Часть 1

Кто-то стоял у меня за спиной, я ощущала это физически, как тяжелый груз на плечах, тянувший меня к земле. Теплое дыхание коснулось затылка, вызывая легкую приятную дрожь. Я не боялась, во всем этом был долгожданный комфорт и покой. Сильные руки скользнули по талии, поднимаясь все выше, пробуждая волну удовольствия и исторгая из моего горла стон удовольствия. Я ощутила осторожный поцелуй на своей шее, закрывая глаза и выгибаясь навстречу тому, кто стоял позади. Внезапно прикосновения стали жестче, руки обвились вокруг моего горла, сдавливая его с такой силой, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Я попыталась закричать, но не могла вдохнуть в легкие достаточно воздуха, билась в мертвой хватке незнакомца, царапалась, но только теряла силы. Мир вокруг блек и темнел, увядая вместе со мной. Захват на шее стал такой невероятной силы, что я почувствовала, как позвонки не выдерживают, громкий треск, возможно прозвучавший только в моей голове, а потом сознание отключилось.

Я сидела на своей кровати, хватаясь за горло и тяжело дыша, чувствуя, как по щекам бегут слезы. За окном уже начало светать, первые лучи проникали сквозь кружевную белую занавеску, распадаясь на полу на отдельные фрагменты и подчеркивая крошечные пыльные вихри, гуляющие по плохо убранной комнате. Сегодня был день похорон.

Настенные часы с громким раздражающим ходом показывали почти шесть утра, все еще вздрагивая от пережитого кошмара, я выскользнула из кровати и направилась в ванную, чтобы хоть как-то привести себя в порядок.

— Ты уже встала? — Мама бесцеремонно ворвалась в комнату, последовав на шум бегущей воды. — Тоже не спала?

Посмотрев в зеркало, я думала, что выгляжу действительно паршиво, с красными опухшими глазами, впалыми от физического и морального истощения щеками и бледной кожей, давно не видевшей солнца, но мама выглядела совсем побежденной. Казалось, за прошедшую неделю она разом постарела лет на десять. До этого всегда веселая и жизнерадостная, одетая элегантно и со вкусом и никогда не забывающая про макияж, она превратилась в старуху, потерявшую всякий интерес к жизни. Я смотрела на ее растянутую ночнушку застиранного голубого цвета, растрепанные светлые волосы с отросшими корнями, торчащие ежиком, и понимала, что, как и мне, ей просто хотелось забиться в самый дальний угол этого дома и притвориться, что больше ничего не существует. Ни нас, ни окружающего мира.

— Один и тот же кошмар, — пожаловалась я, ополаскивая лицо холодной водой. — Снова и снова. Я уже боюсь засыпать.

— Это стресс, — повторила она фразу, которую так упорно пытался внушить нам местный психоаналитик. — Реакция на трагедию. Время поможет, а еще не забывай про таблетки.

— Я не буду пить таблетки! Вдруг все это не случайно, и она пытается мне что-то сказать?

— Аня, не нужно, — умоляюще произнесла женщина. — Мне тоже больно, я тоже страдаю. Я потеряла дочь!

— А я потеряла единственную сестру! — Мне с трудом давались эти слова, каждый раз вызывая горький ком в горле. — И я просто хочу знать — почему?

— О, милая, — покачала головой мама, подходя и обнимая меня. — Я тоже хочу знать это, но нам придется примириться с этой утратой. Теперь это часть нашей жизни. Собирайся, мы должны с ней попрощаться.

Я не знала, откуда пошла эта традиция и откуда у нашей семьи появился массивный вычурный семейный склеп, но вот уже пятое поколение хоронили именно там. Не помогли мои уговоры о том, что Таня не хочет лежать рядом со всеми этими малознакомыми бабушками и дедами, что можно найти место поближе к ее настоящему дому, а не к загородной даче, перешедшей нам по наследству мертвым грузом. Но мама твердо решила, что нам всем станет лучше, если могила будет как можно дальше от города. Батюшка из местного церковного прихода, который стал частым гостем после случившегося, только поддержал это решение — самоубийц на священной земле не хоронили.

На кухне уже сидел Вадим, в черном костюме-тройке, который был ему слегка мал в плечах. Мужчина затравленно склонился над чашкой кофе, не подняв взгляда и не поздоровавшись со мной. Всю эту неделю он избегал меня, отворачиваясь и выбегая из комнаты каждый раз, когда наши глаза встречалась, будто боясь, что его мертвая жена вернулась с того света. Я тоже видела сестру. Каждый раз, когда смотрелась в зеркало, целыми часами вглядываясь в отражение сестры и ожидая, что она все-таки расскажет мне, зачем убила себя.

— Нужно занавесить зеркала, пока ее не привезли. И подготовить комнаты — некоторые останутся переночевать.

— Мам, я все сделаю. — Мне нужно было хоть чем-то заняться, что угодно лишь бы отвлечься. — Не волнуйся. Лучше иди и попытайся еще немного поспать. День будет долгий.

— Я не смогу сегодня вернуться домой. В наш с Таней дом. Просто не смогу. — Неожиданно заговорил Вадим, тяжело вздохнув и сгорбившись еще сильнее. — Там все напоминает о ней.

— Можешь переночевать здесь, — успокаивающе погладила его по плечу мама, — так даже лучше. Завтра приведем дом в порядок и вместе поедем обратно в город, да, Аня? Я знаю, как тебе тяжело, ведь это наше общее горе. Мы одна семья.

Вадим ничего ей не ответил, вновь погрузившись в свои мысли.

Похороны были назначены на одиннадцать. Стояло теплое октябрьское утро, совсем не подходящее трауру — природа только начала увядать, еще радую зелено-желтой листвой и яркими цветками примул, птицы запели с первыми лучами солнца, облюбовав поросший сорняками сад у дома, ветер стих, предупреждая, что в полдень будет очень жарко.

Вскоре дом стал похож на гудящий улей, бесконечную череду черных силуэтов, проплывающих мимо меня с какими-то нелепыми повторяющимися фразами. Но особенно громко и отчетливо звучали те, что трусливо бросали за моей спиной — они навесили на мою сестру ярлык самоубийцы, без стеснения выдавая друг другу все более сумасшедшие предположения о ее жизни и смерти. Эти падальщики пировали, а я была бессильна, бросая в их сторону осуждающие взгляды, а получая в ответ — пристыженные.

Мама настояла на открытом гробе, чтобы все присутствующие увидели ее в последний раз, в белоснежном свадебном платье, которое всего два года назад было надето на ней по совершенно другому случаю. Сестра походила на фарфоровую куклу, безупречную копию самой себя. Я не хотела запоминать ее такой, но была не вправе выбирать. Как ни старались в морге, им не удалось полностью скрыть сине-багряный след от веревки на ее тонкой бледной шее. Мама прикрыла его шифоновым шарфом, но он все равно был там.

Все похороны Вадим держался в стороне, сторонясь людей и только молчаливо кивая на высказанные соболезнования. Убитый горем или виной? Я наблюдала за ним, не в силах выкинуть из головы мысль, что Таня хотела мне что-то сказать, но я не могла принять столь очевидных вещей. Лишь раз мне удалось застать мужчину за разговором. Спрятавшись от гостей в буйных зарослях сада, он о чем-то шептался с Дианой, бывшей подругой сестры, так бесцеремонно заявившейся на ее похороны после всего случившегося между ними и изображавшей великую скорбь.

— Ты ее сюда пригласила? — спросила я у мамы, когда мы столкнулись на кухне. — Зачем?

— Они же с Таней так дружили, сейчас не время вспоминать прошлые обиды.

— Она предала Таню...

— Какая теперь разница? — В ее глазах отразилась такая неимоверная боль, что я больше не решилась поднимать эту тему.

Каким бы бесконечным не казался этот день, мы все-таки смогли его пережить. К вечеру дом затих, став еще более заброшенным, чем утром. Механически, практически не осознавая своих действия из-за усталости, мы с мамой навели в нем хоть какую-то видимость порядка, расселили по комнатам оставшихся на ночь гостей, и только тогда позволили себе в полной мере осознать — Таня к нам больше не вернется.

— Я принесла тебе одеяло, если вдруг ночью похолодает.

Вадим кивнул, не особо проникшись моей заботой.

— Оставь на кресле.

Мы с ним никогда особо не дружили, да и сейчас, хоть и связанные общей потерей, не собирались что-то менять в отношениях. Он присел на край кровати, развязывая галстук и отбрасывая его в сторону.

— О чем вы разговаривали с Дианой?

— Что? — Он поднял на меня красные опухшие глаза, но практически тут же отвернулся. — Она принесла свои соболезнования.

— Вы с ней и раньше виделись?

— Это допрос?

— Я просто хочу понять, с каких пор она стала подругой семьи.

— Аня, просто уходи. — Вадим потер переносицу двумя пальцами, закрывая глаза. — Я очень устал.

— Ты же знаешь, почему она это сделала? Ты был рядом с ней..

— Я не знаю! — Он резко вскочил и толкнул меня в плечо, достаточно сильно, чтобы я отступила назад, задев рукой дверной косяк. — Уходи!

Я потерла ушибленный локоть, но промолчала. Этот день просто нужно было пережить.

Мне нечем было дышать, я чувствовала, как по разгоряченным щекам катятся слезы, слышала свой сдавленный хрип, но ничего не могла поделать. Тело больше мне не принадлежало, извиваясь в неконтролируемых судорогах. Легкие выжигало от нехватки кислорода, казалось, грудная клетка вот-вот разорвется, но мои мучения не прекращались. Темнота кружила рядом, подступая ближе, но только с усмешкой наблюдая за моей агонией. Чье-то горячее дыхание коснулось уха, я слышала чей-то голос, тихим шепотом зависший в воздухе, но не могла разобрать ни слова...

Снова кошмар. Даже с успокоительным, мне удалось проспать чуть больше трех часов — стрелки показывали начало второго, в доме царила сонная тишина, ни единого шороха и ни единого скрипа. Я беспокойно проворочалась в кровати несколько минут, а потом спустилась вниз, чувствуя, что горло пересохло от жажды. Кошмары начались после смерти сестры и с каждой ночью становились все реальнее, истощая меня физически. Я до сих пор чувствовала боль в шее, словно ее стягивала невидимая удавка. Было ли что-то более жуткое, чем бродить по темноту полупустому дому, встречая на своем пути занавешенные тканью зеркала и портреты, перетянутые черной лентой — мама развесила их по всему дому, будто без этого напоминания мы могли забыть, почему здесь собрались.

На кухне я открыла настежь окно, впуская морозный ночной воздух и делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. Сердце болезненно сжалось и мне не удалось сдержать слез, в этот раз скупых и молчаливых.

— Не плачь… — шелест ветра сложился в эти слова, успокаивающе коснувшись мокрой щеки.

Я подняла глаза и увидела расплывчатый силуэт Тани в дальнем конце сада, светлая хрупкая фигура будто светилась изнутри, отталкивая скрюченные узловатые тени и преломляя холодный лунный свет. Она была именно такой, какой я видела ее в последний раз, только волосы светились запредельным серебром, превращая ее в волшебную фею в облаке белоснежного кружева.

— Не плачь обо мне… — Ее губы не шевелились, но голос уверенно звучал в моей голове, такой родной и знакомый. — Я не плачу.

— Тебе больно? — Я боялась пошевелиться и разрушить это хрупкое видение, готовая отдать все, чтобы остаться в нем навсегда.

— Нет...

— Зачем, Таня? Почему ты меня бросила? Как я буду без тебя?

— Я не хотела… — Видение пошло рябью, то расплываясь, то обретая четкость. — Он заставил меня уйти.

— Вадим?

Ответа не последовало.

— Он тебя обидел?

— Пусть он останется. — Ее голос зазвучал требовательно. — Не дай ему уехать. Я хочу...

— Чего?

— Хочу...

Казалось, Таня силилась что-то добавить, но не могла, ее слова не проникали в мой мир.

— Хочу увидеть его.

— Он убил тебя? — Мне нужно было знать ответ. — Он сделал это? Ты же не сама, правда?

— Хочу увидеть… Пусть придет… Я буду ждать...

Я не знала, было ли это сном или реальностью. Может мой разум дал слабину, подарив именно то, в чем я так нуждалась. Повод не забывать. Повод оправдать смерть сестры. Я с трудом дождалась рассвета, и, как только начало светать, а остальные еще не проснулись, направилась к семейному склепу по тропинке, выстланной увядающими цветами. Что мне хотелось увидеть? Открытый пустой гроб? Живую сестру? Но я не верила в чудеса.

На кладбище ничего не изменилось. Бесконечная череда серых покосившихся надгробий, заросшие разбитые дорожки между могилами, скрюченные стволы деревьев и вороний крик, где-то высоко над головой. На ступенях возле склепа, как на магазинной полке, были выставлены мягкие игрушки, ароматические свечи, какие-то массивные украшения и море цветов, в горшках и пестрых подарочных пленках. Я помедлила, рассматривая этот выставочный зал, пока не заметила нечто странное — Библия и массивный медный крест. Таня не была верующей, а после версии о самоубийстве это выглядело как издевательство. Я подняла эти вещи и отбросила их подальше — может, другому покойнику они пригодятся больше.

Резкий порыв ветра взметнул вверх пожухлые лепестки цветов, а вместе с ними и мелкие черные песчинки. Мак? Кто-то тщательно рассыпал его возле склепа, взяв тот в "неприступный" круг.

— Идиоты! — Вероятно, местные жители не отличались большим умом.

Я прошлась вокруг, разозленная их невежеством, поддевая ботинком могильную землю и разбрасывая ее вместе с маковыми зернами как можно дальше от Таниной могилы.

— К худу заложный. — Хрипловатый низкий голос застал меня врасплох.

— Чего бабуль?

Пожилая приземистая женщина в сером пуховом платке и синей телогрейке стояла поодаль у одного из надгробий в форме креста, недобро на меня щурясь. Она без конца шевелила губами, о чем-то причитая про себя.

— Покойника заложного к нам привезли. Теперь покоя в деревне не будет. Засуха начнется.

— Это вы мак рассыпали?

— Пока не сосчитает каждую крупинку, из круга не выйдет.

— Понятно, — нахмурилась я, не зная, как вести себя с сумасшедшими. — Видимо Библия и крест тоже ваши. Пожалуйста, больше так не делайте. Это осквернение могил. Мы люди городские, можем и в суд подать.

— Беду ты на нас накликала! — крикнула она мне уже в след. — Погубишь всех!

— Мы не можем сегодня уехать.

Мама посмотрела на меня с сочувствием, собираясь начать свою излюбленную лекцию о том, как важно отпускать тех, кого любишь, но я не позволила ей сказать ни слова:

— Местные жители сумасшедшие. Я же говорила, что нужно хоронить ее на местном кладбище, а не ехать в эту глушь. Сегодня утром какая-то бабка сказала, что вся деревня теперь проклята из-за нас и Тани.

— У них свои верования, просто не обращай внимания.

— Она рассыпала повсюду мак и развесила кресты. А что будет дальше? Что их удержит от разграбления склепа?

— Ты драматизируешь, — не поверила она.

— Да если и так. Мы не можем ее просто так здесь бросить. Нужно убедиться, что все будет в порядке. Хотя бы еще одну ночь.

— Милая, я не хотела бы оставаться.

— Вадим, а ты?

Мужчина на нас никак не реагировал, отвернувшись и задумчиво глядя в окно.

— Ты же не позволишь им осквернить могилу своей жены?

— Аня… — осуждающе произнесла мама, качая головой. — Не начинай...

— Это ты решила похоронить ее здесь, не я. Уверена, что местные не возьмут факелы и вилы и не пойдут на кладбище, потому что кто-то рассказал им, что она умерла насильственной смертью? Разве мы не должны защищать ее и после смерти?

— Я останусь, — внезапно вступил в разговор Вадим, как-то обреченно склонив голову. — Можете ехать домой вместе с остальными.

Мы с мамой переглянулись.

— Мы не оставим тебя одного. Переночуем все вместе, а завтра утром проверим, все ли в порядке. Все согласны?

Мы с Вадимом синхронно кивнули. Меня такой варианты вполне устраивал.

Я снова и снова прокручивала в голове свое ночное видение, мысленно повторяя каждое слово, произнесенное Таней, в надежде найти в них скрытый смысл. Она указывала на Вадима, но значило ли это, что тот был виноват в ее смерти? Косвенно или напрямую. Весь день я находила повод пройти мимо его комнаты, на цыпочках подкрадываясь к двери и прислушиваясь. Чаще по ту сторону стояла идеальная тишина, пару раз она нарушалась его заговорщицким шепотом — он разговаривал с кем-то по телефону, но дубовая дверь слишком сильно искажала звуки и до меня доносились только обрывки фраз — "предупреждение", "никому не говори", "золотой груз". Последний раз мама заметила меня, замершей у его порога, и, нахмурившись, пригрозила пальцем, как нашкодившему ребенку. Она заняла нейтральную позицию, не поддерживая меня в порыве выяснить истинные причины смерти Тани, но и не пытаясь остановить. Наверное, ей просто хотелось притвориться, что ничего не произошло. Слишком больно было принять тот факт, что твоя горячо любимая дочь никогда к тебе не вернется, но еще больнее могло стать от осознания того, что кто-то близкий и родной, все время находившийся рядом, виновен в ее гибели.

Сад, после похорон Тани, стал увядать с невероятной быстротой, словно держался из последних сил только чтобы проводить ее. Листья на глазах чернели, скукоживаясь и опадая неопрятными истлевшими клочьями, трава, до этого кое-где еще зеленая, пожухла, походя на потрепанную соломенную мочалку. После обеда погода совсем испортилась, солнце скрылось за темно-серыми слоистыми тучами, седым покрывалом на сад опустился туман, начал накрапывать дождь. Казалось, мир сузился до этого двухэтажного домика и трех людей в нем, а дальше все было стерто как ластиком, будто и не существовало вовсе.

Я надеялась увидеть Таню, еще хоть на одно короткое мгновение, согласная обманывать себя и окружающих. Но мир за окном выглядел статичным и до отвращения черно-белым. Когда часы на прикроватной тумбочке показали одиннадцать вечера, я готова была сдаться — глаза слезились от постоянного напряжения, тело будто налилось свинцом, невероятно клонило в сон. Наверное, я все-таки задремала, кое-как устроившись в жестком плетеном кресле у окна в гостиной, потому что внезапный шорох, донесшийся откуда-то из глубины сада, застал меня врасплох, заставив вздрогнуть и подскочить на месте. По ту сторону окна кто-то был, наблюдал за мной. Шорох сухих листьев и треск веток казался созданным искусственно, словно кто-то пытался привлечь мое внимание. Я пыталась разглядеть хоть что-нибудь сквозь густой туман, и мое податливое сознание щедро рисовало именно то, что мне так хотелось увидеть. Женский силуэт, эфемерный, едва уловимый, внезапно возникающий из клубов дымки и практически тут же исчезающий в ней вновь. Таня манила меня, звала куда-то, а я приросла к полу и не могла пошевелиться, завороженная этой игрой. Сестра не подходила близко, на пару секунд замирая на границе с туманом и грустно глядя на дом. Возможно, она хотела видеть совсем не меня.

— Вадим...

Мужчина закутался в одеяло, словно в кокон, никак не отреагировав на мое вторжение. Я подошла ближе, ступая едва ли ни на ощупь — единственное окно в комнате было задернуто плотной шторой — осторожно встряхнув мужчину за плечо.

— Вадим...

Он недовольно заворочался, что-то сонно бормоча, но не просыпаясь. Глаза стали привыкать к полумраку, и я разглядела на тумбочке белую баночку с лекарством — наверняка, он принял целую горсть таблеток, чтобы так крепко заснуть.

— Вадим… Проснись!

Я со всей силы толкнула его в бок, немного не рассчитав удар. Мужчина коротко вскрикнул и резко сел, путаясь в одеяле и едва не падая с кровати. Его обезумевший взгляд блуждал по комнате, ничего не видя, пока в итоге не натолкнулся на меня. Даже глубокие тени, пировавшие вокруг, не могли скрыть всего ужаса, зародившегося в его взгляде.

— Таня...

Его страх только лишний раз подтверждал, что смерть сестры не была ее личным выбором.

— Это Аня, — тихо произнесла я, стараясь тоже выглядеть напуганной. — Кто-то бродит снаружи по саду.

— Что? — не сразу понял Вадим, выпутываясь из вороха влажной от пота ткани и потирая лицо руками, в попытке полностью проснуться. — Ты что делаешь в моей комнате?

— Так кто-то снаружи. Мне страшно.

— Аня, иди спасть...

— А вдруг это местные? Возьмут и подожгут дом, пока мы спим. Ты должен проверить.

Мужчина тяжело вздохнул, понимая, что со мной бесполезно спорить, и единственный шанс снова лечь спать — сначала прогуляться на улицу. Тем более, могла проснуться мама, а противостоять двум истеричным женщинам не смог бы никто.

— Там темно… — недовольно заворчал мужчина, натягивая брюки. — Как ты вообще могла там что-то разглядеть.

— Я слышала шаги в саду и прямо возле дому, — соврала я. — Возьми фонарь, он к шкафу.

Вадим смерил меня испепеляющим взглядом, но ничего не ответил. Его сутулая фигура быстро исчезла в полумраке коридора, затем раздались шаги и приглушенная возня — он искал свою обувь. Я дождалась, когда за ним закроется дверь и только тогда вернулась в свою комнату, встав у окна. Мужчина все еще топтался возле дома, ежась от промозглого холода — в спешке он не удосужился натянуть ни рубашку, ни куртку. Широкий луч фонаря, дрожа, метался вокруг, каждый раз обрываясь, когда наталкивался на плотную стену тумана. Когда наши взгляды встретились, я знаками указала ему вглубь сада, туда, где последний раз видела Таню, но сейчас по ту сторону не существовало ничего, лишь белесая молочная дымка. Вадим в сердцах чертыхнулся, взъерошивая ежик коротких темных волос, но обреченно поплелся вперед, с каждым шагом все больше углубляясь в сад, пока его высокий силуэт совсем не растворился в едком тумане, а свет от фонаря не погас.

Я продолжала стоять у окна, сама не зная на что надеясь. Но сад затих, словно получив именно то, что хотел. Ни шелеста опавших листьев, ни треска иссохших веток, ни шороха шагов, ни шепота человеческой речи… Картинка за моим окном замерла, словно заставка, заменившая реальный мир. Я ждала, но Вадим так и не вернулся.

— Нам уже пора выезжать, а он все спит.

— Сейчас только десять утра, — отмахнулась я от мамы, чувствуя себя совершенно разбитой после бессонной ночи. — Дай ему отдохнуть.

— Но если не выедем до двенадцати, застрянем в пробке.

— Можем остаться еще на денек, — предложила я, заранее зная ответ.

— Нет, я больше ни дня здесь не проведу! — заворчала она, нервно помешивая ложкой горячий чай. — Нам нужно вернуться к прежней жизни. К близким и друзьям. Нельзя отгораживаться от мира. — А потом, немного подумав, добавила: — Будет очень грубо, если я его разбужу?

— Давай, я схожу проверю Таню, а ты — делай, что хочешь.

— Нет уж, пойдем все вместе, — четко отрезала мама. — А то мало ли что тебе еще померещится. К тому же, следующий раз приедем только на девять дней. — И помолчав, добавила: — Все-таки его нужно разбудить.

Плохое предчувствие холодной змеей заворошилось у меня в груди. Я выглянула в сад с небольшой опаской, боясь обнаружить на сырой земле Вадима, он мог заблудиться в тумане или неудачно оступиться, но участок выглядел на удивление умиротворенно, не выдавая меня. Ничего не напоминало о вчерашней непогоде — солнце взошло уже достаточно высоко, заиграв на золотых и красных листьях, словно сделанных из драгоценных металлов. Птицы вернулись, наперебой треща о чем-то своем и перепрыгивая с ветки на ветку.

— Его нет в комнате! — с порога выкрикнула мама, в панике вбегаю в кухню. — Не видела его снаружи?

— Нет. — Я безразлично пожала плечами. — Может, пошел прогуляться с утра пораньше?

— В одних ботинках? Куртка на месте, даже сотовый остался в комнате.

— Он взрослый мужчина, думаю, ты зря наводишь панику. — Сохранить невозмутимость оказалось сложнее, чем казалось на первый взгляд. Постепенно я начинала осознавать, что все, произошедшее ночью, не было лишь плодом моей фантазии. — Ну, куда он мог деться? Похищен инопланетянами?

Мама совсем не оценила моей шутки, как и я сама:

— Я поищу снаружи, а ты — осмотри его комнату. Я могла что-то пропустить.

Буквально через минуту я услышала, как она пытается докричаться до Вадима, который, скорее всего, ее уже не слышал. Это меня немного отрезвило — мужчина действительно пропал, и именно я погнала его на улицупрошедшей ночью. Его комната выглядела именно так, как и несколькими часами ранее, мама только отдернула занавески, впуская внутрь утренний свет. Расправленная кровать со сбившимся одеялом и смятой простыней, как попало брошенная на стул одежда. Рядом с упаковкой со снотворным лежал сотовый, ночью в темноте я просто не смогла разглядеть тонкий черный смартфон. Крошечный огонек мигал холодным синим цветом, сообщая о пропущенном вызове.

В другой ситуации мне бы и в голову не пришло рыться в чужом телефоне, но учитывая обстоятельства, это могло помочь понять, что же случилось с Вадимом. Или из-за чего это произошло.

Я решительно взяла телефон в руку, снимая блокировку. Пароля на нем не оказалось. На экране высветились пять пропущенных вызовов, все были с одного и того же номера, обозначенного просто — СПАМ, больше никаких дополнительных сведений. Разве не подозрительно? Учитывая, что тот же СПАМ периодически мелькал в принятых и набранных. Слишком часто со дня смерти Тани.

Во мне проснулся детектив. Кажется, я догадывалась, кто скрывался за этими четырьмя буквами. В списке сообщений были удалены все диалоги, кроме одного — письма пришли сегодня с утра с периодичностью в несколько минут: "Ответь", "Нам нужно поговорить", "Это не наша вина", "Не бросай меня", "Пожалуйста", "Ей нас не разлучить". Я отбросила телефон на кровать — его поверхность будто покрывал тонкий слой яда, проникший сквозь кожу и попавший кровь, медленно пробираясь к сердцу. Рука онемела, грудь сдавил резкий болезненный спазм. Я не хотела плакать, но глаза предательски защипало, на несколько минут полностью меня ослепляя.

Мама успела приоткрыть окно в комнате Вадима, видимо, пытаясь прогнать тяжелый запах затхлости и сырости, царивший практически во всем доме, и теперь кроме птичье щебета до меня доносились и ее выкрики — она не теряла надежды найти пропавшего зятя. Но теперь я все больше уверялась, что Таня не вернет его обратно. Неужели Вадим, так проникновенно клявшийся сестре в любви, обещавший оставаться с ней до последнего и в горе и радости, мог быть причастен к ее смерти? Я больше не могла находиться в его комнате, чувствуя закипающую внутри злость, готовую вырваться наружу и разрушить все на своем пути, ничего не оставив от прежнего фальшивого уюта.

Я сожалела, что позволила Вадиму уйти, что позволила ему так просто уйти, не получив ни одного ответа. Мне оставалось только надеяться, что Таня все-таки обрела покой, получив то, что хотела. Слабое утешение, но это все, что я могла получить. Обменять свое спасительное неведение на ее вечное умиротворение. Справедливый обмен.

В ожидании возвращения мамы, я вернулась в свою комнату, усевшись на заправленную кровать, и пытаясь осмыслить то, что случилось. У Вадима была семья, которая непременно начнет его искать, и совсем скоро это место будет кишеть полицейскими и добровольческими поисковыми отрядами. Найдут ли они здесь что-нибудь — следы мужчины, какие-нибудь улики, доказывающие причастность к этому меня или моей сестры? Да и поверят ли этому?

Мамы не было уже больше получаса, и я перестала слышать ее надрывающийся голос, гулким эхом разлетавшийся до этого далеко за пределы нашего участка. Ее не было видно, и я выглянула из окна, перегнувшись через подоконник, чтобы увидеть, что творится у парадного входа. Пальцы коснулись чего-то теплого и липкого. Кровь? Темно-красная, еще не успевшая свернуться. Но откуда? На карнизе размашистым почерком было что-то написано, кто бы это ни сделал, он находился снаружи, каким-то непостижимым образом зависнув на высоте второго этажа. Ди… Оставшиеся буквы оказалась смазана, но и без этого послание было предельно понятным. Диана. Господи, неужели это было написано кровь Вадима?

— Он не объявился?

Я пропустила, как мама вернулась в дом, и сейчас она стояла в дверном проеме, запыхавшаяся и растрепанная.

— Нет. — Я резко обернулась, пряча испачканную кровью руку за спиной. — А ты, что-нибудь нашла?

Она отрицательно покачала головой:

— Нет. Куда он мог пойти среди ночи? Он тебе что-нибудь говорил? Может, был сильно расстроен?

— После похорон жены? Даже не знаю...

— Таня, это не смешно! — возмутилась мама. Мне еще никогда не приходилось видеть ее такой встревоженной. — Вадим пропал! Вдруг с ним что-то случилось?

Наверное, мне стоило выглядеть хоть немного заинтересованной, но после увиденного в его телефоне, я не хотела даже пытаться. Чтобы с ним ни случилось, он это заслужил.

— Его нет всего несколько часов.

— Мне все равно, я звоню в полицию.

Она развернулась и зашагала вниз, а я тут же бросилась в ванную, смочила полотенце и вытерла кровавую надпись со своего подоконника. Больше никто не должен был знать. Ди… Диана. В супружеской измене были виноваты двое, и я понимала желание Тани увидеть соперницу. Мне самой требовались ответы.

— Они не собираются его искать! — Мама влетела в комнату подобно урагану, размахивая руками и громко возмущаясь. — Видите ли, еще и суток не прошло. А нужно — трое! Да за это время может что угодно произойти! Может он пошел в лес и заблудился или упал и сломал ногу и сейчас зовет на помощь!

— Но ты же обыскала все в округе. — Для полиции еще было рано. — Может домой неожиданно сорвался.

— Без машины?

— Взял такси.

— Таня, — мама подошла совсем близко, пристально вглядываясь мне в глаза, — скажи мне честно, ты имеешь к этому какое-то отношение? Вы поссорились?

— С ума сошла? Я что, по-твоему, убила его и закопала на заднем дворе?

— Я не знаю, что и думать, — смутилась женщина. — Ты так спокойна. Словно ничего и не случилось.

— Да потому что ничего и не случилось! — не выдержала я. — Его нет несколько часов, а ты уже развернула целую поисковую операцию. Твоя дочь умерла, прожив с ним всего два года, такое чувство, что он тебе дорог больше, чем она.

— Это был ее выбор, — она поджала губы и нахмурилась, пытаясь этим скрыть подступившие к глазам слезы. — Она сама взяла веревку, обмотала ее вокруг шеи и отбросила табуретку. Она сама решила нас оставить!

— Сама ли?

— Я поеду в город и напишу заявление об исчезновение. — Мама сделала вид, что не услышала вопроса. — А ты оставайся здесь, вдруг он вернется. Я позвоню, как доберусь.

— Поехать с тобой? — спросила я скорее для порядка, чем действительно желая провести оставшуюся часть дня в отделении полиции.

— Нет, вдруг он объявится. Я постараюсь вернуться к вечеру. — В ее голосе не чувствовалось большой уверенности. — Ты же не против? Я могу позвонить Людочке, она приедет с мужем, если тебе страшно.

— Нет. — Моя болтливая крестная и ее тучный вечно пыхтящий муж достаточно потрепали мне нервы на похоронах Тани, и у меня не было никакого желания снова выслушивать их высокопарные псевдо-философские речи о жизни и смерти. — Я справлюсь. Если будет слишком поздно, то лучше переночуй в городе. Не рискуй и не езди по темноте.

— Если что, сразу звони, — добавила она уже во дворе возле машины. — Запри все двери и окна. И, пожалуйста, не уходи далеко от дома. Не хватало, чтобы и ты еще потерялась. Я поговорю с семьей Вадима и с нашими родными. Уверена, многие согласятся приехать. С утра сможем начать поиски.

— Как скажешь. — Я вышла на крыльцо в одной футболке и сейчас ежилась от холода. — Но я не думаю, что в полиции примут твое заявление.

— Им придётся, — многозначительно заявила она. — А ты пока могла бы обзвонить его друзей.

— Я не знаю ни одного из его друзей.

— Просто возьми телефон и пройдись по контактам. Спроси, знают ли они что-нибудь, и пригласи приехать, помочь нам в поисках.

— Покойник заложный по окрестностям бродит.

Мы с мамой синхронно оглянулись на странный хрипловатый голос, больше похожий на треск поваленной в лесу древесины. Та самая дряхлая оплывшая старуха, напугавшая меня на кладбище, сейчас стояла у наших ворот. Ее морщинистое лицо не выражало ничего, мутные серые глаза смотрели куда-то сквозь, будто и вовсе нас не видя.

— Вы нечистую сюда привезли. Блудит теперь голодная, никак покоя не найдёт.

— Пожалуйста, покиньте нашу территорию. — Мама старалась держаться вежливо, но мне было понятно, насколько тяжело ей это давалось. — У нас и без ваших бредней полно проблем.

— Рыщет да крови жажде. Ночью за порог не выйди.

— Пошла вон отсюда! — что есть мочи закричала мама, забираясь в машину и со всей силы хлопая дверцей, а затем опуская стекло и добавляя: — Чтобы за километр наш дом обходила. И местным хабалкам передай. Чтоб вашей ноги рядом не было, и если что-то случится с могилой дочки, вам будет больно об этом вспоминать! Поверьте, я буду пострашнее любого покойника. Аня запри двери. Если кто-то подойдет к дому, вызывай полицию.

Я наблюдала, как она выруливает с подъездной дорожки, резко выкручивая руль вправо и едва не въезжая в высокую деревянную подпорку, а потом, громко сигналя назойливой гостье и поднимая столп пыли, удаляется из виду. Когда гул мотора затих, а мелкий песок вновь осел на землю, женщины уже не было.

"Покойник", "рыщет", "нечистая"… Эти слова не могли относиться к Тане. Сейчас лишь я одна знала, как сильно ее дух жаждет обрести долгожданный покой, как мечется в непрекращающейся агонии, как сильно страдает. И лишь я одна могла положить этому конец. У меня, как и у нее, просто не было иного выбора.

Я не стала прозванивать друзей Вадима, к слову, даже не открыв его записную книжку. Меня интересовал только один контакт — всего один человек, тот, с которого все это началось, и на ком все должно было закончиться.

"Я не могу говорить. Срочно приезжай. Это насчет Тани..." Дальше шел адрес. Диана прекрасно знала дорогу сюда, и я не сомневалась, что уже через несколько часов, доведенная до безумия неведением любовница, появится у моего порога. Ее не остановит ничего — ни долгая ухабистая дорога из города, ни странное поведение Вадима, ни страх быть раскрытой. Она сделала несколько повторных звонков, которые я с большим удовольствием отклонила, затем последовал целая спам-атака из коротких однотипных сообщений. Диана окончательно потеряла свое хваленое самообладание, которым так кичилась на похоронах Тани, и от осознания этого я позволила себе едва заметную улыбку. Это оказалось даже слишком просто.