Все, он разозлился, контакт прервался. Теперь необходимо оставить в покое могилу. Придете на кладбище только на родительский день. Откроется канал связи с потусторонним миром, и ваш сын сможет увидеть вас и услышать.

Я не ослышался? Она сказала «могила, кладбище»? Я отчаянно цепляюсь за жизнь, а они похоронили меня заживо… При этом называют самоубийцей…

Стойте, подождите! Это какой-то страшный сон, я проснусь и все будет по-прежнему… Только немного посплю. Нет, лучше высплюсь, как следует для начала. Я так устал.

— Ну что, кхм, угомонился? — хриплый кашляющий голос вырывает из небытия.

— Кто здесь? Вы кто такой? Вы меня действительно слышите?..

— Я могильщик. Слышу, слышу. И с самого начала за тобой наблюдаю. Я тут за всеми вами наблюдаю, — самоубийцами. Смешные вы такие, глупые. Сначала жизни себя лишаете, потом помощи просите. Даже не просите, требуете. Нет бы, сделать наоборот.

— Послушайте, это не розыгрыш? Я действительно в могиле?

— А что есть другие варианты по ощущениям?

— А вы могли бы меня вытащить отсюда? Я человек не бедный…

— Умолкни! Ты уже не человек. Откапывать тебя нет смысла, но освободить могу попытаться. Только твои вшивые бумажки ничего в подобных вопросах не решают. Кхм. Твоя участь пока не решена, срок не вышел. Тебе чуть меньше года осталось тут чалиться.

— Год! Я не хочу так целый год! Помоги, пожалуйста, умоляю…

— Кхм, все вы сначала умоляете, потом нос воротите.

— Я не такой, я чело…, я умею быть благодарным.

— Что, так в рай хочется?

— Мне мать жалко, ее кроме меня поддержать некому. На брата никакой надежды, а друг оказался предателем… или нет?

— Для начала оставь мать в покое и прекрати являться во сне. Точнее, слышал, что наплела эта медиум? Вот и покажись матери веселым и довольным. Попроси прощения, попрощайся легко, скажи ей, чтобы приходила сюда только в специальные дни и в свое время. Понял? И жди дальнейших указаний. Но помни, гарантий никаких нет. Скоро зайду к тебе.

С трудом разлепляю ставшие свинцовыми веки. Мучительная тошнота выворачивает наизнанку. Что я сделал, зачем? Кто это там, в дверном проеме спальни? Грязный, страшный мужик с лопатой. Он не пропустит меня к воде, я это точно знаю, и сил ползти не осталось. Два моих пальца мучают корень языка. Кажется, что желудок вывалится наружу, тягучая горькая слюна стекает по пальцам. Початая бутылка водки на расстоянии вытянутой руки. Можно просто выпить и все покончить разом, навсегда. Мужик ядовито кривится беззубым ртом, усмехается. Катает пустой флакон из-под таблеток облепленным глиной кирзачем. Не дождется! Я сумею дотянуться до телефона…