Часть 2

Темнеть начало рано, уже к пяти часам небо заволокло грузными угольными тучами, а к семи — свет пропал совсем. Мама отзвонилась всего раз — заявление о пропаже Вадима, естественно, никто не принял всерьез, но она успела связаться с некоммерческой организацией по поиску пропавших без вести и готовилась завтра с раннего утра прибыть с подмогой. Я же в свою очередь пообещала ей не геройствовать в одиночку и лечь спать пораньше. Она не знала и не хотела знать правды, поэтому мне требовалось уберечь ее от разочарования — в Тани, в Вадиме, в себе самой. Никто из нас не был таким, как ей хотелось бы. Где-то в глубине души я понимала, что делаю ужасные вещи, но еще глубже осознавала — нынешнее положение не терпело ничего доброго и светлого.

Отдаленный гул мотора сначала показался слуховой галлюцинацией, разрушив идеальную симфонию затихающего вечера. Как "умная" девочка, Диана остановилась поодаль (будто рев автомобиля в такой глуши сам по себе не мог привлечь к себе внимания), чтобы проверить, кто кроме Вадима остался в доме, но во дворе увидела только его темно-серый джип.

Я ждала на крыльце, притаившись в глубокой тени навесного козырька. Девушка не решилась войти через главные ворота, пытаясь протиснуться сквозь узкую щель в кованой части забора. Какое-то время до меня доносилось только сосредоточенное пыхтение и приглушенные проклятья. Вот, наконец, из темноты возник хрупкий силуэт — светлое платье выдавало ее издалека, словно привидение пытающееся пройти сквозь кусты сирени, но застревающее в цепких ветвях. Ей пришлось прорываться на свободу, расцарапывая руки и превращая в жалкие лохмотья подол шифонового платья. Пошатываясь на шпильках, Диана мимоходом поправила прическу, отбрасывая в сторону сухой скукожившийся листок, застрявший в волосах, и, пригнувшись, подкралась к дому, постучав в ближайшее окно, оказавшееся кухонным.

— Вадим, ты здесь? — сначала едва различимый шепот, потом все более уверенный: — Вадим… Выходи. Нам нужно поговорить.

Я подождала еще пару минут, наблюдая за ее тщетными попытками, и решила вмешаться, только когда она подобрала с земли увесистый булыжник, прицелившись им в оконное стекло.

— Его здесь нет.

Диана по-детски взвизгнула, подпрыгнула на месте и уронила найденный камень, едва не попав себе по ноге. Поборов желание убежать, она все-таки подступила ко мне ближе, щурясь, вглядываясь в темноту.

— Т-таняя… — Девушка разом упала духом, отступив назад и едва не оседая на землю.

— Почти.

— Господи, Аня, — она попыталась изобразить на лице улыбку, но та вышла искаженно-натянутой, — ты меня так напугала. Разве так можно?

— Прости, я не хотела. — Нас с сестрой путали с самого рождения и, видимо, ситуация не собиралась меняться даже после ее смерти. — Что ты здесь делаешь?

— Я? На похоронах, в общем, оставила… потеряла кошелек. Думала, обойдусь без него, — развела руками девушка, выдумывая на ходу, — но, оказалось, что нет. Вот и рванула сюда по темноте, надеялась, что вы еще не уехали.

— Ты могла бы просто позвонить. Мы бы завезли его тебе.

— Знаешь, — она фальшиво рассмеялась, — даже не подумала об этом. Не хотела вас беспокоить такой чепухой, тем более, в такое тяжелое для вас время.

— Понятно. — Я скрестила на груди руки, облокотившись о дверной косяк, и неторопливо рассматривая Диану с ног до головы. — А зачем тебе Вадим?

— Что?

— Ты звала Вадима.

— Просто увидела его машину, подумала, что он один в доме и остался.

— Так ты еще и его машину отлично знаешь, — усмехнулась я.

— А тебе-то какое дело? — В миг от былой любезности и улыбчивости не осталось и следа. — Я перед тобой отчитываться не обязана. Хотела с тобой как с человеком, по-хорошему — бедная девочка, потерявшая сестру — а ты как была стервой, так стервой и осталась.

— Как и моя сестра?

В ответ Диана только хитро ухмыльнулась.

— Ты же знаешь, о мертвых либо хорошо, либо никак.

— Тогда, может, признаешься, зачем вы так с ней поступили?

— О чем ты вообще? Совсем помешалась от горя? — Она покрутила пальцем у виска, посмотрев на меня с жалостью. — Твоя сестренка тронулась и повесилась на галстуке столь горячо любимого мужа. Она никогда не была нормальной. Сплошная паранойя и истерия.

— Скажешь, повода не было? — Я видела, что за всей этой бравадой, за показательной агрессией притаился страх. В том, как она отрывисто говорила, как размашисто жестикулировала, как бегали ее глаза. Диана была посредственной актрисой. — Скажешь, у вас с Вадимом ничего не было?

— Не было? Кому сейчас какое дело?

— Мне.

— Хочешь знать правду? — она истерически рассмеялась. — Мы переспали с ним прямо на свадебном вечере. Как тебе такое? Достаточно грязно и откровенно?

— Он не мог развестись. — Я не хотела этого слышать, но понимала, что запустила какой-то пугающий механизм — маятник судьбы, острое лезвие которого со свистом раскачивалось из стороны в сторону, приближаясь ко мне со смертельной быстротой. — Квартира была на Тане.

— Да кому сдалась эта трёшка? Мы любим друг друга. И если бы твоя сестра не сдохла, я бы сама ее убила.

Это оказалось последней каплей. Я шагнула навстречу девушке и со всей силы ударила ее по лицу. Та, не ожидав удара, пошатнулась на тонких шпильках и, вскрикнув, повалилась на землю, падая с крыльца. Кисть горела огнем, но я ни на секунду не пожалела об этом, глядя, как Диана, ползая на коленях и постанывая, пытается подняться.

— Ты гребанная сука! — завизжала она так громко, что это, наверняка, услышала вся округа. — Ты мне за это заплатишь! Знаешь, что Вадим с тобой за это сделает?

— Ничего, — ответила я, потирая ушибленную руку. — Его больше нет. Таня забрала его с собой.

— Господи, ты такая же психическая, как и воя сестра! — Девушка поднялась на ноги, колготки на коленках были порваны и испачканы в грязи, макияж поплыл грязными темными пятнами вокруг глаза, а с нижней губы сочилась тонкая струйка крови. — Вы же вместе все придумали? Аня была слишком глупа, чтобы оставить такую записку.

— Какую записку? — не поняла я, впервые чувствуя, что теряю контроль над ситуацией. — Таня не оставила никакой предсмертной записки.

В ответ Диана только громко рассмеялась, согнувшись пополам и мотая головой из стороны в сторону. У нее началась истерика. Она глубоко и часто дышала, силясь что-то сказать, но не могла успокоиться. Плача и еще сильнее размазывая по щекам потекшую тушь.

— Суке сучья смерть.

Я отвесила ей очередную пощечину, отталкивая еще дальше от крыльца. Девушка сделала пару шагов и рухнула на землю, хватаясь за голову. Она больше не смеялась, только громко икая, вздрагивая всем телом.

— Ты в порядке? — Она выглядела действительно жалко, возможно мне не стоило бить так сильно. — Тебе помочь?

— Мне не нужна твоя помощь! — зло бросила она в мою сторону, поднимая голову, но смотря куда-то за мою спину и резко меняясь в лице. — Что это? Ты… Ты… Зачем?

Я обернулась, увидев среди деревьев уже знакомый силуэт. Таня в свадебном платье застыла в нескольких метрах от нас, притаившись у невысокой яблони. Она изменилась. Образ волшебной феи совсем поистрепался и больше не сиял как в первую ночь нашей встречи, теперь и я видела то, что так напугало Диану. Ее платье стало светло-розовым в темно-алых рваных подтеках, волосы растрепались, собрав мелкий мусор с земли, глаза потемнели, как две черные бездны, выделяясь на бледном лице.

— По-че-му… — ее голос походил на мышиный писк. Девушка сжалась на земле, испуганно замерев, и, если бы не ее светлое платье, буквально светящееся в темноте, она смогла бы совсем раствориться в ночном полумраке. — Ты...

— Потому что вы ее убили! — выкрикнула я, больше не сдерживаясь. — Вы с Вадимом это заслужили! Это расплата.

— Мы ее не убивали, — захныкала девушка, пряча лицо в ладонях и плача. — Она сама. Она сама… сама это сделала. Причем здесь я?

— Можешь спросить у нее.

Я развернулась, чтобы уйти в дом и не видеть, что произойдет дальше, но Диана кинулась следом, хватая меня за руку и дергая на себя.

— Пожалуйста, скажи ей. — Глаза девушки стали такими большими, что, казалось, сейчас занимали половину лица. В них стояли слезы, настоящие, а не те наигранные, что она демонстрировала на похоронах. — Я тут ни при чем. Это Вадим. Это был его выбор. Я просто… просто показала ей, какой он.

— Как благородно. — Мне было ее жаль, но совсем немного, недостаточно, чтобы что-то изменить. — Тогда тебе нечего бояться.

Я оттолкнула ее, быстро развернувшись и побежав в дом, захлопывая за собой дверь и тут же опускаясь на пол. В след мне донеслись крики и плачь. Сначала Диана молила меня о помощи, потом проклинала, а затем ее слова стали совсем бессвязными. Сквозь плотно закрытую дверь просочился приглушенный хрип, совсем близко, а затем короткий удар, где-то над моей головой. Я сорвалась с места, бросаясь наверх, подальше от того, что творилось снаружи.

Дверь в комнату Вадима оказалась открытой нараспашку, я сама забыла запереть ее сегодня днем, все выглядело так, будто мужчина еще планировал вернуться сюда, хотя бы за вещами… Записка… Диана говорила о записке. Я включила свет, показавшийся невыносимо ярким. Предметы заострились, потеряв свои плавные линии, будто выстроившись по струнке. Почему Вадим не сказал о записке? Почему не отдал ее нам с мамой? Я подхватила его сумку с вещами, полностью вытряхивая содержимое на кровать и разбрасывая в разные стороны его мрачный, преимущественно, черно-синий гардероб. Ничего. Шкафчики и тумбочки — пустые. Даже в карманах похоронного костюма не нашлось ничего, кроме потрепанного носового платка. Неужели он не взял записку с собой? Неужели мог уничтожить? А может, следовало искать что-то иное? Она могла прислать ему аудио-сообщение или видеозапись.

Уже теряя надежду, я вновь схватила сумку, проверяя каждый карман, пока во внутреннем не нашла нечто тяжелое — бархатный мешочек, такой обычно использовали для драгоценных подарков, повязывая его золотой лентой. Чуть больше спичечного коробка, спрятанный в подкладке, он не был заметен с первого взгляда и, зацепившись за ткань, не выпал на кровать, когда я вытряхивала сумку.

Взвесив его на руке, я удивилась, насколько он массивный. Внутри лежала миниатюрная гирька, поблескивая идеально отшлифованными золотыми гранями. В центре было искусно выгравировано крошечное разбитое сердце, с трещиной-зигзагом посередине. Украшение? Слишком тяжелое. Гиря хоть и выглядела маленькой, примерно с фалангу большого пальца, но наверняка бы оттягивала шею как настоящий хомут. Вместе с ней в мешочке лежала поздравительная открытка "С Днем Рождения", прямоугольная картонка вся в блестках и мелких цветочках, на обратной стороне я узнала ровный почерк сестры. Всего три строчки, больше здесь бы и не поместилось, но каждое слово, казалось, обладало такой скрытой силой, что я до сих пор слышала в голове ровный уверенный голос Тани.

"Это все, что от меня осталось. Пусть этот груз всю твою оставшуюся жизнь тяготит твое сердце. Ты мог меня спасти, но предпочел окончательно уничтожить".

Я перечитывала карточку снова и снова, но не могла поверить, что это написала моя родная сестра. Не могла поверить в эту изощренную месть, этот холодный бесчеловечный расчет, там, где речь шла о ее жизни.

Золотая гиря в ладони в один короткий миг показалась мне непомерно тяжелой. Неужели Таня могла пойти на такое — отдать свою жизнь в попытке наказать Вадима за неверность? Навсегда оставить свою семью, тех, кто ее так любил, и ради чего? Этих двоих, которые так ничего и не осознали? Ведь ее смерть ровным счетом ничего не изменила. Поэтому она и не смогла уйти.

Я должна была хоть что-то заподозрить, когда сестра сняла свое любимое обручальное кольцо, которое не покидало ее руки с момента свадьбы. Теперь оно ютилось в этой игрушечной гире — "Все, что от меня осталось". Должна была правильно расшифровать ее молчание и потерянный взгляд. Почему не почувствовала желания близняшки сорваться и уйти? Разве такое могло произойти незаметно для окружающих? Я силилась припомнить знаки — необдуманно брошенное сестрой слово, поступок, совсем ей не свойственный — но она не просила о помощи. Таня сделала все, чтобы я никогда не узнала о произошедшем. Пожалуй, мне и самой проще было принять тот факт, что ее убили, чем разрушительную реальность — сестра сама сделала свой последний шаг.

Снаружи не доносилось ни звука, я была бы только рада, если бы мир по ту сторону стекла просто перестал существовать, лишь бесконечная однообразная пустошь и кружащий в воздухе пепел, точно-в-точь как у меня внутри. Я забрала прощальный "подарок" Тани с собой, по дороге подобрала с пола ключи от машины Вадимы, которые я так небрежно отбросила, когда обыскивала комнату в поисках предсмертной записки, и спустилась вниз, прислушавшись, прежде чем выйти на улицу. Ничего. Я открыла дверцу и первое, что увидела, был кровавый отпечаток ладони с обратной стороны, практически на уровне груди, смазанный и потекший тонкими струйками едва ли не до самого пола. Это все, что осталось от Дианы.

Я осмотрелась, но не увидела больше ни одного доказательства того, что здесь произошло нечто ужасное. Ночь милостиво прятала все улики, сокрыв до утра все тошнотворные подробности. Я только успела дойти до машины, как почувствовала за спиной едва уловимое движение. Резкий порыв ветра, взявшийся непонятно откуда, набросился на меня, запуская свои холодные пальцы мне под кожу. В темной зеркальной поверхности водительского окна возник призрачный белесый силуэт, знакомый, но отталкивающе пугающий.

— Зачем ты так? — только и смогла выговорить я, чувствуя, как горло сдавило невидимой хваткой, не позволяя сделать вдох полной грудью.

До меня донесся странный булькающий звук, словно Таня пыталась что-то сказать, но начала захлебываться. Я обернулась — ее рвало кровью. Она согнулась пополам, дрожа всем телом, тщетно пытаясь вытереть тыльной стороной ладони с подбородка темно-багряные сгустки, но только сильнее размазывая их по всему лицу. От белого кружевного платья практически ничего не осталось — пышный подол полностью окрасился в красный, кружево потрепалось, расползаясь в стороны рваными нитками, кристаллы сваровски на поясе поблекли, больше не ловя и не отражая света. Я пыталась узнать сестру в этом отвратительном скрюченном существе, но с ужасом осознавала, как мало от нее уцелело.

— Таня...

Она замерла, будто испугавшись моего голоса, а потом выпрямилась и посмотрела прямо на меня. Хотелось думать, что это только расписная карнавальная маска — бледная синюшная кожа, настолько обтянувшая череп, что, казалось, вот-вот лопнет, обнажив скулы, глаза, подернутые красноватой пленкой, так, что не осталось никакой разницы между радужкой и белком, вся нижняя часть лица, от подбородка и до самой переносицы, была измазана кровью, словно кто-то нанес гуашь неровными мазками. Девушка опустила взгляд на свои руки, выглядевшие сейчас невероятно длинными и цепкими, что-то неразборчиво выкрикнув и пытаясь вытереть их о лиф платья, но алый буквально въелся в ее кожу, становясь светлее, практически розовым, но не пропадая полностью.

— Я не хотела… — запричитала она, покачивая головой. — Не так...

— Просто скажи мне, почему? — Я хотела отвернуться, не видеть ее такой, но как завороженная наблюдала за стенаниями сестры. — Объясни. Разве это того стоило? Разве мы с тобой не нашли бы иного выхода?

— Они должны были заплатить! — зашипела девушка, запуская руки в спутавшиеся волосы и дергая со всей силы. — Должны были страдать как я! Он меня предал! Уничтожил меня!

— Ты сама себя уничтожила. — Мне до сих пор не удавалось принять тот факт, что ничего уже нельзя было изменить. Таня стояла прямо передо мной, только протяни руку, но нас разделяло гораздо больше. Нас разделяла смерть. — Я навсегда тебя потеряла.

— Они должны были страдать! — Таня рухнула на землю как подкошенная, тяжело дыша и воя, словно зверь. — Не я. Они. Они смеялись. Видели, как мне больно, и смеялись. Я так хотела тишины. Почему я до сих пор жива?

Я не знала ответа, только покачав головой. Обратной дороги не было, ни для нее, ни для меня. Утром, когда взойдет солнце, нам уже не удастся так просто спрятаться. На вещах Вадима были мои отпечатки, в ванной — полотенце с его кровью, которое я не подумала сжечь или хотя бы убрать подальше, а во дворе предостаточно следов того, что его и Диану убили именно здесь. Все указывало на меня. И, пожалуй, это было справедливо — я не сделала ничего, чтобы спасти их, отдав на растерзание зверю.

Я отключила сигнализацию в машине Вадима, забираясь внутрь.

— Аня, не бросай меня! — взмолилась сестра, поднимая на меня заплаканные глаза. — Что теперь будет?

— Ничего, все уже случилось. Я чувствовала, как золотая гиря оттягивает нагрудный карман, прямо у сердца, и знала, что это чувство не исчезнет никогда. Этот груз останется там навсегда.